Текст книги "Море Троллей"
Автор книги: Нэнси Фармер
Жанры:
Детские приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Глава 27
ЗАВАЛ
На обратном пути Олаф вспугнул еще одного тетерева, так что мяса у них теперь было хоть отбавляй. На поросшей травою полянке великан развел второй костер – жарить дичь.
– Там, где спишь, лучше, чтобы мясом не пахло, – сказал он, не объясняя, впрочем, почему.
Джек ощипал трех гигантских птиц, а Олаф тем временем остругал палочки для жарки и смастерил для них подпорки. Торгиль же сидела сложа руки. Как только Джек очистил от перьев первую тушку, Олаф перебросил ее Торгиль.
– Пойди выпотроши, – велел он.
– Я рабьей работой не занимаюсь, – фыркнула девочка.
Олаф ухватил ее за лодыжки и перевернул вниз головой.
– Ты еще с приключениями дела не имела и правил не знаешь, – объяснил он, не обращая внимания на негодующие вопли Торгиль. – Все участники похода выполняют любую работу, в том числе и самую грязную. Даже Тор занимался стряпней, когда его спутники были заняты. Ясно?
Лицо Торгиль побагровело от прихлынувшей крови.
– Ясно, – выдохнула она.
Великан опустил ее на землю. Девочка яростно принялась потрошить птицу, разбрызгивая кровь и потроха по одежде.
– А вот чего Тор никогда не стал бы делать, – обронил Олаф, – так это приманивать к себе волков, пропитавшись запахом тетерева.
Торгиль, точно не слыша, продолжала трудиться над тушкой.
Наконец все три птицы зашкворчали на огне. Джек пошел к ручью помыться; Олаф последовал его примеру. А вот Торгиль – нет. Девчонка словно вознамерилась испортить жизнь всем вокруг; и по мере того, как день клонился к вечеру, от одежды ее потянуло душком. И все же обед получился роскошный. Мяса хватило на всех, и с избытком, включая Отважное Сердце – тот склевал остатки с костей.
Когда все насытились, Олаф убрал недоеденную еду в мешок, а Джек вскарабкался на дерево и припрятал остатки. Затем все вернулись в пещерку, и Олаф начертил на земле поле для игры в «Волков и овец»; вместо фишек в ход пошли ягоды можжевельника. Несколько раз победа оставалась за Торгиль. Выиграв, она принималась шумно ликовать, без конца повторяя, что обставить таких тупоумных противников – дело нехитрое. Победитель из нее был пренеприятный, а уж проигрывать она и вовсе не умела.
Проснулись они от оглушительного хруста и треска. Кто-то здоровенный обдирал ветви с дерева. Олаф взялся за рукоять меча.
– Кто это? – шепнула Торгиль.
Великан, жестом приказав всем замолчать, выглянул из пещеры. Снаружи царила непроглядная тьма.
Джек подумал о том, что костер, от которого сейчас осталась лишь куча тлеющих углей, в такой темноте, чего доброго, послужит неведомому противнику маяком. Впрочем, упавшее дерево, что преграждало вход, возможно, являло собой неплохую защиту. Джек держал свой собственный нож наготове, а в придачу еще зачерпнул горсть песка – в случае чего швырнуть таинственному гостю в глаза.
Треск и хруст слышались некоторое время, а затем стихли вдали. Вновь воцарилась тишина. В лесу постепенно просветлело: занималась заря. Как только темнота рассеялась, путешественники накрыли огонь и ушли: едва ли не бегом поспешили прочь по устланной синими тенями тропе, что вилась между деревьями. Тропа петляла туда-сюда, устремлялась в просветы между кустарником и наконец, нырнув вниз, вывела в подковообразную долину – ту самую, что Джек наблюдал днем раньше.
Над головой путников раскинулось бескрайнее небо. А прямо перед ними расстилалось мрачное и голое каменное плато. С ледяной горы задувал знобкий ветер. И все же солнечный свет здорово взбадривал. Джек радовался, что деревья уже не окружают их со всех сторон, а то поди узнай, кто там прячется среди ветвей! Отважное Сердце, надежно угнездившийся у мальчика на плече, тихонько заворковал, словно и он чувствовал себя гораздо спокойнее на открытом месте.
– Так кто же там шумел-то? – повторила свой вопрос Торгиль.
