Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ник Хоакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

– Миссис, – сказал Почоло, – позвольте мне предупредить, что за это я могу приказать арестовать вас.

–  Аба,господин мэр! – чуть не задохнулась женщина. – Ведь вы власть, и вы становитесь на сторону этих… этих хуков!

Но голос власти, конечно, вселил страх в ее сердце, и она ударилась в слезы:

– Нас жалеть надо, да-да, жалеть, а нам никто не сочувствует! Значит, меня арестуют только за то, что я не хочу, чтобы мой сын Бенджи погиб, а хочу, чтобы он стал инженером? Мы бедны, мы теряем наших детей, а нам… нам нельзя жаловаться…

Продолжая горестно причитать, она затянула на шее конец своей тоги и стала, как краб, спускаться по приставной лестнице.

– Спасибо, господин мэр, – сказала девушка. – Я была бы рада вам помочь…

– Думаю, ты можешь помочь нам, юная леди. Если скажешь правду. «КК» действительно идет к пещере сегодня вечером?

– Но я ведь объяснила, меня здесь не было, когда они…

– Нет, Флора. В такую погоду не раздают листовки на Лунете. Их просто некому раздавать…

– Меня здесь не было…

– Правильно. Как говорила эта женщина, ты ждала внизу, на углу. Что тебе сказали ребята?

Девушка опустилась на скамью и, опершись локтями на стол, сжала голову ладонями.

– Пожалуйста, не надо, господин мэр! Ну прошу вас! Я же ничего не знаю. А если бы знала, думаете, сказала бы? Можете арестовать меня…

Джек сел рядом с ней.

– Флора, никто никого не собирается арестовывать. Мы просто ищем одного юношу. Ты его знаешь – Андре Мансано. Сын сенатора. Мы уже искали его везде и не могли найти. Он ведь был здесь сегодня?

Она подняла голову:

– Зачем он вам нужен?

– Андре рассорился с родными, и они беспокоятся, как бы он не наделал глупостей. Он грозил чуть ли не возглавить марш к пещере.

– Вот и ищите его там.

– Мы искали, – сказал Почоло. – Ждали там несколько часов, но никто не появился. Потом мы отправились ко мне в мэрию, и я заметил, что пикетчики покинули свои посты. А чтобы они ушли – для этого нужно кое-что посерьезнее урагана. Значит, они присоединились к походу на пещеру. Но каким путем идут? Никто их не видел, хотя я приказал полиции смотреть в оба.

– Может быть, никакого марша и нет, господин мэр.

– У пещеры действительно нет. Потому что к ней никого не подпустят и на сотню ярдов. Флора, жандармы посланы охранять все дороги к пещере, им приказано остановить любое шествие. Так что скажи нам, где собираются ваши парни, откуда они идут. Мы сможем предупредить их. В любом случае демонстрация ничего не даст.

– Тогда почему вы хотите остановить ее?

– Я уже говорил, – сказал Джек, – мы беспокоимся за Андре…

– Как мать Бенджи, – хмыкнула девушка. – Но ни о Бенджи, ни об Андре не надо беспокоиться. Они не беспомощны, они знают, что делают. Собственно, это они больше всех настаивали на марше, невзирая на тайфун.

– Так Андре был здесь? – спросил Джек.

– Ну да, был, – пожала плечами девушка. – Он пришел, когда здесь были почти все. С ним пикетчики и несколько ребят из «Самбаханг Анито», он сам обошел их и собрал – в такую бурю. Бедный Андре был в ужасном состоянии, прямо кипел от возмущения. И он уговорил всех не откладывать марша к пещере.

– Это было около шести часов? – спросил Почоло.

– В начале седьмого. Но во время обсуждения меня послали вниз позвонить – надо было связаться с другими группами. А когда я стояла на углу, они все высыпали на улицу.

– Что они сказали тебе? – спросил Джек.

– Сказали, что я должна остаться здесь, чтобы оповещать всех, куда идти.

– И куда же? – спросил Почоло.

Девушка помедлила, но не потому, что колебалась, ибо на губах ее играла лукавая усмешка.

– На рынок, здесь, в Киапо, – ответила она.

– Значит, собираются на площади Миранда?

