Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 2"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Эстер, поморщившись, приподнялась на локте и посмотрела вокруг – шлюпка чуть качалась на тихой, спокойной воде маленькой бухты. Вокруг были горы – высокие, с еще лежащим на вершинах снегом. Она увидела маленький пляж белого, мелкого песка, и, встав на колени, прижав к себе сверточек с Мирьям, плача, раскачиваясь, проговорила: «Девочка моя, прости, прости меня, пожалуйста, прости!».
– Не надо, – она почувствовала, как Ворон гладит ее по голове, и, вцепившись в его руку, просто стояла так – держа узелок из паруса, глядя на ручей, что, переливаясь под низким солнцем, звенел на серых камнях.
– Пойдем, – Степан поднял жену на руки и почувствовал, какая она легкая, – «как птичка», – подумал он, шагая в прохладные, мелкие волны залива. «Пойдем, похороним нашу дочь».
Он устроил Эстер у большой скалы и прикрыл плащом. «Хищников тут нет, – сказал Степан, отбрасывая кинжалом куски дерна, – только птицы. Тут, – он прервался на мгновение и посмотрел на темно-синюю гладь океана, – ей будет хорошо».
Он опустил сверток в крохотную могилку и погладил его. «Прощай, Мирьям, – проговорил Ворон.
– Помоги мне, – попросила Эстер, и, с трудом встав, положила камешек на маленький холмик.
«Вот так, – сказала она, и, повернувшись к мужу, добавила: «Я потом сделаю ей хорошее надгробие, как окрепну».
– Пойдем, – ласково обнял ее Степан, – тебе сейчас надо много есть, и пить. Ты оправишься, счастье мое».
Вискайно сидел у костра, горевшего в грубом, наскоро сложенном из камней очаге. «Вот так, – он протянул Эстер матросскую шапку, до верха полную яиц. «Только не торопитесь, сеньора Эстер, не бойтесь, их тут, – он улыбнулся, – тысячи тысяч, на наш век хватит».
– И воды много, – Степан поднял голову и посмотрел на горы. «Источники хорошие, не иссякнут. Дрова тоже есть, плавника на берегу достаточно».
– Где мы? – вдруг спросила Эстер, глядя на лица мужчин, на багровый, ветреный закат, что спускался на серые пики вверху. «Что это за берег?».
– Не знаю, – вздохнул Ворон и поворошил угольки палкой. «Но узнаю».
Вискайно взвел пистолет и направил его на цель.
Степан усмехнулся, и, подняв камень, бросил его в ближайшего пингвина. Тот упал.
Остальные продолжали стоять, как ни в чем не бывало.
Испанец опустил оружие и недоуменно спросил, глядя на черно-белую массу птиц, что покрывала склон горы: «А они на нас не бросятся?».
Степан поднял бровь и, свалив еще одного пингвина, ответил: «Нет, сеньор Вискайно, не бросятся. Мясо у них, конечно, жестковатое, но лучше уж это, чем тюлени».
– Я их никогда и не видел еще, – изумленно проговорил Вискайно, подбирая тушу птицы.
«Они всегда такие…, смирные?».
– Всегда, – Ворон улыбнулся. «Впрочем, вы сами знаете – тюлени здесь тоже – хоть палкой их по голове бей. Нам надо добыть больше – их шкуры отлично отталкивают воду, а жир пригодится для освещения. Странно, что вы не встречали пингвинов, на Галапагосских островах их много».
– Я там никогда не был, – буркнул Вискайно.
– Ах да, – Ворон тонко улыбнулся, – это же мы там отдыхаем, на пути в Панаму, или обратно.
Ваши корабли те воды обходят стороной, а зря. Таких огромных черепах вы нигде больше не увидите.
– Перегружаете добычу, а не отдыхаете, – кисло поправил его испанец.
– И это тоже, – легко согласился Степан, и, взглянув вниз, сказал: «Пойдемте, я хочу сегодня, наконец, поесть мяса».
Когда они спускались по заросшему весенней, свежей травой склону, Вискайно сказал:
«Надо будет взобраться на гору, посмотреть – остров это, или континент».
