Текст книги "Урод (СИ)"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– И у тебя тут же созрел гениальный план? Точнее, у твоих гениальных гениталий, – фыркнула Элина.

– Да, – его мученический вздох мог стать причиной землетрясения. – Она была так мне противна, хотя я и радовался, что он перешел от детей к зрелым женщинам. Я уже не помню, как мы оказались в койке, но я получал ни с чем несравнимое удовольствие. Когда он позже целовал ее у меня на глазах, обнимал, я ликовал, просто бесился от этой извращенной радости. Я конченый урод, знаю.

Алекс поднял взгляд к потолку. Он видел, как с него свисали трупы, словно туши свиней на бойне. Он превратил свою жизнь в чертову могилу добрых деяний.

– А Алиса зачем? – вспомнила еще имя Элина. – Как ты только успевал? Как на всех хватало сил? Многостаночник ты, Саша.

– Алекс, – буркнул мужчина, снова встречая в штыки ее оскорбления.

– А мне все равно. Вспомни, сколько раз я говорила «Эля», и посчитай, как долго я буду говорить «Саша».

Чертов бумеранг. Скорость у него гораздо выше скорости, с которой мы совершаем гадости.

– Да не переживай, – произнесла девушка. – Меня отсюда в любом случае выпустят, и больше ты никогда не услышишь ни Сашу, ни Алекса из моих уст.

– Эля, ты же не уйдешь так просто?

– Уйду так же просто и легко, как ты обманывал меня.

– Все мои женщины были разложены по полочкам, и у каждой было свое предназначение, – признался он. – Марьяна – орудие мести. Алиска – показная статусность.

– Римма – орудие скотства по отношению к другу?

– Да нет, Эля! – взорвался он. – С ней все вышло случайно…

– Что вышло случайно? Твое рождение? – спросил Туманов, входя в их каморку. – Согласен.

– Явился, козел, – «радушно» встретил его Алекс. – Новый компромат на меня принес? Как я бабушку убил лопатой?

– Твою бабку не убьешь. Ваш род Янгов вообще не возьмешь тупым ломом. С вами хитро надо действовать. Вот твоя свобода.

Перед лицом Алекса появился новый документ. Белизна листов вызывала у него тошноту.

– Я не буду подписывать.

– А так? – Туманов схватил за волосы Элину. – Хрен с этим ребенком Риммкиным, кому он нужен. А это ведь твоя Эля любимая. Если ее не станет, ты будешь плакать?

– Отпустите! Уберите руки! – брыкалась она; страх снова вылупился из своего тонкого панциря и стал шипеть на нее.

– Ты не убьешь ее, Туманов. Я знаю твою трусливую тушку как свои пять пальцев.

– Оставь мысли про свои вонючие пальчики при себе. Больше ты ими не залезешь в чужую жизнь.

– Ладно. – Дмитрий отошел к стене, считая про себя до десяти. На пятерке его самообладание выстрелило себе в горло, и он накинулся на Алекса с кулаками. – Может, без зубов ты будешь сговорчивее?!

Алекс только смеялся. Зубы… Вставит новые. А вот лицезреть бессильную злобу Туманова – бесценно. Теперь его разум заполнили рекламные лозунги.

– Это просто прелюдии, – перешел на спокойный тон Туманов.

– Перед тем, как поимеешь меня? – кровавая улыбка разбрызгалась по уставшему лицу Алекса.

– Да.

Элина даже не дышала. Не вдыхала воздух, боясь быть слишком шумной. И не выдыхала, страшась, как бы колебания молекул не достигли Туманова. Кажется, после всего случившегося койка в психушке ей оплачена до конца жизни.

– Элина, зубы – чушь. Есть кое-что куда дороже этой мелочевки, – умело ударил ее в живот словами Дмитрий. – Твоя свобода. Уверен, на зоне таких красавчиков быстро пускают в расход. Но! – не дал Алексу огрызнуться. – Я ведь очень великодушный человек.

– Не то место и время для самопиара, – все-таки вставил словечко тот.

– Ты получишь еще один бонус: я отпущу твою любимую сразу же после того, как ты поставишь подпись.

Алекс посмотрел на Элину, забившуюся в угол. Он лишится денег при любом раскладе. Отец – слишком влиятельный соперник, чтобы даже думать о победе. Туманов – слишком хитро сделанная гадина, которую не прищучишь так легко. Но он может не лишиться шанса все исправить.

