Текст книги "Море Троллей"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Пусть перестанет! – закричала Люси, замахиваясь на ворона.

Отважное Сердце ловко увернулся. Джек выхватил у него из клюва резную фигурку и вернул сестренке. Отважное Сердце принялся чистить перья, делая вид, что с головой увлечен этим занятием. А мгновение спустя ухватил фигурку мужчины и перелетел на ближайший валун.

Люси завизжала. Свен Мстительный уронил секиру на ногу Эрику Красавчику, и воины принялись бурно выяснять отношения.

– А ну, перестань! Ты что, не видишь, она вот-вот расплачется! – прикрикнул на ворона Джек.

«И с какой радости я разговариваю с глупой старой птицей?» – подумал он про себя.

Однако Отважное Сердце все понял! Он послушно прилетел обратно и положил игрушку перед Люси.

– Вот так-то лучше, – пробурчала девочка.

Свен Мстительный и Эрик Красавчик разом перестали препираться и схватились за висящие на шее талисманы.

Seiðer, – пробормотал Свен.

И берсерки поспешно зашагали прочь, опасливо оглядываясь через плеча.

– Сей-дер, – медленно повторил Джек. – А что это такое?

– Это значит «колдовство», – объяснила Торгиль, отвлекаясь от своей жестокой забавы. – Мы не любим ведьм. Иногда, – воительница кровожадно улыбнулась, – мы их даже топим в болоте.

Отважное Сердце молнией пронесся над ее головой. Торгиль вскрикнула и пригнулась.

– Ага! Вот я про это самое и говорю! Ты – ведьмак, а эта птица – злой дух у тебя на посылках. Нормальные вороны ночью не летают! С воронами никто не разговаривает! Вас обоих надо утопить в болоте!

Отважное Сердце, на сей раз выпустив когти, снова налетел на Торгиль, и воительница, прикрывая голову руками, обратилась в бегство.

Джек, словно окаменев, наблюдал за тем, как Торгиль подбежала к Олафу и, ухватив его за руку, принялась что-то бурно доказывать. Однако, к несчастью для нее, девочка отвлекла великана в самый разгар чего-то важного. Одним могучим ударом Олаф опрокинул ее на землю.

– Хватит вздор молоть! – рявкнул он.

Торгиль, изрыгая проклятия, поднялась на ноги и, прихрамывая, побрела прочь.

Джек сел и задумался. Торгиль так просто не сдастся. Она выждет своего часа – и наябедничает снова. Надо придумать способ защитить себя.

Сам Джек ничего дурного в умении разговаривать с животными не видел. Мать все время это делала: пением успокаивала пчел или усмиряла перепуганную овцу. Она и сына научила этим маленьким премудростям, и Джек никогда не задумывался, хорошо это или дурно. Выходит, он колдун? Или все-таки нет? А как насчет Отважного Сердца? Он ведь и впрямь летает после наступления темноты, точно сова какая-нибудь.

Вот и сейчас Отважное Сердце сидел перед Люси и что-то тихонечко покрякивал.

– Да знаю, знаю я, что в хозяйстве должны быть куры, – отвечала девочка. – Но Олаф мне их не вырезал.

– Ворон заклохтал снова.

– А ведь ты прав, для них и ракушки сгодятся. Это ты здорово придумал.

У Джека аж в висках заныло. Вот вам, пожалуйста, теперь еще и Люси разговаривает с вороном; а ведь олафовские берсерки непременно подумают, что и она тоже ведьма.

– Пора спать, – торопливо приказал он, сгребая игрушки.

Люси громко запротестовала. Джек оттащил сестру к груде шкур и укрыл потеплее.

– Я тебе сказку расскажу, – пообещал он.

– И чтобы интересную! – потребовала девочка.

Отважное Сердце вспорхнул к ближайшему дереву, где и уселся на ветку прямо над головой Облачногривого. Благородный конь нервно переступил с ноги на ногу. Отважное Сердце мягко, успокаивающе заворковал, и конь вновь закрыл глаза. Похоже, птица и впрямь взяла их с Люси под свое покровительство. Чудеса, да и только! Всякий день Отважное Сердце улетал куда-то по своим делам, и Джек настраивался на то, что никогда больше не увидит ворона, – но каждый раз птица возвращалась.