– Нет. Я же сказала: на рынке Киапо. Только незачем туда ходить, господин мэр. Они не собираются, они уже собрались. Они уже на марше. Собственно, несмотря на ураган, они уже должны быть у вас, господин мэр.

– Но это невозможно! Их бы заметили, мне бы сообщили. Все дороги туда под наблюдением. Я бы уже знал.

– Каким образом?

– В полицейской машине, что ждет внизу, есть радио. Если бы демонстранты были обнаружены, мне бы немедленно сообщили.

– Тогда, наверно, – улыбнулась девушка, – они стали невидимками. Должно быть, богиня пещеры сделала их невидимыми.

– Сколько их там?

– Ну сотня, около того.

– Как это сто человек могут отправиться от рынка Киапо и исчезнуть из виду по дороге в мой город? Если бы они обратились в рыб…

Почоло вдруг умолк, судорожно глотнул, а потом рассмеялся. Он наклонился к девушке:

– Ах ты, чертенок! Чуть было… Ну да ладно, и на том спасибо, Флора. Джек, пошли!

Ниже на лестнице обитатели трущоб с удивлением уставились на мэра Гатмэйтана, стремительно шагавшего мимо. На последнем лестничном марше Джек догнал его.

– Поч, Поч, в чем дело?

– Ты не понял? Я думал, девчонка шутит, пока не представил себе рынок Киапо. Он же на берегу реки, и там швартуются баржи, на которых привозят рыбу, зелень, бревна, щебень, песок. Андре, должно быть, заарендовал одну или две баржи, чтобы их доставили к пещере. Они на марше, но невидимы, ибо плывут по реке!

– В такой ураган?

– Ну, видимо, им приходится нелегко, но я вполне допускаю, что сейчас они уже на подходе. А поэтому надо торопиться. Мы должны успеть к пещере раньше их.

Пройдя врата нищеты, они пригнувшись бросились через бурлящие потоки к полицейской машине, которая почти утопала в воде у тротуара.

5

Дождь, относимый сильным ветром, не падал на землю, а тек над ней сплошным потоком, будто море накатывалось по воздуху. Крыши и стены домов сотрясались от боковых ударов, с треском рушились и падали рекламные щиты. Горизонтальные струи воды тараном били по деревьям и столбам – это был уже не ливень, а приливная волна. Город представлял собой скопление закупоренных клетушек под толщей воды, на поверхности которой бушевал вихрь. Мрак, как в подводной лодке, сменился почти чернильной темнотой, когда отключилось электричество. Во тьме машины двигались медленно, точно вброд, или вообще застревали по дверцы в воде. Кое-где с домов сорвало крыши, трущобы просто снесло; скваттеры [124]124
  Лица, незаконно поселившиеся на земле, принадлежащей городу.


[Закрыть]на берегу реки оказались затоплены, и их надо было выуживать амфибиями. Дрожа от холода и сырости, продрогшие жители столицы шарили на полках в поисках рождественских свечей, а то и вовсе обходились светом молний.

Время близилось к девяти, но ярость тайфуна все не ослабевала. Почоло, когда они примчались в его город, приказал шоферу ехать не к пещере, а в мэрию.

– Есть одна идея, – объяснил он Джеку. – Надо только связаться с важными шишками.

Отряды полиции на дорогах были по радио извещены, что они ждут не там – молодежь придет с реки. Им приказали перегруппироваться, заняв позиции на берегу у пещеры, и предотвратить высадку экстремистов. Андре Мансано надлежало обнаружить и задержать до прибытия господина мэра.

– Ты лучше тоже поднимись со мной, – сказал Почоло Джеку, когда они подъехали к мэрии. – Надо переодеться в сухое, если не хочешь получить воспаление легких.

Пока он звонил, Джек снял промокшую одежду и надел запасной костюм Почоло для бега трусцой: шорты цвета хаки и серую майку. Позднее, уже в полицейской машине и опять облаченный в дождевик, Джек спросил, как насчет «важных шишек».

– Они одобрили мою идею, – ответил Почоло. – Вход в пещеру объявят свободным, по меньшей мере на сегодня завтра или пока не утихнет тайфун. Потом мы ее снова закроем – для работ по укреплению берега, например. Самое главное – остановить этих мальчишек, не дать им вообразить, будто они победили, и тогда мы сможем доставить Андре домой, к матери.

