Текст книги "Море Троллей"
Автор книги: Нэнси Фармер
Жанры:
Детские приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Глава 21
ЗОЛОТАЯ ЩЕТИНА
На следующий день Джек убедился, что, как бы ни обхаживали его на пиру, он все равно раб, навсегда останется рабом и любой с первого взгляда определит в нем раба.
На рассвете Грязные Штаны грубо растолкал мальчика и отвел его в кузницу. Там Грязные Штаны выковал рабский ошейник, надел его Джеку на шею и с помощью щипцов замкнул края.
– Я нарочно побольше сделал, ты ж еще растешь, – недовольно пробурчал он. – А теперь марш чистить свинарник. Это вон там, под яблоней…
Джек, цепенея от отчаяния, побрел к свинарнику. Шею саднило: Грязные Штаны наставил-таки ему синяков. Ошейник неприятно холодил кожу – ишь, громадный, даже под туникой не спрячешь…
Так, будто в ночном кошмаре, Джек дошел до дальней пристройки, на которую указал Грязные Штаны. Жизненная сила казалась недосягаемо далекой, и даже заветная руна, незримо покоящаяся на груди, словно вобрала в себя холод железного ошейника. Над свинарником взмыла стая воронов. Птицы описали круг и, возмущенно каркая, вновь опустились на прежнее место. И то верно, чего им бояться-то? Всего лишь какой-то раб идет выгребать навоз из свинарника…
Одна из птиц – холеная, лоснящаяся, не в пример прочим, важно прошлась вдоль края крыши.
– Отважное Сердце! – позвал мальчик. – Ты разве меня не помнишь? Это ж я, Джек!
Но птица лишь одарила его презрительным взглядом, а подлететь ближе даже не подумала.
Но это же тот самый ворон – вне всякого сомнения, он! На левой лапке недоставало одного когтя…
– Отважное Сердце, я все равно знаю, что это ты! – упрекнул его Джек. – Я призвал тебя с неба и спас тебе жизнь. Я сказал Люси, будто ты прилетел с Островов блаженных; может, так оно и есть. Ты ужасть какой умница.
Джек вскарабкался на ведро и попытался дотянуться до края крыши. Пальцы его скользнули по вороньим перьям. Птица порхнула прочь. Мальчик потерял равновесие и шлепнулся на землю. Ворон исчез среди деревьев. Сущий пустяк, конечно, но вероломное предательство птицы словно подводило итог длинной череде напастей и несчастий. Джек свернулся в комочек на земле и бурно разрыдался.
– Это правда! Это правда! Я – всего лишь раб. Даже птицы это знают. Я – такой же, как Грязные Штаны и Свиное Рыло! Ох, ну почему я не утонул в море?! По крайней мере, тогда я смог бы добраться до Островов блаженных и отыскать там Барда, – сетовал Джек на саксонском, от которого за последнее время немного отвык. Сейчас он разговаривал главным образом по-исландски.
И тут Джек почувствовал, как кто-то легонько дергает его за волосы. Он поднял заплаканные глаза: ворон возбужденно подскакивал на месте и вертелся ужом. Отважное Сердце тараторил, тараторил взахлеб – на своем, вороньем языке, то пронзительно каркая, то пуская трель, то резко наклоняясь потянуть Джека за волосы или за тунику. Ворон ерошил перья. Ворон раскачивался вперед-назад. Будь Отважное Сердце псом, он бы небось катался на спине, смиренно выпрашивая прощения.
– Да все в порядке, – шмыгнул носом Джек, поглаживая вороньи перья. – Я ж все понимаю. Ты улетел со своими друзьями-воронами, а про меня позабыл. Ясное дело, они тебе ближе…
Птица вспорхнула на колени к Джеку и прижалась к его груди. Стрекотание стихло до едва различимой воркотни. Джек поежился.
– Да не злился я, правда. Я просто ужасно огорчился, – объяснил мальчик. – Это же совсем разные вещи. А кто бы не огорчился, с этим-то кошмарным рабским ошейником на шее? Но я и с ним примирюсь, пока у меня есть хоть один друг.
Отважное Сердце щелкнул клювом, давая понять, чтоон думает о рабьих ошейниках.
– А теперь мне пора за работу, – вздохнул Джек. – Не знаю, как тут обходятся с ленивыми рабами, но держу пари, лучше мне этого на личном опыте не проверять. А ты можешь понаблюдать, если хочешь.