«Вот был бы здесь Бард… – удрученно думал про себя Джек. – Надеюсь, он счастлив там у себя, на Островах блаженных… А право, жаль, что я не колдун. А то бы я всех этих скандинавов превратил в жаб – ну, кроме, разве что, Руны. А Торгиль превратил бы в склизкого земляного червяка – и скормил бы ее Олафу».

Глава 18
МОРЕ ТРОЛЛЕЙ

Викинги все плыли и плыли на север. Похолодало; небо обложили свинцовые облака. Туман сгущался все раньше, а рассеивался все позже. Берега становились все круче. Олаф то и дело подгонял гребцов.

– Мы почти дома! – ревел он. – Мы везем великое богатство! Мы покрыли себя неувядаемой славой! Мы – берсерки королевы!

Воины грянули песню: ту самую, с припевом «Слава бессмертна!».

– Берсерки королевы? – удивился Джек. – А мне казалось, вы служите королю.

– Ну, в общем-то, да, но с тех пор, как наш король женился, он слегка не в себе, – нехотя признался Олаф.

– Вот поэтому мы и называем его Ивар Бескостный, – встрял Свен.

– Только не в глаза, – уточнил великан. – И до чего же мне не терпится послушать ту песню, что ты про меня сложил! Ты сможешь исполнить ее на пиру в честь нашего приезда.

При мысли о том, как он станет похваляться собственным бардом, Олаф заметно повеселел.

Джек же попытался изобразить какой-никакой энтузиазм. Благодаря Руне он уже запасся потрясающей поэмой – вот только разных сложных слов в ней было столько, что Джек ужасно боялся все перепутать. А это, как не преминул предостеречь мальчика Руна, с его стороны было бы серьезной ошибкой. С ударением на слове «серьезной».

Вскоре над морем нависло белесое марево – не слишком густое, но сырое и промозглое. Теперь-то Джек понял, почему скандинавы не могут выпаривать соль! То и дело волглая завеса расступалась, и взглядам воинов открывалось грозное и величественное зрелище. Волны с грохотом бились об утесы. Сквозь узкие бреши в береговых скалах виднелись мрачные, бесплодные долины. Эти места, верно, пришлись бы по душе драконам.

– Это фьорды, – пояснил Олаф, расплываясь в акульей улыбке: теперь, в предвкушении похвал и пиршеств, он только и делал, что сиял да улыбался.

– А там, в глубине, кто-нибудь живет? – полюбопытствовал Джек, вглядываясь в извилистый заливчик особенно зловещего вида.

– Никого хорошего, – расхохотался великан. – Ну, вообще-то, в одном из фьордов живем мы. Но и в нас ничего хорошего нет.

«Что правда, то правда», – согласился про себя Джек.

– В одной из таких долин я сразился со своим первым ётуном, – мечтательно вспоминал Олаф. – Я был совсем юнцом безбородым, да и у тролля еще молочные клычки не выпали. Эх, как время-то летит!

– И ты, конечно же, победил?

– А то! Воин, проигравший битву, достается троллю на обед. Я тебе как-нибудь расскажу о том поединке, а ты стихи сложишь.

И Олаф углубился в воспоминания юности. Здешнее побережье он знал как свои пять пальцев: каждый камень, каждое деревце. Память у него была просто потрясающая; вскорости Джек уже пожалел, что начал расспросы.

Наконец корабль доплыл до места, где земля резко обрывалась. На море заштормило; налетевший ветер разогнал туман. Однако открывшийся вид был на диво безрадостным. Под покровом странного молочно-белого неба с севера катили гигантские волны. Вода отливала зловещей зеленью, в ветре чувствовался явственный запах льда. Разворачиваясь, корабль опасно накренился, а затем поплыл вдоль берега на восток.

– Мы зовем это место Морем Троллей, – сообщил Олаф.

– Они что, тут живут? – испугался Джек.

– Они отсюда пришли. А теперь они живут среди высоких гор, там, где вечный снег.

– Вот уж не думал, что ётуны умеют строить корабли…

Джек всегда представлял себе троллей неуклюжими громадинами. Причем абсолютно безмозглыми – во всяком случае, на это очень хотелось надеяться.

– Они прошли пешком, – пояснил Олаф.

– По воде?! – потрясению воскликнул Джек.