Но, увы, было уже слишком поздно.

Когда они прибыли на вершину скалы к мини-парку у дороги, к ним подбежал офицер. Дурные вести. Рота срочно была переброшена на набережную у пещеры, но в это время экстремисты уже высаживались с баржи. Жандармов немедленно послали вниз отогнать их, и сейчас они сражаются там, на самом берегу, но только ремнями и дубинками, с плетеными щитами.

– Мои люди без огнестрельного оружия, – сказал офицер, – а у этих парней есть ножи.

Почоло и Джек бросились к невысокой ограде у края площадки. Молнии освещали кипевшую внизу битву. Жандармы удерживали верхнюю часть склона, вытянувшись в цепь под самым входом в пещеру. Активисты густой толпой напирали от реки и теснили их назад. Но подлинный бой велся с дождем, который оглушал и хлестал всех без разбора – жандармов и активистов, валил наземь сцепившихся в мертвой хватке и сбрасывал их с откоса.

– Мегафон мне! – крикнул Почоло полицейскому в машине, а офицеру бросил – Прикажите своим отступить.

Офицер метнулся к пролому в ограде, поскользнулся внизу, на тропинке был тут же смыт потоками дождя и покатился по склону, пока не ударился о скалу; все это осталось никем не замеченным в воющей тьме.

Приложив мегафон ко рту, Почоло прокричал свое послание туда, в сторону реки:

– Андре, это Почоло! Пещера опять объявлена открытой! Андре, прекратите! Пещеру снова открыли! Солдаты, назад, к дороге!

Но ветер и гром заглушили его голос.

– Нам придется спуститься вниз! – простонал он.

Они с Джеком, спотыкаясь, начали спускаться и скоро оказались на уступе перед пещерой. Почоло вытащил ключи, отпер двери и широко распахнул их. Затем он снова прокричал свое сообщение, которое, однако, сражающиеся не могли расслышать:

– Прекратите! Пещера открыта! Смотрите, пещера открыта! Прекратите, все прекратите!

Беспорядочное побоище продолжалось. Большей частью это было барахтанье в грязи. Противников уже можно было различить – кто в форме, а кто гол до пояса или совсем обнажен под дождем.

– Нам бы только найти Андре… – сказал Почоло.

– Так давай найдем! – воскликнул Джек. – Ищи там, а я пойду сюда, и если кто обнаружит его, пусть крикнет.

Ничего не видя от дождя, они ринулись в самую гущу драки.

– Отходите! Отходите! Назад, к дороге! – орал Почоло в ухо каждому жандарму, с которым сталкивался.

Жандармы начали понемногу отступать, все еще нанося удары ремнями и дубинками.

–  Сугод! [125]125
  Вперед (тагальск.).


[Закрыть] – раздался клич среди активистов. – Они бегут!

Оскальзываясь на каждом шагу, обнаженные юноши напирали на цепь жандармов, размахивая палками и ножами. Джек неожиданно обнаружил, что перед ним их авангард. Он бросился назад, ловко увертываясь, иногда чуть не припадая к земле, а ножи сверкали над ним во тьме. Ему не хотелось отказываться от своей задачи, но и быть раненным – тоже. Ведь он обещал Чеденг доставить ее мальчика домой. Поэтому надо было уцелеть, увернуться от всех этих палок, от ножей, преследовавших жандармов с ремнями, дубинками и плетеными щитами. И тут он вдруг узнал голос, который кричал ему почти в лицо:

– Наверх, к пещере! В пещеру, ребята!

Это был голос Андре.

Прыгнув вперед, Джек обхватил руками мелькавшую перед ним фигуру, и они покатились в грязь.

– Андре, это я, Джек!

– Пустите меня! Пустите!

Но Джек уже сидел на животе у юноши, прижимая его руки к земле. Мимо них, пошатываясь, шли вперед наступавшие.

– Андре, послушай, пещеру снова объявили открытой. Останови своих!

– Нет! Мы пришли открыть пещеру, и мы ее откроем!

– Но это уже не нужно!

– Да? Ихобманывали и раньше!

– Это не обман, Андре, это правда!

– Дайте мне встать!