У стены сарая притулились грабли. Вооружившись ими, мальчик вошел внутрь. Отважное Сердце последовал за ним и вспорхнул на потолочную балку. Три свиньи выжидательно подняли головы.
Как и в родной деревне Джека, летом домашние животные по большей части столовались на природе, на подножном корму. Свиньи вольно бродили по лесу, на них охотились, как на дичь, но каждую весну отлавливали и приручали несколько поросят. Что за умные создания! Они бегали за тобой как привязанные и довольно похрюкивали, если почесать их за ушками. Так что с наступлением осени на душе становилось тяжко: ведь осенью всех свиней забивали, кроме одной-единственной брюхатой свиноматки, что должна была принести поросят к рождественскому пиру.
Свиньи столпились у загородки: белесые, поджарые, длинноногие, совершенно не похожие на привычных Джеку коренастых черно-белых хрюшек. Уши навострены, глаза заинтересованно поблескивают; длинные пятачки так и тянутся к чужаку. Кажется, зазеваешься на миг – тут-то они тебя с ног сшибут и затопчут.
– Мамочки, навозу-то сколько, – вздохнул Джек.
Свиньи тонули в грязи по самое колено. От вони глаза тут же начали слезиться; животным, по всей видимости, тоже приходилось несладко, ведь свиньи от природы – существа опрятные и по возможности предпочитают чистоту и ухоженность. Слева от себя мальчик углядел чистый загончик и понял, что, пока чистят хлев, животных перегоняют туда.
Джек вновь вышел на улицу, поискать какой-нибудь приманки. К вящему его удивлению, верхом на заборе восседали Свиное Рыло, Грязные Штаны и Болван. Еще бы, куда как приятно погонять новичка в хвост и в гриву, изображая из себя главных! Вот они-то в последнее время точно работали спустя рукава…
– Корм ищешь? – крикнул Болван.
Джек кивнул. Раб указал на кипу полевой горчицы.
– Только смотри, дверь закрой, чтоб свинюги не разбежались, когда перегонять будешь, – посоветовал Свиное Рыло.
Джек ухватил охапку горчицы и пошел назад. Вонь стояла такая, что, как говорится, птица на лету сдохнет. Мальчик отметил, что Отважное Сердце предусмотрительно устроился у самой дыры в крыше.
Когда дверь затворилась, дыра эта осталась единственным источником света. В полутьме хлев выглядел довольно-таки зловеще. Со стропил свисали неопределенных очертаний предметы, наводя на мысль о дьяволятах, про которых рассказывал отец: они, дескать, затаились повсюду и подстерегают души грешников.
– Что-то воображение у меня не к добру разыгралось, – отчитал себя мальчик. – Это ж просто веревка, а вон и серп висит… во всяком случае, что-то похожее на серп. А это – свиньи.
Джек перелез через загородку в чистый загон и разбросал по земле горчицу. Свиньи жадно принюхались.
Джек отыскал воротца между двумя загонами, открыл их, и свиньи тут же ринулись внутрь, по дороге сбив мальчика с ног. Что ж, эта часть поручения оказалась проще простого.
– Приятного аппетита, дамы, – смеясь, крикнул Джек.
Отважное Сердце спорхнул со своей балки, и Джек испуганно вскочил на ноги. Из кучи навоза в дальнем углу хлева поднималось гигантское чудовище. По бокам у него стекала грязь. Страшилище прыгнуло вперед, оскалив пасть и нацелив чужаку в лицо грозные клыки. Джек попытался было захлопнуть воротца, но куда ему было тягаться со страшной зверюгой! Тот молнией пронесся сквозь проем, развернулся и снова кинулся на мальчика.
Джек вскарабкался на ограду. На решение у него оставались считанные секунды, не больше. Можно соскочить в навоз по другую сторону – но чудище все равно окажется там раньше! – а можно попытаться допрыгнуть до потолочной балки. И Джек прыгнул. В ладони вонзились занозы: мальчик отчаянно пытался подтянуться и вскарабкаться наверх. Наконец он перебросил ногу на другую сторону и кое-как укрепился, стиснув узкую балку руками и коленями.
