Текст книги "Урод (СИ)"

Автор книги: Наталья Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Подожди, – перебила ее подруга. – А это здесь каким боком? Причем тут коты?

– Притом. Если бы каждый, кто хочет принести в дом котенка, просто задал себе эти вопросы и честно на них ответил, может, было бы меньше бездомных смертников на улицах.

Женя задумалась. Элина начала приводить веские аргументы, пошатнув ее уверенность в данном вопросе.

– Хочешь назову тебе еще причины, по которым женщины рожают детей? – продолжала атаковать слабеющего противника Элина.

– Валяй.

– Первая и самая, на мой взгляд, глупая причина – угодить мужику. Мол, вот сейчас рожу ему богатыря или принцессу – дочь, и он думать забудет о любовнице и походах налево. Ага, – ухмыльнулась Элина, – разбежался этот похотливый кобель любить такую недалекую бабу. А ведь это именно баба, Жень, а не женщина. Она обрекает не только себя на нелюбовь мужчины, который уже вытирает об нее ноги, но еще и ребенка в эту кабалу загоняет. В итоге ребенок будет постоянным свидетелем вражды родителей, слез матери и наплевательского отношения отца. Такие истории обычно заканчиваются разводом, сломанной детской психикой и разрушенной судьбой женщины, у которой вместо карьеры, увлечений и полноценной жизни остается лишь разбитое корыто семейных отношений, нищета и ребенок, нужный только ей. Фуф, – девушка выдохнула. – К сожалению, я сама это поняла поздно, только сейчас, а когда-то всерьез рассматривала такой вариант отношений с Мишей…

– А вторая причина?

Женя ощущала себя боксером, впервые вышедшим на бой. И вот она уже выплевывает свои зубы на ринг.

– Тоже глупая. Давление со стороны родителей, чаще всего матери, или родственников. Разговоры о том, почему ты все еще одна, а когда замуж, а тебе уже не поздно рожать, а как же семья, муж, куча детей, каторга, кухня и так далее. Под натиском этих идиотских разговоров сдаются совсем уж слабые душой женщины, для которых мнение какой-нибудь троюродной тетки и вечная замшелая истерия матери, чьи корни тянутся из СССР, важнее собственного «Я». В таком случае, как правило, эту несчастную сбагривают первому попавшемуся мужику (чаще всего военному), бабушки и дедушки счастливы, а сама женщина уже просто не видит другой альтернативы, кроме как радоваться тому, что имеет.

– Когда ты таким психологом заделалась? – удивилась Женя.

– Я часто думала на эти темы, но не было повода порассуждать вслух. Теперь представился… – уныло пробормотала Элина, до сих пор будучи в шоке от того, что ей пришлось все-таки прибегнуть к этим рассуждениям.

– Хорошо. А когда нужно, по-твоему, рожать детей?

– Жень, ответ очевиден – когда ты к этому готова. Готова душевно, то есть понимаешь, что этот ребенок нужен тебе самой, ты готова его любить за то, что он есть, а не за то, что он отдан под залог ваших с мужем отношений или является гарантом уважения родственников. Нужно также быть готовой материально: банально иметь свое жилье и стабильный доход. Вопросы все те же, как и с котенком. Ты готова предоставить своему ребенку все блага цивилизации? Оплачивать кружки, секции и репетиторов? Покупать хороший телефон и ноутбук? Или эти вещи будут, как у нас заведено, заветной мечтой, прибереженной для дня рождения или Нового Года? Тратиться на одежду, чтобы ребенок не ходил в одних изношенных кроссовках и джинсах с вытянутыми коленками пять лет? А оплатить обучение в дорогом ВУЗе ты готова? Кормить ребенка фруктами, овощами и орехами независимо от времени года и цен на них? Готова ли ты предоставить уже оперившемуся птенцу собственное гнездо, или он должен мотаться по съемным квартирам у чужих теток и дядек? Мы приводим своих детей на этот свет, и да, мы обязаны обеспечить их всем! От горшка до своей отдельной квартиры. Мы это должны, Жень, мы, родители. Иначе живи себе сам, и не плоди этот пласт общества, который вечно задыхается в налогах и безработице.

– А папаша на что? Или все это женщина должна? – задала резонный вопрос Женя, слушая Элину с открытым ртом.

– Ты правильно сказала – папаша. Его дело залезть на тебя и получить удовольствие. Заметь, он всегда это может сделать и на стороне. Для мужика ребенок – это полудрагоценный камешек в кармане. Его приятно носить с собой, но если начнет мешать, можно и выкинуть. А можно и еще насобирать с другой женщиной. Все эти внебрачные дети как контрабанда в данном примере.