– Только если ты прикажешь им остановиться!

– Нет!

Джек поднял голову и крикнул:

– Почоло! Почоло! Сюда! Я держу его! Сюда, Почоло!

– Ах ты, мать твою…

Юноша резко вывернулся, сбросив с себя Джека. Но Джек все еще держал его за руки, продолжая кричать:

– Почоло, сюда! Сюда, Почоло!

И тут откуда-то донесся голос Почоло:

– Джек? Где ты, Джек?

Андре отвел согнутую в колене ногу и ударил Джека в пах. Тот взвыл от боли.

– А, вот вы где! – услышали они опять голос Почоло, теперь уже над собой.

И вдруг Джек уловил совершенно новый звук, которого до сих пор не было в словаре урагана – как будто что-то вспороли, а потом продолжали рвать. В тот же момент он почувствовал, что земля под ним подалась и стала быстро – но не так быстро, как покатившиеся мимо камни, – скользить вниз.

Его несло вниз, несло вместе со всем склоном, который обрушился, как водопад.

В следующее мгновение, все еще сжимая запястье Андре, он очутился в быстро бегущей волне, а сверху на них сыпались земля, камни, щебень и орущие люди.

Приглушенно, словно издалека, донеслись крики:

– Обвал! Оползень!

Джек с головой ушел в воду и, задержав дыхание, тут же устремился наверх, выставив вперед свободную руку. Дна под ногами не было, его уносило от берега. Потом он почувствовал, что кто-то схватил его за кисть и потащил.

– Держись, Джек! Держись! – диким голосом завопил Почоло.

– У меня тут Андре! – крикнул Джек. – Он ранен, должно быть! Не шевелится!

– Тащи его, тащи! – надрывался Почоло.

Но тащить приходилось против течения, пальцы у Джека онемели, и он едва удерживал неподвижное тело юноши, которое уносило прочь. Почоло, распластавшись на камне, который выдавался далеко в реку, тоже боролся с течением, пытаясь вытянуть Джека.

– Андре! Андре! Андре! – кричал Джек, словно хотел голосом поднять юношу над водой, чтобы не дать потоку оторвать его. – Андре! Андре! – Он рыдал, всхлипывал, а дождь нещадно бил ему в лицо.

Почоло уже наполовину вытащил его из воды, когда юношу, которого Джек все еще держал за руку, ударило бревно.

– Андре! – в ужасе завопил он, почувствовав, что юношу уносит прочь.

– Джек, ты сошел с ума! – взвизгнул Почоло, когда тот оттолкнул его и бросился в стремнину.

В ту же секунду Почоло сам прыгнул в воду и успел обхватить Джека за талию. Бревно застряло ниже, у поворота реки, и остановило их. Почоло вытолкнул Джека на берег, затем вскарабкался вслед за ним.

– Андре! Андре! – рыдал Джек. – Мы должны найти его, должны!

– Его унесло, Джек, – сказал Почоло. – Мы ничего уже не сможем сделать.

При вспышке молнии они увидели, что берега просто нет – только вертикальная стена темноты, под которой они оба лежали, припав к земле. А перед ними, там, где раньше было подножие скалы, стремительно кружил водоворот, уже образовав небольшую бухточку.

Весь берег, вплоть до замощенной площадки наверху, обрушился, и теперь остатки его размывали волны и течение. Из тех, кого сбросило в реку, утонул лишь один – Андре Мансано. А из погребенных под оползнем погиб только мальчик Бенджи, которого мать хотела видеть инженером. Других быстро высвободило из-под завала потоками дождя, но бедный Бенджи в пещере попал в ловушку.

Он первым взобрался по склону, первым был у отворенных дверей, и как раз в ту минуту, когда он вбежал внутрь, начался оползень, захвативший с собой внешнюю пещеру и запечатавший обломками новый вход в нее.

Когда его откопали, мальчик лежал, обнаженный по пояс, у порога внутренней пещеры.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
АРХИЕПИСКОП

Острова, дарованные ему королем в 1644 году, дон Фернандо Монтеро де Эспиноса представлял себе смутно – не меньшей диковиной, чем единорога. Он и соленую морскую воду впервые узрел лишь в зрелом возрасте. Слово isla [126]126
  Остров (исп.).


