Текст книги "Море Троллей"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Нет! Нет! – завизжала Торгиль в неподдельном ужасе. – Если воин погибнет от руки раба, он никогда не попадет в Вальхаллу. Он отправится прямиком в Хель. Это позорная смерть.

– Тогда сиди тихо, – рявкнул Джек. – Живи, черт тебя побери, или я точно размозжу тебе голову камнем!

– Это жестоко! Ты не посмеешь! – рыдала девочка.

– Еще как посмею!

Сверху донесся пронзительный крик – и дети разом позабыли о ссоре. Крик послышался снова, на сей раз куда громче. Джек поднял глаза: на них летела драконица. Она описала круг над столпом пламени, хрипло завопила, развернулась, вновь помчалась обратно. На ее брюхе и снизу на крыльях играли огненные блики. Драконица носилась туда-сюда, словно вихрь живого золота, громогласно бросая костру вызов.

А ведь воистину это вызов и есть, потрясенно осознал Джек.

– Она думает, это какой-то чужой дракон вторгся в ее долину, – пробормотал он.

– Нет. Она воздает почести Олафу, – возразила Торгиль.

Щеки ее блестели от слез, и Джек не стал спорить. Может, драконица и впрямь отдает дань покойному. И Олаф, и она – великаны, далеко превосходящие всех прочих. Может, уже сейчас Олаф любуется этими огненными чествованиями от врат Вальхаллы и думает про себя, что Срединный мир от века не знал погребения более великолепного.

Глава 29
МЕРЗЛАЯ РАВНИНА

Ледяная гора зарумянилась под рассветными лучами; налетел холодный ветер и серым облаком взметнул пепел, оставшийся от погребального костра Олафа Однобрового. Поднявшись выше, к солнцу, пепел побелел – и тоненькой струйкой потянулся на юг. Несколько обожженных поленьев отмечали край завала, но остальное сгинуло бесследно. Река как ни в чем не бывало продолжала свой бег по прежнему руслу.

Джек пересчитал скудные запасы. Мешочек с вяленой рыбой, мех для воды, склянка с маковым соком. Из оружия – только ножи. Меч Торгиль сгинул под завалом, зато осталась секира.

– Лучше брось меня здесь, – сказала Торгиль.

– С какой стати? Твоя лодыжка заживет.

– Заживет, но нескоро. Я дождусь драконицу и дам ей бой.

– Никакой драконицы ты дожидаться не станешь. Ты пойдешь со мной, или я размозжу тебе голову камнем.

Теперь, обнаружив, что Торгиль панически боится умереть от руки раба, Джек вздохнул с облегчением: у него появилось надежное оружие против упрямой девчонки. Разумеется, убивать ее он не собирается, но она-то этого не знает. Воительница судит о спутнике по своим собственным меркам…

– Это лишь означает, что нас обоих сожрут чуть дальше по дороге, – произнесла она, невесело улыбаясь.

Джек, вооружившись секирой Торгиль, отправился в лес за подходящей палкой для костыля. Он отыскал ясень – дерево, что в таких холодных краях встречается нечасто, – и срубил две ветки. Одну, раздвоенную на конце, – для Торгиль, чтобы удобнее было опираться. Вторую – себе на посох. Вообще-то посохом он обзаводиться не собирался, но шишковатое дерево напомнило Джеку почерневший посох, некогда принадлежавший Барду. Джек взял палку в руки: что за странное ощущение! Словно он ступил на тропу, некогда проложенную старым скальдом.

По пути назад Джек набрал морошки для Торгиль.

– Сам ешь, – пробурчала воительница, отпихивая ягоды. – Нечего на меня еду переводить; все равно я скоро помру.

Джеку надоело с ней спорить. Он разделил морошку с Отважным Сердцем, и все вдоволь напились воды. Мальчуган потянул Торгиль за руку: вставай, дескать. Девчонка вырвалась и тяжело рухнула обратно на землю. Джек снова схватил ее за руку.

– Ну же! Ты попытайся хотя бы! – закричал он, когда девочка вновь повалилась наземь.

– Нет смысла. Я остаюсь биться с драконицей!

Джек поставил Торгиль на ноги и – не то чтобы мягко – попытался подпихнуть ей под руку костыль. Девчонка отшвырнула палку в сторону.

