Текст книги "Урод (СИ)"
Автор книги: Наталья Светлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Ты мне так показываешь мое место? В будке у твоего шикарного особняка? На коврике возле твоих ног?
– Ну не утрируй, Риммуль.
Его каре-зеленые глаза сейчас приобрели оттенок парижской грязи. И девушка ступала в нее, пачкая свою гордость, свое самолюбие. Но ради чего?
– Довольно лирических отступлений. Ты беременна?
Сказать бы «да», посмотреть бы на выражение лица этого напыщенного гуся! Сбить бы с него всю спесь, окунув головой в компост.
– Нет. – Туманов заметно расслабился и расправил плечи; кажется, ему даже дышать стало легче. – А если бы и да, что тогда? Сердечко бы отказало?
Она так негодовала, так сердилась. Поцелуй он её сейчас – и её губы приобретут оттенок яростного пожара. Туманова возбуждала женская злость, словно бы ему делали акупунктурный массаж, надавливая тоненькими иголками в самые чувствительные места души. Он чувствовал себя приспешником дьявола, ведь женская радость и улыбка не доставляли ему столько же эйфории, не приводили в такой сумасшедший экстаз.
– Куда ты так торопился? Важные дела? – спросила Римма, направляясь к выходу, развернувшись к Туманову спиной; обида жгла перцем ноздри, вызывая слезинки на глазах.
– Очень. Меня парни ждут в доме Алекса.
– Ты серьезно?!
– По-твоему, я смеюсь?
– Ты… ты просто урод, – выплюнула она и зашагала быстрей на улицу. – Ворвался в кабинет врача, пока я еще даже не оделась! Нахамил уважаемой женщине! И зачем все это? Чтобы успеть побухать со своим придурошным Алексом?!
– Я не давал тебе права так о нем говорить.
– Мне и не нужны твои права. Ты чокнутый! Копия своего дружка. Или он твоя. Не знаю, кто из вас первый оскотинился, а кто стал повторять за другим.
Дмитрий сделал твердый, тяжелый шаг по направлению к девушке, и та сразу смолкла. В глубине души она боялась его. Деньги, которые сыграли не последнюю роль в ее решении быть с ним, могли направить дуло пистолета и в ее лицо. Он перекатывал в руках могущество и вседозволенность, как детские шарики – игрушки.
– Прости. Я сама доеду до дома, – крикнула Римма и убежала от него с громко колотящимся сердцем.
Туманов смотрел на удаляющуюся фигуру девушки с неким холодным равнодушием. Сегодня улица цвела благоухающим сентябрьским медом, что растекался по паркам и скверам золотыми лучами плавящегося в последние теплые дни солнца. Мужчина надвинул на глаза очки и прошел к автомобилю. Пусть убегает. Он не побежит за ней вслед. Не мужское это дело – бегать за капризными бабами. Особенно когда можно получить любую по щелчку пальцев.
***
Иногда красота – это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок.
Джон Фаулз «Волхв»
Элина вышла из кабинета главврача, будучи счастливо опустошенной. Когда раздался приказ зайти к нему в кабинет, у нее кровь в жилах тотчас же испарилась. Она действительно ведет себя немного фривольно с пациентами, но только с самыми неадекватными из них. Руки девушки сжались в кулаки. Ее могут лишить и этого незначительного места – места какой-то медсестры – если она выкинет что-нибудь еще и на нее поступит жалоба.
Нужно было зайти к тому несносному пациенту, который вот уже две недели делал все, чтобы ее отдали под суд. За убийство. С особой жестокостью. С умыслом. Возможно, группой лиц, так как попробуй придуши эту глыбу мышц самостоятельно.
«Под суд нам не надо. В тюрьму тоже. И так уже многого лишилась в жизни, пора остановиться», – успокаивала себя она, пока неохотно передвигала каменные ноги в сторону его палаты.
Интересно, есть ли у жизни огромный толстый сборник анекдотов? Порой она так нахально ведет себя в отношении нас, глумится вовсю и подшучивает над нашими чувствами, что кажется, чувства юмора судьбе точно не занимать.
– Эля! – окликнула ее Маша из регистратуры. – Подойди.
– Привет. Что-то случилось? У меня обход.