[Закрыть]было для него пустым звуком, ибо юность свою он целиком посвятил служению богу и суровым нагорьям: родному Бургосу (где спал волшебным сном Сид Воитель), сьеррам Саламанки (университет которой удостоил дона Фернандо степени доктора теологии), холмам Толедо (в этой имперской столице он прославился как проповедник) и плато Мадрида (где он служил капелланом при дворе его католического величества дона Филиппа IV).

Итак, чем же были Las Islas Filipinos [127]127
  Филиппинские острова (исп.).


[Закрыть]для этого уроженца старой Кастилии? Просто географическим названием. Риторической фигурой – какой-нибудь «восточной жемчужиной в короне Испании» или «Новым Сионом в Азии».

И вдруг, в 1642 году, Las Islasстали сияющим пиком его карьеры. Король пожелал видеть его епископом Нуэва-Сеговии на Филиппинах. Несколько экзотично, но все же ступенька вверх в священной иерархии, а для дона Фернандо это был дар из даров, поскольку ему уже исполнилось сорок два. Он принялся расспрашивать и выяснил, что Нуэва-Сеговия находилась на севере архипелага и являла собой «две узкие полосы береговой суши, а между ними неприветливые скалистые горы, населенные язычниками». Что ж, ведь дон Фернандо был сродни Сиду Воителю, и душа его разрывалась между двумя пристрастиями: любовью к богу и жаждой приключений. «Горы, населенные язычниками» – это был вызов, они обещали нечто неизведанное. А он готов был принять вызов, и к неизведанному его тянуло – вполне в духе XVII века.

Но вершина, восхождению на которую он радовался, оказалась даже выше, чем он предполагал. Переправившись в Новую Испанию, он был посвящен в сан епископа в кафедральном соборе Мехико и уже направлялся в Акапулько, чтобы сесть на корабль, отплывавший в Индии, когда его догнала новая весть из дворца. Его назначили архиепископом Манилы, и он, таким образом, вступал в колонию не как епископ Нуэва-Сеговии, но как примас всех Филиппин.

Существует легенда, что, когда дон Фернандо после посвящения в сан выходил из собора в Мехико, ему повстречались три старухи-индеанки, которых все боялись, считая ведьмами. Первая бросила ему лилии, воскликнув: «Слава епископу Нуэва-Сеговии, который там никогда не воссядет!» Вторая бросила руту-траву, с возгласом: «Слава архиепископу Манилы, который никогда там не будет править!» А третья, бросив в него листья щирицы, воскликнула: «Слава тебе, Сид, завоеватель Индий, которому суждено лишь почивать там!»

Свита отогнала старух прочь – к его сожалению, ибо он был заинтригован их приветствиями и желал бы расспросить о смысле сказанного. Позднее, настигнутый по дороге в Акапулько вестью о возведении на манильскую кафедру, дон Фернандо вспомнил слова ведьм, и его охватили ужас и смятение. С этого момента он был словно околдован.

В Акапулько, куда архиепископ со свитой прибыл весной 1645 года, его ждали два галеона, предназначенные не для торговли, а для защиты островов, ибо тамошние власти предупредили об опасности, что исходила от еретиков-голландцев, замысливших вторжение. И действительно, на следующий же год оба эти галеона, «Энкарнасьон» и «Росарио», вошли в историю своими славными победами над голландцами в пяти морских битвах – победами, приписанными заступничеству Пресвятой Девы, в честь которых учрежден был праздник «Ла Наваль де Манила».

В марте 1645 года архиепископ пустился из Акапулько в тягостное, мучительное плавание через Тихий океан, длившееся пять месяцев.

Кончался июль, когда оба галеона достигли наконец королевского порта Лампон в провинции Инфанта, на тихоокеанском побережье Лусона. Поскольку же на то, чтобы обогнуть южную оконечность Лусона и добраться до Манилы через Китайское море, ушло бы еще не меньше месяца, архиепископ решил высадиться в Лампоне и проследовать в Манилу по суше. А это означало – пересечь восточные горные хребты и выйти к озеру Бай, откуда можно на лодках спуститься по реке Пасиг к городу.

