Текст книги "Ветер в лицо"
Автор книги: Николай Руденко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)
– Ты пустишь на остров?
– Беги, беги... Потом об этом поговорим.
– Но пустишь?
Валентина обняла сына, погладила его по головке.
– Олежек, слушай, что тебе говорит мама.
– Беги и беги, – недовольно повторил Олег. – До свидания, дядя.
«Дядя, – горько подумала Валентина. – А кто же он ему теперь?.. »
Олег неохотно ушел с берега и исчез за дубами. Виктор стоял у самой воды и говорил тихо, будто продолжал мысль, которую начал не вслух:
– Да... Вы уже давно не Валюша для меня. Вы – Валентина Голубенко. Знаю, знаю... И все же те девять дней... В вас много чего осталось от той Валюша. Нет, даже не так. Это – та же Валюша, только значительно лучше, серьезнее. Лучше, но чужая...
– Решили посетить родные места? – С язвительной иронией спросила она.
– Да, решил...
– Но имейте в виду, – нервно, злостно воскликнула Валентина, – я прошу вас. Не трогайте Олега. Слышите?.. Вы... Вы...
Ей как будто не хватало воздуха. Но вот она резко повернулась, побежала по берегу и скрылась за деревьями. Виктор стоял, неспособный ничего сказать. Наконец он сделал шаг, негромко крикнул...
– Валентина!..
Но Валентина была уже далеко. Виктор сел на песок, склонил голову на руки, его мозг словно окутывало горячим полупрозрачным паром. Казалось, что все это несколько минут назад происходило не с ним, а с кем-то другим, и он не участник, а только наблюдатель, смотрящий на все со стороны. И ему вдруг стало невероятно жалко этого одинокого человека с широкой грудью спортсмена и сильными руками, сидевшего на берегу...
13
Лида и Лиза встретились по дороге на завод. Обе сегодня неспокойно спали, проснулись раньше, чем всегда, и на работу отправились с большим запасом времени, чтобы иметь возможность подышать свежим воздухом. Лида искренне симпатизировала молодой розовощекий Лизе, была в нее по-женски влюблена.
Иногда девушки, идя на работу, заходили за Дорониным. Макар Сидорович – замечательный собеседник. И хотя он был намного старше, но их утренние беседы всегда были интересными, непринужденными.
Лиза Миронова и сейчас предложила зайти к Доронину. Лида согласилась, и они пошли мимо дворов и садов, мимо новых коттеджей, построенных для сталеваров за последние годы. Это были аккуратные, кубической формы домики с плоскими крышами, на которых летом можно пить чай, играть в шахматы, даже спать, если позволяет погода. Все домики были двухэтажные, рассчитанные, как правило, на две семьи. Расположены они так: четыре домика по углам большого квадрата, в центре которого для каждой четверки построена своя кочегарка, обеспечивающая жителей горячей водой и паровым отоплением. Весь простор в квадратах предназначался для огородов и садов, поэтому игрушечные домики, украшенные стеклянными верандами, оплетенными диким виноградом, тонули в зелени.
Таких автономных квадратов с коттеджами по углам и кочегарками в центре насчитывалось в рабочем поселке несколько десятков. Если учесть, что в каждом квадрате жило восемь рабочих семей, то станет ясно, что все эти коттеджи составляли своеобразный городок. Поселялись в нем люди, которые любили после работы заняться садоводством, огородничеством и другими отраслями домашнего хозяйства. Идея создания этого городка принадлежала Макару Сидорович Доронину, который сам любил садоводство и хорошо понимал рабочих, привыкших иметь у себя дома небольшое хозяйство.
– Зачем же заставлять жену сталевара бегать на базар за каждой луковицей? – Говорил Макар Сидорович. – Кроме того, большинство рабочих пришли к нам из деревни. Любовь к земле у них осталась на всю жизнь. И это прекрасная любовь, друзья. Я сам быстро заболею, если не буду иметь возможности в свободное время покопаться у себя на огороде. В этом, знаете, есть своя поэзия...
Когда Лида и Лиза подходили к тому квадрату, где жил Макар Сидорович, было семь часов утра. Умытые росой яблони напоминали молодых девчат, которые только что вышли из реки и теперь сушили на солнце свои влажные, украшенные зелеными венками головы.