Отец рассказывал, что ходить по воде аки посуху умеют только самые праведные монахи. Один такой жил на Святом острове, но даже он никогда этого не делал из опасения впасть в грех гордыни. Чтобы грязный тролль – да обладал такой же способностью? Ужас, да и только!

– Не по воде. По льду. В стародавние времена это море было покрыто льдом. Никто из смертных этого уже не застал, но ётуны жили здесь гораздо раньше людей. Их исконный дом – на Крайнем Севере, близ горы, изрыгающей пламя.

– Это ты шутишь? – не поверил Джек.

– Такие горы на свете есть, правда. Вон Руна видел одну такую в Италии. Он говорит, внутри горы жил дракон. Как бы то ни было, троллья гора извергла столько огня, что раскололась надвое, и земля ушла под воду. А ётунам пришлось спасаться бегством по льду.

– Может, они все наврали, – предположил Джек.

Ему не верилось, что бескрайнее, неспокойное северное море когда-то было сковано льдом.

– Тролли никогда не лгут, – коротко ответил Олаф.

– То есть они убивают и едят людей, но при этом слишком добродетельны, чтобы хоть на волосок отступить от правды?

– Я имею в виду, лгать они просто не умеют. Они не разговаривают, как мы, словами, хотя некоторые и освоили нашу речь. Они говорят с нами мыслями.

Джек тут же вспомнил, что рассказывал ему про троллей Бард: «Они умеют проникать в твои мысли и узнавать, о чем ты думаешь. Они знают, когда и где ты нанесешь удар, – еще раньше, чем ты сам это поймешь. Не всякий воин способен победить тролля – но лишь тот, кто наделен особым даром».

– Они проникают в твои мысли… прошептал Джек.

– Вот именно! – подхватил Олаф. – Устраивать на них засады бесполезно: ведь тролли заранее знают, что ты затеваешь. Но при этом они не в силах обмануть и тебя. Нельзя же разговаривать лживыми мыслями.

Джек, вцепившись в поручень, лихорадочно обдумывал услышанное. Корабль раскачивался на бледно-зеленых волнах; бедняга Облачногривый, накрепко привязанный к мачте, то и дело оскальзывался и спотыкался. Гряду утесов по правому борту венчали могучие деревья. Тучи морских птиц кружили над пенными реками, что стремительно сбегали по горным склонам.

– Но как можно сражаться с врагом, который заранее знает каждый твой ход? – спросил мальчик.

Ага! Вот тут-то в дело и вступаем мы, берсерки, – самодовольно отозвался Олаф. – Мы, когда на нас «находит», понятия не имеем, что сделаем в следующую минуту. Да мы и потом-то практически ничего не помним. Ётуны не в силах прочесть наши мысли, потому что никаких мыслей в наших головах просто нет!

«Так вот каких воинов имел в виду Бард», – подумал про себя Джек.

И внимательно посмотрел на Олафа. Тот, статный и горделивый, стоял посреди палубы. Ветер раздувал его русую бороду, ерошил кустистую бровь. Олаф был весь исполнен радостного нетерпения – совсем как ребенок на святки. Щеки его разрумянились от холода, ярко-синие глаза возбужденно блестели.

Однако до чего же непросто ненавидеть Олафа, когда он таков! С трудом заставляешь себя вспомнить, что это он убивает монахов и вырезает целые деревни, вплоть до коров и лошадей. Хотя, быть может, он делает это именно потому, что после не может ничего вспомнить. Есть Олаф Добрый, что мастерит игрушки для Люси, а есть Олаф Злой – тот, что, тяжело дыша, стоит на краю обрыва, глядя сверху вниз на беззащитную деревню Гицура.

Однако не следует забывать и о том, что оба Олафа – и добрый, и злой – не то слово как опасны.

– Без берсерков люди никогда бы здесь не выжили, – рассказывал между тем великан. – Ты знаешь, как ётуны называли нас, людей, прежде? «Двуногая дичь», вот оно как! Или еще: «троллья закуска». На первых здешних поселенцев охотились как на скот. Тех, что покостлявее, откармливали в специальных загонах.

Джек неуютно поежился:

– И что, тролли до сих пор такое… вытворяют?

– Ну, сейчас-то это скорее что-то вроде забавы. Теперь-то тролли знают, что мы – люди, а не животные. Молодому троллю не видать татуировки на надбровных дугах, пока он не добудет своего первого смертного. К слову сказать, ему дозволяется сожрать свой трофей… О, гляди-ка! Вон еще наши!