– Ты… воспользуешься… этим костылем, – процедил Джек сквозь зубы. – Ты… пойдешь со мной, или я… стукну тебя по башке… камнем… и пошлю… прямехонько в Хель!

Он поднял костыль, и Торгиль, кусая губы от ярости и боли, повиновалась. От помощи она отказалась – впрочем, Джек не очень-то и настаивал. Хватит с него и Отважного Сердца с припасами.

Медленно брели они по дну долины. Джек шел впереди, с вороном на плече. Лететь Отважное Сердце не мог; кто знает, быть может, парить в небесах бедолаге уже не судьба. Впрочем, в остальном он казался вполне бодрым и что-то, ни на секунду не умолкая, бормотал себе под нос.

Мальчик поднял глаза: над утесом курился дым. Разумеется, драконица там – где ж ей еще быть? – небось, сидит себе в гнезде, битком набитом драконятами. Зверюга проголодается задолго до того, как они с Торгиль доберутся до ледяной горы…

Ночью они встали лагерем под открытым небом. Джек развел костерок из мха и лишайника, но те быстро прогорели, и путники продрогли до мозга костей. Дети жались друг к дружке, накрывшись двумя плащами и уложив посередке Отважное Сердце. Спали вполглаза. Торгиль то и дело просыпалась в слезах. Джеку снились драконы. Ежели сон не шел, мальчик размышлял о троллях и о том, как бы привлечь их внимание золотой шахматной фигуркой прежде, чем они оттяпают ему ногу.

С рассветом они двинулись дальше. Деревьев здесь не росло, кустов тоже. Снеговые проплешины сделались заметно шире, земля покрылась предательским слоем льда, отчего скорость их заметно снизилась.

По мере того как Торгиль слабела, она становилась все уживчивее. Девочка больше не дразнила Джека рабом, а однажды даже спасибо сказала, когда тот передал ей мех с водой. Вероятно, у нее просто сил не осталось злобствовать и вредничать.

«В таком состоянии она не так уж и плоха», – решил про себя Джек. Девочка слушала его рассказы, задавала вопросы о его жизни. Особенно заинтересовали Торгиль Джековы родители. Ее несказанно изумляло, что отец из кожи вон лез, лишь бы Люси была счастлива.

– Так вот почему она такая дохленькая, – решила она наконец. – А вот если бы отец ее бил и выгонял на улицу спать без одеяла, это бы девчонку здорово закалило.

– Неужто твой отец так поступал?! – изумился Джек, в ужасе от того, что кто-то может обращаться жестоко с маленьким ребенком. Хотя, с другой стороны, приказал же Торгрим отнести новорожденную девочку в лес, чтобы ее волки заели.

– А то как же! – гордо подтвердила Торгиль. – Поэтому я такая и выросла!

«Вот именно», – мрачно подумал Джек.

– Хотя вообще-то меня Медб согревала, – призналась девочка. – Медб всегда ко мне приходила, ежели меня выгоняли спать на улицу.

– Медб?

– Ну, ирландский волкодав. Псица короля Ивара.

– А, – понял Джек. Та самая собака, что спасла Торгиль, когда девочка была совсем крошкой. – А ты знаешь, что Медб назвали в честь знаменитой королевы-воительницы?

– Правда?!

– Мне про нее Драконий Язык рассказывал. Она правила в Ирландии в незапамятные времена. Драконий Язык говорил, что она и по сей день живет на Островах блаженных, вместе с прочими великими героями.

– В жизни не слышала про Острова блаженных.

– Они на Заокраинном Западе, там, где солнце садится. Море вокруг них прозрачное, точно небо, а зимы там вообще не бывает.

– А собак на острова пускают? – вполголоса спросила Торгиль.

– Наверное, да…

Джек живо представил себе Барда, сидящего под яблоней, а рядом с ним – гигантского волкодава Медб.

Дети побрели дальше. Казалось, что ледяная гора ничуть не приблизилась со времени начала их путешествия.

Поутру Торгиль отказалась вставать. Лодыжка у нее распухла, под глазами залегли глубокие тени. Вот уже несколько дней она ничего не ела.

– Я умру здесь, – заявила она.

– Ты просто измучена болью, – возразил Джек. – Олаф велел сберечь для тебя маковый сок. Он сказал, тебе снадобье понадобится еще до того, как мы доберемся до конца пути.

– Я хочу страдать. Одину милы воины, умеющие терпеть боль.

– Вы, скандинавы, просто ненормальные, – фыркнул Джек.