Летнее солнце уже стояло высоко, и людей, только что проснувшихся, в первые минуты пугало своим не утренним видом. Но, взглянув на часы, они успокаивались.
В саду Макара Сидоровича возился около деревьев белобородый старик. Он держался ровно, плечи его не наклонялись, а лопату загонял в землю легко, будто в нагретый солнцем воск. Весь вид старика свидетельствовал о стойкой физической силе и хорошо сохранившемся здоровье. Вокруг него бегали трое маленьких Макаровичей – от трех до семи лет.
– Васька, – сердился дедушка на маленького, – ты уже взрослый, уже брюки носишь, а такой глупый. Чего же ты лезешь под самую лопату?..
– Доброе утро, – обратилась Лиза к старику. – Макара Сидоровича можно видеть?
– А почему нельзя? – Ответил старик, осматривая девушек. – Конечно можно. Идите в дом... Васька, да не лезь же, ради господа бога, под лопату. Беги к ребятам.
Когда Лиза и Лида вошли на большую стеклянную веранду, они увидели такую картину. Спиной, к ним за сапожным столиком, сияя недавно выбритым венчиком вокруг лысины сидел Макар Сидорович и тщательно орудовал шилом, щетиной и дратвой. Он пришивал новые передки к старым, но еще крепким юфтевым голенищам. Гости сначала растерялись и, не желая отрывать хозяина от работы, хотели было выйти. Но вот открылась дверь из комнаты, и на веранде появилась жена Доронина – Катя. Подвижная, улыбающаяся, беловолосая, с мягкими чертами лица, всегда готовая к шутке и серьезному разговору, она принадлежала к тем женщинам, которым хорошо было и без украшений.
Ей шел четвертый десяток. Она была второй женой Доронина, – первая его жена и взрослый сын погибли во время войны. Хозяйка улыбнулась, обращаясь к мужу:
– Как тебе не стыдно?.. Не замечаешь, что за твоей спиной стоят гости. Заходите, девушки, в дом.
– Да нет. Мы только на минуту, – отказалась Лиза. – Мы хотим Макара Сидоровича забрать с собой.
– А-а, здравствуйте, дорогие гости! – Поднялся с низенького деревянного стула Макар Сидорович. – Спасибо, что зашли. Ну, как вам нравится моя работа?
И он показал хорошо прошитые дратвой рубцы на коже будущих сапог.
– Нельзя сказать, – засмеялась Лида, – что мы с Лизой можем представлять квалифицированное жюри. Но, на мой взгляд, из вас получился бы неплохой сапожник. Я не знала за вами таких способностей.
– Ха-ха-ха! – Прижимая руками сапожный фартук к животу, хохотал Макар Сидорович. – Сапожник!.. В этом я тоже не сомневаюсь. За шестнадцать лет сидения за столиком не одну тысячу пар пошил. Вот получилось ли с сапожника что-то путное – об этом уже не мне судить.
– Значит, не забываете свою профессию? – Спросила Лиза.
– Кто, он не забывает? – Шутливо приподняла брови веселая хозяйка, лицо которой вообще нельзя было представить мрачным. – Где уж не забывает?.. Вы думаете, он мне хоть к одной паре туфель подметки подшил? Впервые вижу его за столиком. А столик возит за собой, куда бы ни переезжали. Говорит, что когда-нибудь пригодится.
– Ну, это ты, Катя, преувеличиваешь. К твоим лаковым разве не я подметки подшивал? – Оправдывался Макар Сидорович.
– Один раз за всю жизнь. Боялся, что в мастерской испортят. Дай, я тебе на руки солью. Не хочу, чтобы ты мне умывальник смолой испачкал. Тогда не домоешься.
Катя вынесла большую кружку с красными цветами по голубой эмали, шутливо толкнула мужа в спину своим твердым кулачком и прямо с порога полила ему воды на руки.
– Плесни немного бензина. Смола плохо отмывается мылом, – попросил Макар Сидорович.