– Красавчику из твоей палаты только что прислали еще один букет. Я боюсь, что он не в нашей лиге играет, – прошептала со смешинками в глазах она и прикрыла улыбку ладонью.
– Не поняла.
Мысли Элины кружились в ритме вальса где-то за миллион километров отсюда. В другой реальности. Среди мерцающих звезд и вечной пустоты космоса. Где никто не обидит, не ухмыльнется криво, увидев твое лицо, не подшутит и не унизит. Ее взгляд плавно соскользнул с лица собеседницы, не сумевшей заинтересовать типичными женскими, даже бабскими, глупыми разговорами и сейчас плавал в густой синеве неба. Сегодня небо было ясное, без единой морщинки хмурости или недовольства постоянными дождями.
– Я говорю тебе, Элька, гей он.
– Что, прости? – снова вернулась в реальность отталкивающих белых стен и медицинской униформы Элина.
– Гей он, – кивнула Маша. – Точно. Иначе откуда столько цветов? Он же мужчина. Да и посмотри, какой красивый. Натуралы такими не бывают. И еще ни к одной медсестре не приставал, а девки-то у нас, сама знаешь, горячие работают. Особенно после вузов, молодые и свежие.
Молодые и свежие. Горячие. Если уж женщина говорит о женщине, как о вещи, пластмассовой игрушке со сроком годности, то что же тогда мы хотим от мужчин? Они просто берут то, что им дают. Покорные слуги? Заводные куколки? Брелоки для украшения дорогих машин? Мужчина видит в женщине то, что прежде всего она сама видит в себе.
– Машуль, мне правда некогда. Надо еще зайти к этому псевдогею и выдержать десять минут общения с ним.
– Тебе, кстати, не надо к нему идти. Заболталась, забыла сказать: Катерина взяла его лечение под свой контроль.
– Что?! Как это? Она собирается одна его выхаживать? А медсестер что, уже отстранили от работы?
– Не знаю, – пожала плечами та. – Все вопросы к Стрельцовой. А она не разговаривает долго. Она вообще с больничной челядью не особо любит вести разговоры.
Вокруг Элины моментально взвилось адское пламя негодования. Видит Бог, если, конечно, ему не плевать, как она ненавидит эту Стрельцову. Отобрала у нее все, оставив на месте жалкой медсестры – с ее-то образованием и талантом! Теперь решила даже этого сноба с очаровательными глазками, что так и вводят в заблуждение, у нее отобрать? Не выйдет!
Наплевав на все распоряжения начальства, которое было ей не начальством вовсе, она все-таки зашла к Дмитрию.
– Доброе утро, – поздоровалась, входя в его палату. – Как ваше самочувствие?
Элина посмотрела на кровать, где и ожидала увидеть больного, но его там не оказалось. Он в коротких шортах стоял у зеркала.
– Отменное. Почти каждую ночь твои малиновые губки преследуют меня в эротических снах, обещая вновь и вновь подвергнуть насильственной эвтаназии.
– Это помогает вам справиться с навязчивым состоянием сексуальной неудовлетворенности?
Глаза мужчины припечатали ее к стене. Слишком словоохотливая и в карман за новой остротой не лезет. Ему такие не нравятся. С такими сложнее торговаться. Женщину с умом, да и еще с острым, по дешевке не возьмешь. Такие дорого стоят.
– А тебе кажется, что я сексуально не удовлетворен? Возможно, я не удовлетворен вашей едой. Ей только подопытных крыс кормить.
– Какой пациент, такая и еда, – хмыкнула Элина, не собираясь сдавать позиции перед этим клоуном с замашками Дон Жуана.
– Еще я не удовлетворен медперсоналом, а в частности вами. Вы отвратительны, – произнес он, не отрывая от нее колющего взгляда, что метал дротики твердой рукой в мишень с ее лицом. – А в сексуальном плане у меня все хорошо.
– Молодой человек, – повысила голос девушка, более не находя это шоу распыления тестостерона и неумного эго забавным, – я понимаю, что дядюшка Фрейд отдал бы все за такого пациента, как вы: у вас налицо несметное число маний и синдромов. Но давайте вернемся к сути нашей встречи, а именно: займемся вашим здоровьем.
– Возвращайся. Я не против.