– Давай ручку, – согласился он. – Прежде, чем я поставлю подпись, ты поднимешь ее и отведешь к двери.

– Без проблем.

Дмитрий помог Элине встать, ласково поддерживая ее. От его пластиковой заботы хотелось размозжить голову об стену. Ее ноги забыли, как ходить. В коленях бренчала на бубнах такая дрожь, что они подкашивались.

Руки Алекса так же дрожали. Этой подписью он нанесет последний удар по себе. Выломает последнюю свою целую кость.

– Подавись. – Откинул подписанный документ на пол и прислонился к стене, не отрывая взгляда от Элины. – Отпусти ее!

Она бросила на него последний взгляд – умирающую дымовую шашку, от которой на глаза навернулись слезы.

– Конечно. Проходите, мадам, – галантно пропустил ее Туманов.

– Эля, мы не все обсудили. Мы обязательно договорим! – крикнул ей в спину Алекс.

Ее глаза сказали обо всем, даже не моргая. Не договорят никогда. Их время обнулилось и стало никогда. Навсегда…

Глава двадцать третья

Старая суфийская пословица: «Когда ты в клетке, все равно летай».

Анита Амирезвани «Равная солнцу»

Жизнь навозной кучей разлагалась вокруг Элины, пока она пыталась оторвать голову от подушки. Лицо слово приклеилось, и она боялась, как бы кожа не осталась на наволочке. Тело истыкали иголками, поэтому она не могла пошевелиться – словно вся его поверхность стала большим кровоподтеком. Душа превратилась в сплошную гематому.

– Ненавижу его, – прошептала она, выдыхая с воздухом последние силы, искорками умирающие в пустоте.

Все повторилось вновь. Все всегда повторяется вновь, будто мы живем во вселенной «дежавю». Это уже было. Боль уже терзала когда-то сердце. Силы когда-то покидали даже пальцы на ногах. Остается лишь ожидать очередного круга страданий. Из этого состоит вся жизнь.

– Эля, – голос Жени дрожащим лучом фонаря пробился сквозь толщу тьмы.

– Женя? – не поверила Элина, шаря рукой по постели.

– Это я, Элечка. Я тут. Все хорошо.

Девушка нащупала руку подруги и так крепко ее стиснула, что Женя поморщилась. Но нет такой боли, которую мы не вытерпим ради действительно любимых. Элина разразилась слезами, точно грозовое небо – дождем.

– Элиночка, моя хорошая, – Женя обняла ее, подпрыгивая на ее трясущихся плечах. – Элечка, не плачь.

Сколько длились ее рыдания, Элина не могла сказать. Ее сознание было на данный момент забитым до отказа пылесборником, который необходимо вытряхнуть, очистить до скрипа. Наконец-то, поток слез иссяк, и она перевернулась на спину. Глаза не открывались, спутавшиеся от слез ресницы лапками пауков преграждали вход к зеркалам души.

– Элечка…

– Все хорошо, Женя.

– Что хорошего ты тут видишь?! Что вообще произошло? И…

– Женя, давай это все потом, – прохрипела Элина. – Дай воды, пожалуйста.

Горло растрескалось от жажды. Слезы выжали из нее всю жидкость. Наверное, похудела она знатно за это время. Сколько там прошло-то? Пара-тройка дней? А ощущение, будто жизнь закончилась и началась заново.

– Держи, – подруга протянула стакан холодной воды.

Вода своими холодными руками гладила ее горящее горло, и слезы снова намочили глаза. Вода показалась ей сейчас такой роскошью, таким богатством…

– Может, поешь? – суетилась в беспокойстве Женя. – Я пожарила аппетитных стейков и…

– Какая гадость! Фу! – закричала Элина; тошнотворный комок оккупировал горло, не давая ему отдыха.

Унитаз встретил ее недружелюбным взглядом. Ну вот, вода снова вытекла из нее. Новые рыдания устроили марафон на ее щеках. Горло сжималось в такт желудку, ложные рвотные позывы сводили ее с ума.

– Звоню в «скорую». – Женя бросилась к телефону.

– Не надо. – Элина без сил упала головой на опущенную крышку унитаза. – Это все твой стейк. Я не ем мясо, Жень, пора это принять.

– Хорошо, Эля. Прости.