Свита архиепископа насчитывала человек двенадцать, включая охрану. В первую же ночь в горах на них напали туземные проводники и перебили всех, пощадив только архиепископа. Туземцы раздели его догола, связали руки и четыре дня вели куда-то по горным тропам. Он догадался, что некогда они были христианами, но потом, восстав против испанских хозяев, снова обратились в язычество, и их движение возглавляет жрица, известная как принцесса Урдуха, или Гиноонг Ина.

Спустившись с гор, они вышли к озеру Бай, к селению под названием Самбаханг. Здесь, как понял архиепископ, находился центр восстания и штаб жрицы-воительницы. По прибытии его заключили в хижину и весь день не давали ни есть, ни пить. Днем лагерь был погружен в дрему, но, едва сошла на землю тьма, жизнь в нем начала бить ключом. Очевидно, повстанцы совершали свои боевые вылазки в ночное время.

Перед рассветом архиепископа разбудили, дали кусок красной материи, чтобы препоясать чресла, и он предстал перед жрицей-воительницей. Увидев эту женщину при свете факела на берегу озера, он принял ее за статую, отлитую из золота, ибо кожа ее казалась золотистой в отблесках огня. Темно-лиловое покрывало, схваченное на груди и ниспадавшее к щиколоткам мягкими складками, оставляло обнаженными ее плечи. Длинные черные волосы были распущены и струились по спине. Даже босая, она ростом почти не уступала дону Фернандо.

Жрица обратилась к нему по-испански, с улыбкой именуя его nuestro señor enemigo [128]128
  Господин враг наш (исп.).


[Закрыть],и пригласила к завтраку, накрытому на приземистом прямоугольном столе под кокосовой пальмой. Они вместе сели на циновки и принялись за еду. На столе был вареный рис, который ели руками, печеная рыба и жареный свиной окорок, показавшийся ему, голодному, вполне съедобным, хотя раньше он признавал свинину только в виде ветчины или бекона. Они ели, а поодаль стояли с факелами воины в набедренных повязках. Под конец девушки принесли котелок с дымящимся имбирным чаем, который им подавали в чашках из полированной скорлупы кокосового ореха, а потом какой-то старик налил из бамбукового сосуда только что собранный кокосовый сок, чистый, как белое вино, но слаще его.

Утро уже озарило вершины гор, когда они встали из-за стола и она повела его через лес к источнику, горячая струя которого врывалась в небольшое озерцо; они вместе плавали, видя при этом тела друг друга, светившиеся под водой, как зажженные лампы.

Потом, лежа на покрытом травой берегу, они говорили о ее войне,и она сказала, что дон Фернандо – именно тот, кого они ждали, что он – тот святой человек, который освободит ее народ, превращенный христианством и испанцами в стадо рабов. Когда же он возразил, что он сам христианин и испанец, она ответила, что таково желание ее богини: поставить себе на службу врага, разрубив Крест его же Мечом.

Они провели вместе весь день, и архиепископу казалось, что тело его, покрытое лишь набедренной повязкой, пробуждается от долгого сна. Пробуждается молодым навстречу обретенному августовским днем в далекой земле чуду. Жара была непривычна, как непривычен и внезапно пролившийся тропический дождь. Ничто не было ни абсолютно новым, ни вполне узнаваемым: ни птицы, ни звери, ни цветы, ни ощущения. И все же земля как бы предстала перед ним в новом облике, она поражала его – словно он утратил всякую память о прошлом или перенесся на другую планету. Он чувствовал себя, как Адам, пробуя впервые манго, бананы, черные соленые ягоды, от которых губы становились фиолетовыми, и какие-то похожие на яблоки плоды с золотой кожурой, сладкой мякотью и горькими зелеными семечками.

Потом он увидел неистовые моления язычников и постепенно склонился к мысли, что здесь, где природа столь буйна и щедра, идея единого Бога просто нелепа. Пляшущих и вопящих идолопоклонников окружали дикие горы и джунгли, где бешено переплетались мириады различных форм жизни, и все в этом кишащем многообразии, каждая его частица, вероятно, действительно могла иметь своего божка – притом божка не обязательно доброго и благонравного. Приученный думать о религии как о чем-то возвышенном, он, наблюдая за жрицей во время священного ритуала, все больше убеждался в том, что только такой она и могла быть – зловещей и буйной, как сам этот обряд поклонения, как джунгли вокруг.