И Олаф указал на пиратский корабль, стрелой вылетевший из фьорда. Три судна из отряда Олафа потеряли друг друга в ходе долгого плавания.

– Держу пари, Эгиль Длинное Копье думает, что мы враги, и приготовился к битве, – со смехом предположил Олаф. – То-то он покраснеет от стыда, когда поймет свою ошибку!

Впрочем, узнав берсерков, Эгиль Длинное Копье сделался, напротив, белее мела. И поспешно проорал извинения.

– С тебя мех вина! – заорал в ответ Олаф.

Похоже, верх сегодня одерживал Добрый Олаф, и Эгиль, нервно теребя в пальцах нашейный амулет, не торгуясь, пообещал великану полный бурдюк.

Дальше корабли поплыли бок о бок. Третий сгинул бесследно. Эгиль прокричал, что, дескать, третий корабль затонул во время шторма. Никто (во всяком случае, среди берсерков) особо не огорчился. Торгиль даже пробурчала, что воинам здорово повезло: пируют небось сейчас в чертогах Эгира и Ран.

– Хотя я бы предпочла Вальхаллу, – закончила она. – Оно куда почетнее…

«Хотелось бы мне, чтобы ты была уже там», – подумал про себя Джек.

Ведь эта девчонка собирается отдать Люси королеве Фрит, тому самому чудовищу, что разъезжает верхом на Маре. Джек вспомнил кошмарное существо, промчавшееся над домом Барда.

«Оно ехало верхом на коне, облаченном в ледяные покровы, – сосульки отламывались и с сухим треском рассыпались по каменному полу. А всадник был темнее неба – его непроглядная чернота словно впитывала, выпивала свет звезд. Его шипастые ноги жестоко стискивали конское брюхо, так, что выступала кровь – белая, сочащаяся жидкость, больше всего похожая на гной».

У Джека даже голова закружилась от ужаса. Он понимал, что верхом на Маре скакала не сама королева, а ее дух. Но если этот дух, даже порастеряв часть своей магической силы по пути из-за моря, кажется настолько устрашающим, то какова же королева вблизи? Джек нашарил на груди охранную руну. Талисман излучал тепло, точно крохотное, но от этого ничуть не менее горячее солнышко.

Может, стоит отдать руну Люси? Если девочка попадет в руки Фрит, руна ей понадобится больше, чем ему, Джеку. Но это означает расстаться с талисманом навеки. Забрать его обратно Джек уже не сможет. Мальчик оглянулся на сестренку: та играла в «детские пряталки» с Эриком Красавчиком. Суровый воин закрывал изувеченное лицо похожими на два окорока ручищами. «Куку!» – пищала Люси, едва тот отводил ладонь. «Хо! Хо! Хо!» – рокотал Эрик Красавчик. Сама Люси из этой игры давно уже выросла, но Джек понимал, что для тупоумного скандинава она в самый раз.

Люси слишком мала, значения руны ей все равно не понять. Девочку заинтересует лишь яркий блеск золота, – а ведь стоит передать талисман, и он вновь сделается невидимым.

– Что это у тебя там такое? – раздался голос Торгиль.

Джек поспешно отдернул руку.

– Ты что-то прячешь. А ну-ка, дай сюда!

Торгиль потянулась к его шее, Джек отпихнул ее. Девчонка тотчас же налетела на него с кулаками, визжа и колотя куда попало.

Джек пытался защищаться, но силы были явно неравны. Торгиль прошла гораздо лучшую выучку и, кроме того, дралась словно одержимая, целиком отдаваясь своей ярости. Миг – и вот уже Джек распростерся на палубе; в ушах у него звенело, из носа лилась кровь. Торгиль, упершись коленом мальчику в грудь, снова потянулась к его шее и…

– Аааай! – взвизгнула она, отпрянув. – Он обжег меня! Он меня обжег!

Тут подоспел Олаф. Он поглядел на кровоточащий нос Джека, на искаженное болью лицо Торгиль. Девчонка подняла руку, демонстрируя квадратной формы ожог.

– Брось его за борт! – провизжала она.

– Сдается мне, ты получила по заслугам, – заметил Олаф.

– Он прибег к колдовству! Так нельзя! Так неправильно!