– Кто-то, кто очень любит жареную тетеревятину, – ответил Олаф.
А Джек с запозданием осознал, что к тайнику они так и не вернулись. Его аж затошнило от ужаса. Мальчуган подвесил мешок с мясом высоко в кроне – насколько сумел вскарабкаться. То существо, что отыскало мешок, было слишком громадным, чтобы незаметно проскользнуть между ветвей. Чудище просто-напросто ободрало сучья, чтобы не мешались, – а сучья-то были преогромные!
Олаф повел своих спутников через долину. Ветер забирался под одежду, поднимал с земли мелкую колючую пыль, так что у Джека скоро заслезились глаза. Погода изменилась словно по волшебству. В лесу было по-летнему тепло, а в этом месте, судя по всему, круглый год царила зима. В укромных уголках, куда никогда не проникало солнце, посверкивал лед, а на темно-синем камне строгим узором выделялись редкие снеговые проплешины. Джек глянул в сторону гор – мало-помалу камня становилось все меньше, а снега все больше, пока долина не превращалась в непрерывный белый коридор, уводящий в самое сердце Ётунхейма.
Наконец они дошли до завала. Джек обернулся, высматривая отвесный утес, с которого они с Олафом давеча наблюдали за драконицей. На вершине его темнел лес; в течение многих лет сотни и тысячи деревьев срывались с обрыва и падали сюда: так выросла небольшая гора из бревен, сучьев, веточек и сухого мха. Слышалось журчание воды.
– Это наше последнее убежище на пути к горе, – сказал Олаф. – Надо отдохнуть малость; а ты, Торгиль, искупаешься и выстираешь одежду.
– Тут же холодно! – закричала девочка.
– Если бы ты вымылась в лесу, то и мерзнуть бы не пришлось, – отрезал великан. – Треволнения прошлой ночи – это нам предостережение. Здесь рыщет кто-то очень голодный – и благодаря тебе этот кто-то при желании легко нас выследит.
«Да Торгиль будет нетрудно проследить по запаху до самых парадных дверей Горной королевы», – подумал Джек.
Тетеревиные кишки и кровь за ночь здорово протухли. Джек понятия не имел, как Торгиль выдерживает такую вонь; видать, каким-то непостижимым образом втемяшила себе в голову, что неопрятность делает ее крутым воином. Джек прямо-таки предвкушал, как та завизжит, нырнув в ледяную воду.
Олаф повел своих спутников внутрь завала; Отважное Сердце предпочел остаться снаружи. Витая тропа, проложенная сквозь бурелом, исчезала в похожем на пещеру укрывище. Черная река стремительно катила свои воды под сводом из полусгнивших стволов и сучьев. Джек опасливо глянул наверх. Тут и там сквозь разрывы между ветвями проглядывало синее небо; казалось, для того, чтобы обрушить все эти бревна, многого не потребуется. Но ведь Олаф сказал, что убежищу этому много лет. Землю густо устилала сухая хвоя, местами примятая: здесь животные устраивали лежку. Воздух пропитал слабый запах скотного двора.
Тем временем слегка потеплело. Правда, не то чтобы очень, с удовлетворением отметил Джек, когда они с Олафом отвернулись, давая Торгиль возможность искупаться без помех. Мальчуган слышал, как та задохнулась от холода и витиевато выругалась, плещась в воде. А затем принялась оттирать одежду влажными комками мха.
– Можете оборачиваться, – крикнула она наконец.
Пахло от нее по-прежнему не то чтобы розами, но более-менее сносно.
– А ты знаешь, кто идет по нашему следу? – спросил Джек.
– Да может, и никто. – Олаф пожал могучими плечами. – Хотелось бы надеяться, что эта тварь слишком боится дракона, чтобы выйти из лесу.
– Дракона! – воскликнула Торгиль.
– Да тише ты. Мы с Джеком вчера одного видели.
– А мне почему не сказали?
– Ты была не в духе… В любом случае, сейчас драконица переваривает лося. На охоту она не вылетит еще по крайней мере с неделю, но зверюга, что живет в лесу, этого, конечно, не знает.
– И все же, что это такое было? – не отставал Джек.
– Кабы знал, так сказал бы, – нетерпеливо буркнул Олаф. – Мы тут отдохнем малость, а затем двинемся дальше. До чертога Горной королевы три дня пути. Глянешь – так рукой подать, но последняя часть дороги ужасно крутая и скользкая.