– У вас раздвоение личности, Билли Миллиган? Или сколько вас там?
Дмитрий посмотрел на нее, как на психопатку, делая ставку уже на то, что она совсем недорого стоит. Кому нужна такая зубрила, сыплющая постоянно какими-то именами? Когда ума в женщине становится больше красоты, она превращается в слипшийся сахарный ком на дне чашки ароматного чая. Уже невкусно, и просто не знаешь, как эту заразу оттуда выковырять.
– Я о том, – поняла его литературную несведущность она, – что вы со мной то на «ты», то на «вы». По-моему, у вас тяжелейшая форма склероза.
– Я с вами вообще никак, – буркнул он, застигнутый врасплох ее наблюдательностью, и отвернулся к зеркалу.
Она еще и во время их перепалки умудрилась мозгами работать. Женщина внимательная и проницательная. Нет, все-таки не подходит.
Внимание мужчины переключилось на себя любимого, собственно, именно на этом объекте оно и было сосредоточено большую часть его жизни.
Что они сделали с его головой? Он покрутил ею из стороны в сторону, созерцая почти полную лысину. Оставили какой-то армейский ежик вместо его темной шевелюры. Коснулся головы – больно. Сплошь шишки и кровоподтеки. Попробуй теперь заявись в бутик с такой рожей…
А лицо? Что эти гребаные нелюди сделали с ним?! О какой мужской красоте можно говорить, если его превратили в тряпичную куклу с распотрошенным брюхом. Он вспомнил букет цветов, который неизвестный, но наверняка добрейший аноним, отправил ему. Вместе с запиской и некоторой суммой денег, достаточной для съема жилья и покупки еды на первое время. А что потом?
«Ничего, – оскалился он своему отражению, – в эту игру могут играть двое. Я и весь остальной мир».
Элина разбирала лекарства и делала пометки в документах, позволяя себе бросать на него редкие взгляды. Она видела, какими гримасами он одаривал свое отражение, с какой досадой рассматривал лицо. Возможно, его мужскому взгляду не дано оценить себя верно, но ее, женскому, было в радость поглазеть на произведение искусства, урвав халявный билет в закрытый музей человеческой красоты.
Красота всегда манила ее, подзывала пальчиком с аккуратным маникюром. Мы ищем красоту день и ночь, засматриваемся на других людей, перекраиваем и модифицируем себя всеми возможными способами, или просто надеваем светонепроницаемую паранджу из комплексов и прячемся за ней всю жизнь. А ведь все так просто: красота живет внутри каждого из нас и не всегда у нее идеальные черты лица, высокие скулы, миндалевидные глаза или пухлые губы. Порой внешне она совсем невзрачна, но горит ярким пламенем в глазах.
– Элина, – голос Стрельцовой окатил ее ледяным душем,– почему ты здесь?
В палате появилась главный хирург их отделения Катерина Стрельцова. Дмитрий тут же повернулся на властный, бьющий плетью своей уверенности и неотразимости голос. Хм… жгучая брюнетка, черное каре с ежевичным оттенком, строгие красно-маковые губы и немного более длинные, чем должны быть у работника клиники, стрелки на глазах. Стерва. Хищница, что порвет когтями и зубами любую мелкую падаль, которая встанет на ее пути. Пойдет по головам, выдавливая глаза тем, кто ей не нравится. Вот каких женщин он точно не любит. Сильных, с чувством собственного достоинства и стальной гордостью в глазах. Одним словом, не любит он игрушки, которые нельзя сломать.
– Этот пациент закреплен за мной, – промямлила Элина, тушуясь перед начальницей.
– А Маша сказала мне, что передала мое распоряжение насчет этого пациента. Она солгала? Мне уволить ее?
– Нет, я пришла сюда на свой страх и риск.
Мужчина наблюдал за сценой битвы львицы и домашнего котенка. Похоже, приоритеты придется менять… Котенок явно таит в себе какие-то тайны. Элина, значит. Он посмаковал ее имя во рту, подержал на языке, как кусочек дорогого сыра. Элина. Звучит красиво. В унисон с насильственной эвтаназией.
– Прошу вас покинуть данную палату. Это мой приказ. И впредь я не потерплю нарушения моих распоряжений, – отчеканила Катерина, напиваясь вынужденным присмыканием Элины допьяна.