– Я тебя сто раз предупреждал: не задирай моего раба, – напомнил великан. – За это я накажу тебя. На пиру в честь нашего возвращения есть ты будешь не за хозяйским столом, а у двери, вместе с теми рабами, что почище.

– Это нечестно! Я тебя ненавижу! Я тебя убью! – зарыдала Торгиль.

– Еще одно слово, и будешь есть со свиньями, – отрезал Олаф. – Если парень и воспользовался малой толикой магии, чтобы защитить себя, ну так что ж, на то он и скальд. А теперь ступай на корму и сиди там, пока мы не войдем в гавань.

Торгиль, громко плача, побрела на корму. Джек показал ей язык.

– А ты… – Протянув могучую длань, Олаф рывком поднял мальчика в воздух. – Хватит дразнить ее. Я не потерплю на своем корабле никакого беспорядка – или вы оба станете зубы с палубы подбирать.

Он отнес Джека к мачте и привязал его за шею рядом с Облачногривым.

Остаток дня Джек хмуро просидел под мачтой с веревкой на шее. То и дело он вытирал рукавом окровавленный нос и ощупывал себя, проверяя, много ли получил синяков. Один из зубов расшатался. Люси запретили с ним разговаривать.

К наказаниям Джек привык. А вот мыкаться на привязи, точно дворовая собака, нет. Мальчик остро ощущал унизительность своего положения.

– Тебе-то что, – говорил он Облачногривому. – У тебя мозгов не хватит оскорбиться. Тебе бы лишь овса давали вволю, – а до остального и дела нет…

Облачногривый косил на Джека темным глазом. Ноздри его брезгливо подергивались.

– Вообще-то все здесь неделями не мылись, так что на меня сваливать нечего, – проворчал Джек.

А корабль все плыл да плыл вдоль берега на восток.

Глава 19
С ПРИЕЗДОМ!

На следующее утро викинги столкнулись с первым свидетельством того, что владения короля Ивара уже не за горами. Мимо проплыло массивное, толстобрюхое судно; те, что на нем, подобострастно приветствовали Олафа и Эгиля. Джека от мачты уже отвязали, и мальчик, перегнувшись через поручни, с любопытством наблюдал за происходящим. Судно было доверху нагружено вяленой рыбой. Гребцы на веслах, крепкие и коренастые, заметно отличались от поджарой и мускулистой дружины Олафа.

– Это – кнорр, – объяснил Олаф. – Мы зовем его так, потому что, пока корабль на плаву, шпангоуты его все время противно скрипят – кнорр, кнорр, кнорр. Привыкаешь к этому не сразу; но те, кто плавает на кнорре, уверяют, будто скрип этот подобен музыке. А вон – двенадцативесельная ладья. Тьфу! – Олаф сплюнул за борт в направлении небольшого, но вполне респектабельного суденышка. – По мне, так только младенцам впору. Селедку небось высматривает. Вон, видишь, сети?

Джек кивнул.

– А наш корабль как называется?

– Карфи, – объяснил польщенный Олаф. Он потрепал Джека по спине, отчего разом заныли все синяки, наставленные Торгиль. – Он длинный, узкий и быстрый. А главное – если что, может подняться вверх по реке, и на песок его нетрудно вытащить. Для набегов – в самый раз.

– А вон тот?

Джек указал на гигантский корабль, что плыл вдоль берега чуть впереди. Парус был кроваво-красным, а весел – прямо не сосчитать! Все они одновременно уходили в воду, взметывая каскады сверкающих брызг. В плавных, безупречно правильных очертаниях корабля угадывалось что-то нездешнее. Джек оглянулся: на лице Олафа Однобрового читалась безнадежная тоска. Или он болен?

– Это драккар, корабль-дракон.

Только сейчас Джек разглядел, что высокий, изящно загнутый нос корабля венчает голова дракона.

– Это «Бродяжник», драккар короля Ивара.

От недавней улыбчивости Олафа и следа не осталось. Джек бочком-бочком отодвинулся подальше, хотя бежать, по правде говоря, было некуда. Мальчику запретили уходить с носа корабля, точно так же, как Торгиль – с кормы.