– И самой пора сделать выбор! Либо ешь всех, и своих любимых котов в том числе, или никого!

Она ворчала, как злобная бабка, живущая на отшибе в домике на куриных ножках. Виски подбежала к хозяйке, громким мяуканьем оповещая всю округу о том, как скучала по ней.

– Моя малышка, – заплакала Элина, прижимая ее к себе. – Променяла тебя на ублюдка.

– Виски уже опьянела тут без тебя, – улыбнулась Женя. – А ты, – подняла Элину за локоть, – марш в душ и там под ледяной водой выпусти пар.

Забрав котенка, Женя втолкнула Элину в ванную и закрыла дверь. Пару минут она просто стояла, прижавшись к стене, и плакала. Губы превратились во что-то мало похожее на губы. Сухое бледное месиво из свисающей кожи, которую она отрывала пальцами в нервном припадке.

Вода (она даже не чувствовала ее температуру) смыла грязь с тела, обнажив царапины и легкие синяки. Все, что у нее осталось от Алекса.

– Нет, нет, нет, – запричитала Элина, не позволяя даже его имени проскакивать в мыслях.

Убегать долго от себя не выйдет, все равно рано или поздно догонишь сам себя. Сам себя вывернешь наизнанку и оторвешь по кусочку от кровоточащей плоти. Каждый сам для себя лучший палач.

– Эля, все хорошо? – настойчивый стук Жени вывел ее из оцепенения. – Выходи уже. Свежевыжатый апельсиновый сок и печеньки ждут тебя. Не заставляй их расстраиваться.

– Ну если сами печеньки меня ждут, – вздохнула Элина, пытаясь поймать позитивную волну в этом штормящем темном море, – то иду!

Пол под ногами все так же не ощущался, словно она наступала в рыхлую землю, которая засасывала. Апельсиновый сок вызвал новый вихрь из песчинок и прочего мусора в ее горле, от которого жажда раскрыла свою пасть еще больше.

– И печенье ешь, – Женя пододвинула тарелку к ней.

– Не хочу. Мне все еще тошнит. Тебе деньги не жалко переводить? А вот сок просто космос…

– Рассказывай, космонавт, что произошло. И со всеми подробностями!

В итоге было выпито четыре больших стакана апельсинового сока и рассказано нескончаемое количество тонн грязных подробностей о Диме, который Саша, и о Мише, который теперь является переносчиком ВИЧ. В Элине пузырьки злости перемешивались в сумасшедшем танго с пузырьками витамина С.

– Ну начнем с меньшей из проблем, – с холодной головой произнесла подруга, не имевшая привычки впадать в оголтелую панику по любому поводу. – Миша и ВИЧ. Черт, я устрою сегодня пьянку по такому случаю! Этот выродок отныне и навсегда девственник! – Ее радости не была предела. – Нет, это точно судьба, Эля!

– Что ж тебе так весело? – кисло поинтересовалась Элина, крутя в руках пустой стакан. И жизнь ее такая: пустая, выпитая до дна, и больше не хочется. – Все то же самое относится и ко мне.

– Элюся, открой свои глазки заплаканные, – Женя пощелкала пальцами перед ее лицом. – Нажимай уже кнопку активации мозга.

– Ты о чем?

Мысли Элины сейчас представляли собой кучу спутанных проводов, что валяется в дальнем ящике комода. Всем плевать на это старье, все равно техника уже не работает, а провода с каждым годом все больше покрываются пылью и приходят в негодность. Ее мозг сейчас был такой кучей столетней давности.

– Ты же работаешь в больнице, Эля! Хирургом! Ну почти, неважно. Ты операционная сестра. Да тебя бы там по стенке размазали, если бы на медкомиссии выявили ВИЧ. Уже бы весь лоб клеймом обклеили и по всей Ивановке разнесли сплетни.

Удар по затылку отрезвил Элину. Новый приток мыслей испинал ее черепную коробку. А в словах Жени есть смысл…

– Женечка, ты вроде и права, но мне так страшно. ВИЧ – это же пожизненный могильный крест…

– Отлично, твой муженек бывший похоронен. Больше я о нем и думать не буду. Смысл его проклинать, если он, паскудник, получил свою порцию того, чем кормил тебя изо дня в день?

– Не хочу о нем говорить. Ты права. Он свое вернул себе. Бледный, даже похудел, несчастный.

