Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ник Хоакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)

– Колоколом?

– Уж не знаю, как там они называются. Да, но кто же мне рекомендовал этого официанта?..

– Отель, в котором он работает?

– Нет. Я даже не знаю, из какого отеля. Мне его рекомендовал кто-то другой. Кажется, тот молодой человек в набедренной повязке…

– Молодой человек в набедренной повязке?

– Когда Ненита лежала cuerpo presente [121]121
  Мертвой ( исп.).


[Закрыть]в моем доме, явились какие-то ужасные фанатики и начали эти свои дикие обряды у гроба, потому что, дескать, Ненита была одной из них. Я бы вышвырнула их прочь, но мэр Гатмэйтан упросил меня потерпеть. А этот молодой человек в набедренной повязке, особенно приятный юноша, увидел, как я забегалась с ужином – его надо было подать попозже, – и сказал, что у него есть друг, который все может взять на себя, поскольку он опытный официант и за услуги берет недорого. А ты ведь знаешь, у меня плохо с прислугой: экономка, она же кухарка, и только одна служанка, чуть не каждый день другая. И тогда мы пригласили этого официанта – он сказал, что его зовут Томас Торо, – и он великолепно обслуживал, en debida forma.

– А еще пропало что-нибудь, когда он…

– Это были ужасные дни: сначала все эти детективы, затем эти фанатики, а потом еще надо было собрать вещи, чтобы отправить вместе с телом в Америку. Я заранее приготовила записные книжки Нениты, но, когда мы начали паковать, не смогла их найти.

– Это было до или после ужина, когда они…

– Когда она лежала в моей зале, на ужин у нас был цыпленок с рисом, а перед самым ужином я эти записные книжки собрала. Но на следующий день их не было.

– Так, значит, этот официант…

– О, он обслуживал нас прекрасно, поэтому я и вспомнила о нем, когда несколько дней назад мне надо было пригласить на чтение молитв и на ужин членов святого братства дев-пустынниц…

– Когда это – несколько дней назад?

– Ну, дня два или три. И он опять прекрасно подавал нам на стол. Откуда мне было знать, что ему нравится носить женскую одежду?

– Но сеньора, чтобы связаться с ним, вы…

– Ты не куришь опиум, Джакосалем? Я подозреваю, что этот молодой человек курит. Напротив моего дома есть заведение, якобы пивной бар, но на самом деле это, должно быть, отменная курильня, потому что туда ходит много китайцев, а ты же знаешь – где китайцы, там и опиум. В тот день, когда вечером ко мне должны были прийти из братства, я случайно выглянула из окна и увидела перед курильней этого Томаса Торо, а вокруг китайцы так и шныряют. Я послала за ним экономку, и он сказал, что после обеда у него представление, но что вечером он свободен и может прислуживать у меня за ужином, что он и сделал, как я уже сказала, после того, как украл одежду Нениты. Но он, должно быть, врал насчет представления, потому что я никогда не слыхала, чтобы официанты участвовали в представлениях. Впрочем, подожди, возможно, это из тех представлений, где официанты одеваются в женское платье?.. Тогда понятно, почему он украл одежду из шкафа.

– Может быть, ваш мистер Торо имел более дьявольские…

– А, кстати о дьяволе! Вот и ты, Моника, и одета как ангел!

Моника Мансано в бледно-зеленой тройке – юбка, блузка и платок, отделанные золотом, – осведомилась, позаботились ли о сеньоре.

– Все превосходно, моя дорогая. Я вон за тем столом с Рустиа, и мы…

– Тогда могу я похитить вашего зятя?

– Изволь, guapa [122]122
  Красавица ( исп.).


[Закрыть].У меня есть другой иезуит, то есть я хочу сказать американец, то есть зять. Хотя с чего бы мне иметь двух зятьев при одной только дочери…

– С вашего позволения, сеньора, – сказала Моника, беря Джека за руку и быстро увлекая его прочь.

– Моника, ты спасла мне жизнь! – с облегчением вздохнул он.

– Я видела, как ты безмолвно взывал о помощи. Я думала, ты приедешь с Чеденг.

– Ей пришлось ждать Андре. Где твой отец?