Олаф сгреб хвою в сторону и нарисовал на земле план, простой и доходчивый: идешь вдоль реки до самого ее истока у подножия горы. Если до тех пор троллей они не встретят, то двинутся по склону вверх, однако рано или поздно это наверняка произойдет.
– Ётуны регулярно обходят свои владения, – объяснил Олаф. – Причем сразу понимаешь, что они где-то поблизости… даже не знаю, как в точности это описать… ну вроде как в мыслях делается щекотно. Не то шорох, не то шепоток…
– Шепоток? – переспросил Джек. – Да я его слышу с тех самых пор, как мы сюда приплыли.
– Любопытно… А я вот нет, – признался великан. – Может, ты просто улавливаешь такие вещи более чутко, потому что ты скальд.
– Или потому, что колдун… – встряла Торгиль.
– А я вот все собирался спросить, – сказал Джек. – Что помешает троллям напасть на нас в ту самую минуту, когда мы на них наткнемся?
– Ну, во-первых, поскольку прятаться мы не станем, троллям будет любопытно. Они спросят, чего нам надо, прежде чем попытаются выпустить нам кишки. А мы тем временем предъявим им шахматную фигурку. – Излагая свой план, Олаф сиял как начищенный пятак.
– А ты уверен, что тролли поведут себя именно так? – уточнил Джек.
– Более чем уверен.
– А я стихи сложила, – внезапно объявила Торгиль.
Джек с Олафом как по команде обернулись к ней. Девочка встала и поклонилась, словно дело происходило в роскошном пиршественном чертоге, а не в продуваемой всеми ветрами норе.
– Слушайте все, я чего вам скажу:
Олаф умеет драться, петь, ходить под парусом,
А еще резать по дереву и играть в «Волков и овец»,
Хотя выигрывает он редко
(У меня поди выиграй).
И все равно Олаф – большой молодец.
Мы все считаем его великим героем.
– А не пойти ли нам? – предложил Олаф. – Нам до ночи еще ох какой путь предстоит…
– Тебе что, не понравились мои стихи? – встрепенулась девочка.
Олаф вздохнул.
– Торгиль, лучше оставь это. Ты никогда не вырастешь семи футов ростом, сколько ни вытягивайся; сколько ни маши руками, в небо тебе не взлететь. Не гонись за тем, чему не бывать. Девы стихов не слагают.
– А я – слагаю! Я могу обставить Джека в чем угодно! – завопила Торгиль.
– А ну-ка, цыц! Из вас двоих ты – лучший воин, но как скальд ты ему и в подметки не годишься.
– Я тебя ненавижу! – завизжала Торгиль.
От резкого крика Отважного Сердца все вздрогнули. Ворон с воплями описывал круги над завалом – Джек видел, как птица мелькает то тут, то там сквозь проломы в «крыше». Это тревожное карканье не оставляло места сомнениям: все тотчас же схватились за оружие. Свод над их головами дрогнул и заходил ходуном: кто-то тяжелый карабкался на самый верх.
Глава 28
СЛАВА
– Что это? – шепнула Торгиль.
– Не знаю, – шепнул в ответ Олаф.
Головой он едва не упирался в свод пещерки, а меч держал наголо, изготовившись ткнуть чудовище – уж кем бы оно ни было – сквозь пролом. Бревна заскрипели и чуть сместились.
– Может, лучше выйдем наружу? – предложил Джек.
– Здесь мы в большей безопасности. Можем оборонять вход…
В проем просунулась гигантская лохматая лапа. Олаф с силой рубанул по ней. Чудовище завизжало и выдернуло лапу, содрав черными когтищами здоровенные ленты коры. В лицо Джеку брызнула кровь.
Отважное Сердце промелькнул над очередной брешью. Заворчав, чудовище принялось раскачиваться туда-сюда. Ветки и хвоя дождем хлынули вниз. Торгиль задрала голову: в лице ее читалось безумное ликование.
– Если свод обрушится, мы все погибнем, – настаивал Джек.
Чудовище взревело: Отважное Сердце вновь пронесся над завалом.
– Никак ворон его атакует? – потрясенно проговорил Олаф.
– Отважное Сердце дает нам возможность убежать, – объяснил Джек.