– Неравноценно как-то, – вздохнула Женя.

– А так и есть, что поделаешь. Женщины вынашивают детей, часто ценой своего здоровья и свое красоты. Женщина дает первое питание ребенку – свою грудь. Мужчина может уйти в любой момент, его уж точно ничто не держит. И что тогда делать матери с ее ребенком? Бежать к маме и униженно просить крова и еды? А затем в магазин на график два через два, чтобы хоть как-то обеспечить ребенка? Ведь обычно женщины бросают или вовсе не начинают учебу, уходя в материнство. Карьера всегда будет тебя кормить, а мужик нет. Я только начала наводить порядок в своей жизни, только начала вставать на ноги, поэтому…

– Поэтому? Договаривай!

Элина встала, чувствуя, как этот разговор оставил ее всю в ожогах. Правда всегда прижигает эти раны самообмана раскаленным железом. Она повернулась к Жене и твердым голосом произнесла:

– Я сделаю аборт. Я ничего не могу дать своему ребенку: не то что квартиру, а даже и горшок. У меня нет приличной работы, родителей под боком, мужа и отца ребенка. Моих денег хватает только на обеспечение котенка. Я не люблю себя, а значит, не смогу подарить любовь, которой во мне нет, ребенку. Родить в моем случае значит совершить тяжкое преступление. Я не хочу в тюрьму, Жень, а жизнь станет именно ею с рождением ребенка.

– Отцу ребенка можно и сообщить.

– А можно и не сообщать. Прости, Жень, я устала и хочу отдохнуть.

Элина ушла в соседнюю комнату с тяжелым сердцем. Она старалась не думать о ребенке, которого скоро из нее вытащат по куску, как о малыше, сынишке или дочке. Что же она наделала. Вновь.

Глава двадцать восьмая

Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.

О. Генри «Супружество как точная наука»

Черные тени собак сновали из стороны в сторону между сотен адских огней, ласкаемые болью сгоравших в них душах грешников. Эти собаки ели на завтрак черные сердца людей, поданные с гарниром из желчи и ярости, щедро приправленные неконтролируемой злостью и раздражительностью. Они любят этот вкус. Вкус человеческих пороков. Самый горький из всех вкусов.

Их лай тревогой проникал в сознание, расшатывая этот тонкий мост между реальностью и вымыслом. Мост, что был не толще ослабленного, ломкого волоса, раскачивался, потрескивая неумолимостью падения. Последние петли, удерживающие его и собак над пропастью Преисподней, треснули.

Алекс вырвался из шершавых рук кошмаров, которыми они передушили не одного человека. Эти сны, каждый раз становившиеся все более мрачными и страшными, прикладывали к его лицу отравленный платок, как только он ложился спать. А потом начался фестиваль… Кровожадное скопление «лучших» качеств его души, что вставали в ряд, точно продажные женщины у трассы, и зазывали вернуться. Или хотя бы остановиться на чуть-чуть, потрогать их черствые телеса, послушать их ядовитые голоса, вспомнить то, что когда-то составляло его самого.

– Интересно, эти собаки – папаша и Туманов? – прорычал мужчина, откидывая подушку.

Подушка стала тем близким человеком, который посреди ночи успокаивал его, собирал его слезы и пот, шептал на ухо, что чудовище не живет под кроватью.

Чудовище живет в нем самом.

– Больше никакого долбаного сна. Закуплюсь к черту энергетиками и кофе и перестану спать, – ругался он, направляясь в ванную.

Сон перестал быть тем явлением, о котором он знал раньше. Сон стал темной лошадкой в безжизненной пустыне его жизни. Лишь комья брошенного там когда-то мусора перекатывал по разбитой, сухой дороге ветер. Холодная вода принесла стухшую свежесть, опалила слишком горячей прохладой.

Он даже не решился смотреть в зеркало. Морщины, о которых он и не подозревал, повылазили сорняком на цветастой клумбе. Жесткая щетина, усиливавшая его сходство с представителями помоек Питера, колола даже изнутри. Зубы, которые он перестал регулярно отбеливать, пожелтели. Тело стало другим: мышцы постепенно уходили, расчищая дорогу для костей и кожи, что больше не была в тонусе. Похоже, он становится обычным человеком.

– Ну хоть не уродом, – ухмыльнулся Алекс, доставая банку из-под кофе.