– Я не войду в гавань позади этого драккара! – взревел Олаф. – Еще не хватало, чтобы меня, Олафа Однобрового, затмил этот изнеженный слабак! Это мне полагается вернуться домой со славой! Это я бросал вызов опасностям, а не этот… не этот…

– Бесхребетник, – подсказал Свен и в награду за все старания получил смачную оплеуху.

– Когда он в последний раз подвергал себя опасности – ну, не считая того, что миловался с Фрит?!

Великан вихрем промчался по палубе, раздавая удары направо и налево. Все опасливо пригнулись, втянули головы в плечи. Наконец, слегка поостыв, Олаф велел свернуть в небольшую бухточку. Корабль Эгиля Длинное Копье последовал их примеру.

Весь вечер великан просидел у костра, во власти мрачных раздумий. С наступлением ночи Джек, по настоянию Руны, пропел начало хвалебной песни:

 
Войсководители, внемлите слову
О ратной доблести, о храбром Олафе.
Силен и славен он, сеятель ужаса…
 

– Стоп! – воскликнул Олаф, раскрасневшийся, словно юноша. – Не след рассматривать подарки до праздника. – Он ткнул в угли острием копья. – Начало, впрочем, отменное…

Джек и Руна переглянулись. Эгиль, что весь вечер ходил на цыпочках, улыбнулся с явным облегчением.

– Там ведь и еще есть? – как бы между прочим поинтересовался великан.

– О да! – заверил его Джек.

– Много всего есть, – прошелестел Руна.

– А теперь неплохо бы послушать какую-нибудь другую песнь, – промолвил Олаф.

Так что Джек спел про Беовульфа и его поединок с Гренделем. Выбор неосмотрительный, что и говорить, но Олафу, похоже, понравилось.

– Я так понимаю, эту песню сложил Драконий Язык, – сказал викинг. – Сразу видно, что не на нашем языке написана.

– Я ее перевел, – признался Джек.

– И очень даже неплохо, – прошептал Руна. – Правда, ты выбрал неправильные слова для «уныния» и «квакающих жаб».

– Бедняга Драконий Язык, – посетовал Эгиль. – Фрит в жизни не дозналась бы, кто порешил ее сестрицу, если бы он сам не расхвастался. Не умел он язык придержать вовремя, вот в чем беда…

– Ну, по крайней мере, у него достало храбрости противостоять королеве, – проворчал Олаф.

Джек был поражен. А ведь этим людям Бард, похоже, пришелся по душе! И свою страшную королеву они явно не особо жалуют.

– А если Фрит… ну, то есть королева… ежели она полутролльша, – тщательно подбирая слова, проговорил Джек, – значит, она может сразу же распознать, если кто-то ее терпеть не может?

Над костром словно повеяло холодом.

– Если ты спрашиваешь, умеет ли она читать мысли, то нет, не умеет, – отозвался Олаф. – Полутролли вообще не похожи ни на одного из своих родителей. Они… как бы это сказать?

– Нежить поганая, – подсказал Эгиль.

– Ётуны – народ честный. Тупые, грубые, страхолюдные…

– Не то слово до чего страхолюдные, – уточнил Эгиль.

– …но по-своему порядочные. Да я бы поселился рядом с троллем не моргнув и глазом, ежели заранее обговорить условия, – сказал Олаф.

– А полутролль – он оборотень, – прошелестел Руна. – Для полутролля нет места в этой реальности. Полутролль ненавидит всех и вся.

– Значит… Фрит умеет лгать? – спросил Джек.

– Фрит вообще не знает, что такое правда, равно как и любое другое достойное качество, – отозвался Олаф. – А теперь слушай меня, парень, и слушай внимательно. Здесь мы вольны говорить о ней как угодно, но, когда мы придем во дворец, изволь прикусить язык. И ворона своего убери подальше. Фрит ненавидит воронов лютой ненавистью. Она думает, что те ябедничают на нее Одину.

– Мы чтим Ивара за то, каким он был, но кто, как не он, привел королевство к гибели? – вздохнул Эгиль.

Для достойного завершения вечера с Джека потребовали еще одну песню. Новых поэм мальчик пока не перевел, зато порадовал скандинавов одной из тех легенд, что отец рассказывал на ночь детям. История мученичества святого Лаврентия имела у пиратов грандиозный успех.

– И начали тут поджаривать святого Лаврентия на медленном огне, – рассказывал Джек кругу затаивших дух воинов. – А между пальцами ног язычники засунули ему зубчики чеснока, да в придачу еще и связали, точно курицу…

– Прям как тролли, – прошептал Олаф.