К заводу решили идти по тропинке, ведущей через широкие луга. Возле самой тропы то тут, то там среди росистой травы возникали золотистые островки блестящих, словно тщательно отполированных, низеньких, но густых цветов.
– Сколько дикого бальзама! – Восторженно воскликнула Лида, бегая в своих красных босоножках по росе. – Нарву и поставлю в лаборатории. А сколько лет вашему отцу, Макар Сидорович?
– Скоро девяносто, – с гордостью ответил Доронин. – Никому не доверяет сапоги шить. Это с шестнадцати лет моя обязанность. Лет двадцать, как бросил сапожничать, всех своих заказчиков растерял. Единственный остался. – И Макар Сидорович тяжело вздохнул. – Эх, чтобы не последними были эти сапоги. Старый уже. Силы не те. А все еще не верит, что годы его гнут. Думает, что вся его сила в хороших сапогах...
– А я думала, что ему лет семьдесят, – сказала Лиза.
Мимо них, наклонив лоснящиеся шеи, проскакали жеребята и исчезли за ивами. Жаворонок, будто спущенный на длинной тоненькой нити с одинокой белой тучки, вызванивал под ней свою бесконечную песню. Весь луговой простор, которому не видно конца, искрился на солнце мелкими росинками, менялся разноцветными оттенками цветов, шелестел высокими травами. Дышалось свободно, легко.
– А вы обратите внимание, – показал рукой на синеватые контуры завода Макар Сидорович, – наш завод совсем не портит пейзаж. Если смотреть отсюда, какие у него тонкие краски! Будто размытый кистью ультрамарин. Если бы не было его здесь, картина казалась бы неполной. А вечером, когда выливают шлак, какая красота! Вы выходили в это время в луга?.. Видели?.. Если не видеть этого самому, то трудно представить. – Макар Сидорович сорвал зеленый стебель, расправил его в ладонях. – Между прочим, еще на моей памяти среди украинской интеллигенции дебатировался вопрос, портит ли промышленность природу или нет. Некоторые литераторы доказывали, что даже обычная железная дорога нарушает гармонию в природе. Теперь это никому даже в голову не придет... – улыбаясь, повернулся к Лизе. – Вы, Лиза, в тридцатые родились?.. Ну вы, наверное, не можете себе представить наши степи и эти берега без высоковольтных столбов, без шоссейных дорог, без шума машин. Вы, наверное, начали помнить их где-то с тридцать седьмого года. А вот Лида, например, запомнила этот мир почти таким, каким он был до революции. И менялся он на ее глазах. Правда, Лида?..
– Я даже помню частную лавку, из которой мне отец бублики носил, – сказала Лида. – Еще карусель помню. Владелец той карусели был такой толстый, что в калитку никак мог протиснуться. Мы на ходу цеплялись за лебедей, лошадей. А потом на ходу прыгали с них и разбивали себе носы. Нельзя было ждать, пока карусель остановится. Хозяин за уши больно дергал... А как начиналось строительство, это я хорошо помню. Тогда я уже пионеркой была.
– А между вами и Лизой и разницы особой не видно, – сказал Макар Сидорович.
– Это вы уж слишком, – покраснела Лида. – Разница большая. Я уже старая. А Лиза – девушка.
– Какая там старая?.. Я вам не комплимент хотел сказать. Я хотел сказать о том, как внезапно, одним сильным рывком, все у нас поднялось. Лиза на десять лет моложе вас и не знает и не помнит, как все начиналось. Готовым застала.
– Зато я помню, как после войны восстанавливали, – сказала Лиза.
– Вот видите! Этим вы тоже гордиться когда-то будете перед теми, кто моложе вас на десять лет, – улыбнулся Макар Сидорович. – Но это было легче. У нас уже Урал был.
Как только Макар Сидорович сказал об Урале, все сразу подумали об одном и том же – о Валентине, о том, что она очень остро переживает приезд Виктора Сотника.
– А вы его знали раньше, Лида?.. Вы же почти ровесница с Валентиной Георгиевной, – как-то строго сказал Макар Сидорович.
– Помню. Я в другой школе училась. Знала, что они дружили втроем – Валентина, Федор и этот Сотник.
– И каким он был парнем?..