Покорно кивнув, она так и сделала – направилась к выходу. Начальница проследовала за ней. Дмитрий смотрел на них с выпрыгивающим из глаз любопытством. Вот так проснулся в больничке. Элина… Киндер-сюрприз. Снаружи темный шоколад, едкий, остроумный, вселяющий ощущение сильной женщины. Внутри же ранимая девочка, готовая целовать руки начальству. Что-то здесь не так, но такая ему и нужна. Для борьбы с миром, с уродами, которые выкинули его за борт собственной роскошной яхты и бросили жалкие копейки, как взятку за молчание. На войне не обойтись без жертв, так пусть эта беззащитная девочка получит его защиту. И станет жертвой, которой он прикроется от пуль.
– Даже не смей думать об этом, – гаркнула на Элину Катерина, чуть ли не прижимая ее к стене.
– О чем? И что, мы в Океании находимся? У нас карают за мыслепреступления?
– Слушай меня внимательно, Стриженова. Ты находишься в этой клинике только потому, что я так хочу. Только потому, что мне тебя жалко. Поэтому не играй с огнем моих переменчивых чувств, а то сгоришь.
– Катя, я понимаю, что ты вечно злая и раздраженная. Но по каким причинам ты отстраняешь меня от работы?
– Он мой, – только и ответила та.
– Кто? Этот индюк напыщенный? Этот Дима с почти полной потерей памяти и совести?! Ты серьезно клюнула на такую мелкую добычу?
– А что это ты так распаляешься в его адрес? Зацепил отсутствием совести?
Элина лишь усмехнулась. Вот абсурд. Делить шкуру неубитого медведя. Да еще и не самую качественную шкуру.
– Нет уж, уволь меня из этого любовного спектакля. Такие, как он, не мой типаж.
Стрельцова окинула ее презрительным взглядом и, наклонившись, прошептала:
– Уверена, что уродины тоже не его типаж.
На этих словах она быстро отстранилась от соперницы, каковой Элина себя не считала, и скрылась в палате. А Эля дошла шатающейся походкой до автомата с кофе и заказала себе один эспрессо.
«К тому же я замужем», – добавила про себя то, что не успела сказать Кате, и устало опустилась на скамейку.
Руки, сжимавшие горячий стаканчик, дрожали. Все в ее жизни такое – ненастоящее. Бумажные стаканчики с кофе вместо нормальных чашек, ведь никогда времени нет выпить кофе в спокойной обстановке. Клятва Гиппократа зовет, хоть ее уже и изваляли в грязи этой больницы, как только могли. Картонная аппликация вместо жизни, а на ней – муж, которого видеть не хочется даже в сильно нетрезвом виде; пациенты типа Дмитрия, которые считают своим долгом изгаляться над несчастной медсестрой только потому, что она не соответствует их меркам красоты; собственное лицо из гофрированной бумаги, наклеенное кривым куском на полотно.
Слезинка не удержалась и прочертила ровную линию на щеке. Элина коснулась скулы и стерла влажные разводы. Поднесла палец к свету и увидела то, что и ожидала: жирный слой плотного аптечного тонального крема. Только три слоя алебастрового тона могут позволить ей выйти на улицу.
– Ненавижу, – всхлипнула она и поднесла стаканчик кофе совсем близко к лицу, чтобы скрыть слезы.
Эта неблагодарная работа отняла у нее все. А ей не хватило силы духа встать после падения и пойти дальше: ноги слишком глубоко увязли в этой трясине нелюбви к себе и отчаяния. Всегда делать шаг вперед – это обязанность живых и тех, кто хочет жить. Ведь жизнь и время никогда не поворачивают вспять, а значит, и мы не должны.
Элина выбросила стаканчик, ощущая в руках остаточное тепло кофе, единственное гревшее ее, и совершенно не отождествляя себя с живыми, вернулась к работе. Ночная смена. Отлично, домой не нужно идти.
Глава третья
Он многое давал мне, а я – ему. Он мне деньги, я ему – эрекцию.