Что такое нормальная жизнь? Кажется, он никогда не знал ответа на этот вопрос. Был богатым, все имеющим, могущим все себе позволить – казалось, что счастье где-то за бортом его золотой яхты, прячется где-то за территорией особняка, забитого шедеврами живописи и литературы. Плечи мужчины сутуло поникли: он разбазарил на всяких сомнительных аукционах драгоценнейшие вещи!

И самой главной вещью, которую он отдал кому-то за бесценок, была его собственная жизнь.

Сам себе. Сам себе он втюхал эту дешевку с истекающим сроком годности! Свой личный сутенер, продавший себя себе же, как какую-то бракованную шлюху. Слишком долго он скитался по грязным борделям ненависти, шатался по гниющим притонам себялюбия, обтирал подпольные казино, ставки в которых были чрезвычайно высоки. И он проиграл.

Растворимый кофе забулькал смущением, когда ложка вторглась в его брюхо, размешивая в нем сахар. Звонок в дверь дал ему шанс остыть.

– Кто приперся в такую рань, – процедил Алекс, даже не смотря в глазок. – Наталья Владимировна? Но мы же договаривались на половину двенадцатого…

Женщина учтиво кашлянула, и он додумался глянуть на часы. Время молниеносно утекает слизью через решетки сточной канавы нашей жизни, когда остается только сожаление.

– О, черт, – вздохнул мужчина, – почти двенадцать.

– Я даже опоздала.

– Прошу прощения. Проходите на кухню.

Хозяйка квартиры прошла в указанном направлении, а Алекс бросился в комнату искать деньги за квартиру. Дурацкий сентябрь. Настал так быстро! Все стало происходить так быстро: полдень наступает на пятки, а он даже не замечает, барахтаясь в своих ночных кошмарах; осень раздает тумаки лету, а он и не замечает повисшей в воздухе тяжести будущих дождей и гроз.

– Александр, у вас все хорошо? – спросила Наталья, пересчитывая деньги. – Выглядите уставшим или больным.

– Да, я болен. Плохо сплю.

– Кошмары снятся?

– Можно и так сказать. Постоянно собаки преследуют во сне. Наверное, прошлое так дает о себе знать, – зачем-то поделился наболевшим; ну хоть с кем-то, а то можно распрощаться с рассудком только так.

Его тело устало плюхнулось на стул. Утро, только что встал, а уже чертовски устал. Так устал, будто тягал полную телегу весь день. А всего-то помогал Вике со сборами, да бегал по банкам.

– Прошлое тут ни при чем, – уверенно сказала женщина, устраивая купюры в апартаментах своего кошелька. – Ученые (когнитивные нейробиологи) считают, что наши сны уходят далеко в доисторическую эпоху, когда человеку приходилось выживать. Скорее всего, эти собаки – саблезубые тигры, с которыми приходилось сражаться вашему очень далекому предку. Не берите в голову.

– Спасибо, – удивленно качнул головой Алекс. – Успокоили.

Дверь за хозяйкой закрылась. Не будет брать в голову. Куда уж его голове справиться еще и с ночными кошмарами. Хватит дневных. Кофе остыл до такой степени, что больше напоминал растворенную в воде землю. Оказавшись на дне раковины, смешиваясь с застрявшими в стоке частицами овощей и других продуктов, кофе сморщился, но принял свою судьбу.

И ему пора принять. Будущее в долгосрочной перспективе пока что не имело четких очертаний и постоянно расплывалось в его голове, стоило только подумать о нем. Цели не были поставлены, а значит, и шаги, которые нужно предпринять для их достижения, не определены. Зато он знает, что ему делать прямо сейчас.

В последнее время он устраивал обход своих прихожан. Мессия собирал свои греховные камни, которые когда-то бросал с удовольствием в других. Пришло время повесить их на свою душу. Римма. Еще одно имя, что кровью высечено на его сердце. Такой боли он, наверное, никогда не чувствовал, а ведь ему казалось, что уж о боли он знает все: может написать собственную многотомную энциклопедию и классифицировать боль, бережно разложить ее по полочкам, затолкать в ящики комода, развешать на плечиках. Однако, только когда Римма потеряла его ребенка, он понял, какую боль приносят когти страданий, что вырывают из души смердящие куски и бросают их стервятникам прямо на землю.