– Все правильно, – кивнула Женя, как врач, слушающий рассказ пациента, сделавшего все процедуры верно. – Любая какашка, которую мы кидаем в другого человека, неизменно вернется нам под ноги коровьей лепехой.

Элина устало рассмеялась, чувствуя родство стен этой квартиры. Сюда она всегда приходит, когда жизнь бьет слишком сильно. Сюда она приползает, когда колени стерты до костей. Слезы снова брызнули гейзером из глаз.

– Ну, Эля, – подруга обняла ее, прижимая к груди, а рядом примостилась Виски, согревая своим меховым тельцем. – Насчет второго твоего рассказа… Жесть. Я бы не поверила, если бы ты вчера не рухнула у моего порога вся грязная, изможденная, словно тебя пытали…

– Я и сама не верю, – всхлипнула Элина. – Представляешь, он, оказывается, из тех самых богачей, которых мы обсуждали на море. Выскочка элитная.

– Думаешь, он был неискренен в отношении тебя?

– Женя, ты с Луны упала?! А как иначе? Вся его искренность в мести отцу! Вот тут он самый искренний человек на свете. А я и все остальные его бабы так, чтобы были.

– Все же ты не совсем права, Элька. Ты ему вообще ничем не была выгодна под самый конец, когда он пригласил тебя жить. Ты его не обеспечивала, ни в чем криминальном не помогала… Его держали чувства, я думаю. И ради тебя он пошел на сделку с этой селедкой престарелой.

– Ты что же, его защищаешь? – шок Элины пробился даже сквозь громкие помехи слез.

– Нет, но я не хочу, чтобы ты создала трагедию века на пустом месте. Да, ложь – это плохо. Нас так всегда учат с пеленок. Не ври мне, Вася, где гулял. Я все равно узнаю. Соседка, бабка, училка донесет – и будет тебе ремня до посинения! В итоге мы лжи боимся, как терактов или конца света. Но ложь вполне естественная в нашей жизни. Это иногда защитная функция души.

– Ну круто, – шмыгнула расквасившимся носом Элина. – Сейчас позвоню ему, попрошу прощения.

– Чего ты в крайности впадаешь и не выбираешься из них? Я к тому веду, что он не соврал тебе о том, что находится на работе, а сам у шлюхи кувыркается. Уж на этом ты съела не одну собаку.

Укол обиды свернул жилы Элине, когда Женя снова больно толкнула ее за бывшего мужа. Но она права. Всегда и во всем.

– Сложная судьба у мужика, – пожала плечами Женя. – Родители-идиоты часто коверкают жизнь своим детям, словно имеют на это право. Из оперы «Я тебя породил, гаденыш – я тебе и жизнь испоганю». А кто просил тебя порождать меня?! Вот в чем вопрос.

– Переложение «Франкенштейна» Евгенией Симоновой, – лучики улыбки запрыгали по губам Элины. – Мне жаль его, конечно, – призналась она, ковыряясь пальцами в воздухе, – но это не отменяет того, что он скрыл от меня столько всего.

– Согласна. Но пока не могу представить, как бы он тебе все рассказал. Вечером за чаем вывалил бы про сбитую девушку, отца – ублюдка, всех своих баб? Типа: «Вкусный суп, Эля. А ты знаешь, что папаша меня отмазал от ДТП, в котором девушка стала калекой? Подай хлеб, пожалуйста».

– Он бы назвал меня Линой, – пробухтела Элина. – Как бы там не было, Жень, но человек не предпринял ни одной попытки что-то мне рассказать! Давай не будем его обелять и причислять к лику святого. Каждого жизнь хотя бы разок распинает на кресте, но не каждый потом этим кичится, совершая пакости.

– Вина за ним, это бесспорно. Просто подумай, стоит ли обрубать связь с ним на корню. Может, не горячиться? Когда еще у тебя появится такой богатый поклонник? – пошутила Женя и тут же приняла серьезное выражение лица, от которого они обе рассмеялись.

– Он уже не богат, – злорадно хихикнула Элина. – Да и зачем мне обрубать связи? Он сам не позвонит и не напишет. Спорим, у него уже началась новая жизнь? А Элина – это просто клякса на одной из страниц жизни.

– Кто знает, Эля, кто знает…

Элина была уверена, что знает. Знает лучше судьбы и провидения, которое зачастую слепо к нашим желаниям. Она твердо знала, что Алекса больше не встретит никогда.