Но что же это за тварь там такая? Сощурившись, Джек вгляделся в полумрак. Чудище запрокинуло массивную голову и пронзительно завизжало. Да это же гигантский кабан! Но даже для кабана уж больно огромен – такой здоровенной зверюги Джек в жизни не видывал. Сквозь толстый слой грязи поблескивала золотая щетина. А ведь великолепное было бы животное – если бы только по уши в навозе не извозилось! Кабан завизжал снова, и Джек едва не свалился с балки. Долго он тут не провисит. Медленно и осторожно мальчик отполз чуть в сторону и сел. Теперь, чтобы не свалиться, ему приходилось упираться руками в крышу. Разом заболели не только ладони, но и задница…
Кабан расхаживал туда-сюда, кровожадно повизгивая; вставал на дыбы и скрежетал зубами. «Где же рабы?» – гадал про себя Джек. Неужто они не подозревали об опасности? Мальчуган открыл было рот, чтобы закричать, как вдруг снаружи донесся новый звук.
Смех. Рабы хохотали! Они отлично знали про кабана – и не предупредили новичка. На самом деле – Джек понял это только сейчас – никаких особенных причин закрывать дверь не было. Никуда бы эти свиньи не делись. Но – требовалась темнота. Рабы догадывались, что кабан зароется в навоз и что при закрытой двери его в жизни не разглядишь.
– Экий же я дурак! – застонал Джек.
Однако кто бы на его месте заподозрил умысел настолько злобный? Он же этим людям ничего дурного не сделал! Все они – рабы, и враг у них общий – тот, кто их поработил.
– Ну че, схрупали его, что ли? – полюбопытствовал Грязные Штаны.
– Хорошо бы; ишь, маленький проныра, расселся за высоким столом рядом с господином, – буркнул Свиное Рыло.
– Может, вызволим парнишку? – предложил Болван. – Он же еще дите малое.
– Не, раз уж Золотая Щетина за него взялся, то теперь не отступится, – возразил Грязные Штаны. – Опять же, зачем нам свидетели?
– И то правда, – согласился Болван.
«Золотая Щетина – так, наверное, зовут кабана», – подумал Джек.
Гордое имя – вот только вид у зверюги сейчас довольно жалкий. Грязь покрывала его настолько толстым слоем, что казалось, будто кабан закован в доспех.
Отважное Сердце застрекотал что-то со своего места у отдушины.
– Да не протиснусь я туда, – с горечью возразил Джек. – И долететь я туда не долечу, куда мне до тебя, старина. Судьба мне тут торчать до тех пор, пока кто-нибудь не придет на выручку.
При этих словах сердце у Джека упало. Руки у него ныли: удерживаться в таком положении было ох как непросто. Выдержит ли он несколько часов? И потом, кому придет в голову его разыскивать, глядя правде-то в глаза?
Отважное Сердце застрекотал снова. Для ворона звук этот был на удивление нежным и мелодичным; Джек в жизни ничего подобного не слыхивал.
– Что ты мне такое говоришь? Или это не мне, а ему?
Золотая Щетина, задрав голову, не сводил с птицы маленьких, налитых кровью глазок. От внимания Джека это не укрылось.
– Да тебе, похоже, нравится музыка! – изумленно воскликнул мальчик.
И тут его осенило. Ведь мать успокаивала пением овец и баранов. Она пела пчелам перед тем, как забрать их мед. Она и Джека научила этой простенькой магии, да только он не придавал ей особого значения. Ведь в сравнении с тайным знанием Барда заговоры эти – сущий пустяк.
И Джек запел заклинание, успокаивающее растревоженных пчел:
Щедрые духи воздуха,
Полны и богаты ваши чертоги,
Когда летите вы с дальних полей,
Гонимые ветром.
Затем Джек пропел колыбельную для новорожденных ягнят, а затем, невесть откуда, пришла новая песня, исполненная жизни и радости. Мальчуган пел о густых лесах, о горках желудей под дубами, о солнечных бликах в траве, о диком луке – вкусном, сочном, только выкопай! Допев песню до конца, Джек почувствовал необыкновенную легкость: он был счастлив так, словно сам всласть набегался по лесу.
Мальчик посмотрел вниз: Золотая Щетина тихонько похрюкивал и, задрав свою бочкообразную голову, с обожанием таращился на него. Зверюга изменилась до неузнаваемости! Свиньи тем временем дожевали горчицу и обнюхивали землю, выжидая, не бросят ли добавки. Безмозглые существа эти свиньи, решил про себя Джек. А вот Золотая Щетина совсем другой. Гигантский кабан призывно запыхтел, яснее слов требуя: «Еще!»