– Что же можно сказать?.. Тогда он действительно был парнем. После этого много воды утекло. Да это видно из того, как он поступил с Валентиной. Постеснялся бы приезжать...
– Да-а... Совесть у него – не первый сорт, – глухо буркнул Макар Сидорович.
Когда подходили к заводу, Лиза обратилась к парторгу:
– Я сегодня утром еду...
– Куда?
– Куда пошлют. Наша служба такая.
– Сколько я раз говорил, – недовольно сказал Доронин, – что вам надо пока передать свою машину кому-то другому. Разве для вас работы в комитете мало?.. Вы же ни там, ни там не успеваете.
– Макар Сидорович, – умоляющим голосом заговорила Лиза, – осталось только два месяца. Кому я могу на этот период доверить машину?.. Так растрясут, что я потом целый месяц простою на ремонте. Меня сейчас в гараже не перегружают работой. Комсомольцы выручают.
– Ну, смотрите. Вам двадцать два года. В кино сходить, книгу почитать. И погулять иногда...
Макар Сидорович прищурил глаза. Лиза покраснела, как ранняя черешня.
– Чтобы потом не жаловались на меня, что я вам лето испортил. Зимой уже не то. Что вы хотели сказать, Лиза?..
– Вчера Сумной обратился в комитет. Просит рекомендовать его в областную редакцию. У него даже запрос на ваше имя от самого редактора есть.
– Вот как! – Поднял брови Доронин. – Растем, значит. А ваше мнение?..
– Редактору виднее, – уклончиво ответила Лиза. – Если он просит отпустить его, то, значит, верит в его способности.
– Не нравится мне ваш ответ. А если говорить прямее?..
– Думаю, что ему не стоит бросать свою профессию. Он ее хорошо знает. Был избран комсоргом потому, что хорошо работал как токарь. Снискал уважение молодежи...
– И что из этого вышло? – Хитро спросил Доронин.
– Да что вышло?.. Поговорить он любит. Над его длинными речами сначала смеялись. А теперь это стало раздражать.
– Если бы только в этом беда. Глухой он к другим. Какой из него редакционный работник?.. Тем не менее, может, парень поймет ответственность. Он еще молодой. Основа в нем здоровая. Жизнь и практическая работа научат. Мешать его выбору не следует. Пусть приходит, поговорим.
Через минуту Лида скрылась за заводской воротами, а Доронин и Лиза пошли в заводоуправление, где находился партийной комитет. Не успели они зайти в кабинет парторга, как в дверях появился Ваня Сумной.
– Можно, Макар Сидорович?..
– Заходите, товарищ Сумной.
Ваня осторожно, будто крадучись, подошел к столу и сел в кожаное кресло напротив Лизы. Одет он был в какой-то не совсем обычный серый клетчатый пиджак и белые парусиновые штаны. На коленях лежали фетровая шляпа и большая папка. Русые волосы были очень длинными для парня и коротким для девушки. Держался он слишком почтительно. Макар Сидорович вытер платком лысину, включил настольный вентилятор и неторопливо спросил:
– Значит, почувствовали в себе литературный талант?
– Посмотрите, – сказал Ваня, разворачивая папку и доставая оттуда десятки газетных вырезок. – Это все мои корреспонденции. Так сказать, творчество. Рабочий корреспондент.
– Вы же хороший токарь, – покачал головой Доронин. – Оставайтесь рабочим корреспондентом. Кто же вам мешает?
– Не могу. Это моя давняя мечта. Чувствую, что в газете от меня будет больше пользы.
Доронин пристально посмотрел на Ваню, протянул руку, взял пачку вырезок и начал их просматривать.
– Эту читал. Эту тоже читал. Раньше не хотелось вам говорить. Думал, парню не до стиля. Как умеет, так и рассказывает о заводской жизни. А если вы профессионалом собираетесь быть, позвольте сделать небольшое замечание.
– Пожалуйста, – наклонился только самой головой Ваня. – Ваша критика, Макар Сидорович, для меня много значит. Учту. Исправлю.
Когда он кланялся, длинные пряди русых волос на голове как-то причудливо подскакивали и снова ложились на свое место. Серое лицо с ямочками от недавних угрей уважительно улыбнулось.