***

Совесть, мой милый, это палка, которою всякий готов бить своего ближнего, но отнюдь не самого себя.

Оноре Бальзак «Утраченные иллюзии»

Он все еще с трудом мог передвигаться. Ноги рассыпались, как конфетное драже, при каждом шаге. Казалось, что этот урод, который лучший друг, не упустил ни единого миллиметра на его теле.

Удары лучших друзей самые болезненные, но заживают быстрее всего, ибо желание встать с колен и тем самым отомстить подогревает силу духу. Вот и он тоже встал, пока только на колени, но уже хотя бы стоит.

Туманов еще какое-то время издевался над ним в том гараже, бросал на пол мясо и разливал воду под его ногами. Присоединялась к нему и Марьяна. Его месть отцу, которой он питался, утолял жажду, благодаря которой существовал, вернулась к нему ударом, раздробившим кости в пыль.

– Молодой человек, с вами все хорошо? – к нему подошла какая-то женщина средних лет. – Вам помочь?

Алекс вздрогнул, готовый к удару или еще чему-то из разряда гадкого и не очень приятного, но это была просто женщина. Петербурженка или приезжая из другого города, но с очень добрым сердцем. Он ощущал себя недавно родившимся котенком, которого отняли от мамы-кошки и в мусорном пакете выкинули на улицу. Только за ним грехов больше, чем за котенком… раз в сто миллионов.

– Все хорошо, спасибо, – неуверенно ответил он, а взгляд против воли задержался на пакете с булочками, что ароматом сочащейся малины щекотали его голодный желудок.

Как бомж пялится на пакет с пирожками. Свежими, будто минуту назад еще томились в печке с румяными щечками… Похоже, ниже опускаться ему уже некуда, и так бьется головой о самое дно.

– Держите, – женщина протянула ему два пирожка. – Простите, что грязными руками…

– Спасибо, – прошептал он и схватил пирожки, чуть ли не истекая слюнями.

– Обратитесь в полицию, может, они вам помогут. Всего вам доброго!

Она ушла, а эти малиновые пирожки навсегда оставили след доброты где-то на одной из миллиардов страниц огромной книги жизни Вселенной.

Алекс откусывал по куску, наслаждаясь малиновым вареньем, и почти плакал. Сидит, как нищий, немытый попрошайка на привокзальной скамейке, и жует чужие пирожки. Он никогда не ел таких пирожков. В элитных ресторанах подают только всякую изысканную выпечку за баснословные суммы.

– Ублюдки, – с набитым ртом бормотал он, сгорая от злости.

Все внутренности выжгла эта стерва – злость. Желудок разболелся, когда он доел свою первую еду за несколько дней. Теперь бы попить… Навряд ли кто-то еще окажется настолько сердобольным, чтобы помогать молодому бомжу посреди улицы. В глазах той женщины он прочитал такое мнение о себе.

Потерпит. Вода сейчас не так важна, как свобода. Алекс с трудом поднялся, покачиваясь и опираясь о скамейку. Не попасться бы ментам на глаза. Эти собаки сразу учуют запах добычи. Мужчина добрел до стоянки такси и постучал в окно первой машины.

– Не подвезете, пожалуйста? Я заплачу на месте, у меня с собой денег нет.

– Ты себя видел, оборванец? Пробухал все деньги, а теперь тебя везти куда-то?

Унижение снова разлилось по всему телу, точно яд. Какой-то водила поганый с ним так разговаривает. Да весь его годовой заработок – один день его, Алекса, жизни.

– Подвезите, пожалуйста. Я заплачу вам вдвойне.

– Ну и куда тебе надо?

– Прозорово.

Глаза таксиста стали квадратными. Он явно воспринял это как шутку.

– Парень, меня шутки не интересуют. Может, мне тебя еще в Кремль завести? Или у тебя память отшибло, и ты решил, что являешься выходцем из высшего общества?

Алекс ударил по машине ладонью, уже еле сдерживаясь. Заткнуть бы этого болтуна, да руки связаны.

– Везешь или нет? Тройную цену даю.

– Ну садись, блаженный. Пусть тебя тамошняя охрана отметелит хорошенько.