Так что Джек запел новую песню, между делом незаметно отползая по балке все дальше и дальше (занозы то и дело вонзались ему в задницу), пока не оказался на противоположном ее конце. Нет, не вне пределов кабаньей досягаемости, отнюдь; однако так у него, по крайней мере, был шанс добежать до внешней ограды первым.
Джек соскочил на пол. Приземлился он неудачно, упав на бок. Мальчик тут же вскочил на ноги – но Золотая Щетина тоже не дремал. Кабан метнулся к загородке и преградил Джеку путь к свободе.
Кабан и мальчик не отрываясь смотрели друг на друга, глаза в глаза. Затем Золотая Щетина шагнул вперед, сопя и пофыркивая, и задрал морду – ни дать, ни взять пес, вымаливающий хозяйской ласки. Джек опасливо протянул руку и почесал кабана под подбородком. Золотая Щетина хрюкнул.
– Ах ты, старый растяпа, – промурлыкал Джек так, как привык обращаться со свиньями дома. – Да так ты, пожалуй, растаешь как масло.
И он почесал кабана за ухом. Золотая Щетина блаженно зажмурился.
– Ну-ну, – проговорил Джек. – Кажется, рабов ждет небольшой сюрприз.
Он запер свиней и кабана в чистом загоне и, перебравшись через ограду, распахнул дверь хлева.
Свиное Рыло, Грязные Штаны и Болван разом соскочили с забора.
– Ты пел, – сказал Грязные Штаны. – А про что?
– Тебя не сожрали, – разочарованно протянул Свиное Рыло.
– Не сожрали, – согласился Джек и, гордо подбоченившись, встал перед рабами.
– Но я ж своими ушами слышал визг, – пробормотал Свиное Рыло.
Джек внутренне кипел от ярости, но чувств своих выказывать не собирался. Вот уж нет, не дождетесь.
Рабы ломанулись внутрь.
– Фу-у! Вонь-то какая, – поморщился Болван.
– Я не виноват, – принялся оправдываться Свиное Рыло. – Зверюга-то уж больно охоч до человечинки. Он же троллий кабан. Я к нему и близко не подойду…
– Еще как подойдешь, коли Олаф прикажет! – возразил Грязные Штаны.
– Дык для этого новенький есть. Эгей, парень! Давай-ка сюда! Работать-то кто за тебя будет?
Джек вошел в хлев и демонстративно перегнулся через ограду. Золотая Щетина тут же подтрусил к нему и задрал подбородок, требуя, чтобы его почесали.
– Слааавная свииинка, промурлыкал Джек.
Глаза у рабов чуть не повылезали из орбит.
– Seiðer, – пробормотал Грязные Штаны. – Вот он зачем пел-то.
– То-то Хейди к нему так и льнет, – шепнул Болван.
– Это скальдическая магия, а никакой не «сейдер», – заявил Джек, в глубине души отнюдь не будучи в этом уверен. – Я – скальд. А скальды свинарников не чистят. – Он вручил грабли Болвану; тот машинально взял их в руки. – Будете меня злить, с ног до головы чирьями покроетесь. А попытаетесь причинить мне вред – я лишу вас рассудка или еще чего похуже сотворю!
Рабы ошарашенно переглянулись – видать, пытались сообразить, что такое «еще похуже».
– А уж ежели я расскажу Олафу о вашей проделке, он вас на кусочки изрубит. – Побелевшие лица рабов яснее слов сказали Джеку, что по крайней мере, эта угроза прозвучала вполне убедительно. – А теперь я пошел завтракать. А вы извольте вычистить хлев до темноты. И опрокиньте-ка ведро-другое на Золотую Щетину. Ему не по душе ходить замызганным…
И Джек вальяжно вышел на улицу – ни дать ни взять капитан драккара. И даже не оглянулся ни разу. В конце концов, в этой кошмарной земле помощи ему ждать неоткуда. Если ему удастся запугать рабов, что ж, тем лучше. Он им ничего не должен!
Едва оказавшись за пределами видимости, Джек привалился к изгороди. На мальчика с запозданием накатил ужас пережитого: он же едва не погиб! Он задрожал всем телом, из глаз хлынули слезы. Ну почему на него все ополчились?! Как ему выжить, когда кругом столько врагов?! Джек поднял взгляд – Отважное Сердце устроился рядом и тихонечко стрекотал про себя.