– Общается. Чем и я занималась, пока чуть на стену не полезла. Так что теперь уже ты спасай мне жизнь. Ты сейчас похитишь меня на виду у всех этих людей, которые ждут, что с ними поздороваются, а я – видишь, я буду смеяться, вот так, будто отказываюсь, ссылаюсь на дела, обязанности, но ты тверд, Джек, ты не принимаешь отговорок и уводишь меня силой, несмотря на протесты…

– Я уведу тебя к ближайшему телефону.

– Очень романтично. Тогда наверх. Там никого нет. Да сделай же вид, что ты меня тащишь, идиот!

И уже на лестнице:

– Ух, как я рада ускользнуть! Но теперь мы с тобой, Джек, стали предметом сплетен, скандальной новостью. Вот твой телефон. Я должна…

– Нет. Ты должна сесть и сделать несколько звонков.

– Кому?

– Во-первых, Гиноонг Ина из «Самбаханг Анито». Пригласи ее со всей труппой сюда. Особо упомяни некоего Исагани Сеговию. Поняла? А я скачусь вниз и добуду себе что-нибудь выпить.

Когда он вернулся, прихлебывая пиво прямо из горлышка и держа две бутылки под мышкой, она давала отбой.

– Ничего не вышло. Гиноонг Ина ответила, что занята этими своими обрядами. Тогда я спросила, почему бы ей не послать сюда мистера Исагани Сеговию как ее представителя, но она сказала: весьма сожалею, но сегодня утром он отбыл в Багио. Кто этот Исагани Сеговия?

Джек рассказал ей все, что узнал от своей бывшей тещи.

С Моники слетела усталость, и она возбужденно хихикнула:

– Итак, теперь мы должны выяснить, где этот официант, который выступает и как торо?

– А эти премилые святоши из братства даже не подозревали, чем он был занят перед тем, как явился прислуживать им за святой вечерей. Попробуй-ка позвонить в мой отель.

Пока она дозванивалась, он прикончил вторую бутылку пива.

– Опять ничего не вышло, – объявила она, кладя трубку. – Портье был изрядно шокирован, он сказал, что у них нет человека по имени Томас Торо, но у кофейной стойки в утреннюю смену обслуживает официант, имя которого Томас Милан. Только он позвонил сегодня утром и сообщил, что вынужден уволиться, потому что его бедная бабушка на Самаре заболела и ему нужно сейчас же вылететь туда.

– Я начинаю думать, – сказал Джек, – что кто-то читает мои мысли настолько хорошо, что всегда опережает меня на шаг.

– Зато у тебя выстраиваются факты, Джек.

– Да, теперь совершенно ясно, что один заговор связывает Томаса Быка, Исагани в набедренной повязке и девицу по имени Иветта, которую пристрелили сегодня ночью.

Он рассказал об убийстве, не упомянув белый «камаро».

– А не может главным связующим звеном быть Гиноонг Ина? – спросила она.

– Скорее, тот таинственный незнакомец, который стоит за ней и всем дирижирует. Через Исагани он вводит Томаса-официанта в дом моей тещи во время бдения у гроба Нениты, и Томас крадет какие-то записные книжки, может быть, дневник. Дальше следует кое-что посложнее. Теща точно не помнит, но я подозреваю, что ужин для ее братства совпал с моим вторым вечером в городе, когда я был в кафе «Раджа Солиман». Чуть раньше, тем же вечером, Томас, должно быть, украл одежду Нениты Куген, так что Иветта вполне могла надеть ее и появиться призраком в дверях кафе. Ну и, конечно, она же прогуливала краба на ниточке в коридоре моего отеля. Руководитель заговора знал, что я догадаюсь обо всем после встречи с тещей; поэтому сегодня утром и Томас, и Исагани спешно покидают город.

– Может быть, они уже трупы, как эта девушка Иветта, – поежилась Моника, которой тут же пришла в голову еще одна идея – Джек, насчет этого официанта. В отель не принимают людей с улицы. Им нужны рекомендации, и кто-то их давал. Давай снова позвоним в отель. И вот еще что: в тот вечер в кафе «Раджа Солиман» – кто знал, что ты…

На лестнице появилась служанка:

– Сеньора Моника, бренди кончилось.

– Подожди здесь, Джек, – сказала Моника, сунув пальцы в вырез блузки. – Я вернусь.

И она заторопилась прочь, позвякивая ключами.