Идиот, а не водила. Думает, что кто-нибудь просто так поперся бы в элитный поселок?! Да после такого визита костей не соберешь. Зачем он ехал к отцу, Алекс и сам не знал. Сейчас он был не в том положении, чтобы думать, не говоря уже о том, чтобы думать связно. Просто попытается попасть на территорию, потом в дом, в кабинет, поищет материалы по тому ДТП… Благо лазейки он знает, не зря же это дом отца.

– Приехали, – водитель с опаской выглянул в окно; он так и видел направленные на него дула автоматов.

Роскошь этого места заставляла слюну вырабатываться в чрезмерных количествах, и мужчина не успевал ее глотать. Ему бы так жить. Хотя бы день побродить по этим окрестностям, словно они его. Посидеть в беседке, окруженной пышной зеленью… Все, что ему светит – бомбить по дорогам дорогой столицы с утра до ночи, расплачиваться за съемный угол, а на остальные деньги покупать немного дешевой еды и отправлять копейки матери в другой город.

– Свобода нам только снится. Ее отнимают у нас еще до рождения, – неожиданно проговорил он.

– Чего? – переспросил Алекс, составлявший план проникновения в дом.

– Говорю, свобода эта – сказка. Кто сказал, что мы можем быть свободны? – воскликнул таксист. – Думаешь, парень, кто-то бы выбрал родиться в нищете и всю жизнь в ней прожить? А родиться без рук или без ног? В семье алкашей и тиранов? Свобода, – фыркнул он. – Дерьмо с рекламных щитов предвыборных кампаний. Мы рождаемся рабами, просто кто-то получает немного больше привилегий. Мне не видать таких красот, даже если я не буду вылазить из-за баранки днями. А люди, которые здесь живут, думаешь, всего своим умом и своими руками добились?!

– Ну, – был застигнут врасплох Алекс, – наверное. У всех есть образование и…

– Или богатый папаша, так же? А у меня нет богатого папаши. Он не просунет меня в любую денежную дырку. К черту, – вздохнул мужчина. – Ты идешь или как? Счетчик капает.

– Да, да.

Слова таксиста крутились по волнам его мысленного радио, пока он шел к воротам. Сейчас эти мордовороты выкинут его отсюда, как мешок с собачьими экскрементами.

– К отцу, – как можно более небрежно сказал Алекс, готовый к драке, хотя все тело до сих пор ломило.

– Проходи, – кивнул знакомый охранник, и челюсть Алекса вытянулась.

Он показал водителю знак «ОК», означающий скорую оплату проезда, и побежал в дом. Вот же удача! От такого везения кажется, что петля спустится откуда-то с потолка, когда он не будет к этому готов.

Добежав, перепрыгивая три ступеньки, к отцовскому кабинету, Алекс перевел дыхание. Нужно действовать максимально быстро. Он схватил часы, лежавшие на столе, и спустился с ними вниз. Таксист все гудел мотором старого мерседеса у ворот.

– Держи. Оплачу сразу несколько сотен тысяч поездок, – улыбнулся Алекс и передал мужчине швейцарские часы отца.

– Да ты что… Парень… Ты что же это… Ты из этих, богатых сынков? – речь водителя сбилась в путаницу и шок.

– Типа того, – нехотя ответил тот. – Бывай!

Снова вернувшись в кабинет, он стал думать, куда бы папаша спрятал такие важные улики…

– Если только в сейфе, – пробормотал Алекс, чувствуя себя Шерлоком.

Его дедукция могла помочь найти если только пропавшего под каким-нибудь кустом их частного сектора кота.

– Не может быть, я же знаю пароль, – продолжал рассуждать он, набирая цифры. Сейф открылся. – Та-ак, что это у нас тут такое.

Мужчина вытащил папку, диск, деньги. Очень похоже на улики по ДТП.

– Привет, сын. Я ждал тебя.

На пороге кабинета появился отец, и Алекс метнул на него ненавидящий взгляд. Пришла пора узнать кто кого, чьи клыки окажутся острее.

Глава двадцать четвертая

Напрасно притворяться, прошлое не дремлет, хоть в той коробке, хоть в другой.

Дельфина Бертолон «Солнце на моих ногах»

– Положи эти документы. Они касаются новой стройки, тебе они ни к чему.

Мужчина в возрасте с интересом рассматривал копию себя, только младше на тридцать лет. Что-то пошло не так в его жизни, если родной сын жил одной лишь местью ему…

– Нет уж, папочка, – скривился Алекс. – Они касаются той аварии, в которой пострадала девушка.