– Остров, – не оборачиваясь, сказал Степан. «Во-первых, на континенте не бывает таких резких ветров, даже на побережье. Если ветер дует из глубины континента, он всегда ослабевает, а тут, видите, ему даже горы не помеха. Значит, на той стороне, – он показал себе за спину, – тоже океан. И очень близко.
– А во вторых? – Вискайно пристроил пингвина удобнее.
– Поедим, и расскажу, – хмыкнул Степан. «Тут карту не начертишь, прогуляемся с вами к морю. И надо начинать готовить провизию, кстати, к началу лета я уже хочу отплыть отсюда».
Эстер набрала в шапку ракушек, и, вздохнув, посмотрела на тюленей, что нежились под весенним, чуть теплым солнышком, – совсем, рядом, раскинувшись на блестящих, влажных камнях. Она подвернула штанины холщовых матросских брюк, и, зайдя по щиколотку в воду, чуть поежившись, сказала: «И далеко же нас забросило. Но ничего, Ворон придумает что-нибудь. Шлюпка в порядке, я сделаю одеяла из шкур, провизию заготовим впрок, и все будет хорошо».
Она услышала сзади какой-то шум и обернулась.
– Ах ты, маленький, какой, – нежно сказала женщина, протянув руку. Тюлененок был черный, покрытый короткой, пушистой шерсткой, и настороженно водил носом туда-сюда.
– На, – Эстер разломала ракушку и бросила ему. Тюлененок придержал ее и съел, смотря на женщину большими, круглыми, темными глазами.
С камней раздался низкий, протяжный голос и тюлененок, забеспокоившись, завертел головой.
– Ты беги, – ласково велела женщина. «Тебя мама зовет».
Он посмотрела на черную точку, что удалялась от нее по влажному песку, и сев, уронив голову в колени, проговорила: «Мама…».
Потом Эстер вытерла рукавом робы слезы со щек и пошла к хижине, сложенной из камней и плавника, стоявшей в укрытом от ветра распадке.
– Ну вот, – женщина потянулась за мазью и стала аккуратно накладывать ее на левую кисть испанца. «Все отлично зажило, сеньор Вискайно. Сейчас я вас перевяжу, походите еще пару дней, а потом уже можно и так. Привыкли обходиться четырьмя пальцами? – Эстер улыбнулась.
Капитан чуть пошевелил ими и грустно сказал: «Конечно, раньше было проще…».
– Брат моего мужа, он умер уже, – зимовал во льдах, на севере, – сказала Эстер, затягивая повязку. «Отморозил себе два пальца на левой руке – мизинец и безымянный, и сам их отрезал кинжалом – там больше никого не было.
– Так муж, – она кивнула на Степана, который следил за костром, – говорит, что Питер так ловко владел этими тремя пальцами, как некоторые и пятью не владеют. Все будет хорошо, – она распрямилась и, принюхавшись, сказала: «Кажется, нас ждет пиршество».
– Я, пока ты там лечила сеньора Вискайно, – ухмыльнулся Степан, когда они сели у костра, – уже успел соли собрать. Ты ее просуши, промой, и потом опять просуши, – будет чистая.
– Ой, как славно, – обрадовалась Эстер, разрезая мясо кинжалом. «Я после обеда пройдусь, посмотрю, какие тут растения есть – может быть, что-то знакомое. И заодно яиц принесу».
– Ты только осторожней, – озабоченно велел Степан, – по скалам не лазай, они тут могут быть скользкими, а обрывы – сама видишь, какие.
Эстер посмотрела на серый, шестисот футов, склон, что возвышался над ними, и чуть поежилась.
– Отличные ракушки, – сказал Вискайно. «К ним бы еще белого вина…».
Степан усмехнулся: «Помните ту бутылку хереса? Как-нибудь разопьем, я свои обещания выполняю».
Когда от пингвиньего бока остались одни кости, Эстер нахмурилась и сказала: «В следующий раз, когда вы убьете тюленя ради шкур, сеньоры, я вас заставлю поесть ворвани – обоих. И сама съем».
Степан глубоко вздохнул: «Радость моя…».
– Даже не спорьте, – женщина стала убираться. «Здесь нет лимонов, как на корабле, а ты мне сам говорил, что ворвань спасает от цинги».