Джек постоял неподвижно, потом сел у телефона и набрал номер отеля. Назвав себя, он спросил:

– Не могли бы вы дать мне информацию? Насчет этого официанта, который уволился, Томаса Милана. Вы не знаете, был ли он рекомендован отелю и кем? Это очень важно.

Портье попросил его подождать – он должен заглянуть в книги. Затем, снова-взяв трубку, подтвердил, что мистер Милан был рекомендован, и очень важным лицом.

– Кем? – спросил Джек, чувствуя, как у него снова оборвалось сердце. Теперь придется смотреть фактам в лицо, это раньше он отказывался принимать очевидное. На этот раз, если опять…

– Простите, я не слушал. Кто, вы говорите, рекомендовал мистера Милана?

– Сенатор Алехандро Мансано, – был ответ.

Когда Моника вернулась, Джек еще сидел у телефона.

– Пересядь, я позвоню в твой отель.

– Я уже звонил, – сказал он.

– И что выяснил?

– Ничего. Томас Бык поступил к ним по рекомендации другого отеля, который с тех пор прогорел.

– Ну не будь таким мрачным, у меня еще будут идеи. Разве я плохой доктор Ватсон? Кстати, вот одна ниточка… Джек, почему ты на меня так смотришь?

– Элементарно просто, доктор. Я принял три пива и ничего не ел.

– Сейчас сюда доставят еще пива и еду! Или нет, мы сами спустимся. Но теперь там спокойнее. Толпа поредела, боятся тайфуна, который вот-вот грянет, – так, во всяком случае, предупреждают средства массовой информации. Поэтому сделай приличное лицо, дорогой, и положи руку мне на талию. Мы продемонстрировали уход, теперь изобразим выход.

За окнами дико выл черный ветер августа.

3

К трем часам большой зал опустел, только у главного стола еще пировали. Два длинных ряда столов, стоявших напротив, являли собой зрелище, которое может только в кошмаре привидеться судомойке. Дальние родственники из провинции, слишком застенчивые, чтобы подойти ближе, сидели там и сям или стояли вдоль стен. Буфет лежал в руинах, единственный уцелевший официант обслуживал бар. Люстры слегка покачивались и сияли ярче, потому что снаружи потемнело. Было слышно, как ветер несся с предписанной ему скоростью девяносто миль в час, сотрясая крышу, стены, деревья и землю. Закрытые и запертые на засовы окна во всю стену дребезжали стеклом и металлом, словно передавая внутрь каденции тайфуна.

Дождя пока не было.

За главным столом сидели в ряд семь человек. В центре дон Андонг в новой тагальской рубашке, между сыном и внуком. Слева от Андре разместились Чеденг и Почоло Гатмэйтан в зеленой рубахе навыпуск. Чеденг в бежевом брючном костюме неспешно потягивала вино, невольно хмурясь всякий раз, когда ее жемчуга со стуком задевали за край бокала. Моника сияла золотым и зеленым.

Они скорее закусывали, нежели обедали, хотя на столе было представлено все богатырское меню праздника, и из каждого блюда, словно указка для любителей покушать, торчала огромная вилка или ложка. Только именинный торт был истреблен почти полностью, оставался лишь последний кусок с четырьмя покосившимися свечами, переживший нашествие. Празднеству не суждено было закончиться ночным апофеозом. Над городом были подняты сигналы тайфуна, банкет пришлось отменить. И семеро за столом, лениво жуя, потягивая напитки и переговариваясь вполголоса, испытывали глубокое облегчение. Все были слегка пьяны. Разоренный и почти пустой зал, простиравшийся перед ними, говорил: торжество кончилось.

Разговор вернулся к кошмарной ночи, выпавшей Джеку накануне («Три кошмарные ночи подряд», – усмехнулась Моника), о которой он поведал с большими подробностями, но промолчал о белой машине.

– Алекс, – сказал он, – когда я первый раз встретил эту девушку, она сообщила, что знает тебя.

– Ах вот как? Очень может быть. Весь мир – мой кабинет. Бедняжка. Полицейские знают, кто убил ее или приказал убить. Заправилы уголовного бизнеса. Но кто донес на нее – вот в чем вопрос.

– У меня двое на подозрении, – сказал Джек. – Один – парень по имени Исагани Сеговия.

– Так это же приятель отца Грегги Вирая, – вставил Андре. – Мы его знаем.