– Мы доблестные, – поправила его Торгиль. – Мой дядя, будучи смертельно ранен стрелой, вырвал ее из груди щипцами, рассмеялся, глядя, как хлещет кровь, молвил: «Ишь, сердце-то какое упитанное!» – и умер стоя, как и подобает истинному воину.

– А разумный человек позвал бы знахарку. – Джек пожал плечами.

– Саксонский раб истинного героизма никогда не поймет.

– Ты сама наполовину саксонка. Что, забыла?

– Моя мать не считается. Я – берсерк до мозга костей, – отрезала Торгиль.

Джек уже собирался напомнить девчонке, что родилась она рабыней, но вовремя вспомнил данное Олафу обещание.

– А знаешь… буду я, пожалуй, звать тебя Джилл.

– Что?!

– Тебя ведь так мать назвала, верно? Торгиль – это мальчишеское имя, тебе оно не подходит, – размышлял Джек вслух.

Торгиль резко села. Апатию ее как рукой сняло; именно этого Джек и добивался. Урезонивать упрямицу было бесполезно, зато если разозлить – вскочит как миленькая.

– Джилл – замечательное саксонское имя, – гнул свое Джек.

– Ненавижу его!

– Да, но оно тебе так подходит! Прелестное имя для прелестной девицы. Джилл! Джилл! Джилл!

Джек пустился в пляс. Торгиль, вне себя от бешенства, с трудом оторвалась от земли. Она тяжело дышала, но не сдавалась. Вот она захромала вдогонку за Джеком: глаза ее горели смертоубийственным пламенем. Отважное Сердце каркнул – и убрался с ее пути подобру-поздорову.

– Ах, Джилл! Красотка Джилл! С тебя поцелуй, Джилл! До чего ж ты миленькая – с ленточками да цветочками в волосах!

– Меня зовут не Джилл! – Торгиль замахнулась на мальчика костылем, оступилась и с глухим стуком рухнула наземь. И закатила глаза. Видимо, об обледеневший камень ударилась и сознание потеряла.

«Боже, что же я наделал!» – ужаснулся Джек.

Он бросился на колени перед поверженной воительницей и прислушался, пытаясь разобрать, дышит ли та.

– Торгиль, я не хотел тебя обидеть, – закричал он. – Пожалуйста, пожалуйста, ну, пожалуйста, очнись! Я больше не буду!

Торгиль извернулась и укусила его за руку. Джек взвыл и отпрянул назад. Надо же, даже кровь пошла!

– Ах ты, дерьмо овечье! Ты, kindaskituк! – заорал он.

– Что, больно? – Девочка усмехнулась.

Джек затрясся от ярости – ему ужасно хотелось стукнуть негодницу, но в то же время что-то удерживало его руку.

– Да, больно, – признался он.

– Значит, мы в расчете.

– В расчете мы никогда не будем, – возразил Джек, – но мы можем заключить перемирие. Я знаю, – мальчик поднял руку, предупреждая протест Торгиль, – берсерки перемирий не заключают. Но мы – в походе, и Олаф сказал, что мы должны быть заодно.

При упоминании об Олафе лицо Торгиль разом посерьезнело. Долгое, бесконечно долгое мгновение она молча глядела на собеседника. Глаза ее подозрительно затуманились.

– Ты прав, – сказала она наконец. – Я вела себя недостойно. Даю клятву, что не стану пытаться обидеть тебя снова.

Джек недоуменно вытаращился на девочку: вот уж чего не ждал он от Торгиль, так это извинений. Она что, шутит? Или это очередная хитрость?

– От души надеюсь, что ты не клятвопреступница, – пробормотал он, ожидая, что Торгиль вновь набросится на него с кулаками.

– Торгиль, дочь Олафа, не клятвопреступница, – очень серьезно ответила девочка, даже не попытавшись съездить ему по уху.

Джек помассировал укушенную руку, чтобы из ранки вновь потекла кровь, и вымыл ее в ледяной речной воде. Он не спускал глаз с Торгиль – и не мог надивиться произошедшей с нею перемене.

– А знаешь, ведь каждый из участников похода обязан поддерживать свои силы. В этом его долг.

– Это правда, – нехотя согласилась воительница.

– Поэтому ты должна поесть. А если бы ты выпила немножко макового сока – как, между прочим, приказывал Олаф, – то и идти смогла бы.