– Открой, посмотри.

Одним глазом следя за отцом, который теперь стал врагом номер один, он открыл папку. Чертежи, схемы, договоры… Что за черт?

– Идем в столовую. Тебе надо поесть. Разговоры потом.

– Да, конечно! Сейчас я поем, а через пять минут какой-нибудь ублюдок типа Туманова скрутит меня и притащит в вонючий свинарник за грехи перед тобой.

– Не дури. Идем в столовую. Там уже накрыто.

Алекс сглотнул. Как же хотелось есть. Господи, он готов был продать Иисуса даже не за тридцать сребреников, а за ломоть хлеба и горячую похлебку. Правильно говорят, хлеб – всему голова. В его случае голова уже сходила с ума.

– Чем накрыто? Похлебки с ядом? Кувшины с отравленным вином?

– Александр, прекращай этот цирк. Ты довольно уже из себя шута строил. Пришло время серьезных разговоров.

– Да, серьезных, а я и не понял! – разошелся Алекс, и скинул папку со стола. – Смотри на мои синяки и кровоподтеки! А это, – собрал пальцами грязную ткань футболки, – следы от малины. Женщина на улице угостила, но от нехватки сил варенье капало изо рта. Так что я понимаю всю серьезность случившегося дерьма!

– Случившегося по твоей вине! – перешел на крик отец.

– Знаешь что…

– Прекратим этот балаган, – пресек начавшую подниматься на ноги истерию Антон Робертович, – и спустимся в столовую. Еда не заражена тифом, не отравлена мышьяком и не была в зубах у крыс. Не переживай за здоровье своего желудка.

Черт с ним. Есть хотелось сильнее, чем ругаться с отцом. Иногда крайняя нужда залихватски сворачивает шею любой гордости.

– Идем, – буркнул Алекс, и ноги понесли его в столовую.

Он ненавидел этот дом, но знал каждый его миллиметр. Интуитивно. Шестым чувством передвигался по дому, который когда-то окрестил запретной зоной. Тайны, которые хранились здесь, были всегда вне зоны доступа.

– Кстати, за тобой должок, сын. Часы, которые ты украл со стола, стоили не мало тысяч долларов, – оборонил, точно пару монет на ходу, отец.

– Предоставь улики, что это я их украл, тогда поговорим.

– Научился быть бизнесменом, – хмыкнул Антон Робертович. – Будем считать, что я подарил их тебе.

– Даже они не окупают украденное у меня детство, но так и быть, будем в расчете, – сказал Алекс, и тема украденных часов исчерпала себя навсегда.

Столовая начала радовать его еще до того, как он подошел к двери. Ароматы супа, жареного мяса, салатов, напитков и десертов практически разбили ему голову кирпичом. Кажется, слюна может не удержаться во рту…

– Даже если все здесь просроченное, плевать, – набитым под завязку ртом говорил Алекс, накидываясь то на одно, то на другое. – Вся моя жизнь просрочена раньше срока. Спасибо тебе за это. Как тебе компания Туманова? Ты же всегда его ненавидел. От любви до ненависти… Сколько шагов тебе потребовалось?

– Ты слишком категоричен, – отец устроился на другом конце стола. Его сердце учащенно билось от осознания того, что с ролью отца он не справился. Бизнесмен, любовник, любитель экстремального спорта – кто угодно, только не отец. – Я не испытывал к твоему дружку ненависти, просто не любил его. Ну он же слизняк, как и его папаша. Оба неприятные и мутные типы.

Его сын уже не мальчик, а взрослый мужчина. Мужчина, который разрушил свою жизнь, не оставив себе ни одного бункера, чтобы спрятаться. И он взрослый мужчина, который приложил руку к этим разрушениям. Почему же взрослые такие глупцы? Почему они глупее детей? Может, потому что их порывы окрашены только цинизмом и меркантильностью. Видимо, деньги оказались не так важны для его сына, как он сам.

– Да ты и сам такой же слизняк, мутный тип. – Алекс откусил от оленины и заел ее чесночным салатом.

Как бы Эля сейчас его упрекнула. Просто взбесилась бы! При этой мысли оленина встала погрызенной со всех сторон костью в горле, и он закашлялся. Чертова вегетарианская чушь!