– А кто такие язычники? – спросил Свен Мстительный.

Когда же Джек дошел до той части, где святой Лаврентий говорит: «Сдается мне, блюдо готово. Угощайтесь, коли хотите», слушатели разразились восторженными возгласами.

– Вот это, я вам скажу, воин так воин, – проревел Эгиль Длинное Копье. – Такой пойдет прямиком в Вальхаллу!

– Мне все же думается, он отправился в христианский рай, – робко возразил Джек.

– Ежели в вашем раю водятся такие люди, так и я бы не прочь принять христианство, – заявил Олаф.

В общем и целом вечер удался.

Весь следующий день провели в лагере. Пираты отмывались в море и расчесывали волосы в преддверии торжественного возвращения домой. Джек увел Люси вверх по берегу, подальше от чужих глаз. Небесно-голубое платьице девочки, с такой любовью сшитое матерью, превратилось в лохмотья. Взамен Олаф подарил ей другое, новое, украшенное богатой вышивкой.

Со странным чувством Джек взял этот наряд в руки. Казалось, в нем еще осталось что-то от неведомой мастерицы, его пошившей, словно смутно различимая мелодия в воздухе.

– Ух ты! Красота-то какая! – воскликнула Люси, хватая обновку и не глядя отшвыривая старое платье в сторону.

Но ведь она еще совсем ребенок, напомнил себе Джек. Наряд, вышедший из рук матери, Джек захоронил тут же, на берегу, чуть выше линии прилива.

Торгиль мылась за камнем, пустив в ход брусок мыла, прихваченный в какой-то саксонской деревушке. Волосы она высушила под солнцем – и Джек поневоле подивился их золотистому оттенку. А ведь она почти такая же хорошенькая, как Люси! Но тут Торгиль обрушила на него привычный поток проклятий и сквернословий, разом испортив все впечатление.

Джек, усевшись рядом с Облачногривым, наблюдал за сборами. Отважное Сердце угнездился на конской спине.

– Ты смотри, держись от Фрит подальше, – посоветовал Джек ворону. – Ах, кабы я мог быть уверен, что ты меня понял! Ты кажешься ужас до чего разумным – но ты ведь всего лишь птица. Что-то вроде черной курицы, вот ты кто.

Отважное Сердце с презрением проигнорировал его слова и принялся выискивать клещей на спине Облачногривого.

И вот час пробил. Ужасный миг встречи с Иваром Бескостным приближался с каждым ударом весла. Джек угрюмо наблюдал, как мимо стремительно проносится берег: гребцы, воодушевившись близостью дома, удвоили усилия. Все разоделись в пух: нацепили на себя броши, браслеты и кольца – чем больше, тем лучше! – и заменили грязные кожаные шлемы на золотые обручи. На Олафе был роскошный шерстяной плащ, сколотый на правом плече – чтобы рука, владеющая мечом, оставалась свободной. Даже Торгиль надела поверх выгоревшей туники ожерелье из серебряных листьев. Ее золотые волосы развевались по ветру; сейчас она нисколько не походила на мальчишку: девочка как есть, и прехорошенькая…

Джек подумал было, не сказать ли ей об этом, но решил не нарываться.

По пути им встречались разные суда – и большие и маленькие, но ни одно из них не сравнялось бы в великолепии с драккаром короля Ивара, и все они заметно уступали по величине ладьям Олафа и Эгиля. Наконец викинги подошли к устью фьорда: рыбацкие суденышки так и брызнули в разные стороны. Рыбаки приветственно загомонили. Олаф Однобровый, высокий и статный, величественно стоял на носу.

Залив глубоко врезался в сушу. Шум моря замер вдали. Волны улеглись. Недвижная водная гладь напоминала озеро. По обе стороны от залива поднимались мрачные, поросшие лесом горы; тут и там в небесах кружили ястребы. А далеко на севере вздымались грозные горные пики, увенчанные снеговыми шапками.

– Ётунхейм, – проговорил Олаф.

«Земля троллей», – перевел Джек с замирающим сердцем.