– Я съем одну вяленую рыбку и выпью одну каплю макового сока, – решила девочка. – Когда налетит драконица, у меня, по крайней мере, будут силы устоять на ногах и дать ей бой.

Джек глянул вверх, на утесы. Никакого дыма он не увидел, но знал: их время на исходе. Если драконица не словила еще одного лося, то прямо под ее гнездом сидит отменная закуска.

Джек заставил Торгиль съесть две вяленые рыбины вместо одной и проглотить целых две капли макового сока. А потом перемотал ей лубок, нахмурившись при виде того, как распухла лодыжка.

– Ну почему боль для тебя так важна? – спросил он.

– Я же тебе объясняла. Одину милы те, кто умеет терпеть боль. – Торгиль стиснула зубы: Джек осторожно закрепил лубок. – Боль дает знание.

– Радость – тоже.

– Да что можно постичь в радости? Всякую чушь и пустяки. Когда Один взалкал знания, способного сделать его главой всех богов, ему пришлось заплатить за это знание страданием. Он проткнул себя копьем и повесился на древе Иггдрасиль на девять дней и ночей.

– По мне, так глупость махровая, – отозвался Джек.

– А твоего бога приколотили гвоздями к кресту. Это то же самое.

– Вовсе нет!

– Как бы то ни было, – продолжала Торгиль, – чтобы обрести власть над всеми девятью мирами, Одину требовалось еще больше знания, так что ему пришлось испить из источника Мимира.

– Из источника Мимира? Так мы же туда и идем…

– Если, конечно, уцелеем, и если нам удастся его отыскать.

– Умеешь ты ободрить, – фыркнул Джек.

– Я просто трезво смотрю на вещи. Так вот, Одину не позволили испить из источника, пока он не принесет в жертву что-нибудь до крайности ценное. Тогда Один вырвал у себя глаз и бросил его в источник, – как ни в чем не бывало, рассказывала Торгиль. – Говорят, глаз и по сей день там.

– Вырвал у себя глаз?

Джека аж затошнило. Он даже вообразить себе не мог ничего подобного, а вот для скандинавов это в порядке вещей: все равно что ногти подстричь.

«Один, старина, чем думаешь заняться сегодня?»

«Да вот, вырву-ка, пожалуй, у себя глаз после обеда».

«А что ж, доброе дело…»

– Погоди-ка, – всполошился Джек. – То есть просто взять и зачерпнуть из источника Мимира нельзя?

– Нет, прежде чем тебе позволят испить из источника, ты должен пожертвовать что-нибудь до крайности ценное, – терпеливо объяснила Торгиль. – Ну, например, правую руку или язык. Или можно пообещать умереть впоследствии страшной смертью или согласиться, чтобы твоего первенца растерзал голодный волк.

Мальчик растерянно потупился. Об этой милой подробности Руна отчего-то не упоминал. Нет, такое приключение Джеку было вовсе даже не по душе. Ну, допустим, проделаешь ты долгий путь, терпя холод и голод. Ну, допустим, сразишься с троллями (хотя, если честно, мальчик рассчитывал, что с троллями расправится Олаф). Но никто не предупреждал, что придется вырывать себе глаз.

– Да ты не тревожься, – утешила его Торгиль. – Может, мы вообще этого источника не найдем. Ни Руна, ни Драконий Язык ведь не нашли.

– А я и не знал, что Драконий Язык здесь бывал, – удивился Джек. – Но если уж и он источника не нашел, то у нас с тобой нет ни шанса.

«И у Люси тоже», – подумал он с ноющим сердцем.

– Да тут не в уме дело, – возразила Торгиль. – Руна сказал, что тропу к источнику охраняют норны. Они сами решают, кто отыщет источник, а кто – нет.

– Норны?! Отлично. Просто замечательно! А в этой треклятой дыре вообще есть кто-нибудь, кто не хочет тебя затоптать или там ногу оттяпать?

– Ох, нет! – возмущенно запротестовала Торгиль. – Норны поддерживают жизнь ясеня Иггдрасиля. Без них мир тот час же перестал бы существовать.

– Ну и кто же они такие? Небось здоровенные, страхолюдные троллюги?

– Они – женщины, – ответила Торгиль. – Ну, то есть они выглядят как женщины. Так объяснял Руна, хотя сам он их не видел. Они являются к новорожденному младенцу и решают, что за жизнь ему выпадет.