Джон Апдайк «Иствикские вдовы»
Берлинская лазурь распевала нетленные песни, кружась нотами вечера, наступающего на пятки солнечного дня. Римма прижалась к Туманову, который неотрывно следил за матчем на плазменном экране. Мужское и женское. Его взгляд ни на секунду не отрывается от таких далеких, словно искусственных, людей в форме, пинающих мяч. Ее – не может перестать следить за маленькими, пухлыми тучками на небе, что несут на своих спинах скорую ночь. И объединяет их только кожаный, цвета топленого молока диван.
– Как прошел твой день, милый? – прошептала девушка и поцеловала его за ушком. – Все удалось, что задумывал?
– Разве бывает иначе, Риммуль? – на автомате откликнулся Дмитрий, больше увлеченный происходящим на поле, нежели поцелуями в шею, которые сыпались на него отчаянным градом. – У нас с Алексом всегда все получается.
– А без Алекса тебе что-то удается? Без него ты хоть что-то можешь?
Эта ее реплика, словно кинутый в лицо булыжник, не могла остаться без внимания. Отложив пульт, Туманов развернулся к Римме. На ее лице призраком скользнула тень страха, но она вся подобралась, чтобы он видел, что она не его куколка с заводным ключиком сзади.
– Поясни свои слова, дорогая. Но поясни так, чтобы я зря не размазывал твое самолюбие по полу следующие пять минут, – голос мужчины звучал настолько твердо, что, казалось, пол под его ногами вибрировал.
Римма сглотнула. Видимо, когда мужчине нужен от тебя только секс, твое самолюбие для него не больше, чем жвачка, которую можно размазать по полу.
– Я просто хотела сказать… Ты все время с ним. Я ревную.
– Мы с Алексом выросли вместе. Он – моя тень. Причем, не вторая, а первая. Мы мыслим одинаково, хотим одного и того же.
– Может, и так, но постоянной пассии у него до сих пор нет. А у тебя есть.
– Почему нет? А Алиса?
– Все знают, что она рогами цепляется за потолок в их доме. Какая же это тогда девушка? Смахивает на резиновый коврик у порога.
Его взгляд всегда смотрел больше, чем сквозь нее, больше, чем прожигая и больше, чем выворачивая наизнанку. Этот мужчина умел сказать самые важные слова, не открывая рта. И сейчас глаза Туманова проникали в каждую ее клеточку перламутровыми клубами ночи, вились в ней дымящимся пламенем. Он точно раздевал ее до костей для последующей разделки на мясной доске.
– Возможно, у них есть договоренность на этот счет, – в конце концов, пожал плечами он.
– Договоренность? Вы что, все в этой жизни меряете контрактами? Поставил подпись – и можно изменять? Может, и отдельный пункт про сифилис есть?
Дмитрий, не выносивший долгих бесед с Риммой и уже решивший вернуться к футболу, резко крутанул голову в ее сторону. Что за чушь она несет? И с чего вдруг им говорить о похотливом кобеле Алексе? Неужто копает подземные траншеи, чтобы подобраться с этой темой к нему?
– При чем тут сифилис?
– Ну он же обязательно притащит своей «любимой», – кривлялась девушка, – какую-нибудь заразу.
– Римма, что ты хочешь от меня? Думаешь, я все повторяю за Алексом? Даже с теми же шлюшками мотаюсь?
– Ах, ты с другими!
Вокруг Туманова уже плевались искрами завитки злости. Его аура, если и была когда-то светлой, точно почернела. Он-то думал, что с женщинами просто. Дом, машина, даже не одна, курорты, дорогие шмотки – и ее рот заклеен скотчем. Однако эти капризные игрушки собирают на каком-то некачественном заводе: они все равно требуют любви и внимания.
– Давай закончим сейчас, пока ты меня не вывела из себя.
– Запугиваешь?
– Зачем мне запугивать свою любимую? Я же люблю тебя, поэтому просто предупреждаю, чтобы ты не наступала на мину с оторванной чекой. Мне не хочется потом собирать тебя по кусочкам, если можно предотвратить беду.
Ультрамариновое небо отныне не казалось ей нежно-синим, налет романтических сказок был стерт щеткой с грубыми волокнами. От этого его «Я люблю тебя» хотелось вскрыть себе вены. От его «Моя любимая» нестерпимо зудело в кулаках. Умел Туманов окрашивать даже сладко-розовые слова алым цветом.