– Так вот, товарищ Сумной, – сказал Доронин, собирая на лбу мелкие складки. – Почему-то вы пишете готовыми фразами. Вроде и рассказываете об интересных вещах, а ничего не видно. Слова какие-то не те... Слишком уж официально у вас получается. Немного бы живее. Огонька больше. И свободным языком. Таким, как люди говорят. Доходчивее было бы.
– Макар Сидорович, – сказал Ваня. – Газетная речь имеет свои традиции и законы. Некоторые называют это штампами, но это не так. Это строгость формы. Языковая вольность здесь неуместна. Я уже кое-что понял. Люди, которые пытаются украшать свой язык, пытаются поломать установленные традиции, долго в газете не держатся. Обязательно допустят какую-то неточности. Что же из того, что мы пишем готовыми фразами? Дисциплина языка позволяет скорее заметить ошибку. Как только в давно знакомой фразе появляются незнакомые оттенки, так это тебя и настораживает... Я давно присматриваюсь к редакционной работе. Меня там хорошо знают.
– Гм... Из ваших слов видно, что вы кое-что знаете, – сказал Доронин. – Пишут так скучно, словно каждый из них обрабатывает свои статьи в палате для больных желудком. А может, я уже старый стал и ничего не понимаю?.. Однако некоторые статьи читаю с удовольствием. Ну ладно. Желаю вам успеха. А вы как считаете, товарищ комсорг?..
– У нас возражений нет, – ответила Лиза. – Я советовалась с членами комитета.
Когда Ваня Сумной, с достоинством поклонившись, вышел, Доронин невесело улыбнулся:
– Готовая фраза помогает скорее заметить ошибку. Интересно. Тогда бери чужие проекты, строй по ним здания. Никогда не ошибешься. Все давно выверено другими. Посмотрим, что из него получится. Все-таки он парень не без головы. Отшлифуется.
– Не слишком ли он отшлифован? – Робко спросила Лиза. – Очень он «правильный» во всем.
– Это да. А как ваши «неправильные»?
– О ком это вы? – Не поняла Лиза.
– О Соколе и о Круглове. Не слишком ли мы либерально подошли к этому парню? Коля Круглов – сталевар хороший. Только горячий. Справится ли он?.. Не подведет ли нас? Сделает ли из Сокола хорошего рабочего?
Глаза Доронина будто прокрадывались незримыми лучиками в самые глубокие уголки ее мозга. Лизе даже неприятно стало от такого пристального взгляда. Вот сидишь перед ним, думаешь что-то свое, а он считывает твои мысли в тот же миг, как только они появляются, как телеграфист читает слова на телеграфной ленте. Она опустила глаза, хотя у нее не было никаких оснований прятаться со своими мыслями.
– Я думаю, что Коля справится, – уверенно промолвила она. – Да и сам Сокол производит хорошее впечатление. Он очень хочет стать сталеваром.
Доронин был доволен ответом Лизы.
– На меня он тоже произвел неплохое впечатление. Ничего, будем надеяться. По моему мнению, он оправдает убытки, причиненные государству. Как бы там ни было, а человек стоит больше, чем шестьсот-семьсот тонн стали. Кстати, Круглов их перекрыл за полнедели своими скоростными плавками. Да и печь уже требовала ремонта.
В дверь постучали.
– Пожалуйста, – бросил к приоткрытым дверям Макар Сидорович.
В кабинет вошел белокурый широкоплечий мужчина невысокого роста. Белый шелковый воротник аккуратно лежал на воротнике хорошо сшитого шоколадного цвета пиджака. Такого же цвета штаны были тщательно наутюжены, и казалось, что они у него вовсе не сгибаются, как две параллельные доски. Мужчина легкой походкой спортсмена подошел к столу, протянул руку.
– Сотник. Представитель министерства.
– А-а, слышал, слышал, – бесцеремонно смерил его взглядом с головы до ног Доронин, потирая левой рукой пальцы правой, которые побелели от крепкого пожатия.