Олаф и Торгиль как по команде развернулись к мальчику.
– Только трусливые рабы спасаются бегством, – фыркнула Торгиль.
– А смерти ищут разве что идиоты, – огрызнулся Джек. – Эта тварь, она же всех нас съест и не поморщится…
– Никогда в жизни не бежал я с поля битвы, – прогрохотал великан. – Я – берсерк из славного рода берсерков. Я не посрамлю своих сыновей!
– Да твои сыновья ничего и не узнают, если мы все здесь погибнем! – заорал Джек.
– Ты им расскажешь. Я даю тебе дозволение бежать. Ты вернешься и сложишь песню о том, как я встретил свою судьбу – отважно и с радостью.
– Можешь и про меня сложить песнь, – заверещала Торгиль.
Когда девочка волновалась, голос ее делался довольно-таки писклявым.
– А как же приключение? А кто отыщет источник Мимира? Кто спасет Люси?
Джек уже отчаялся пробить несокрушимую броню Олафовой глупости. Между тем чудовище прыгало вверх-вниз, вероятно, пытаясь дотянуться до Отважного Сердца, а птица с пронзительными воплями атаковала врага снова и снова. Бревна зловеще скрипели, вниз сыпался мусор.
Олаф извлек бутыль в форме волчьей головы.
– Ох, нет! – закричал Джек. – Ты не вправе впадать в безумие – только не сейчас! Ты должен спастись, ведь от тебя зависит жизнь Люси!
Но великан словно не слышал. Одним богатырским глотком он осушил бутыль чуть ли не до дна, а остатки вручил Торгиль. В воздухе остро запахло волчьим варевом; нервы Джека завибрировали от тревоги. Мальчику хотелось бежать – хотя от опасности или же ей навстречу, он и сам не знал толком. Олаф задышал тяжело и часто. Торгиль хватала ртом воздух. Зрачки ее расширились. Оба поскуливали.
– Сдается мне, то была лапа тролльего медведя, – заметил Олаф. Голос его напоминал рычание: восковница уже начала оказывать свое действие. – Твари опаснее в целом свете не сыскать – ну, если не считать драконов. Думается, в этой битве нам не выжить.
– Мы погибнем геройской смертью, и петь о ней станут до конца времен, – воскликнула Торгиль.
– Слава бессмертна, – промолвил великан.
– Слава бессмертна, – повторила Торгиль.
– Ну почему вам всем так не терпится умереть?! – закричал Джек. – Жить-то чем плохо?
Но Олаф и Торгиль уже задышали по-собачьи, вывалив изо рта языки. Внезапно они взвыли и бросились по проходу наружу, на изгибах и поворотах натыкаясь на углы и стенки. Ветки царапали Торгиль лицо и руки, оставляли дыры в тунике. Но девочка ни разу не остановилась и даже не сбавила хода. Олаф взревел. Изо рта у него текла слюна – и разлеталась во все стороны длинными ошметками.
Джек помчался следом – но осторожнее, глядя, куда ступает. К тому времени, как мальчуган выбрался наружу, двое берсерков уже карабкались по завалу, ловко перепрыгивая со ствола на ствол. Вот Олаф наступил на хлипкую ветку – и небольшая часть свода обрушилась вниз.
– Вернитесь! – завопил Джек.
С тем же успехом он мог попробовать остановить оползень. Воины прокричали вызов: Олаф – рокоча, как гром, Торгиль – визжа, точно ошпаренная кошка. Их противник поднялся на дыбы в дальнем конце завала, и только теперь Джек сумел разглядеть его как следует.
Да, это был медведь, но какой! – куда огромнее, чем рисовало Джеку воображение. В два раза крупнее медведя-плясуна, которого, бывало, показывали на деревенской ярмарке. И в придачу – невиданного бледно-золотистого оттенка. Чудовище стояло на задних лапах и, выпустив длинные черные когти, раскачивалось из стороны в сторону, нюхая воздух. Если и существуют на свете медведи-берсерки, так это был он.
В сравнении с ним Отважное Сердце, что продолжал описывать круги над головой чудовища, казался сущим карликом. Одна из медвежьих лап была в крови, один глаз выклеван – похоже, ворон расстарался. У Джека в душе зародилась слабая надежда.