– Пойдемте, сеньор Вискайно, – велел Степан, поднимаясь. «Я этой ворвани наелся в Гренландии – на всю жизнь вперед».
– Какой океан тихий, – испанец посмотрел на чуть колыхающуюся, прозрачную воду бухты, и, вдохнув запах дыма, искоса посмотрел на трубку Степана.
– Я вам дам потом, – пообещал Ворон. «У меня немного табака, надо беречь. Так вот, – мужчина потянулся за обломком плавника, – я вам обещал рассказать, почему это не континент. Вам сколько лет? – вдруг спросил Ворон.
– Тридцать семь летом, было, – ответил Вискайно.
Степан рассмеялся. «А, ну тогда вы слишком молоды, и ничего не знаете о покойном Гийоме Ле Тестю. Был такой французский капитан, мой друг, он погиб в рейде с Фрэнсисом Дрейком, двенадцать лет назад. Вы тогда, наверное, еще в помощниках у кого-нибудь отирались? – усмехнулся Ворон.
– Да, – медленно сказал Себастьян, вспомнив свой первый корабль, «Викторию», – полыхающую веселым огнем, треск обшивки корабля под абордажными крюками, переброшенными с «Призрака» и веселый голос, что кричал откуда-то сверху: «Слава Богу, мы успели!»
– Да, – повторил Вискайно, не отрывая глаз от воды, – в помощниках. Я тогда еще ходил в Старом Свете.
– Ну, так вот, – Куэрво начал чертить на песке, – если бы Гийом сейчас был жив, сеньор Вискайно, я бы у него матросом счел бы за честь плавать, – мужчина усмехнулся. «Он и в рейд, – тот, где он погиб, – пошел только ради того, чтобы заработать денег на экспедицию сюда, – Ворон обвел рукой пляж.
– На Ледяной Континент? – нахмурился Вискайно.
– Был бы это Ледяной Континент, уважаемый сеньор Себастьян, – ядовито ответил Ворон, мы бы не сидели сейчас в одних рубашках у прохладной бухты, а замерзали бы в снегу.
Помните карту Ортелия? – Степан быстро начертил ее на песке.
– А что с ней не так? – спросил испанец, вглядываясь в знакомые очертания.
– Начиная отсюда, – Степан указал палкой на Тропик Козерога, – все. Гийом считал, что Ледяной Континент значительно меньше в размерах, и лежит южнее, примерно начиная с шестидесятой параллели. И вот тут, рядом с Новой Гвинеей, – Степан протянул к ней руку, – есть еще один континент – поменьше.
– Никто и никогда его не видел, – ехидно ответил Себастьян.
– Наш остров тоже никто никогда не видел еще, – хмыкнул Степан, – а мы с вами теперь знаем, что он существует, и лежит примерно на полпути между Южной Америкой и Ледяным Континентом.
– Отсюда и айсберги, – присвистнул Себастьян. «Кто бы мог подумать!»
– Жаль, что вы не знали Гийома, – медленно сказал Куэрво, передавая ему трубку. «Все говорят, что я бесстрашный человек, – в лазоревом глазу заиграли искорки смеха, – а вот он, – он был действительно бесстрашным. Гийом не боялся думать, сеньор Вискайно, а это куда труднее, чем размахивать шпагой, или идти на абордаж, – Ворон вытянулся на песке, закинув руки за голову, и замолчал.
Вискайно курил, глядя на горизонт, вспоминая жаркое, дождливое лето в Номбре-де-Диос, – двенадцать лет назад.
– Эта французская собака молчит, – пожаловался губернатор, наливая капитанам вина. «Два дня он у нас в руках, раненый, что мы только с ним не делали – а он молчит. Я боюсь, что Дрейк уже забрал остатки золота и плывет обратно в Англию.
– Мало того, что мы должны торчать в гавани, ожидая конвоя из военных галеонов, – пожаловался кто-то из испанцев, – так еще и на суше от этих англичан покоя нет! Еще и друзья у них появились, помощники, так сказать.
– А что, сеньор губернатор, – поинтересовался Вискайно, – вам ведь нужна только голова этого проклятого Гийома, больше ничего?
– Ну да, мы их обычно насаживаем на пики и ставим посреди главной площади, – ответил тот, – на всеобщее обозрение. А что, сеньор Себастьян?