– Да, он был с нами в пещере, – добавил дон Андонг.

– А теперь он с язычниками, – сказал Почоло. – А кто твой второй подозреваемый, Джек?

– Некий молодой человек по имени Томас Милан, официант в моем отеле.

– Томас Милан? – переспросил Алекс. – Имя вроде бы знакомо… И я знаю почему – потому что ты упомянул Сеговию. Томас Милан и Исагани Сеговия были в одной молодежной группе – «Кабатаанг Каюманги» [123]123
  «Коричневокожая молодежь» (тагальск.).


[Закрыть]. Мне пришлось как-то вносить за них залог, когда их арестовали во время демонстрации у американской табачной фирмы. Это я устроил его на место официанта в твоем отеле, Джек.

– О Джек Энсон, а ты хитер! – воскликнула Моника. – Почему ты не сказал мне, что этого Томаса Милана рекомендовал…

– А почему ты держишь его на подозрении? – спросил Алекс.

– Он и эта девушка, Иветта, вместе работали в одном притоне, – ответил Джек, – и он же, кажется, был связан с этим типом, Сеговией.

– Томми и Гани оба отошли от молодежного активизма, – сказал Алекс, – так что я не знаю, что у них сейчас на уме.

– Как раз сейчас, – сказал Джек, – они уже за пределами города, причем оба покинули его чрезвычайно поспешно сегодня утром. И я почему-то связываю это с убийством Иветты прошлой ночью.

– Почоло, – сказал дон Андонг, – разыщи семью этой девушки. Хочу сделать пожертвование.

– Уже разыскали, дон Андонг. У нее только сумасшедшая мать. Я хороню ее за свой счет.

– Столько шума из-за уличной девки, – хмыкнула Моника.

– Но, дорогая, она же умерла, пытаясь помочь Джеку, – возразил дон Андонг. – Если она и не жила по-христиански, умерла-то она по-христиански. Почоло, напомни – я выпишу чек.

Андре, сделай мне еще виски с содовой… Чеденг, дитя мое, почему ты молчишь?

– С днем рождения, пап а ! – сказала она, поднимая бокал.

– Спасибо, дитя мое. Так вчера ты танцевала с Алексом?

– О нет, пап а . С Джеком Энсоном. С Алексом мы занимались куда более серьезным делом.

– Услышать это – самый приятный подарок на мой день рождения. А, Андре, спасибо, мальчик. Сейчас мы с тобой выпьем за твоих маму и папу и за то, что они делали вчера вечером. До дна, мальчик. В чем дело?

– Я думаю, – сказал Андре, – мама хочет что-то сказать.

– Нет, Андре, говори ты.

– Но, мамочка, это же ты должна сделать.

– О чем это вы? – спросил Алекс, склоняясь к своему семейству.

– Подними бокал, Алекс, дорогой, – улыбнулась Чеденг, – и пожелай нам счастливого пути.

– О чем ты?

– О том, Алекс, что я получила американские визы, и на следующей неделе мы с Андре улетаем.

– Но ведь вчера…

– Что вчера? И вообще, зачем об этом так громко, при людях? О’кей, я переспала с тобой вчера – ну и что? Послушайте, люди, Алекс столь высокого мнения о своих мужских достоинствах, что не может поверить, как это я, переспав с ним, все-таки не решила вернуться к нему очарованной и обожающей женой.

– Я ведь понял так, что…

– Значит, неправильно понял, Алекс. Во всяком случае, все уже устроено. У нас с Андре билеты, и мы улетаем в следующую среду. Хоть кто-нибудь произнесет тост за наш отъезд?

Над столом нависло молчание.

– Это что же такое? – воскликнула Чеденг, поднимаясь на ноги. – Вы все на его стороне?

– Сядь, дитя мое, – сказал дон Андонг. – Ты не думаешь, что надо было посоветоваться с нами, прежде чем заказывать билеты?

– Но, пап а , ведь вы же знали – я только ждала виз. Разве вы или хоть кто-нибудь возражал?

– Я возражаю сейчас! – воскликнул Алекс, тоже поднимаясь на ноги. – Ты не имеешь права отнимать у меня сына. Андре, и ты согласился на все это?

– Но, отец, не могу же я отпустить ее одну!

– А меня оставить одного можно, так получается?