Наконец показались усадьбы – высоко в холмах, среди обрывистых горных лугов, где паслись обширные стада коров и овец. На повороте, где луг сбегал к самой воде, высилась огромная пристань. Вокруг теснилось множество домишек. Какой-то малец заметил корабль и с радостными криками бросился вверх по улице. Дома тотчас же опустели. Мужчины, женщины, дети и собаки со всех ног кинулись к гавани, оглушительно вопя и гавкая – кто во что горазд.

– Ивара не видно? – осведомился Олаф.

– Нет пока, – откликнулся Свен Мстительный.

Ликование на берегу набирало силу. Люди словно нарочно взвинчивали себя, доводя до неистовства, однако были и те, кто общей радости не разделял. Эти, затеняя глаза рукой, переводили взгляд с одной ладьи на другую. Да они же высматривают третий корабль, догадался Джек, – тот, что, по рассказам Эгиля, затонул; либо же надеются, что кого-то из их родни подобрали первые два.

– А вон и Ивар, – сказал Свен.

За городом, нависая над фьордом, высился горный отрог: пласт темно-синего камня, голого и безжизненного, словно металлический слиток. На вершине его красовалось внушительное строение – Джек заметил его только сейчас. Снаружи стояла группа людей – слишком далеко, чтобы рассмотреть в подробностях.

– Ишь, ждет, чтобы ты сам к нему поднялся, – промолвил Свен.

– Троллья тряпка, подкаблучник несчастный, – буркнул Олаф себе под нос.

Невзирая на отсутствие короля, воинов ждал прием самый что ни на есть радушный – лучшего и пожелать нельзя. Женщины обнимали и целовали их. Мужчины, по большей части старики, не скупились на дружеские тычки и тумаки. Родители приветствовали сыновей, жены – порою две или три на брата – распахивали объятия мужьям. Дети с визгом путались под ногами. Те, чьи близкие не вернулись, тихонько горевали в сторонке. Возможно, их мужчины просто задержались в пути. А возможно, что и нет…

Джек крепко держал Люси за руку, по мере сил оберегая девочку от бурлящей толпы.

– До чего же пригожая рабынюшка! – воскликнула какая-то женщина, щекоча Люси под подбородком.

– Отстань! – взвизгнула Люси.

– И с характером, – одобрительно заметила женщина.

Наконец Джек вытащил сестренку из давки и повел ее вверх по склону, к домам. Он понятия не имел, что теперь делать и куда идти. Мальчику было страшно – и ужас до чего одиноко. Ни одной живой душе в городе не было до них с Люси дела. Они все равно, что скотина, предназначенная к продаже либо на убой. Но ему нельзя, ни в коем случае нельзя терять головы: он обязан защищать Люси! Джек огляделся по сторонам, высматривая хоть что-нибудь, способное отвлечь его от горестных горестей, и увидел Торгиль. Девочка медленно брела по улице. Тоже – одна-одинешенька. Никто не вышел ей навстречу, никто с ней не поздоровался. Похоже, друзей у нее не было.

В душе у Джека что-то перевернулось. Как можно быть такой одинокой и неприкаянной?! При том, что их с Люси положение и впрямь отчаянное, они – вместе, и они нужны друг другу. А еще у них есть родители, которые скучают по своим детям, оплакивают их. Есть родная деревня, где Джека с Люси встретили бы ничуть не менее радостно, чем возвратившихся из похода викингов – здесь. Ну как может человек возвращаться домой, словно в пустоту?

Вниз по улице, обгоняя друг друга, пронеслась свора псов. Таких мальчик в жизни не видывал: эти гигантские зверюги, ростом едва ли не с самого Джека, ни капельки не походили на шавок с хвостами кренделем, что, оглашая воздух радостным тявканьем, носились взад-вперед по пристани. Головы у них были узкие, вытянутые, уши маленькие, а шерсть серая и лохматая.

Джек поспешно заслонил собою Люси. Псы налетели на них, словно кони на полном скаку. Но в последнюю секунду сбавили ход и заплясали вокруг детей, громко лая и повизгивая.

– Задира! Волкобой! Ведьма! Кусака! – крикнула Торгиль.

Собаки ринулись к ней, приветственно тявкая и норовя лизнуть в нос. Опрокинули девочку в пыль; Торгиль в долгу не осталась. Но вот один из псов – кажется, Кусака – выбрался из кучи-малы и подбежал к Люси. Он покрепче уперся в землю передними лапами и завилял задом: хвост так и заходил ходуном.