– Да так, – улыбнулся тот, поглаживая аккуратную, золотистую бородку, – мне рассказывали про одну интересную казнь, на Кипре, пару лет назад. Вы же слышали, наверное, про осаду турками Фамагусты?
– И про смерть начальника венецианского гарнизона острова, генерала Брагадина? – усмехнулся губернатор. «Прекрасная мысль, сеньор Вискайно. Я распоряжусь. Ну, попутного вам ветра, сеньоры! – губернатор поднял бокал.
«Он так ничего и не сказал, этот Гийом. Просто умер. И голову ему отрубали, уже мертвому, – подумал Вискайно, передавая Ворону трубку.
Уже когда они возвращались к хижине, испанец спросил: «Помочь вам сделать крест над могилой дочки, капитан?».
– Спасибо, – вздохнул тот, – но моя жена выберет камень для надгробия. Евреи, сеньор Вискайно, не ставят крестов».
– А как же вы венчались, если ваша жена – еврейка? – удивился Вискайно.
– Мы не венчались, – коротко ответил Ворон, не оглядываясь.
– А, – только и сказал Вискайно, глядя на огненное, огромное солнце, что опускалось за ледяные вершины гор. «Завтра опять будет ветер, – добавил испанец, пряча руки в карманы робы – вечерами еще бывало зябко.
Вискайно посмотрел вдаль и, обернувшись, увидел, что Ворон убирает астролябию.
– Как говорят у вас в Испании, сеньор Себастьян, – улыбаясь, заметил капитан, – еl mundo es un pañuelo, мир – размером с носовой платок. Мы на пятьдесят четвертой широте, если пойдем прямо на запад, или на северо-запад, то упремся в Южную Америку, мимо не проплывем. Накопим припасов, дождемся хорошего восточного ветра, и выйдем в море».
– Это и вправду остров, – хмыкнул Себастьян, глядя на еле заметную полоску прибоя. «Вы оказались правы».
– И достаточно большой, – Ворон стал спускаться вниз по склону горы. Он смешливо добавил: «Смотрите, сеньор Вискайно, цветы. Да неужели? – Степан наклонился, сорвал маленький белый цветочек и сказал: «Точно. Подмаренник. Ну, не ожидал я его тут встретить!»
Вискайно растер в пальцах лепестки и почувствовал приятный, сладкий запах. «Ваниль, – Степан улыбнулся. «В Германии его в белое вино добавляют, весной, называется Maiwein.
Подержите-ка, – Ворон отдал Себастьяну астролябию, и, нагнувшись, добавил: «Сеньоре Эстер соберу букет».
– А что же все-таки с этим островом? – спросил Вискайно, когда они уже подходили к хижине.
«Кому он будет принадлежать?»
Степан приостановился и с высоты своего роста взглянул в голубые глаза испанца: «А это не нам решать, сеньор Себастьян».
– Здесь похоронена ваша дочь…, – осторожно начал Вискайно.
Ворон горько улыбнулся: «Могилы, сеньор, – это могилы. Земля нужна живым. Давайте, – он кивнул, – я с утра набил тюленей, надо начинать их свежевать. А мне с вами, сеньор Себастьян, на этом острове делить нечего».
Вискайно, ничего не ответив, быстро пошел к темной кучке туш, что виднелась поодаль, на пляже.
Эстер сидела с кинжалом в руках над небольшим камнем. Ворон посмотрел на нее и подумал: «Господи, девочка моя. Видно же, что плакала. Ну, ничего, все будет хорошо».
Он наклонился, и, поцеловав ее в нагретый весенним солнцем, кудрявый затылок, тихо сказал: «Я цветов тебе принес. Тут, оказывается, подмаренник растет, кто бы мог подумать?»
Эстер вдохнула сладкий, нежный запах, и, взяв его за руку, потянула вниз: «Спасибо, Ворон.
Вот, посмотри, – она указала на камень. «Я наметила буквы, это песчаник, он мягкий».
Степан прочел: «И вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, – Господь», и, после долгого молчания, проговорил: «Это из пророка Иезекииля. Да, все так».
– Откуда ты знаешь? – удивилась Эстер.