И тут одновременно случилось целых три события. Троллий медведь сцапал-таки Отважное Сердце за крыло и швырнул его через завал, так что ворон, пролетев несколько метров, шлепнулся прямо в грязь. Торгиль, взбегая по бревнам, споткнулась и, выронив меч, упала, точно в ловушку угодив ногой в дыру между стволами. Она попыталась высвободиться – но тщетно. Девочка закричала, Джек бросился ей на помощь.
А медведь тем временем опустился на все четыре лапы и кинулся на Олафа. Противники сшиблись. Олаф рубил и колол мечом, чудовище орудовало когтями и зубами. Однако с самого начала было ясно, что у человека нет ни малейшего шанса. Даже полуслепой, с раненой лапой, ростом медведь превосходил Олафа вдвое. Он обхватил скандинава лапами и теперь яростно рвал ему спину и плечи.
Они катались по завалу, и тут с оглушительным треском гора из полусгнивших бревен поддалась. Ее середина просела, а затем с грохотом обрушилась вниз, в темноту пещеры. Бревна, находящиеся с боков, высвободились и, подгоняемые собственным весом, запрыгали вниз по склонам. Одно чуть не угодило Джеку в голову. Мальчик чудом увернулся и проворно отполз в сторону. Завал стремительно менял очертания: он ходил ходуном, открывались новые бреши, закрывались прежние. Дыра, в которой застряла нога Торгиль, сперва расширилась, затем с жутким хрустом сомкнулась: гигантский древесный ствол заклинил провал.
Но не раньше, чем Джек вытащил девочку. Удивляясь неведомо откуда взявшимся силе и мужеству, мальчуган взвалил Торгиль на спину, проворно сбежал по все еще обсыпающимся бревнам и, не думая, не рассуждая, со всех ног помчался прочь от места побоища. Наконец он уложил раненую на землю и рухнул на колени, задыхаясь от усталости.
Лицо Торгиль побелело от боли, однако она не издала ни звука. Просто стиснула зубы да глядела снизу вверх, потрясенная до глубины души. Впрочем, и Джек был потрясен ничуть не меньше. Все произошло так быстро! Он утратил Отважное Сердце, Олафа и, чего доброго, Торгиль тоже. Он понятия не имел, насколько серьезно та ранена.
Спустя некоторое время – не слишком скоро! – мальчик пришел в себя настолько, чтобы осмотреть ее рану. Лодыжка была неестественно вывернута. Других повреждений Джек не обнаружил.
– Ты меня слышишь? – спросил он Торгиль.
Воительница кивнула.
– Я тебя ненадолго оставлю. Пойду посмотрю, как там Олаф. Ладно?
Торгиль снова кивнула. В глазах у нее стояли слезы.
Джек помчался назад к завалу. Проход, ведущий в пещеру, обрушился. Мальчик вскарабкался наверх, испуганно замирая всякий раз, когда бревна начинали угрожающе скрипеть у него под ногами. Наконец он добрался до вершины и заглянул вниз.
В середине, прямо под проломом, царил хаос: кошмарное месиво из обломков дерева, щепок и сучьев. И все было залито кровью! С одной стороны распростерся медведь с проломленной бревном головой. С другой стороны, истекая кровью, лежал Олаф. Ноги его были перебиты, на руках и груди зияли страшные раны. Но он был жив и даже приветственно поднял руку.
Джек осторожно спустился вниз. По крайней мере, эта часть завала казалась достаточно надежной. Пещера заполнилась целиком, так что больше бревнам падать было некуда.
– Ты меня слышишь? – спросил мальчик.
– Слышу, – голос Олафа звучал сипло: видимо, пострадал он куда серьезнее, нежели казалось на первый взгляд. – Торгиль? – прохрипел великан.
– Она лодыжку сломала. Вроде бы, все.
– А медведь?
– Мертв.
– Хорошо, – кивнул Олаф.
– У меня есть снадобье, унимающее боль. Руна дал, – заторопился Джек. – Я оставлю его тебе, а сам сбегаю на корабль.
– Только зря время потратишь, – отозвался великан.
– Вовсе нет! Руна – целитель. Эрик Красавчик и Эрик Безрассудный донесут тебя до берега.
– Я умираю, – прошептал Олаф, и Джек понял: это правда. Слишком уж он изранен. К тому времени, когда его доставят на корабль, – даже если предположить, что Олаф переживет ядовитый луг, – будет слишком поздно.