В ту ночь он стал ее возлюбленным.

В последующие дни невероятный слух разнесся по приозерному краю: христианский прелат отрекся от своей религии и теперь вел войска приверженцев старой веры против испанцев. По ночам его видели то здесь, то там галопом скачущего на коне, почти обнаженного – в одной красной набедренной повязке – и размахивающего пистолетом. Иногда рядом с ним скакала жрица, а за ними – повстанцы, уже обученные обращению с мушкетом и аркебузой. Каждую ночь они совершали набеги на города, охотясь за оружием и богатыми трофеями, и каждое утро после их набегов город за городом присоединялись к восставшим, пока весь приозерный край не перешел на сторону архиепископа и принцессы, а само озеро не стало оплотом мятежников, куда не отваживался проникнуть ни один испанский корабль.

К середине августа архиепископ и принцесса продвинулись далеко вниз по реке и устроили штаб-квартиру в пещере, под скалой, именуемой Лакан Бато, почти на виду у города. Столица лежала у их ног беззащитная – губернатор отбыл с войсками на юг сражаться с голландцами. Оставшихся в Маниле солдат хватало лишь на охрану ее стен – наказывать «озерных» бунтовщиков было некому. Вот почему мятеж так быстро распространился вниз по Пасигу и восставшие смогли вплотную подойти к столице.

Военная кампания, начатая архиепископом, преследовала одну цель: захватить Манилу, прежде чем губернатор вернется со своими войсками. Удерживая Манилу в руках повстанцев, можно было рассчитывать, что и все остальное население Лусона поднимется с оружием в руках и присоединится к восстанию. Тогда губернатор окажется меж двух огней и, прижатый к морю, попадет в руки либо восставших, либо голландцев.

В пещере на берегу реки архиепископ и принцесса разрабатывали план взятия Манилы. На город собирались идти в третью неделю августа и сразу тремя отрядами: один пройдет по восточному берегу Пасига к Багумбаяну, что у бухты, другой – вдоль западного берега к Киапо и Бинондо, а третий, предводительствуемый самим архиепископом, на лодках спустится по реке к форту в устье Пасига, где все три отряда должны соединиться для штурма городских стен.

А пока принцессе нужно было съездить на Центральную равнину и поднять народ в Булакане, Пампанге и Пангасинане, чтобы, когда падет Манила, все центральные провинции оказались в руках повстанцев. Ведь поскольку именно они были житницей колонии, средоточием ремесел и торговли, сокровищницей и местом пребывания правительства, завоевание этих районов означало бы завоевание Филиппин.

В ночь перед отъездом принцессы на север они с архиепископом свершили в святой пещере ритуал – любовное действо на алтаре в честь богини. А на рассвете, под проливным дождем, садясь в лодку, которая должна была увезти ее, принцесса обратилась к нему со странными словами прощания.

– Помни, – сказала она, – даже если поход окончится неудачей, даже если мы с тобой погибнем, это будет не последняя наша битва. Мы снова восстанем из мертвых, чтобы вместе продолжить борьбу за дело нашей богини.

И опять ему пришли на ум мексиканские ведьмы, их третье приветствие: «Слава тебе, Сид, завоеватель Индий, которому суждено лишь почивать там!»

Он содрогнулся, но не от промозглой сырости. Дул ураганный ветер, и он подумал, что принцессе не повезло с погодой для путешествия, а ему вроде бы повезло, ибо людям его легче будет идти незамеченными в дождь и бурю.

Но когда после полудня собирал он свои силы для решительного удара, то не знал самого главного: его шпионы не успели передать ему важные сведения, так как попали в руки правительственных солдат. А сведения были о том, что губернатор, которого тайно известили, вернулся вместе со своими войсками. От захваченных шпионов противника он узнал о готовящемся нападении на город и послал солдат окружить скалу с пещерой. И когда архиепископ в одной лишь набедренной повязке, как и все его воины, обращался к повстанцам с напутственной речью, войска правительства уже стояли на вершине скалы, невидимые за стеной дождя.