– Я, в общем, знаком с Писанием, радость моя, – муж улыбнулся и, поцеловав ее в щеку, добавил: «Я думал сегодня тот херес открыть, оставшийся. Тут неподалеку есть одна пещера – там сухо, очаг я уже сложил, и плавник принес».
– А как же, – она чуть кивнула вниз, на пляж, где Вискайно склонился над тушами.
– Ну, – Степан помедлил, – тут безопасно, хищников нет, переночует сам.
– Я не про это, – Эстер почувствовала, что краснеет.
– Вот что, – неожиданно жестко сказал Ворон, – если он, хоть пальцем к тебе прикоснется, – немедленно говори мне. Ты моя жена, и я его убью – не задумываясь. И вообще, – он помолчал, – как только мы запасем достаточно провизии, ноги нашей тут не будет. Через месяц снимемся с якоря.
– Ты же хотел в начале лета, – удивилась жена.
– Перехотел, – буркнул Степан и, молча, пошел вниз – помогать испанцу.
– Ворвани принеси, – крикнула ему вслед Эстер.
Он вдруг остановился, и, повернувшись к ней, улыбнулся: «Да уж не забуду, не бойся».
Вискайно посмотрел на еще тусклые, еле заметные звезды, и, отхлебнув из бутылки, сказал:
«Ужасный вкус все-таки у этого тюленьего жира, сеньор Куэрво. И мясо еще зачем-то сырое ели, оно рыбой отдает».
– Затем, сеньор Себастьян, – Степан протянул ему кусок пингвина, – что вы, думаю, не понаслышке знакомы с цингой? У вас на кораблях, я слышал, ей поголовно страдают?
Себастьян сварливо ответил: «Ну да, бывает. Но я в первый раз слышу, что сырое мясо и жир, помогают от цинги».
– В Гренландии местные жители только их и едят, – заметил Степан, – и о цинге там никто не слышал.
Эстер плотнее закуталась в робу и добавила: «В них есть какие-то вещества, пока неизвестные медицине, которые защищают человека от этой болезни. Точно так же, как в лимонах, например».
– Ну все, – Степан подхватил бутылку и поднялся, – мы с сеньорой Эстер прогуляемся, на сон грядущий, а вы ложитесь, нас не ждите.
– Вы уверены, что это безопасно? – озабоченно спросил Вискайно, глядя на темное, спокойное пространство океана внизу. «Хоть бы один огонек, – подумал он. «Так тоскливо, когда в море нет ни единого фонаря».
Ворон рассмеялся и подал руку жене. «Пингвины уже все спят, сеньор Себастьян, да и они и днем, – вы сами видели, – чураются человека».
– Спокойной ночи, – сказал Вискайно им в спину.
Он долго следил за темными тенями на белом песке пляжа, а потом, войдя в хижину, завернувшись в плащ, стал ждать. Только когда в завешенный тюленьей шкурой проем стал вползать неверный, серый рассвет, он измученно, глубоко заснул – стиснув зубы, заставляя себя не думать о том, как уходили они вдаль – рука в руке.
– Жалко, что мало вина, – вздохнул Степан и велел жене: «Теперь ты».
– Опьянею, – она, улыбаясь, взяла бутылку и прижалась ближе. В пещере было почти жарко, огонь окрасил ее щеки в алый цвет, и Ворон, медленно поцеловав ее, тихо сказал: «Хорошо, очень хорошо».
Эстер вытянулась на плаще, положив голову ему на плечо, перебирая его пальцы. «Скажи, – спросила она вдруг, – а ты и вправду ничего не боишься?».
– Боюсь, конечно, не дурак же я, – пожал плечами муж. «За тебя боюсь – очень, за детей боюсь. Моря, – он подумал, – нет, не боюсь, я его знаю, но все равно – видишь, как с этим вулканом вышло. Просто, – он коснулся губами ее теплых волос, – надо делать свое дело, – достойно и честно, вот и все. Тогда о страхе как-то забываешь».
– Мендес боялся, – после долгого молчания проговорила Эстер. «Боялся, и говорил мне об этом, плакал от страха – каждую ночь. Ну, его, даже говорить об этом не хочу».
– И верно, хватит, – Ворон нежно, ласково обнял ее. «Радость моя, – он помолчал, – ты, если не хочешь, то не надо. Я потерплю, правда».