Мысли об Элине также не оставляли его призраков в покое, постоянно возвращая их к жизни. Как прошла операция? Счастлива ли она теперь? Неужели даже не свяжется с ним и не скажет спасибо? Ему не нужно ее спасибо ради благодарности, просто услышать бы голос, который стал таким родным. Как голос матери, напевающий колыбельную, который он никогда не слышал, но знал, что роднее этого голоса быть ничего не может…

Маршрутки, ставшие его личным эксклюзивным транспортом, всегда приходили на остановку переполненные.

– Судьба, сучка, – усмехнулся Алекс, вновь заталкивая себя в полную машину.

Ни разу он еще не сидел! Обязательно какая-нибудь бабка ткнет его зонтом или жирный мужик наступит на ногу. Еще часто заходят беременные и закатывают истерики о том, что им никто не уступает место. Хочешь познать жизнь? Десять минут езды в автобусе стоя поведает о ней больше, чем десятилетия – на собственной машине.

Больница, в которой лежала Римма, оказалась местом, куда попасть трудно. Ему пришлось долго общаться с врачом, чтобы позволили просто постоять у ее палаты и поглядеть в окошко.

– Черти что. Она же не в концлагере! – рявкнул Алекс, желая перегрызть трубку телефона, пусть у него и был мобильный. – Почему нельзя с ней поговорить?!

– А как еще бы вы назвали психиатрическое отделение? – поинтересовался врач, и сказав еще раз, что все просмотры только через стенку и в его присутствии, отключился.

Психиатрическое отделение. У него из головы не шли его слова. Да быть такого не может, чтобы Туманов запихнул ее в дурку. Подумаешь, измена. Все изменяют, все предают, у каждого за пазухой имеется персональный перочинный ножик для спины своего ближнего. Это же не повод заточать ее в психушке…

Лужи забирались своими ручищами с водяными волдырями в его ботинки, резиновая подошва которых почти расклеилась. Внутри волдыри лопались, промачивая насквозь носки. Ветер гнал капли дождя прямо в лицо, и они без зазрения совести кусали глаза и оставляли свои холодные поцелуи на щеках. Самая «приятная» погода за весь год.

Медсестра вызвала врача, и тот проводил Алекса на нужный этаж и к нужной палате. Может, он себя просто накрутил всеми этими мыслями о психушке? Как бы там ни было, а идти по этажу психиатрического отделения ему было не себе. Словно оказался в собственной голове. Внутри своей же больной черепной коробки, которая ломилась от складируемых там отходов его жизнедеятельности: злости, ненависти, боли, сожаления.

– Здесь находится девушка, которую вы ищете, – мужчина остановился возле палаты и кивнул.

На кровати сидела Римма, сгорбившись над чем-то, что он не мог разглядеть. Ее темные волосы – водопады спускались по плечам тусклыми потоками, в худенькие плечи – покатые склоны гор равномерно поднимались и опускались.

– Что она делает? – спросил Алекс.

– Вышивает.

Он поморщился. Вышивает? Все это напоминало театр абсурда. Римма, которую он когда-то знал живой и яркой, немного стервозной, но в то же время забитой паскудным характером Туманова, сидела на койке в психушке и вышивала!

– Почему я не могу поговорить с ней?

– Вы имеете какое-то отношение к произошедшей с ней трагедией?

Вопрос врача обескуражил Алекса. Легко сказать нет и тем самым обелить себя. Но как он может обелить себя, если весь покрылся черной копотью?

– Да. Но сначала вы расскажите мне, что собственно произошло.

– Ее доставили в больницу в тяжелом состоянии после избиения. Многочисленные травмы оказались несовместимы с жизнью ребенка, и она его потеряла. Вслед за этим нагрянула депрессия, бессонница, анорексия, булемия… Она нашла для себя отдушину в виде вышивания.

Ясно все. Если она увидит его, у нее сорвет тормоза. Алекс покачал головой, пытаясь схватить за уши прыткие мысли, что убегали от него, как зайцы от лисы. Римма потеряла ребенка и загремела в психушку с расстройством души. Мог ли он себе такое вообразить, нарисовать хотя бы эскиз подобного ужаса в голове раньше?

– Вы удовлетворены? У меня нет времени весь день тут стоять, – в его размышления смерчем ворвался голос врача, расшвыривая пойманную добычу по сторонам.

– Я не могу остаться здесь один? Я ничего не сделаю.

– Нет, исключено. Проведена огромная работа по лечению и реабилитации девушки. Мы не можем рисковать всем только ради того, что вы хотите с ней пообщаться. О чем с ней сейчас говорить? Ее эмоциональное состояние подавлено таблетками, а душа измучена беседами с психотерапевтом.