– Алекс, дорогой, люди же смотрят, – пробормотала Моника.

– Пусть смотрят! Чеденг, если ты думаешь…

– Перестань кричать, сынок, и сядь, – потребовал дон Андонг. – Пожалуйста!

– А вы на ее стороне или на моей? – огрызнулся Алекс, так и оставшись стоять.

– Послушай, сынок, я могу только сожалеть о том, что Чеденг решила эмигрировать, но я признаю ее право на такое решение.

– Ах вот как, признаете? Моя жена решает бросить меня, лишить сына, а вы это одобряете?

– Но ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из-под твоей крыши? Ты протестовал? Нет. А почему нет? Потому что чувствовал себя виноватым. Потому что знал, что она права.

– Так вот в какую веру она вас обратила, вас, старого соглашателя…

– Па, ради бога! – воскликнул Андре, схватив отца за руку. – Это же день рождения дедушки!

Алекс вырвал руку и повернулся к Чеденг, которая все еще стояла, не глядя на него.

– Чеденг, я долго терпел это. Теперь я категорически возражаю против такого поведения и даю тебе двадцать четыре часа, чтобы вернуться в мой дом. И пусть все будут свидетелями: я требую, чтобы эта женщина вновь приступила к своим супружеским обязанностям.

Она молчала.

Андре встал, подошел к отцу и положил руки ему на плечи.

– Па, давайте вы, мама и я поднимемся наверх и обсудим все между собой, втроем.

Алекс оттолкнул сына и шагнул к жене – теперь он стоял позади кресла своего отца.

– Мы все выясним здесь и сейчас. Предупреждаю тебя, Чеденг: если ты попытаешься покинуть страну, я ведь могу и остановить тебя. Твоя контора – это мои деньги. Юридически мы не разведены, ты все еще моя жена и подчиняешься мне. Андре несовершеннолетний и тоже подчиняется мне. Любые бумаги, которые ты заставила меня подписать, я могу опротестовать. И если ты…

Тут он неожиданно отлетел в сторону, потому что дон Андонг резко оттолкнул кресло и встал спиной к столу, лицом к лицу с сыном.

– Чеденг, поди сюда, – сказал старик, отодвигая кресло, чтобы дать ей пройти. – И ты, Андре, стань здесь, рядом со мной.

Когда они подошли к нему, он обнял сноху левой рукой, внука – правой. Так они стояли все трое, глядя на Алекса.

Старец улыбнулся:

– Когда ты, говоришь, уезжаешь, Чеденг? В среду? Тогда позволь мне заверить тебя, что ты и Андре можете спокойно лететь в среду или когда вам заблагорассудится. Пусть тебя не пугают угрозы моего сына. Он ничего не сможет сделать, я обещаю. У меня еще есть кое-какая власть, и я сумею остановить его даже раньше, чем он попробует помешать вам. А теперь мы выпьем за это – в добрый путь!

– Минутку! – воскликнул Алекс и, шагнув вперед, стал напротив сына. – Андре, ты действительно хочешь уехать вместе с матерью?

– Отец, ну пожалуйста! Дедушка же только…

– И ты слушаешь своего деда?

– Но я люблю его. И маму.

– А если я докажу тебе, что твоя мать и твой дед – оба мошенники?

Остальные трое – Почоло, Моника и Джек – вскочили на ноги и бросились к Алексу.

– Спокойно, Алекс, старина, – сказал Почоло.

– Кончай это, – попросил Джек.

– Ты совсем сошел с ума, Алекс? – вскричала Моника.

– А вы, черт вас побери, не лезьте не в свое дело! – крикнул Алекс. – Андре, ты слышал, что я сказал? Твой дед – мошенник, и твоя мать – тоже. Помнишь чудо в пещере – дождь из розовых лепестков? Так вот это жульничество, и оба они знали, что это жульничество, но тем не менее они…

– Простите, па, – сказал Андре, еще теснее прижимаясь к деду, – но я думаю, вы со злости возводите на них напраслину.

– Ты не веришь, что чудо было жульничеством?

– Я не знаю, да мне и все равно. Моя вера не сводится к чудесам. Я только знаю, что дедушка и мама не способны на такой подлог.

– Этого я не говорил. Я сказал, что им было известно о жульничестве и они не разоблачили его, позволили дурачить людей. Разве от этого они меньше жулики, чем те, кто устроил этот обман?