Эстер послушала треск плавника в костре, и шепнула, прижавшись щекой к его руке: «Ну как я могу не хотеть, если ты здесь?»
Степан подумал, – целуя ее, вдыхая запах дыма, – что никогда еще так никого не любил. Она вся умещалась в его руках – тоненькая, маленькая, жаркая, как пламя, и было с ней так, что хотелось никогда не подниматься с расстеленного на камнях темного плаща.
– Море шумит, – сказал он, прижавшись щекой к ее плечу. «Я так привык, что оно рядом, счастье мое, я так привык, что ты рядом. Не уходи от меня, Эстер».
Женщина вдруг вспомнила темные, доверчивые глаза того тюлененка на пляже, и, обняв Степана, – сильно, неожиданно сильно, – ответила: «Я всегда буду с тобой, Ворон, всегда, пока мы живы».
Внизу, у прибоя, самка тюленя вдруг подняла голову, услышав стон, что пронесся над песком, над волнами, теряясь в черной, едва пронизанной звездами, ночи.
– Еще немножко осталось, – Степан потянулся за бутылкой, и, смешливо посмотрев на жену, сказал: «Дай-ка губы».
Она, еще не отдышавшись, повиновалась.
– Вот так, – сказал Ворон, ощущая вкус хереса, – а теперь я, счастье мое, сделаю так, что ты вся будешь – как вино. Я, впрочем, и так уже, сколько времени пьян, – он нежно раздвинул ей ноги, и подумав, заметил: «С Плимута еще».
Эстер покраснела – отчаянно. «Я думала, ты и не помнишь».
– Не помню? – Степан поднял бровь. «Я, любовь моя, на всю эту авантюру в Лиме согласился только потому, что хотел еще раз потрогать твою задницу, понятно?».
– Ну, вот и трогай, – томно заметила Эстер, переворачиваясь на живот. «Сколько хочешь, столько и трогай».
– Боюсь, этим дело не ограничится, – озабоченно сказал Степан.
Потом Эстер, зевая, устроилась у него на груди, и, натянув на них обоих плащ, сказала:
«Сейчас до полудня просплю, и даже дальше».
– Скажи-ка, – вдруг, задумчиво, проговорил муж, – а тебе не трудно будет в Амстердаме жить? Ну, после…, – он не закончил.
– Да нет, – хмыкнула Эстер, – город-то ни в чем ни виноват, мне там нравилось.
– Ну, вот и славно, – Степан пощекотал ее. «Как вернемся, купим там домик, и переедем. На Карибах я оставаться не хочу, ну его, семьей рисковать. Там у вас я кое-кого знаю, опять же – море рядом, лодку заведу, детей буду катать, – он рассмеялся.
– А почему не в Лондоне? – удивилась Эстер.
– В Лондоне нас никто не обвенчает, сама знаешь, – вздохнул Степан.
– Так в Амстердаме тоже…, – начала женщина и вдруг ахнула: «Ворон!»
– Спи, – сердито, ласково сказал ей муж. «Я еще ничего не решил. Спи».
Ворон баюкал ее, слушая бесконечную песню моря, и улыбаясь, думал: «Все ты уже решил, зря, что ли, уже почти год об этом думаешь? Ну и ладно, не может же это быть больнее, чем когда мне глаз зашивали. Не может, правильно. Тем более вон – Никита Григорьевич на десяток лет постарше меня был.
А в Амстердаме хорошо, уютно, солью пахнет. Денег у меня столько, что и мальчишкам хватит, и нашим с Эстер детям – тоже, да и внукам еще. Обустроимся, и все будет в порядке».
Он и сам потом заснул, так и не выпустив жену из объятий, укрывая, ощущая ее легкое дыхание – где-то внизу, у самого его сердца.
Женщина распрямилась, и улыбнулась, чувствуя на своем лице совсем теплое солнце разгара весны. Земля вокруг была покрыта ковром изо мха, цвел подмаренник, вдалеке было слышно журчанье ручья.
Эстер перегнулась и посмотрела вниз. Под серым, скалистым обрывом, на белом песке пляжа, мужчины грузили в шлюпку провизию.