– Ну хотя бы макового соку выпей.
– Выпью малость, – согласился Олаф. – Это поможет мне дождаться… дождаться Торгиль.
Джек протянул ему склянку. Великан проглотил несколько капель и жестом отослал мальчика прочь.
Джек помчался назад к Торгиль, но по пути увидел лежащего в грязи Отважное Сердце. Ворон хлопал здоровым крылом и пытался взлететь.
– Отважное Сердце! – закричал Джек.
Он осторожно поднял птицу и увидел, что, хотя правое крыло и повреждено, серьезно ворон не пострадал. Грязь смягчила падение.
– Я тебя здесь не оставлю, – пообещал Джек.
Наконец он добрался до Торгиль: та тоже пыталась подняться, невзирая на боль в искалеченной ноге.
– Я знаю, как монахи лечили ногу отцу, – сказал ей мальчик. – Я могу обездвижить твою лодыжку, зажав ее между досочек. Будет больно, зато кость срастется правильно. С отцовской ногой ничего не вышло только потому, что за нее поздно взялись.
Собирая палочки и отрывая от плаща длинные полоски ткани, Джек говорил и говорил без умолку, скорее чтобы успокоиться самому, нежели ради чего другого.
– Сейчас я завяжу тебе ногу по-быстрому, а потом получше сделаю. Олаф хочет тебя видеть. Нам надо поторопиться.
При упоминании Олафа Торгиль впервые выказала некоторые признаки интереса.
– Он умирает, – проговорил мальчик, с трудом сдерживая слезы, – но медведя он убил.
Трясущимися руками Джек покрепче стянул девочке лодыжку и помог ей подняться. Торгиль хватала ртом воздух, цеплялась за него, подскакивала на здоровой ноге. С каждым прыжком она все крепче стискивала зубы. Для Джека этот путь оказался особенно утомительным, потому что в придачу к Торгиль на шее его в мешочке болтался еще и Отважное Сердце. Они медленно добрели до завала. Там все пошло значительно проще: вверх по бревнам Торгиль смогла ползти на четвереньках. Джек глядел и диву дивился. На ее месте он бы уже стонал в голос. Сломанная лодыжка наверняка болит так, что свету белого не взвидишь…
Наконец они добрались до провала и спустились вниз. Олаф слабо улыбнулся.
– Торгиль, дочь Олафа, – тихонько проговорил он.
– Что ты сказал?! – охнула Торгиль.
– Я нарек тебя своей дочерью, – промолвил Олаф. Благодаря болеутоляющему говорить ему явно стало легче. – Я сказал об этом Скакки и Хейди перед уходом.
– Н-но я н-не хочу жить б-без тебя, – зарыдала девочка.
– И это вся твоя благодарность? Меня призывает Один. Я уже вижу валькирий: они ждут меня на холме.
– Я умру вместе с тобой! Пусть меня принесут в жертву, как мою мать!
– Нет! – взревел Олаф и тут же захлебнулся кашлем.
Он сплюнул: на бороду брызнула кровь.
– Нет, – уже тише повторил он. – Не для того я спас тебя от Торгрима. Ты с честью выжила в этой битве. Ты должна идти вперед. Наш поход еще не закончен.
– Н-но я хочу ум-мереть…
– Ан не удастся! От сломанной лодыжки еще никто не умирал.
Торгиль разразилась рыданиями и принялась раздирать себе лицо ногтями. Джек силой отвел ее руки в стороны.
– Ты, Джек, забери шахматную фигурку Горной королевы, – приказал Олаф. – Она в моей походной суме. Солнечный камень – это для Скакки. Молот Тора – для тебя, Торгиль, дочь сердца моего.
Джек послушно отыскал все три вещи. Молот Тора оказался маленьким серебряным амулетом: многие скандинавы носили при себе такой же.
Какое-то время Олаф молчал, тяжело дыша. Джек предложил ему еще болеутоляющего снадобья, но великан отказался. И кивнул на Торгиль:
– Ей оно больше понадобится…
День угасал; солнце свершало по небу предначертанный путь. Во тьму оно канет на какие-то краткие три-четыре часа. Олаф беседовал с Торгиль, с каждой минутой слабея все больше и больше. Джек горестно наблюдал. Теперь, когда битва не на жизнь, а на смерть осталась позади, он смог трезво оценить ситуацию. Почти все запасы провизии погребены внизу, под обрушившимся завалом. Достать их возможным не представляется. Перед ними – три дня пути к чертогу Горной королевы, хотя теперь, когда Торгиль ранена, этот путь может растянуться на неделю, а то и дольше.