– Видать, когда я появился на свет, норны были не в настроении, – буркнул Джек, перебрасывая за спину мех с водой и мешок с припасами.

– Вот и со мной та же история, – серьезно проговорила Торгиль.

По мере того как путники приближались к ледяной горе, воздух становился все холоднее. Когда ветер дул оттуда, даже дышать было больно. Джек укутался плащом по самый нос. Вода в мехе не замерзала только благодаря теплу его тела.

Отважное Сердце дрожал мелкой дрожью; на лапках его поблескивали кристаллики льда. Ворон судорожно впивался когтями в Джеково плечо.

– Ах ты бедняга, – посочувствовал Джек птице. – Небось уже жалеешь, что вообще нас повстречал. Ну так уж и быть, давай понесу немножко…

Ворон благодарно забрался в мешочек, и мальчуган повесил его на шею.

«Чувствую себя ослом на свинцовом руднике, – думал Джек, шагая вперед. – Я нагружен так, что едва не падаю. Я изголодался и продрог. А впереди ждут разве что новые тяготы и страшная смерть. Норны меня явно недолюбливают. Ого, вот повезло-то! Торгиль соизволила на меня опереться».

Может, двух капель макового сока оказалось чересчур, а может, у Торгиль, в ее изнуренном, измученном состоянии, сил совсем не осталось, но она неожиданно зашаталась и схватилась за Джека. Глаза девочки закатились; Джек подумал, что она, того и гляди, потеряет сознание. Но нести-то ее он не в силах! Он и сам еле тащится!

«Я – самый разнесчастный мальчик на всем белом свете, проклятый всеми норнами, сколько их там есть, – подумал он. – Хуже уже ничего и быть не может».

Но Джек крупно ошибался.

Глава 30
СМЕРТЬ С НЕБЕС

Для такой громадины драконица передвигалась на удивление бесшумно; по крайней мере, за гулом ветра и собственным дыханием Джек не расслышал ни звука. Драконица налетела сзади, точно гонимый ураганом лист. И скогтила их – Джек даже пискнуть не успел.

Нет, убивать их сразу зверюга не стала. Это было бы чересчур великодушно. Она просто подхватила детей и понеслась прочь, сомкнув вокруг них когти, словно прутья клетки. Сперва Джек даже не понял, что произошло. Раз – и вокруг него черные прутья; причем чуть ли не раскаленные. Земля резко пошла вниз и исчезла. В ушах засвистел ветер.

В следующее мгновение тишину разорвал жуткий, оглушительный, душераздирающий визг. Джек тотчас же узнал его: этот был тот самый яростный вопль, что давеча прозвучал над погребальным костром Олафа.

– Это… это…

У Джека слова не шли с языка. От головокружительного полета и страха к горлу подступала тошнота.

– Это дракон, – закончила за него Торгиль.

Джек видел, что девочка пытается разжать драконьи когти. Измученная и ослабевшая, она все равно не сдавалась без боя.

Припекает, – заметал Джек.

И увы, нимало не погрешил против истины. От когтей исходил испепеляющий жар; мальчику приходилось вертеться и ерзать, чтобы не сгореть заживо. Между тем они поднялись уже довольно высоко над землей. А драконица все летела и летела вперед, примерно на одном уровне с утесами. При каждом взмахе крыльев лицо Джека овевали потоки раскаленного воздуха, а драконьи кости жалобно поскрипывали, точно корабль под парусами.

«А ведь это живой кнорр », – ни к селу ни к городу подумал Джек, вспомнив, как много недель назад Олаф говорил нечто подобное: «Мы называем его так, потому что шпангоуты его все время скрипят – кнорр, кнорр, кнорр. Привыкаешь к этому не сразу… »

Тут драконица взмыла еще выше – и зависла в воздухе. Затем она разжала когти, и Джек с Торгиль, пролетев несколько метров, шлепнулись в кольцо камней. Со всех сторон на них уставились круглые, блестящие, пронзительные глаза. Джек едва не завопил от ужаса: он понял, зачем их сюда притащили. Учить драконят охотиться – вроде как кошка притаскивает котятам еще живых мышей.

– Бей между нагрудными пластинами у самой шеи, – шепнула ему Торгиль. – Так меня Олаф учил.