– Ты чего? – Антон Робертович подбежал к сыну, но тот отверг его помощь.

– Осенило что-то о том, как отвратительно есть мясо, – ответил Алекс и отодвинул оленину. Перебьется чаем с выпечкой.

– Смешные у тебя шутки, – рассмеялся отец, демонстративно откусывая от сочащейся болью и негодованием оленины. – Ты с пятнадцати лет со мной на охоту и рыбалку ходил! Напомнить тебе, как ты стрелял в медведя из винтовки? А всех этих птичек несчастных ты помнишь? Между прочим, их потом наша кухарка готовила нам же на ужин. Хорошо же тебе промыли мозги. Только кто?

Промыли мозги… Алекс уже не слушал жестокие бредни отца. Не промыли, а вставили на место. Как он мог рассчитывать на любовь Элины, если не был готов пойти ни на один компромисс ради нее. Любовь есть компромисс. Не жертва, когда ты обливаешься слезами, отказываясь от чего-то, и бьешь себя в грудь при всех, а именно компромисс – желание изменить себя, добровольно пойти на этот шаг, не жалея расстаться со старым хламом привычек и привязанностей. Он не смог расстаться со своей глупостью, начав читать книги, которые она советовала. Он не смог не лгать ей, хотя она заслуживала честности. Он не смог отказаться от мяса, а ведь она предлагала присоединиться к ней.

– Черт, – выругался Алекс, мысленно плюя в миску.

Да он ничего не смог для нее сделать! Только мечтать о деньгах, чтобы прикупить себе любовь женщины, которая давала ее ему совершенно безвозмездно. Каким же нужно быть слепцом, чтобы не замечать то, что тычется тебе в нос.

– Что такое?

– Забей. Навряд ли ты поймешь мои душевные терзания.

– Сын, я объясню тебе ситуацию с Тумановым.

– Не нужно. Это как будто слушать подробности извращенцев, – отмахнулся Алекс, которого больше не заботил отец, не заботила еда, только Элина имела значение. – Меня вот что интересует: ты что, серьезно бы засадил меня за решетку?

Во рту кубарем перекатывалась еда, смесь из овощей, а в голове то же самое творилось с мыслями. Эля, Элина, Лина. Его самая дорогая женщина. Как же вернуть ее теперь, когда он сам себя окончательно потерял?

– Не сядешь ты ни за какую решетку. Улики по этому делу давно уничтожены. Я взял Туманова, как вы говорите, на понт. И именно по этой причине оставил тебе доступ к дому и сейфу.

– Лжешь.

– Нет.

Алекс уставился на отца, на минуту позволяя лицу Элины скрыться за шторкой подсознания.

– Прям так и нет у тебя ничего! Димон что, поверил тебе на слово? Он хитрый, слизняк, кто угодно, но не идиот.

– Сын, какой же ты маленький… – вздохнул мужчина. – Ненависть выкалывает глаза в два счета и высасывает мозг еще быстрее. Он ослеп от ненависти к тебе, ему не нужны были никакие доказательства, только мое честное слово. Ты должен его понимать, – намекнул на их собственные отношения.

– Да, я его понимаю и не собираюсь этого скрывать. Я ненавижу тебя. Или ненавидел. – Алекс задумался. – Знаешь, сейчас мне так все равно на твое существование, а раньше да, я сгорал от ненависти к тебе. У меня не было ничего, и я цеплялся за ненависть к человеку, который породил меня и бросил на этом свете. А сейчас у меня есть кого любить, и я не упущу эту возможность.

– Я не бросал тебя.

– Не-ет, отец, ты бросил меня. Ты никогда не расставался с телефоном, а сына мог месяцами не видеть. Очередная шлюшка на яхте была важнее? Не удивляйся, что через тридцать лет ненависть к тебе стала важнее любви. Пожал то, что посеял, хренов фермер. Ладно, я пойду, – сказал он и, вытерев рот салфеткой, кинул ее на стол.

Этот жест символизировал конец всему. Их семье, которая умирала, но никак не могла сдохнуть. Конец всем мучениям. Нет в его жизни отца, нет страданий. Конец всем этим похождениям по бабам. Больше нет нужды заливать свою боль таким анестетиком. Конец грязи, что бесконечно пачкала его белое пальто. Пора выстирать себя раз и навсегда.