А за неделю драконица переварит лося.
Тем временем, чем станут питаться они? Дальше в долине ничего не растет. Так что придется им поголодать. Как только они доберутся до ледяной горы – если тролли, конечно, не изрубят их в капусту раньше, – им придется просить Горную королеву, чтобы та помогла им отыскать источник Мимира. В том случае, если она сама знает, где это…
А после им еще предстоит возвращаться назад – тем же путем, в том числе и через луг, заросший ядовитыми цветами. И успеть надо к празднику сбора урожая, чтобы не дать Фрит принести Люси в жертву.
Не слишком ли много всего? Джек понурил голову.
Лишь перевязывая лодыжку Торгиль, мальчик несколько отвлекся от горестных мыслей. Когда он взялся за ее ногу, девочка побелела как полотно, однако не издала ни звука. Потом он достал из походной сумы Олафа немногие оставшиеся припасы. Джеку было ужас как стыдно забирать что-то у человека, который был еще жив. Но великан заверил, что это более чем разумно.
– Единственное, чего бы мне хотелось, так это погребения, достойного героя, – вздохнул он.
Джек выпрямился.
– Но у тебя будет погребение, достойное героя, господин, – с жаром воскликнул мальчик. – При тебе твой меч и твой лук со стрелами. Нам с Торгиль они все равно не пригодятся. Мы же даже поднять их толком не можем. А у ног твоих лежит поверженный троллий медведь. Ни у кого такой жертвы не было, даже у Торгрима. Что еще лучше, я научился у Барда призывать огонь. Когда… когда придет время, я подожгу завал. Ни у кого на свете не было такого погребального костра! Его увидят из самой Вальхаллы. А когда я вернусь, я сложу про тебя песнь, что переживет века!
Глаза великана вспыхнули радостью.
– Моя слава бессмертна, – прошептал он.
– Еще как бессмертна, – подтвердил Джек. – А хочешь, я спою ту песнь, что исполнял в чертоге короля Ивара?
– Да, будь добр, – прошептал Олаф: солнце клонилось к горизонту, и воин, казалось, угасал вместе с ним.
Джек встал и вновь запел стихи Руны, и звучали они еще великолепнее, нежели прежде:
Войсководители, внемлите слову
О ратной доблести, о храбром Олафе.
Силен и славен он, сеятель ужаса.
Пиры горою в хоромах Олафа;
Удачей отмечен владыка сокровищ;
Волкоголовые зовут вождем его,
Могильщики Одина другом кличут.
Когда Джек упомянул могильщиков Одина, Отважное Сердце высунулся из мешочка и тихонечко каркнул. А Джек все пел и пел; и голубое небо постепенно темнело до густой синевы. Поднялся ветер и застонал, точно плакальщицы, над поломанными стволами завала.
Отзвучали последние слова песни. Джек опустил взгляд и увидел, что дух Олафа отлетел. Мальчик взял Торгиль за руку, помог ей выбраться из провала, а потом спуститься в долину. Свет быстро угасал; нужно было идти, пока видно хоть что-то.
Джек довел Торгиль до ложбинки между двумя валунами, а мешочек с Отважным Сердцем уложил в небольшую трещину в камне. Неважная защита от ледяного ветра, ну да что есть, то есть.
– Я схожу разожгу огонь, – сказал мальчик.
«От души надеюсь, что у меня получится», – добавил он про себя, усаживаясь на землю.
Джек знал, как поджечь растопку. Он проделывал это не раз и не два – украдкой, просто чтобы лишний раз убедиться, что не утратил этого умения. А здесь придется повозиться. Бревна толстые, многие из них отсырели. Зато мох сухой. Так что надо сконцентрироваться на нем…
Джек совсем продрог на холодном ветру и поплотнее закутался в плащ. Темно-синее небо усеивали мириады звезд; они мерцали и перемигивались над головой. Мальчик поглядел на далекие утесы и приметил, что на одной из вершин пылает огонь. Это еще что такое?! Может, ётуны встали там лагерем? Или они наблюдают за долиной? И тут Джек вспомнил про драконицу.