– Дим, – решила зайти с другой стороны девушка, – я хочу быть твоей любимой, а не «любимой». Понимаешь?
– Понимаю. Вы все этого хотите. Только что для тебя любовь, Римма? По-моему, вопрос любви – это то же самое, что и вопрос Бога. Что это, мать твою? Во что ты мне предлагаешь верить и чего желать? Ты обеспечена деньгами под завязку, они лезут у тебя изо всех карманов, все карты платиновые и золотые. Что еще нужно?
– Это не любовь, Дима. Это деньги.
– Не вижу разницы.
– Ты счастлив?
– Абсолютно. Иметь регулярный секс – что еще нормальному мужику нужно?
А мужику с деньгами и подавно. Купить можно все. И завтраки, обеды, ужины в самом дорогом ресторане страны. И домработницу, садовника, няню. Но возвращаться хотелось всегда в одну постель, пусть он и позволял себе иногда захаживать в чужие. Но ведь разнообразие никто не отменял? Он купил Римму, как живую резиновую куклу, чтобы она ждала его в этой самой постели каждый день. Взамен отдал в ее распоряжение все свои купюры и карты. Туманов не мог никак понять, чего она хотела от него добиться.
– А ребенок? – робко спросила Римма.
– Риммуль, ну мы же молодые. Тебе самой-то хочется возиться с памперсами и стирать свои дорогущие блузки от отрыжки? А делать все это будешь ты.
– То есть ты не в счет?
– С меня финансовое обеспечение, а вонючие подгузники – твоя забота.
Девушка задохнулась. Иногда она мечтала встречаться с мужчиной другого склада ума. С человеком, который будет заботиться о ее чувствах, а не плевать (нет, харкать!) на них с высоты птичьего полета. Ждать, что Туманов начнет думать, прежде чем говорить – глупо. Он запросто мог сказать ей, что она потолстела и неплохо было бы снова стать красивой, а не расползающимся во все стороны пончиком в масле.
– Я поняла тебя.
– Ну наконец-то!
Плазменный экран снова ожил громкими командами рефери и комментариями ведущих. Он переключил каналы: с нее на футбол. С менее значительного на более.
Римма отодвинулась от Туманова на другой край дивана и положила голову на подлокотник, вздыхая. Она прекрасно знала о том, что ее рога были ничуть не меньше Алискиных. Просто делала вид, что ей удобно проходить в помещения с низкими потолками. Она сама выбрала такого мужчину, подписала с ним устный контракт в тот день, когда без уговоров легла в его койку. И повторила эту глупость не раз позже.
***
Не только Евгений не мог никого любить, потому что не было на свете женщин, достойных его, но и ни одна женщина поэтому не могла сметь любить его.
Лев Толстой «Дьявол»
Весна выкрикивала свои задушевные лозунги, призывающие к любви и миру, голосами десятков пышногрудых птичек, слетавших с ветки на ветку. Весна играла на губной гармошке, сопровождая каждый шаг прохожих. Кажется, даже небо, сине-алое, со вшитыми силковыми нитями узорами, открывало свой не в меру широкий, неуклюжий, рваный рот, дружелюбно напевая мелодию доброты.
Голоса птиц и редкие движения головок цветов, шелест травы и тайные переговоры ветра с самим собой стихли, когда дверь квартиры номер пять захлопнулась.
– Ну, вот такое жилье, – показала Дмитрию довольно скромную квартиру Элина. – Это лучшее, что я нашла за твои деньги. Очень даже тут приятно, чистенько, уютно.
Она об уюте знала самую малость. Наверное, уют ее жизни остался там же, где и любимый постер с рок-звездой, книжка Филипа Пулмана, воскресные шарлотки мамы – далеко-далеко, в стране, куда ей уже не вернуться – дома. За многие километры от Москвы, за долгие годы от нее, когда ее жизнь только начиналась и она не знала, что череда судьбоносных событий приведет ее туда, где она находится сейчас. Элина качнула головой, словно заклеивая невидимой марионетке в своей голове рот скотчем. Наверное, только мы сами и являемся собственными компасами: мы там, где заслужили быть; там, куда привели себя мы сами; там, на что у нас хватило сил и терпения.