Джек ушам своим не поверил. Да ведь девчонка бодра и готова к битве! Сам же он, по правде говоря, ни к какой битве готов не был. Драконята его просто-напросто завораживали. Они шипели, раскачивались из стороны в сторону и выгибали шеи. Глазки их недобро поблескивали. И как только Торгиль может помышлять о драке – здесь?! Для них все кончено. Они обречены!

Четверо чудищ – каждое раза в два крупнее Джека – собирались с мужеством, подстрекаемые увещеваниями матери. Драконица, усевшись на краю гнезда и зажмурив гигантские золотистые глазищи, издавала булькающие звуки – ни дать ни взять, закипающий чайник.

Отважное Сердце высунул голову из мешочка и пронзительно каркнул. Драконица отпрянула назад, словно ужаленная. Отважное Сердце выкарабкался наружу и спрыгнул на землю. Он снова каркнул – и бойко застрекотал что-то на своем языке. Драконица булькнула.

– Они что, разговаривают? – шепнул Джек.

– Не знаю. Следи за зелененьким. Он тут самый наглый.

Девочка не ошиблась: зеленый дракончик хищно поглядывал на лакомые кусочки, принесенные матерью, и уже облизывал свои чешуйчатые губки длинным змеиным язычком. С язычка срывались и с шипением падали на землю крупные капли слюны или чего-то (ведь слюна не шипит!) очень на нее похожего. Остальные трое опасливо косились на брата. Эти были заметно меньше и золотистые – в мать. Девочки, догадался Джек.

Между тем Отважное Сердце раскаркался и расстрекотался как безумный. Похоже, он убеждал в чем-то драконицу. Вот она зашипела, хлестнула хвостом. А затем резко взмыла в воздух и понеслась прочь.

Отважное Сердце занялся драконятами. Те вроде как тоже понимали, что говорит ворон, но были слишком малы, чтобы надолго задержать внимания на чем бы то ни было. Одна из золотистых дракониц зевнула и почесала толстое пузико длинными когтищами. Она, похоже, собиралась вздремнуть.

– Торгиль, ляг на землю, – шепнул Джек.

– Я не трусиха! – яростно возразила девочка.

– Это не трусость. Это хитрый план, – убеждал ее Джек. – Сдается мне, охотиться они еще не умеют. Если мы припадем к земле и замрем, думаю, они даже внимания на нас не обратят.

– Торгиль, дочь Олафа, никогда не отступает!

Зеленый дракончик изогнул шею, внимательно приглядываясь к девочке. Вновь затрепетал змеиный язычок. Убедить воительницу внять голосу разума Джек отчаялся. Но если она сию же секунду не замрет неподвижно, они оба погибнут.

– Лежи тихо, пусть потеряет бдительность. А тогда нанесешь удар, – посоветовал Джек.

Видимо, это прозвучало более убедительно, потому что Торгиль тотчас же послушалась. Дракончик долго еще на нее таращился, а потом все-таки отвлекся на пролетающего ястреба.

Отважное Сердце запрыгал перед чудовищем. Джек, затаив дыхание, ждал рокового броска, но ворон, похоже, просто-напросто обсуждал с дракончиком что-то важное. Птица каркала, подскакивала, кивала в сторону золотистых драконят. Джек не понял вороньей тирады дословно, но общий смысл был яснее ясного:

– Глянь-ка, а ведь мамочка отлучилась! Самое время избавиться от соперников…

Чем громче каркал Отважное Сердце, тем больше распалялся зелененький и тем сильнее нервничали золотистые. Внезапно, с пугающим проворством, зеленый дракончик метнулся через все гнездо, едва не задев когтями Джека с Торгиль, ухватил сестер за шеи – шмяк, шмяк, шмяк, одну за другой – и пошвырял их вниз с утеса!

Джек слышал, как те пищали, пока падали. Они же все равно что птенцы желторотые, даже летать еще толком не научились. Зеленый дракончик запрокинул голову, издал пронзительный победный вопль… и тут Торгиль, вскочив на ноги, ударила его ножом между нагрудными пластинами у самой шеи. Победный визг оборвался на середине. Дракончик забился, заметался, попытался вырвать нож из раны – но удар оказался смертельным. Чудовище рухнуло, подмяв под себя воительницу.