– Отец, это просто ваше…

– Нет! Почему бы тебе не спросить твою мать?

– Я не настолько глуп!

– Или ты боишься?

– Боюсь?

– Боишься того, что может всплыть. Но ведь это так легко, мальчик. Задай ей простой вопрос: правда это или нет?

– Хватит, па. Я и так запутался. Мама, прости меня, пожалуйста, но ты…

– Не спрашивай свою мать, – сказал вдруг дон Андонг, высвобождая из объятий сноху и внука. – Она ни в чем не виновата. Она только делала то, о чем я ее просил.

Юноша уставился на него:

– Так мошенничество было?

– Да. Но ни твоя мать, ни я – мы не имеем к этому никакого отношения.

– Да, не имеете! – возликовал Алекс. – Но ведь вы и не сделали ничего, чтобы положить ему конец!

– Это ложь, – сказал старец. – Я прекратил это, как только узнал, в чем дело.

– Но вы не выступили с разоблачением, ни тогда, ни позже. Значит, вы все еще дурачите людей, которые и сейчас верят, что жульничество было чудом. Андре, в прежние времена, до обращения, твой дед не колеблясь разоблачил бы мошенничество. Потому что тогда он верил, что народ нельзя обманывать ни при каких обстоятельствах. Но теперь, кажется, он стал менее честен. Раз это жульничество с дождем из розовых лепестков укрепляло веру, значит, разоблачать его нельзя. Цель оправдывает средства.

– Андре, – сказал дон Андонг, – я признаю, что не нашел в себе сил разоблачать то, что требовало разоблачения. Кстати, Алекс, как ты узнал об этом?

– Кто-то прислал мне анонимное письмо, я и проверил.

– Понятно. Что ж, Андре, говорят, понять – значит простить. Так что позволь мне объяснить тебе, что произошло. Там в деревне есть начальная школа, и, когда пещера стала местом паломничества, я решил помочь этой школе частными пожертвованиями в честь Эрманы. Твоя мать присоединилась ко мне, но мы не распространялись об этом. Раз в месяц мы заезжали туда – я с некоторой суммой денег и школьными принадлежностями, она – с продуктами и одеждой для детей. Директриса там некая миссис Крус, особа весьма разумная и заслуживающая доверия. И вот в конце ноября прошлого года, когда мы, как обычно, встретились в деревенской часовне, она показала нам нечто весьма любопытное, что сама обнаружила утром того же дня: большую корзину розовых лепестков, спрятанную под алтарем. Поскольку как раз в то время происходили все эти чудеса, я сразу же почуял, что корзина здесь не случайно. Посоветовался с церковными властями. Они об этом ничего не знали, и мы сошлись на том, что отцу Грегги Вираю придется прекратить богослужения в пещере. Вот почему в декабре отца Вирая перевели, а пещеру закрыли, хотя до сего дня я не верю, чтобы отец Вирай был замешан в мошенничестве – если оно там вообще было, – и до сего дня не знаю, как это делалось. Но поскольку в его ведении были и пещера и часовня, он нес ответственность и должен был уйти. И службы тоже пришлось прекратить. Да, ужасно, что их использовали для такого обмана. Но я положил этому конец. Ты можешь спросить: почему не было проведено расследование, чтобы разоблачить мошенничество? Но ведь это ударило бы по невинным людям – всем, кто верил в чудо. Я просто не мог допустить скандала. И твоя мать тоже согласилась со мной. Если сокрытие жульничества превращает нас в мошенников, как выразился твой отец, то по меньшей мере наши намерения были чисты.

– И вся дорога в ад вымощена такими намерениями! – захохотал Алекс.

– Уж тебе-то это известно лучше, чем кому-нибудь другому.

– А я и не отрицаю, что достаточно хорошо знаю эту дорогу, – сказал он. – Но каково Андре увидеть на ней мамочку и дедушку!

– Я никогда не выдавала себя за святую, – сказала Чеденг, – и если я…

– Замолчите! – неожиданно воскликнул Андре. – Не будете ли вы все так любезны замолчать!

Воцарилась тишина. Потом заговорил дон Андонг:

– Андре, мальчик мой, мы все уважаем твои…

– Ну а я вас не уважаю! Отныне – нет! Так что замолчите! Вы все просто лжецы!