Первым же залпом архиепископ был ранен в плечо, и выстрелы посеяли панику среди его воинов: те, у кого не было оружия, бросились вниз, вооруженные же начали карабкаться наверх в слепящем дожде, но тут же были отброшены спускавшимися оттуда солдатами. Скользя по грязи, мятежники и солдаты скатились с крутого склона на берег реки, где разгорелась жестокая битва – и на суше, и в бушующей воде. Через час она закончилась, эта битва между христианством и возродившимся язычеством. Повстанцы были разбиты наголову – груды их трупов лежали на берегу, уцелевшие тонули, как крысы, в бешеном потоке. И тут, словно в насмешку, стих ураган, едва прекратилась стрельба, и безразличная ко всему луна появилась в небе.

Архиепископа отнесли во внутреннюю пещеру и положили на алтарь. Минуту спустя явился сам губернатор и спросил раненого, кто он такой.

– Я дон Фернандо Монтеро де Эспиноса, архиепископ Манилы. Ваша светлость, велите поскорее позвать врача, иначе я истеку кровью.

Губернатор ответил:

– Вашему преосвященству доставят исповедника, а не врача, ибо неразумно было бы оставлять Ваше преосвященство в живых.

Губернатор вышел во внешнюю пещеру и распорядился призвать священника, а в город сообщить, что новый архиепископ прибудет завтра. Приготовления же к пышной встрече велел начать немедленно.

Когда адъютант, услышав последнее распоряжение, вопросительно посмотрел на губернатора, тот пожал плечами:

– Что мы выиграем, если население узнает, что архиепископ Манилы стал вероотступником и присоединился к туземцам-язычникам, чтобы свергнуть власть испанской короны на Филиппинах?

Прибыл францисканский монах, дабы исповедать раненого, но тот отказался от исповеди. Однако не меньше этого отказа потрясло монаха безразличие, с которым губернатор относился к раненому. Когда же монах осмелился высказать предположение, что, может быть, в данный момент раненому более необходимо врачевание телесное, нежели духовное, губернатор ответил:

– Ступай, добрый отец, не будет сему страждущему ни лекарств, ни лекаря.

Через час после того, как монаху было указано на дверь, губернатор послал адъютанта во внутреннюю пещеру взглянуть, что с раненым. Адъютант доложил – архиепископ отходит. Губернатор подождал еще час и снова распорядился проверить. На сей раз адъютант вернулся с утешительным известием: Его преосвященство дон Фернандо Монтеро де Эспиноса, архиепископ Манилы, умер.

Тогда губернатор отдал последнее распоряжение: прелата надлежало обрядить в подобающее его сану облачение – парчовую ризу, митру, вложить в руки епископский посох, а гроб установить на нарядно украшенном барке для торжественного въезда в столицу.

Утром следующего дня, по свидетельству современников, «флотилия разукрашенных лодок ожидала его в устье реки близ Манилы; были они подобны цветущему саду, а на них расположились музыканты, которые ладно играли на своих инструментах».Но каково же было потрясение, когда собравшиеся горожане увидели барк, плывущий под черными парусами в траурном убранстве! Епископ Нуэва-Сеговии, так и не воссевший там, архиепископ Манилы, так и не правивший, вступал в столицу не примасом Филиппин, а хладным трупом. «С изъявлением скорби и горестными стенаниями встретил город его досточтимый прах».

Официальное сообщение гласило:

«Архиепископ прибыл в королевский порт Лампон в последний день июля. Там он со своей свитой сошел на берег, намереваясь достичь Манилы через восточные горные хребты, выйдя к озеру Лагуна де Бай. Но туземные проводники предательски бросили архиепископа и его свиту, которые сбились с дороги и несколько недель скитались по горам. Терпя всяческие лишения, участники похода гибли один за другим, хотя сам архиепископ не щадил сил, чтобы облегчить путь своим спутникам и утешить их. В конце концов он остался в полном одиночестве, и, когда достиг в третьей неделе августа города Пила на берегу озера, его снедал тяжелый недуг. Отдохнув там, он почувствовал себя лучше и решил продолжить путь к Маниле, о чем и уведомил в ту среду, когда бушевал тайфун. Но той же ночью у него случилось кровотечение, до того обильное, что оно привело к смерти. И посему в Манилу он прибыл уже мертвым в третий четверг августа 1645 года».