Джек тотчас же ухватил зверюгу за короткие крылышки и оттащил его в сторону – по счастью, тот оказался куда легче, нежели казался с виду. Справившись с дракончиком, мальчик обнаружил, что Торгиль лихорадочно трет лицо. Драконья кровь брызнула на нее, и на коже уже вспухали багровые волдыри. Джек поспешно умыл девочку водой из меха и утер ей лицо плащом. Похоже, это помогло: устрашающие волдыри красовались на одной щеке и на губах, но глаза, благодарение небесам, уцелели.

Торгиль ошарашенно озиралась по сторонам. Взгляд у нее был безумный; похоже, девочка плохо сознавала, что происходит. Однако мгновение спустя она уже взяла себя в руки и, опираясь на Джеково плечо, выбралась из гнезда. Джек отвел ее за валун и сбегал забрать припасы, ежели что уцелело.

Костыль Торгиль переломился надвое еще во время полета. Его собственный посох не пострадал; а в мешочке на шее по-прежнему покоились золотая шахматная фигурка, солнечный камень и склянка с маковым соком. А вот еда погибла. Мех с водой опустел. Плащ Джек уронил в лужу драконьей крови, и теперь в нем зияли огромные дыры. То же случилось и с мешочком, в котором он носил Отважное Сердце. Все это Джек решил бросить. Он подумал, не выдернуть ли Торгилев нож, однако лезвие было все в крови, и мальчик побоялся к нему прикасаться.

Отважное Сердце между тем вскарабкался на один из камней, разложенных вокруг гнезда.

– Ты просто чудо! – воскликнул Джек. – Вот уж не думал не гадал, что ты умеешь говорить на драконьем языке!

Ворон недовольно булькнул.

– Ну ладно, ладно, верю. Ты в самом деле говоришь по-драконьи!

Отважное Сердце гордо прошелся взад-вперед, словно говоря: «Я круче всех! Я лучше всех! Я – величайший ворон из всех воронов Срединного мира и Ётунхейма, если уж на то пошло!»

– Все так, – согласился Джек. – Но ты давай-ка лучше иди сюда. Надо бы нам отыскать какое-никакое укрытие, пока драконица не вернулась.

Он посадил птицу на плечо и поспешил назад к Торгиль.

Вот уже битый час они протискивались между валунами, спускаясь с утеса. Джек высматривал пещеру или нору – что угодно, лишь бы спрятаться от драконицы. Но ничего не нашел – повсюду теснились беспорядочные нагромождения скал, да и только. Торгиль быстро уставала. Просто поразительно, как у нее достало сил сразить драконенка! Но теперь девочка слабела с каждым шагом и все сильнее наваливалась на Джека.

Да и Джек был совершенно вымотан. На одном его плече повисала Торгиль, за другое цеплялся Отважное Сердце. Ветер на вершине утеса дул непрестанно: яростный, леденящий, пронизывающий. Даже дышать было больно. Не говоря уже о том, чтобы идти.

«Похоже, Одину я должен приглянуться, – мрачно подумал про себя Джек. – Потому что моих страданий с избытком хватило бы на полдюжины скандинавов».

Наконец они добрели до узкой расселины и затаились среди теней. Само собой, там, где лежали тени, льда было тоже в избытке.

– Нам надо передохнуть, – шепнул Джек. – Мне, во всяком случае, надо. Торгиль, ты была великолепна! Я даже представить себе не мог, что бывают такие храбрецы.

Торгиль не отозвалась.

– Послушай, радоваться похвалам вовсе не зазорно, – увещевал ее мальчик. – Олаф, например, обожал, когда его хвалят. Вот что: если мы выживем, я сложу для тебя самую лучшую песнь, что когда-либо складывали в честь воина, – ну, то есть для тебя и для Олафа.

Торгиль издала странный звук – словно подавилась чем-то. Джек наклонился поближе. Губы у девочки здорово распухли, и в голову ему закралось страшное подозрение.

– Торгиль, а ну-ка открой рот, – потребовал он.

Воительница повиновалась, и, к вящему своему ужасу, Джек увидел, что язык ее тоже покрыт волдырями. Торгиль не говорила по той простой причине, что не могла.

– Ох, нет, нет, нет! – зашептал Джек, обнимая девочку. Торгиль не оттолкнула его: верный признак того, что силы у нее и впрямь на исходе. – Воды у меня нет, но я поищу льда.

Джек пошарил среди камней, нашел впадинку, полную снега, и, зачерпнув ладонью, принес его Торгиль. Та поела снега – осторожно и понемножку, и распухшему языку это вроде как пошло на пользу. По крайней мере, девочка больше не задыхалась.