– Послушай, дурачок, – начала Чеденг, – если ты думаешь, что разбиваешь мне сердце, изображая обманутую невинность…

– Помолчи, Мерседес, – остановил ее дон Андонг. – Андре, поди сюда!

– Нет! – воскликнул юноша. – С меня хватит вашей лжи!

– Андре, я никогда не лгал тебе, – сказал его дед.

– О нет, вы лгали! Вы называли ту пещеру святой! И продолжали так называть ее, хотя знали, что это чушь! Неужели вы не видите, сколь себялюбивы, сколь безнравственны вы были, потому что не пускали туда других, потому что утверждали, будто она – для божьего дела, а в действительности использовали ее только для того, чтобы дурачить публику? Ну так вот – теперь надо все исправить. Пещера должна принадлежать людям, которым был запрещен доступ в нее. И я об этом позабочусь. Я намерен открыть пещеру, сегодня же. Я поведу демонстрацию к ней.

– Андре, ты сошел с ума! – воскликнул старец. – Я запрещаю тебе покидать этот дом!

– Попробуйте остановить меня!

– Ради бога, Андре, это же мой день рождения, ты хоть немного подумай обо мне! Поди сюда!

– Нет! Нет! Идите вы к черту! – И юноша выбежал из зала.

– Все будет хорошо, – сказал Почоло, – все будет хорошо. Я поговорю с ним. – Он выскочил вслед за Андре.

Моника шепотом распекала Алекса.

Чеденг взяла дона Андонга под руку:

– Я провожу вас наверх, папа.

Он послушно пошел было с ней, но вдруг вырвался, неверным шагом подбежал ко все еще ругавшимся Алексу и Монике и упал на колени перед сыном. Тот смотрел на Монику, но, увидев ужас на ее лице, оглянулся. Коленопреклоненный старец клонился вперед, стараясь достать пол лбом.

– Пошел прочь отсюда, старый пьяный дурак! – заорал Алекс, отпихивая его ногой.

Моника обхватила руками Алекса, прижав его локти к телу. Старик упал навзничь. Чеденг и Джек бросились его поднимать. Алекс с яростным воплем высвободился из объятий сестры и убежал.

Вернулся запыхавшийся Почоло.

– Что произошло? – спросил он. Они с Алексом столкнулись в дверях.

Чеденг и Моника уже уводили старца, но он остановился и спросил:

– Где мой внук Андре?

– Я не смог удержать его, – сказал Почоло. – Он говорит, что должен открыть пещеру.

Хотя его с двух сторон поддерживали под мышки, старец поник, сложившись вдвое и сотрясаясь от громких рыданий. Обе женщины тщетно пытались поднять его. Бармен и еще несколько человек, стоявшие неподалеку, бросились на помощь.

Дона Андонга унесли на руках, как на носилках. Перепуганная Моника шла сзади.

Чеденг повернулась к Джеку и Почоло.

– Андре взял свою машину? – спросила она.

– Не беспокойся, Чеденг, – сказал Почоло. – Мы с Джеком его разыщем и привезем сюда.

Но тут лицо ее потемнело – из-за окон донесся наконец шум проливного дождя, и потоки воды хлынули на землю.

Тайфун обрушился на город.

4

Штаб молодежной группы, которая грозиласьсегодня же взять пещеру штурмом, располагался на четвертом этаже жилого дома в Киапо. На каждом из трех первых этажей вдоль коридора тянулся двойной ряд каморок, в них ютилось до дюжины семей – по одной на каморку с узким окном, с общей кухней и уборной. Четвертый этаж был спланирован по-иному, потому что там не было водопровода и канализации. Пол кое-где сгнил и провалился. Сегодня в этих провалах стояли консервные банки и ведра, улавливая потоки с потолка, который вместе со стенами и закрытыми окнами содрогался под скрежет и хлопанье железной крыши, трепетавшей на ветру.

Здесь было пристанище группы экстремистов, известной под названием «Кабатаанг Каюманги», или просто «КК».

У лестничной площадки (куда, впрочем, вела обыкновенная приставная лестница, заменившая давно рухнувшие ступеньки) стоял длинный стол, окруженный скамьями и стульями. Позади стола мимеограф и два книжных шкафа, забитых кипами бумаг, отделяли собственно штаб «КК» от спального помещения, где пол постоянно был покрыт циновками, а сейчас еще и беспорядочно наваленными подушками, одеялами и противомоскитными сетками. Здесь никого не было – те, кто из-за тайфуна улегся пораньше, уже опять вскочили и разбежались, в спешке разбросав свои постели.