– Ну, по крайней мере, хоть один верный друг у меня есть, – промолвил Джек, вытирая глаза рукавом. – Может, даже два, вместе с Золотой Щетиной…
И он принялся вытаскивать из ладоней занозы – заодно успокаивая нервы. Из хлева долетали ругательства и вопли: видать, Золотая Щетина успел позабыть о том, что он хорошая свинка. Джек разом взбодрился и, заметно повеселев, зашагал к дому. Отважное Сердце летел следом, на сей раз даже не пытаясь улизнуть вместе с другими воронами.
Глава 22
ПРОРОЧЕСТВО ХЕЙДИ
– Дууурно это, – проговорила Хейди, в сотый раз расправляя роскошный алый плащ Олафа.
День клонился к вечеру; все домочадцы собирались на пир к королю Ивару. Пир по случаю возвращения Олафа домой. Если, конечно, вернувшимся и впрямь были рады… Невзирая на многочисленные подарки Олафа, Ивар самым оскорбительным образом прождал две недели, прежде чем признать триумф героя.
– Ты дааришь Ивару тролльего кабана, но, если король увиидит мааальчика, его он тоооже потребует, – предостерегла Хейди.
Она поколдовала над разукрашенной ленточками бородой Олафа и наконец вручила мужу парадный шлем. При виде него Джек вздрогнул. Шлем украшала зловещая ястребиная маска, столь хорошо знакомая мальчику, но этот был еще и вызолочен, и покрыт узорами – по краю маршировал строй свирепых воинов, а по верху вилась тонкой работы виноградная лоза.
– Женщина, юный скальд будет петь хвалебную песню в мою честь. Что толку в хвалебной песни без слушателей?
– А шшштооо… – в устах Хейди это слово прозвучало как вздох ветра, налетевшего с моря, – шшштоооо подумает король, увидев, что у тебя ееесть скальд, а у него – нееет?
– Ты про Ивара плохо не говори, – неуютно поежился Олаф. – Я ему всю свою жизнь служу верой-правдой. Он – человек чести.
– Быыл, – возразила Хейди. – Быыл – до того, как прииишла она.
– Ну, может, и твоя правда, но ты же все равно ничего изменить не в силах… Подай мне меч, мальчик. Мне придется оставить его у двери – но с плащом он здорово смотрится.
Смотрелся меч и впрямь великолепно – в новехоньких ножнах, что Скакки украсил драгоценными каменьями, выковырянными из похищенного креста. Джек и поднимал-то клинок с трудом, а вот Олаф играючи пристегнул его к поясу. Скакки тоже вырядился в пух и прах и тоже вооружился добытым в бою мечом. Таким великаном, как отец, ему не бывать, однако никто не усомнился бы в его храбрости и мастерстве.
Джеку Скакки нравился. Умом юноша пошел в мать. Он был мягок с младшими детьми и на удивление добр с рабами. Олаф с сожалением говорил о том, что Скакки не унаследовал его берсеркских наклонностей, но, несмотря на этот его явный недостаток, искренне гордился сыном.
Дотти и Лотти обвешались драгоценностями с головы до пят: тут и кольца на каждом пальце, тут и браслеты, ожерелья, талисманы, и по три здоровенных броши на каждой: две скрепляли бретельки верхнего платья, третья красовалась на груди. С этих брошей на цепочках свисала всякая мелочь: ключи, гребни, ножницы, ножи и крохотная серебряная ложечка – ковырялка для носа, если верить Дотти. О пользе ковырялок для носа Лотти с Дотти узнали от Хейди – и оценили их по достоинству.
Руна – весь в белом, с переброшенной за спину арфой – выглядел истинным скальдом. Петь он не мог, но пальцы музыку не позабыли. Даже Торгиль смягчилась настолько, что соизволила переодеться в чистую зеленую тунику. На шее у девочки переливалось и искрилось ожерелье из серебряных листьев, столь ей полюбившееся. А на Джековой шее тускло поблескивал железный рабий ошейник.
В преддверии встречи с королевой Джек чувствовал себя как на иголках. После того как он споет (и без ошибок! – в сотый раз предостерег его Руна), он сможет раствориться в толпе, а вот Люси – с ней все гораздо хуже. Люси подарят королеве, и он, Джек, не в силах помешать этому. Олаф уверял, будто Фрит очень любит красивых малышек – возможно, потому, что своих детей у нее нет. И обращается с ними вполне сносно – до тех пор, пока не разозлится. О том, что бывает с детьми, когда королева разозлится, Олаф предпочел умолчать.