– Да, – недовольно протянул Дмитрий, про себя оплевывая стены этой хибарки, – прикольно.
– Ты, должно быть, в такой же жил до случившегося.
– Конечно, куда мне до хором. Я же работяга обычный.
– Что-то вспомнил? – встрепенулась девушка. – Твои воспоминания нам очень помогут.
Мужчина рассеяно кивнул, не обращая на нее внимания. Эта медсестра была для него олицетворением назойливой мухи на стене, которую рука так и тянется прихлопнуть газетой, но пока она была ему нужна. Ладонь Дмитрия против воли дотронулась до щеки, и в сознании пронеслись, сталкивая кометы и обрушивая плотины, наводняя мегаполисы водой и поджигая всемирные заповедные леса, вспышки воспоминаний. Она дает ему пощечину, она же разговаривает с ним в совершенно неуважительном тоне. Она ответит за это сполна.
Кривая ухмылка, играющая резкими фальшивыми нотами, исказила его губы. Он не мог смотреть на нее спокойно, не точа ножи и не полируя пилы. Она возбуждала в его мужском эго катастрофические цунами, что требовали мести, рвались наружу из сдерживающих заграждений, лишь бы только затопить этот маленький, незначительный, никому не нужный городок – Элину.
– А, – опомнился Дима, – нет, ничего особенного. Просто думаю, что я был обычным парнем. Ну и остался таким, – пожал плечами на манер «Да я же дурачок, по мне видно».
– Не переживай, все будет хорошо. Память в любом случае вернется, мы будем помогать ей. Обживайся тогда, а я пойду?
– Стой! Не уходи. Можем чай выпить и поболтать. Попробуем познакомиться заново.
Щеки Элины полыхали пожарами, разгораясь сильнее от каждого взгляда на мужчину. Знакомство с ним, все эти новые эмоции, которые буквально встряхнули ее ничтожную жизнь, как бутылек с каким-нибудь раствором. Бывает так, что жизнь застывает в одной точке, и твой день сурка длится вечность. Он начинается в понедельник утром и заканчивается в воскресенье после одиннадцати. Тогда-то мы наиболее уязвимы – любой проходимец, искусный шарлатан, умеющий спекулировать на тончайших чувствах души, может смять твою жизнь, как клочок бумаги и отправить в коллекцию мусорщика.
– Ладо, я… могу сделать нам чай, – робко предложила Элина, пряча руки за спиной и стараясь не переминаться с ноги на ногу, как глупая школьница на первом свидании.
– Давай, а я пока посещу ванную, – подмигнул ей Дима и скрылся.
Наконец-то можно выдохнуть. Голова немного кружилась, и в ней, как в пылесборнике пылесоса, водили хоровод пыль и различный мусор. Прошлое смешалось с настоящим, откуда-то из-за угла подглядывало будущее… Он не мог провести границы в этом хаосе, вспомнить кто он точно и откуда.
Мужчина встретился со своим отражением в зеркале и презрительно прищурился. Превратили его в урода, под стать этой медсестричке. Если бы такой, как он, и мог ей достаться, то только в подобном виде – побитый, исхудалый, по-армейски бритый. Одним словом, максимум этой Элины, по его экспертному мнению, он сам же, но в версии «бывший в употреблении». На оригинал у нее не хватает средств на банковской карте красоты и соблазнительности. Он был абсолютно уверен, что его руки знавали неписанных красавиц, пальцы перебирали пышные блестящие локоны, губы целовали первых красоток страны. Дмитрий схватился за голову: он просто чувствовал это, знал, что женщины были для него красной ковровой дорожкой в прошлом, по которому он величественно ступал своими дорогими ботинками.
Без лишней скромности, которая, как и совесть, не входила в обязательный набор джентльмена, и без зазрения совести, он признавался сам себе, как был хорош. Но этот вопрос мог подождать до лучших времен. Сейчас на повестке дня (почему же ему так упорно кажется, что когда-то его день стоил гораздо дороже, чем просиживание задницы в дешевой каморке?) стоял вопрос о будущем. В режиме ожидания все еще находился весь мир, который посмел бросить ему в лицо перчатку. Губа разбита, пара костей сломана, но скоро он сможет нанести ответный удар.