Было восемь часов вечера.

Слишком промокшие и продрогшие, чтобы, усевшись, чувствовать себя удобно, Почоло и Джек, оба в одолженных у полицейских дождевиках, с которых стекала вода, стояли посреди штаба «КК», а в это время девушка-дежурная спорила с разъяренной матерью какого-то беглого активиста, и обе они, узнав Почоло, апеллировали к нему как к судье.

– Но, господин мэр, – говорила, стоя за столом, девушка в большой темной мужской ветровке с закатанными рукавами, – как я могу сказать ей, где ее сын, если я не знаю, где все наши ребята? Они ужинали, когда я ушла в пять часов раздавать листовки на Лунете. Вернулась в половине седьмого – а никого уже нет.

– Вы только полюбуйтесь, господин мэр, как она лжет! – воскликнула мать. – Ну нет, Флора, меня тебе не одурачить! Я своими собственными глазами видела, как ты ждала на углу возле магазина, когда парни сбежали вниз.

– В котором часу это было? – спросил Почоло.

– Почти в семь, господин мэр, – ответила женщина, тощая ведьма, закутанная в мешковину, как в тогу, конец которой свисал с плеча, прикрывая грудь. На мешке еще можно было прочесть, что он из-под муки. – Мы живем ниже этажом, господин мэр, и, когда я услышала, как они бегут вниз, я приподняла картон на нашем окне, чтобы посмотреть, что делается на улице. Аба!Эта Флора была там, стояла на углу у магазина чуть не по колено в воде.

– Но, миссис, – взорвалась вдруг девушка, – что вы могли увидеть при таком сильном дожде?

Миссис ударила кулаком по столу.

– Я увидела тебя! – заорала она. – И сразу почуяла недоброе. Поэтому и вышла в коридор позвать своего сына, Бенджи. А его и нет. Соседки сказали, что он убежал вместе с парнями из «КК». Наку,господин мэр, моему Бенджи всего шестнадцать лет, он худой как щепка, а они тащат его в такой ураган на свою сучью демонстрацию! Он погибнет, мой бедный мальчик, или нам снова придется вызволять его из тюрьмы, как в прошлый раз. Пусть мы бедняки, но нас не таскают по тюрьмам, как этих сук из «КК»!

Рухнув на стул, женщина положила руки и голову на стол и заплакала.

– Вот видите, как они, господин мэр, – сказала девушка по имени Флора. – Все, что мы делаем, мы делаем ради этих людей, чтобы вырвать их из ада трущоб, в котором они живут. Мы стараемся воспитывать в них политическое сознание, а они в ужасе затыкают уши. Стараемся организовать их, а они бегут в полицию. Но как их винить? Они совершенно запуганы, их превратили в забитых животных. Они ценят только собственную безопасность. Хотят одного – чтобы их оставили в покое, умирать от голода…

– Перестань оскорблять меня! – крикнула женщина, вдруг выпрямившись. – Аба,мы едим рис, а не листья и не траву и всякую дрянь, как вы! Смотри, если через час моего Бенджи не будет дома, я действительно побегу в полицию, и тебя арестуют, и всех вас! У нас дом был мирный, а потом вы, дьяволы из «КК», появились здесь и начали совращать наших детей! Я предупреждала Бенджи, я знала, что вы дьяволы и готовы совратить даже такого глупенького мальчугана, как он. Ему только шестнадцать…

– Миссис, мне тоже только шестнадцать, но я вовсе не глупенькая, – возразила Флора. – Бенджи присоединился к нам, потому что у него раскрылись глаза, чего не скажешь о его родителях. А теперь, если вы извините меня…

– Ну нет уж, погоди! – воскликнула эта противница молодежного активизма, вскакивая на ноги. – Ты думаешь, мы дрожим перед такими, как ты, потому что вы образованные и ходите в университет? Ишь какая вежливая! Имей в виду, Флора: в этом доме есть и другие родители, они тоже волнуются и такие же злые, как я. Сейчас они все собрались внизу. И если что-нибудь случится с нашими детьми, мы придем сюда и…