Лиза попрощалась и вышла. Выходя из приемной парторга, она почти наткнулась на Веру, которая неизвестно по каким причинам терлась у дверей. Губы ее были щедро намазаны густой помадой с голубоватым отливом. Вера почему-то такую помаду считала особенно красивой и берегла для исключительно торжественных случаев. На Вере красовалась та самая розовая блузка с прозрачным кружевом, что так была к лицу обеим сестрам. Лиза посмотрела на нее и подумала: «Какая же она красивая! Только зря этой помадой пользуется». Затем вспомнила, что Вера отнюдь не красивее ее, потому что была ее абсолютным двойником, и засмеялась.
– Чего ты смеешься? – Спросила Вера.
– Да просто так. Рада, что тебя встретила. Мы же не виделись ровно два часа.
– А ты его видела?
– Кого? – Переспросила Лиза.
– Сотника. Это же он зашел к парторгу.
– Вот как!
– Какой мужчина! – Сверкнула голубыми глазами Вера. – Кого можно сравнить с ним на нашем заводе? Разве Федора Павловича... Только в этом характер чувствуется. Каждый мускул играет. А тот какой-то вялый. Словно его год мочили в маринаде. Что же будет делать Валентина?
– А что ей делать? – Удивилась Лиза.
– Ну, как же! Давняя любовь приехала.
– Какая же это любовь? Десять лет не давал о себе знать.
– Не говори, Лиза. Я лучше в таких вещах разбираюсь. Если он сделает шаг к примирению, не выдержит ее сердце.
Лиза провела ладонями по лицу, словно у нее устали глаза, потом внимательно посмотрела на сестру.
– Не помирится с ним Валентина. Чтобы помириться, надо совсем себя не уважать. Да и он, видимо, не для этого сюда прибыл.
– Ну, это мы еще посмотрим, – лукаво улыбнулась Вера. Затем подошла ближе к сестре, тихо шепнула: – По секрету. Никому не скажешь?
– Не скажу. Я не люблю сплетни разносить, – ответила Лиза.
– Тогда слушай, – наклонившись к ее уху, заговорила Вера. – В его паспорте нет штампа о браке. Кроме того, он говорил одной работнице отеля, что был когда-то женат, а теперь – нет... Я с ней вчера по телефону разговаривала.
– Ну и сестренка у меня! – Обкрутила ее вокруг себя Лиза. – Тебе бы не машинисткой, а начальником разведки работать.
– А что же?.. Для каждой женщины немного хитрости – это совсем неплохо.
– А я не умею хитрить, – искренне пожалела Лиза. – Глупая. Может, уже бы...
– Что – уже бы? Ну, признавайся!
– Это я так...
Пока сестры разговаривали между собой в коридоре управления, в кабинете парторга шел другой разговор. Виктор искоса бросал взгляды на лысую голову Доронина и думал: «Глаза у него умные. Но суховат. И видимо, как для парторга – слишком суровый».
Макар Сидорович действительно разговаривал с Сотником сдержанно и суховато. Брови его не поднимались, потому что он в течение всего разговора ни разу не улыбнулся. Поэтому Виктору не пришлось увидеть характерного свойства его лба собираться в мелкие складки по обе стороны глубокой воронки. Это ранение невольно вызывало уважение у Виктора, несмотря на то что Доронин бросал на него недоброжелательные взгляды.
– Да, да. Знаю о вашей миссии, – говорил Доронин барабаня пальцами по полированной поверхности стола. Его рука отражалась в полировке, и создавалось впечатление, что он пальцами одной руки барабанит по пальцам другой. – Знаю о вашей миссии. Как долго вы у нас задержитесь?..
– Это будет зависеть от важности работы, – ответил Виктор. – Если потребуется, то и на целый месяц. А может, дольше. Наша задача не только проверять, знакомиться, но и консультировать, помогать практическими советами. Если сумеем, конечно. А если не сумеем сами помочь – будем связывать изобретателей с учеными, с научными институтами.
– Это хорошо, – быстрее произнес Доронин. – А вы лично в каком профиле действуете? Домны, мартены, прокат?..
– Я больше занимаюсь методами скоростного сталеварения.
– Вот как! – Еще ниже опустил рыжие брови Доронин. – Вот как!
У него была манера повторять одни и те же слова, когда он нервничал.