– Наконец-то! Наконец-то! Я отправляюсь в свой замок! – кричала Люси. – Я увижу своих настоящих родителей!
– Твои настоящие родители – это наши папа и мама, – возразил Джек.
– А вот и нет, – заявила Люси, и у Джека недостало духу ее разочаровывать.
– А ты разве не идешь? – спросил он Хейди, что так и не сменила затрапезного рабочего платья.
– Королева меня не жааалует, – ответила та своим тягучим голосом. – Я ее смуущаю.
Джек был глубоко разочарован. Славно было бы, если бы под боком оказался хоть кто-нибудь, способный смутить королеву…
– Я вот что тебе скажу, бестолковщина ты мой, – гнула свое Хейди, пока Олаф поспешно довершал сборы. – Еесли ты отведешь этого мальшшика с его сестрой ко двору короля Ивара, ты обречееешь себя на злую погибель. Я тебе мноого раз повторяла, да только ты меня не слуушал. В последний рааз заклинаааю тебя, не покааазывай их королеве. Я виидела тебя лежащим в темном лесу, и кровь сердца твоего впитывалась в сырую землю.
– Ты мне этого не говорил, Олаф, – встревожился Руна.
– Женские бредни. – Великан пожал плечами.
– Сдается мне, кто-кто, а Хейди попусту не болтает…
– Слушай меня внимательно, мой старый друг. Те, кто живет в тепле и холе, всегда всего боятся. Но ты-то знаешь: мы, воины, рождены для опасностей. Наши души гонят нас в море, зовут плыть под парусом по соленым волнам. Наше счастье – в том, чтобы рискнуть всем, что у нас есть, в каком-нибудь приключении, а если мы выживем, так тем слаще покажется нам возвращение домой. А погибель в свой срок настигнет всех и каждого. Наш единственный выбор – встретить смерть храбро. Она все равно придет, что бы мы ни делали.
Глаза Руны сияли.
– Ты заслуживаешь самой лучшей песни, что только в силах сложить скальд.
– Правда? – обрадовался Олаф.
– Ты заслуживаешь хорошего пинка в заадницу, – закричала Хейди. – И кто только вбил мужчинам в головы подобную ерунду?! Поочему ты словно нарочно на рожон лезешь, вместо того чтобы переждаать денек и сразиться как-нибудь в другой рааз?
Но никто к ней не прислушался – кроме Джека.
Вечер выдался безоблачным и теплым. Над полями беспокойным облаком реяли пчелы, тягловые лошади переминались с ноги на ногу вдоль изгороди. Даже Облачногривый, более сдержанный, нежели прочие, приветственно заржал вслед идущим. Возглавлял отряд Олаф с Люси на руках. За ним шел Скакки. Дальше – Дотти и Лотти, Руна, Торгиль и Джек. А позади поскрипывала телега, на которой везли Золотую Щетину. Тащили телегу волы, а по бокам брели Толстоног, Грязные Штаны и Болван – пусть в затрапезном платье, зато чистые. Свиное Рыло остался дома залечивать пострадавшую ногу: Золотая Щетина отъел от нее добрый кус.
Они поднимались в гору все выше и выше, минуя сосновые леса и поля. В зарослях дикого чеснока резвились лемминги, [4]4
Лемминг – маленький зверек отряда грызунов с длинной пятнистой шерстью, обитающий на севере.
[Закрыть]лоси при виде людей настороженно отходили подальше, пытаясь спрятаться за куртинками морошки и клюквы. Сокол на мгновение завис в воздухе, – а потом, камнем рухнув вниз, выхватил из травы пищащего грызуна. Джек подошел к телеге поздороваться с Золотой Щетиной.
– Что, славный нынче денек, да, свинка? – шепнул он, и кабан приветливо хрюкнул в ответ.
– Ты смотри, не очень-то к нему привязывайся, – предостерег Болван. – Он предназначен в жертву Фрейе.
– В жертву?!
– Ну, этакое чудище не ради красивых глаз держат, – пояснил Грязные Штаны.
Рабы, с тех пор как поняли, что Джек отравлять им жизнь не намерен, держались с ним вполне дружелюбно.