«Правильно, что я бурдюки из шкур тюленьих сшила», – подумала она, наклоняясь, собирая в шапку птичьи яйца. «Нас теперь только трое, места много, а чем больше воды мы возьмем – тем лучше. Ворон говорит, тут меньше, чем тысяча миль, до Южной Америки, если не будет штормов, за недели две доберемся. Ну, или, может быть, корабль, какой по пути встретится».
Она подхватила шапку и, улыбаясь, пошла вглубь острова. «Сеньор Вискайно там какие-то ягоды видел, – подумала Эстер, – надо посмотреть, что это. Все помощь от цинги, если съедобные».
Над ее головой вдруг, плавно махая крыльями, пролетел снежно-белый, огромный альбатрос. «К счастью, – вспомнила Эстер. «Что там Ворон рассказывал – они всю жизнь в паре живут, эти птицы, никогда друг друга не бросают. Прямо как мы с ним, – она быстро, нежно погладила свой живот, и встряхнула обрезанными кинжалом волосами.
– Ничего ему не буду говорить пока – ему шлюпку вести, незачем еще из-за этого волноваться. Доберемся до Рио-де-Жанейро, там у него какие-то знакомцы есть, вот и скажу тогда».
Она присела, подставив лицо солнцу, и посчитала на пальцах: «В июне. Ну, к тому времени, мы уже в Старом Свете окажемся». Эстер вдруг зевнула, – глубоко, долго, и сказала сама себе: «Ну и поспи. Тут тепло, хорошо. Поспи, а то вон, – она почувствовала, как чуть краснеет, – прошлой ночью и глаз почти не сомкнула».
Женщина поставила рядом шапку, и, свернувшись в клубочек, устроилась на мшистом склоне. Альбатрос вернулся, и, свернув крылья, опустившись на край скалы, застыл – будто охраняя ее сон.
Вискайно разогнулся и, разминая руки, сказал: «Я тогда схожу к ручью, сеньор Куэрво, начну набирать воду. Или рано еще?».
– Да нет, – хмыкнул Степан, проверяя паруса, – я завтра на рассвете уже выйти, хочу, незачем время терять. Ветер как раз по заказу, норд-ост, поменьше на веслах просидим.
Думаю, если он с такой скоростью будет дуть, мы недельки через две уже увидим берега Южной Америки».
– А там? – внезапно спросил Вискайно.
– А там разойдемся – каждый своим путем, – спокойно ответил Степан.
Себастьян зашел в хижину, и, взяв пустые бурдюки, намотав на руку веревку, насвистывая, стал подниматься вверх, по склону холма.
Эстер проснулась от неприятного ощущения во рту. «Что такое? – она нахмурилась, поднимаясь, но не услышала звука собственного голоса – только какое-то мычание. Она помотала головой, пытаясь выплюнуть тряпку, и увидела над собой злые глаза испанца.
– Тихо, – сказал Вискайно, приставив к ее шее кинжал. «Тихо, милочка. Я все равно возьму то, что мне нужно, а вы уж решайте – по-хорошему, или по-плохому. Руки дайте! – он ударил ее по щеке – больно.
Женщина попыталась вырваться, но испанец, удерживая ее одной рукой, второй – ловко обмотал вокруг ее запястий веревку.
– Я сразу понял, что с вами просто не получится, – озабоченно сказал он, прижимая ее к земле коленом. Эстер думала: «Если он меня, хоть на мгновение отпустит, я убегу. Я быстрее, он не догонит. А там Ворон, там все будет хорошо».
– Всякая грязная подстилка будет из себя строить сеньору, – зло сказал Вискайно. «Водишь людей за нос, называешь себя женой, а сама всего лишь шлюха. Ну, так, если шлюха – то и занимайся своим делом!».
Она вывернулась и попыталась встать на ноги, но Вискайно, схватив ее за волосы, бросил лицом вниз на землю. Эстер услышала треск разрываемой робы, и, из последних сил, напрягаясь, стиснув зубы, – поднялась, выплюнув кляп.
Женщина бросилась вниз, не разбирая дороги, слыша тяжелое дыхание где-то рядом.
«Господи, – подумала она, – только бы он оступился».