– Я заходил к директору, – продолжал Виктор. – Сказали, он болен.
– Директор тяжело заболел. Выехал недавно на лечение в Киев, его заменяет главный инженер товарищ Голубенко. Такое дело. – И после паузы повторил: – Такое, значит, дело.
– Ну что ж. Это не меняет положения. Все равно нам бы пришлось главным образом иметь дело с Голубенко. Я еще с ним не говорил. Но от вас пойду прямо к нему. Скажите, пожалуйста, товарищ Доронин, кто здесь из ваших инженеров работает над новым интенсификатором?
Доронин подумал, потом строго заметил:
– Товарищ Сотник, поскольку наш разговор приобретает конкретный характер, позвольте просмотреть ваши документы.
И, не дожидаясь, пока Виктор достанет документы, Макар Сидорович протянул руку. Виктор подал ему министерское удостоверение. Очевидно, этот документ вполне удовлетворил Доронина, потому что он вернул его, приговаривая:
– Все в порядке. Все в порядке. – А потом, встал с кресла и пройдясь по кабинету, спросил: – Значит, вас интересует интенсификация мартеновских процессов?.. Так, так. Могу сказать. Этим вопросом у нас занимается инженер-исследователь Валентина Георгиевна Гордая. Да-да. Валентина Георгиевна...
Доронин, взглянув исподлобья на Сотника, заметил, как тот моргнул, как будто ему к самым зрачкам кто-то поднес два острия. Нет, Виктор не думал, что ему придется иметь служебное, вполне официальное дело не только с Федором, но и с Валентиной. Что же делать? Поговорить с председателем комиссии, рассказать ему обо всем, отказаться от этой задачи? Но тогда придется подыскивать и посылать на завод другого человека. Это связано с затратой времени и средств. А собственно, почему он волнуется? Возможно, его помощь не очень нужна. Возможно, работа в таком состоянии, что о ней следует только подробно информировать министерство.
– И в каком состоянии ее работа? – Сдерживая волнение, спросил Виктор.
– Ее работа?.. Откровенно говоря, в тупике. Многое найдено. Но опыты в печах пока не дали желаемых результатов. Да-да. Не дали.
– Тогда за это придется взяться серьезно. Возможно, придется привлечь и наших ученых. Я об этом позабочусь по поручению министерства. Но сначала следует глубже вникнуть в дело. Этот вопрос теперь волнует всех металлургов. Вопрос чрезвычайной важности. Если надо, я готов оставаться у вас несколько месяцев...
И здесь Виктор впервые заметил, как Доронин довольно поднял брови, как на лбу вокруг глубокой воронки скопились мелкие складки, а глаза – только глаза – едва заметно улыбнулись. «Он не такой уж черствый, как кажется сначала», подумал Виктор.
А Макар Сидорович взглянул на Виктора тем ощупывающим взглядом, каким смотрел всегда, когда хотел заглянуть в душу человека. Он думал о том, что в этом молодом человеке спортивного вида, видимо, есть умение не только метнуть диск или ударить футбольный мяч, но и понимание того, что сегодня для металлургов имеет первостепенное значение.
Бывает так, что человек в быту ведет себя несдержанно, а на работе – хороший работник. Таких надо протирать с песочком, как тульские самовары, зеленые от густой ржавчины, надо заставлять их сиять на солнце нашей действительности. Было бы только за что взяться и что протирать. А если и протирать нечего, если проржавело даже нутро, – надо гнать их в шею!
– Хорошо. Прошу поговорить с исполняющим обязанности директора. Он, как вы сами понимаете, в курсе дела больше, чем я. И потому, что он главный инженер, и потому...
Доронин не закончил своей мысли, боясь проявить бестактность. Но этого было достаточно, чтобы белокурый крепкий представитель министерства со светло-серыми глазами съежился, будто на него замахнулись чем-то тяжелым.
Выйдя от Доронина, Виктор пошел по длинному коридору заводоуправления. В его голове роились десятки тревожных мыслей. В приемной директора секретарша тщательно обтачивала машинкой красные и синие карандаши, а мелкую стружку аккуратно собирала в пепельницу.
– Товарища Голубенко можно видеть? – Спросил у нее Сотник.