Откинувшись назад, Джек поглядел на узкую полоску неба над их укрывищем. Мальчик понятия не имел, что делать дальше. По привычке – он всегда так поступал в трудную минуту – Джек стиснул в кулаке охранную руну. Чуть теплая… Даже охранная руна едва ли могла ободрить и утешить в положении столь отчаянном.

Неожиданно Отважное Сердце сжался и застонал. Таких звуков Джек от него еще не слышал. Мальчуган поднял глаза и различил на краю расселины большой белый снежок. Это еще откуда?! В следующий миг к нему присоединился еще один снежок, и еще один, и еще…

– Угу-у! Угу-у! Угу-у! Вух-вух-вух! – сказал первый «снежок».

Остальные «снежки» откликнулись собачьим тявканьем, клохтаньем, писком и шипением.

– Угу-у! Угу-у! – не унимался первый «снежок».

На фоне яркой полоски безоблачного неба трудно было разглядеть «снежки» в подробностях, но Джек рассмотрел-таки громадную круглую голову с желтыми глазищами. Да это же гигантская сова, понял мальчик, – такая ягненка запросто утащит, не говоря уже о том, чтобы напасть на парочку ослабевших, измученных тяжкой дорогой детишек. Отважное Сердце предусмотрительно спрятался за Джека.

– Угу-у! Вух-вух-вух! – заухала первая сова.

Остальные откликнулись серией негодующих воплей, постепенно доводя себя до исступления. Они ерошили перья, втягивали головы в плечи, расправляли крылья.

Круфф-гух-гух-гух! – кричали они.

И приплясывали на толстых, пушистых лапах.

Джек обернулся к Торгиль: в лице девочки читался неподдельный ужас. Торгиль – и напугана?! Она же только что с настоящим драконом сражалась!

Над утесами раскатился душераздирающий жалобный вопль. Совы вихрем сорвались со своего насеста. Донеслось зловещее поскрипывание. Драконица обнаружила, что гнездо ее разорено, а драконята убиты.

– Думаю, она нас не видит, – шепнул Джек девочке. – Сиди смирно. Мы просто подождем, пока ей надоест нас искать.

Однако произошло это очень нескоро. Драконица долго летала туда-сюда, осматривая утесы и оглашая воздух яростными воплями. За то время, что солнце неспешно прокладывало свой путь по небосклону, ее тень пронеслась над головами вжавшихся в камни детей не раз и не два.

Улучив момент, когда драконица отлетела достаточно далеко, Джек выполз из укрытия и торопливо наполнил мех снегом. После чего, растапливая его понемножку, тоненькой струйкой влил воду в рот Торгиль и чуточку – в клюв Отважному Сердцу. Сам он пососал ледышки, что насобирал на скалах. Это все, чем они богаты, – и ничего другого им в ближайшем будущем не светит.

Наконец драконица вроде бы угомонилась. До Торгиль с Джеком то и дело доносились ее горестные стенания – но из гнезда чудовище больше не вылетало.

– М-м, – промычала Торгиль, хватая Джека за руку.

– Что такое? Еще воды хочешь?

– М-м-м! – настаивала девочка.

Говорить она по-прежнему не могла. Торгиль потянула Джека за собой.

– Вообще-то к ледяной горе нам в другую сторону, – возразил мальчик, – но это, наверное, и неважно. Все равно вниз по этому утесу мы не спустимся, а здесь замерзнем до смерти.

После полудня поднялся ветер и теперь со свистом проносился по расселине из конца в конец. Джек взял в руки ворона – птица заметно ослабла. Вот уже много дней никто из них ни разу не поел досыта. Пострадавшее крыло Отважного Сердца бессильно поникало, когти разъезжались. Его-то лапки, в отличие от совиных, не были покрыты перьями…

У Джека все тело ныло от усталости, однако одной рукой он обхватил Торгиль, а другой взялся за посох, чтобы не упасть самому. Отважное Сердце намертво вцепился в его плечо. Камни осыпались под ногами, так что продвигались путники удручающе медленно. Они шли все вниз и вниз, а утесы воздвигались все выше и выше, пока на дне расселины не заклубился сумрак. Но вот тропа – если, конечно, это и впрямь была тропа – разветвилась надвое. Джек остановился. Он был настолько измучен, что принять верное решение был просто не в состоянии.