– С тобой все хорошо? – в его скученные и нестройные мысли затесался голосок той самой мушки, которая своими руками строит его пирамидку мести во взрослой песочнице.
Взрослый мир он такой: мозговитые пачкают кровью не свои руки.
– Пытаюсь прийти в себя и осознать тот факт, что больше я не в стенах больницы, – ответил Дмитрий и вышел.
– В больнице несладко и скучно, – скривилась Элина, которая ненавидела больницу всей своей душой. – Небо затянуло. Неужели ливень будет?
Природа будто имела собственное радио, настроенное на каждого отдельного человека. И вот сейчас, точно подслушав ее слова, синий лоб скрючился в темных морщинках – предвестниках дождя. Скоро небосвод затянет этой пеленой полностью – и можно будет умыться под весенней небесной росой. Девушка грустно вздохнула.
– Грустишь? – красивое, жизнерадостное лицо молодого человека было тут как тут перед ней.
– Нет, – смущенно улыбнулась она и поспешила прикрыть часть лица чашкой с чаем, – просто дождь создан для депрессии.
– По-моему, он, наоборот, смывает печаль. Дождь двуликий: смывает пыль и устраивает грязные хляби на дороге.
Его слова прозвучали в ее голове в усиленном стереорежиме, опасной трелью тревоги пощекотали барабанные перепонки и сгинули в глубине души, похороненные под завалами личных переживаний. Дождь двуликий…
– Элина, – ее имя прозвучало неожиданно мягко и так расслабляюще, словно бы ей сделали массаж, – ты бы не могла мне еще помочь?
– Я постараюсь, если это в моих силах.
Внимание девушки было полностью сосредоточено на Дмитрии. Она смотрела на него с жаждой путника в пустыне – он был для нее манящим стаканом с прохладной родниковой водой. Она смотрела на него с жадностью шулера – он был для нее потайным тузом, которого так и хотелось запрятать в рукав. Она смотрела на него с желанием женщины – он был для нее мужчиной в том первозданном смысле этого слова, когда сила притяжения работает только на двоих. Элина пожурила себя мысленно, стыдясь слишком откровенно его разглядывать, когда дома ждет муж и не вынесенный пакет упреков, обид и требований.
– Сходишь в полицию? Было бы интересно узнать подробности дела.
– Я? Избили же тебя, зачем я там нужна?
– Со мной поговорили два каких-то бугая, чьи лица не светились интеллектом, и дело закрыли. Я помню, что я Дмитрий. Они сказали, что этого мало, чтобы со мной возиться. По свету же ходят отъявленные убийцы, а тут всего лишь я. А вдруг я и есть сбежавший маньяк?
Элина рефлекторно вздрогнула и с опаской посмотрела на него. Что-то дьявольское было в нем, опасное, щекочущее нервы кончиком японского ножа, гладящее сонную артерию тыльной стороной катаны. Ее чутье находилось в длительной спячке и было погребено под сугробами тревог различного характера (в основном, личного и рабочего), поэтому оно не могло уберечь ее от сделки с дьяволом.
– Ты не похож на маньяка, – улыбнулась она. – Они обычно страшные.
– А я красивый, по-твоему? – безжалостно давил на нее он, как на расплавленное масло, не прилагая усилий.
– Да.
Вытерев потные ладони о штанины брюк под столом и сцепив их вместе, она попыталась взять эмоции под контроль. В свои трясущиеся, как у алкоголички, бледные, худые руки. Не хватало еще упасть перед ним в обморок.
– Хорошо, я завтра зайду в полицию. Отзвонюсь сразу же. Но почему ты думаешь, что они мне что-то скажут?
– Таким прехорошеньким женщинам ни один офицер не откажет.
Лесть сработала на все сто, и Элина совсем потерялась в дебрях иллюзий и великолепно выполненных трюков. Во взгляде Димы сквозило равнодушие, приправленное для остроты вкуса любопытством легкой степени. Он всегда знал, какие кнопки нажимать, за какие рычаги тянуть, чтобы женщины сами отдавали себя в его власть. И для этого не нужны контракты и кабала, закрепленная подписями. То, что женщина может отдать тебе добровольно в рабство, стократ дороже полученного прямым шантажом и выманиванием.