Секретарша подняла голову и посмотрела на Виктора такими добрыми карими глазами, что в ней сразу можно было угадать счастливую жену и мать.
– Федора Павловича нет. Его вызвали в обком. Сказал, что вернется не раньше шести часов.
– Жаль. Придется приехать в шесть.
Виктор действительно сожалел, что не застал Федора. Скорее бы состоялась эта встреча, чтобы не угнетало его предчувствие чего-то нехорошего, тревожного. Как они будут разговаривать?..
Если отнестись к этому трезво, то, по мнению Виктора, Федор не был виноват перед ним нисколько. Валентина получила сообщение о смерти мужа и согласилась стать женой его друга, который любил ее почти с детства. Чем же виноват перед ним Федор и чем виновата Валентина?.. Но дело в том, что Виктор не мог относиться к этому трезво. Он предчувствовал, что встреча с Федором будет для них обоих нелегкой.
Виктор пошел бродить по городу, решив наведаться в заводоуправление в шесть часов. Неизвестно, какими путями он вышел во двор той школы, откуда много лет назад выпорхнули они в мир на молодых крыльях, где среди надежных, зрелых перьев было немало юного пуха. И сколько надо было пережить гроз, ветров, снегопадов, чтобы из их крыльев выбило ветром этот слабый пушок, а взамен его выросли крепкие орлиные перья! Сколько раз надо было упасть, разбиться в кровь, чтобы научиться летать! А ведь, когда они вылетали отсюда, казалось, что стоит только оттолкнуться от родного порога – и им немедленно покорятся пространство и время. Может, и теперь они преувеличивают свою силу и зрелость? Может, и тогда, на зимнем вокзале в родном городе, на куче березовых дров у румяной железной печи, сделанной из большой бочки из-под бензина, он, Виктор Сотник, обнаружил свою душевную незрелость и поэтому потерял Валентину? Может, и это было одно из тех падений, которые его так жестоко учили летать?.. Нет, он там держался так, как должен держаться каждый человек. Какое он имел право разрушать семью?.. Валентина любит Федора. У них есть сын. Сложилась счастливая семья. Да, счастливая семья, а ему в этом городе не стоит долго задерживаться... Все эти мысли возникли в голове Виктора, когда он зашел во двор родной школы, вид которой почти не изменился за последнее десятилетие. Та же кустистая желтая акация вместо забора, вымощенное из серого камня крыльцо, желтая черепица на крыше... Только почему это все уменьшилось в размерах, словно ссохлось за десять лет, как усыхает давно испеченный хлеб? Ведь эти окна, даже это крыльцо были тогда значительно большими.
Виктор зашел в коридор школы. Между двойной лестницей, ведущей на второй этаж, когда-то стоял огромный аквариум, в котором плескались золотые красноперые рыбы. Теперь никакого аквариума не было, а сам коридор был почти таких размеров, каким представлялся ему в воспоминаниях тот аквариум. Овальные своды школы показались низкими, а коридор – узким. Теперь здесь оказалась не десятилетка, как до войны, а лишь семилетка. Десятилетка переведена в новое помещение, построенное в послевоенные годы.
А вот и дверь в тот самый класс, в котором учился Виктор. Ему показалось, что сейчас зазвенит звонок и из дверей выйдет с классным журналом в руках дорогая, незабываемая Галина Петровна. Ее Виктор помнит седой, пожилой. Какой же она стала теперь? Наверное, уже бабушка.
Две женщины с детства запомнились ему одинаково родными, одинаково дорогими – мать и она.
Над головой, под самым потолком, зазвенел электрический звонок. Виктор вздрогнул от неожиданности. А потом его это разочаровало – он зашел сюда, чтобы послушать тот звонок, с медных боков которого дед Кирилл добывал когда-то такие необычные звоны. А здесь его вдруг угощают электротехникой!.. Где же теперь дед Кирилл, занимающий не последнее место в его воспоминаниях о детстве? Наверное, уже нет старика. А может, и хорошо, что на его место не взяли другого? Кто бы еще, кроме него, мог потешать школьников странной медной мелодией, которая до сих пор звенит степным жаворонком в ушах бывших учеников?..