«Вот бы сподвигнуть ее разжечь костер, – размечтался он. – Но нет, нельзя. Она сцапает нас с Торгиль и скормит своим драконятам. От здешних мест ничего хорошего не жди. Ну что ж, – решил он, – начали».
Джек сосредоточился на жарком солнце, лучи которого изливаются на землю точно летний дождь. Это знание, схороненное в самых глубинах его сознания, только и ждало призыва.
Но до чего же трудно сохранять ясность мыслей! Мальчик весь продрог. Ветер теребил его плащ и пытался сорвать с головы капюшон. Уши онемели. «Сосредоточься. Сосредоточься», – приказывал себе Джек.
В славную же переделку они угодили! Они тут, чего доброго, и сами протянут ноги – причем гораздо раньше, чем ётунам представится возможность эти самые ноги пооткусывать. Этот мир принадлежит инеистым великанам, и они задуют любой огонь еще до того, как он вспыхнет. Джеку вдруг ужасно захотелось спать. Как славно было бы подремать малость. «Приляг, мальчик, – нашептывали инеистые великаны. – Что за чудесная, уютная постелька – лед».
– Мне холодно, – сказал Джек вслух.
«Это тебе только так кажется», – возразил Бард.
– Тебе-то хорошо говорить, – обиженно фыркнул Джек. – Ты сидишь себе под яблоневым деревом на Острове блаженных и играешь на арфе. Зимы там вообще не бывает. А здесь зима царит круглый год.
«Ты уверен?» – спросил Бард.
– Да, конечно, предполагается, что сейчас лето, – согласился Джек. – А холодно только из-за гнусных троллей и их мерзкой ледяной горы. Троллей хлебом не корми, дай всех и вся уморить холодом. Но они неправы. Сейчас и впрямь лето. Солнце только и ждет, чтобы подняться по другую сторону гор.
Джек мысленно поискал солнце и тут же почувствовал его полуденный жар. Свет всегда рядом, надо только знать, где смотреть.
Мальчик преисполнился уверенности. Здесь жизненная сила (а вместе с ней и магия) пульсировала куда ближе к поверхности. Вот ведь, оказывается, как просто увидеть Иггдрасиль! А вокруг по-прежнему шелестело: шорх, шорх, шорх. Олаф говорил, что это мысли ётунов, но Джек-то знал лучше. Это они – кто же, как не они? – но в придачу к ним еще и ястребы, и деревья, и рыбы – все, что живет и обитает в Ётунхейме. Джек слышал дыхание самой жизни, переполняющей эту чуждую землю.
Джек обратился к захороненному солнечному свету минувших лет. Он пробирался сквозь холод и тьму, пока не отыскал его – свет яростно полыхал в самом сердце мира инеистых великанов. Свет вел нескончаемую войну со льдом. По Джекову зову сияние набирало мощь, прорываясь сквозь незримую преграду. Вот оно вскипело, взбурлило, затапливая все на своем пути…
Торгиль предостерегающе закричала. Джек открыл глаза. На завале тут и там плясали язычки пламени: это занялся мох. Огонь стремительно распространялся; шипела и потрескивала сухая сосновая хвоя. Вот загорелись мелкие веточки, вот вспыхнули сучья покрупнее, а в следующее мгновение древесные стволы взорвались стеной пламени, что вознеслась к самому небу, вытягиваясь в могучую колонну.
Джек в ужасе бросился под защиту скал. Они с Торгиль, позабыв о вражде, испуганно жались друг к другу, а столб пламени тем временем поднимался все выше и выше. Вот он выпустил огненные ветви на манер дерева, озаряя ночь каскадами искр. Жар был таким нестерпимым, что детям пришлось спрятаться за валунами. Отважное Сердце, помогая себе когтями, выкарабкался из мешочка, и Джек перенес его в безопасное место.
– Мне дóлжно быть с Олафом! – внезапно закричала Торгиль.
И поползла к костру. Джек ухватил ее за здоровую ногу и с трудом удержал на месте.
– Дура! Олаф хотел, чтобы ты осталась в живых!
– Мне все равно! Я хочу в Вальхаллу!
– Тогда отчего бы мне просто-напросто не стукнуть тебя по башке камнем? – заорал Джек, вне себя от бешенства.