Сзади раздался короткий крик боли. Она обернулась и увидела, как Вискайно катается по земле, держась за щиколотку. Эстер сбежала на пляж, и вдруг, увидев мужа, разрыдалась – глубоко, хватая ртом воздух.
Степан поднял голову – белый альбатрос снялся со скалы, и, распахнув крылья, парил над бухтой. «Красавец», – подумал капитан. «Тут их много на скалах, целая колония». Он внезапно, озабоченно нахмурился: «Только бы Эстер ни в какое опасное место не совалась, она хоть и легкая, и маленькая, а все равно – пусть уж лучше меньше яиц соберет, зато не будет рисковать».
Он подергал канаты и сказал сам себе: «Ну вот, все в порядке. Завтра и в путь. Из Рио поплывем на Канары, а там уже почти дома. Провизии у нас хватит, опять же, может быть, кого-то нашего по дороге встретим».
Степан сел на мелкий, теплый песок, и пропустил его между пальцами. «Надо будет остальным про этот остров рассказать, – подумал он. «Далековато к югу, конечно, но вода свежая тут в избытке, птиц тоже хватает. Ее Величество порадуется, что у нас теперь новая земля есть. Ну, и, конечно, если кто-то еще поплывет Ледяной Континент искать – отсюда удобнее. А что он существует – теперь сомнений нет».
От шлюпки пахло родным – пенькой, смолой, деревом, солью, и Степан нежно погладил ее по борту: «Справишься, девочка?»
– Справится, – сказал он себе уверенно и услышал сзади плач.
– Он там, – сказал Эстер, укрывшись в его руках, показывая на скалы. «Он хотел…, – женщина не закончила и, закусив зубами, порванный рукав робы, зашлась в рыданиях.
– Так, – сказал Степан, вытаскивая пистолет. «Садись в шлюпку, я тебя выведу на середину бухты, брошу якорь и пойду его убью. Потом вернусь. Сиди там и ничего не бойся, поняла?».
Эстер только кивнула.
Ворон поднялся наверх и подумал: «Ну ладно, у него, кроме кинжала и камней под рукой, ничего нет. Одной испанской собакой меньше, невелика беда».
Он обыскал всю округу, но Вискайно нигде не было. Спустившись на пляж, Степан увидел одинокую фигурку Эстер на тихой глади воды, и прошептал: «Ну, его! Снимемся с якоря сегодня, незачем тут ночь сидеть, мало ли что ему в голову придет».
Он забрался в шлюпку и сердито сказал: «Этот мерзавец куда-то сбежал, но ничего – давай отплывать, провизия у нас загружена, воды тоже в достатке».
Эстер тихо сказала: «Ворон, я, правда, ничего не подозревала, я просто собирала яйца, и там было так тепло, так хорошо. Я просто легла отдохнуть, и все»
– Дура, – ласково сказал Степан, обнимая ее, – ну неужели ты думаешь, что я хоть вот на столько – он показал, – могу тебе не поверить. Давай-ка, – он сел на весла, – заберем все, что там еще осталось, и забудем об этом острове на всю оставшуюся жизнь.
Она вдруг хмыкнула и посмотрела на него – весело. «Вряд ли у тебя получится забыть, Ворон», – сказала Эстер.
– Все-то ты про меня знаешь, – ворчливо ответил ей муж.
На закате шлюпка, подгоняемая хорошим ветром, вышла из бухты, и повернула на запад.
Степан смешливо проговорил: «Следующая вахта – ваша, мистер Кардозо».
Эстер, что сидела на корме, засучила рукава робы и рассмеялась: «Ты думаешь, я все забыла? Ну, нет, сэр Стивен, из меня хороший матрос получится».
– А это мне решать, – ехидно ответил Ворон и чуть шлепнул ее концом каната.
Вискайно, хромая, взобрался на склон, и приставил ладонь к глазам, – шлюпка уже почти скрылась из виду. Он выругался, – злобно, – и, подняв какой-то камень, швырнул его вниз, под обрыв. Птицы, что гнездились там, поднялись на крыло, и ему на одно мгновение почудилось, что пошел снег.
Он опустился на мягкий, зеленый мох, и застонал, обхватив голову руками. Когда Себастьян открыл глаза, их парус, – белый, легкий, – уже слился с бесконечной гладью воды.