– А я думал, он для того, чтобы… ну… сами знаете… чтобы маленьких поросят делать…
– Да, тут уж он расстарался бы на славу, – заржал Болван.
– Он же не обычный кабан, – объяснил Толстоног. – Кабаны и без того злые, а этот пришел из-за моря вместе с ётунами. Он один такой. Когда его ловили, он убил одного из охотников и двух мальчишек-свинарей сожрал.
«Вот поэтому вы меня к нему и залучили», – подумал про себя Джек, но вслух этого, естественно, не сказал.
– Его просто забьют на мясо? Ведь ничего хуже этого с ним не сделают?
– Еще как сделают! Сделают кое-что гораздо, гораздо хуже, – отозвался Грязные Штаны. – Его бросят в Топь Фрейи, вместе с повозкой и всем прочим. И его ме-едленно засосет. Иногда это длится часами, и жертва понимает, что происходит. Свиньи, они жуть какие умные.
– Но ведь это… это ужасно!
– Ничего другого он и не заслуживает, людоед поганый! – буркнул Болван. – Жаль, Свиное Рыло этого не увидит.
Джек пошел рядом с телегой, вполголоса напевая кабану: ему не хотелось привлекать внимания Торгиль. Он пел об Островах блаженных, где снега не бывает, а воздух всегда благоуханен и чист и воды прозрачны как небеса. Золотая Щетина вроде бы все понимал и тихонько подхрюкивал.
Наконец они вышли на открытое место. Торгиль тотчас же убежала к королевским волкодавам. Мыс под названием Скальный Клык выдавался далеко в залив, а чертог Ивара возвышался в самом дальнем его конце. В сравнении с ним все окрестные постройки казались жалкими карликами – в том числе и усадьба Олафа Однобрового. Горбатая кровля чертога протянулась по меньшей мере вдвое дальше, и с каждой стороны ее поддерживали по меньшей мере две дюжины колонн. Однако при всем при этом строение смотрелось на диво уродливо. Джеку оно напомнило гигантскую древесную вошь с колоннами вместо лапок. Над десятком кострищ, разложенных во дворе, курился дым.
Прочие гости приветственно завопили – Свен Мстительный, и Эгиль Длинное Копье, и незнакомец по имени Древесная Нога. Фигурой он походил на пивной бочонок; широкую грудь его закрывала курчавая рыжая борода, но самой примечательной его чертой была левая нога. Нижнюю часть ноги заменяла искусно вырезанная деревянная подпорка. Украшали ее те же прихотливые узоры, что и балки в усадьбе Олафа.
– Ха! Ха! Ха! – взревел Древесная Нога, ковыляя навстречу прибывшим. – Вижу, рыбы остались ни с чем!
И он смачно хлопнул Олафа по плечу.
– Как нога-то? – полюбопытствовал великан.
– Лучше не бывает: ты мастер что надо!
Древесная Нога, по всей видимости, был так же глух, как Эрик Красавчик, так что, когда подоспел последний, Джеку пришлось зажимать уши.
– А что сталось с его ногой? – спросил мальчик Руну, когда они отошли на приличное расстояние.
– Тролль оттяпал, – прошелестел Руна. – Тот самый, что пытался отъесть ногу у Эрика Красавчика…
Между тем гости все прибывали и прибывали. Они толпились вокруг кострищ, жадно вдыхая аромат жареной свинины, лососины, гусятины и оленины. Руна ударил по струнам арфы; люди подошли ближе, затянули песню. Сборище было вполне себе веселое, однако Джек непроизвольно отметил, что в чертог Ивара Бескостного никто не входит. Внутри, как Джек мог видеть сквозь массивную распахнутую дверь, царил непривычный полумрак. В жилищах скандинавов окон не водилось – их освещало пламя очагов. Внутри чертога Ивара очаг протянулся длинный, но пламя словно таяло в воздухе: окружающая тьма была настолько густой, что даже огню пробиться сквозь нее удавалось с трудом.
Поскольку лето стояло в разгаре, солнце садилось медленно; но вот наконец оно скрылось за горизонтом, и мир укутали сумерки. Заснеженные горы далеко на севере полыхали красноватым отблеском.
«Ётунхейм, – подумал про себя Джек. – Дом тех жутких существ, что откусывают людям ноги…»
Алые разводы растеклись по небу – и земля приобрела оттенок засохшей крови.
– А не войти ли нам внутрь? – предложил Олаф Однобровый.