– Я понял вас.

И этого достаточно. Больше Римма о нем не услышит, если только прошлое не включит свою телепередачу в ее голове. Тогда он будет транслироваться по всем каналам.

– Пора перебираться из Питера… – пробормотал Алекс, выходя из больницы.

Телефон завибрировал короткими гудками. Смс.

– Что за…

От банка. На его счет вернулось четыреста тысяч рублей от клиники. Мужчина тут же набрал представителя клиники, убежденный, что их бухгалтер ошибся не в свою пользу.

– Что это значит? Как операция отменена?!

– Приносим извинения за задержку денег. Возникли трудности с банком. Вы должны были получить четыреста тысяч рублей, остальная сумма является неустойкой за отмену операции.

– Почему операцию не провели? – Терпение Алекса уже кипело и свистело, точно чайник на плите. Вот-вот взорвется и ошпарит все вокруг. – Соедините с главврачом! Немедленно! – Гудок, и ему уже отвечает спокойный женский голос. – Почему Стриженова Элина не прооперирована? Что за чертовщина?

– Успокойтесь, молодой человек.

– Что вы ей сказали? Отговорили, чтобы не работать и получить неустойку?

– Александр…

– Я требую четкого ответа, в чем причина отказа от операции!

– Эта информация является конфиденциальной.

– За мои бабки информация конфиденциальная для меня же?! Вы ничего не перепутали, мадам? – вспомнил, что в нем живет немного гопник, Алекс. Злость убивала аристократическую кровь, уступая место дворовому воспитанию.

– Не смейте со мной так разговаривать! Всего хорошего.

– Что… Чтоб тебя, старая клюшка перекроенная! – выплюнул он; от его негодования тучи становились темнее.

Что такого должно было произойти, чтобы Элина отказалась от своей мечты? Что эта врачиха ей сказала или сделала, что она так легко отбросила возможность исполнить заветное желание?

Вот и повод перебраться из Питера в… Москву.

***

... не бывает прохладного местечка на жаровне.

Оноре де Бальзак «Невольный грех»

Москва мало чем отличалась от Питера в начале сентября. Все те же лужи по колено, летящая во все стороны грязь и хлюпающие разношенные ботинки.

– Ну и жизнь, – брякнул Алекс, перескакивая очередной потоп в уменьшенном масштабе в виде лужи на тротуаре. Ноги были все мокрые.

Даже на дорогие ботинки нет денег. Вот бы купить, как раньше, в бутике туфли из крокодиловой кожи… Рыночные башмаки не для осенней погоды. Они вообще не для чего не годятся, только для урны. Четыреста тысяч вернулись на его счет, но рука не поднималась купить ботинки на все эти деньги. Больше не поднималась.

Унылое здание клиники словно оплакивало красоту своего фасада, теперь залитое дождем и находящееся под постоянными ударами порывистого ветра. Алекс направлялся туда быстрым шагом, готовый свернуть шею любому, кто посмел обидеть Элину. А потом… потом, может, хватит духу разыскать и ее саму.

– Девушка, я не собираюсь с вами говорить! Звоните главврачу этой шараги!

Он намеревался устроить скандал, каких это заведение не видывало, если они действительно причинили вред Элине.

– Молодой человек, – пискнула мышка – медсестра, чем вызвала еще большее недовольство с его стороны.

– Звоните, черт бы вас побрал! – Хлопнул ладонью по столу Алекс.

– Проходите в двадцатый кабинет на втором этаже, – голос девушки окончательно потерял звонкость, пасуя перед упорством воинственно настроенного незнакомца.

– Благодарю.

Алексу не нравилось быть таким огрызающимся комком нервов, но он не мог совладать с собой. Тревога за женщину, которая стала ему дороже жизни, не отпускала. И будь он проклят, если отправил ее в ненадежную клинику!

– Александр Антонович, как понимать ваше буйство? – жесткий тон Софии Артуровны не дал ему и рта раскрыть. – Вы понимаете, где находитесь?

– Я уже не совсем понимаю, где нахожусь: в элитной клинике или в государственной бюджетной помойке?

– Еще раз прошу вас успокоиться!

– Ответьте на мой вопрос, тогда я и успокоюсь.

Мужчина небрежно отодвинул стул и сел. Нервы уже наскакивали друг на друга в нетерпении.

– Я не имею права раскрывать…

– Вы серьезно эту чушь несете? Я заплатил полмиллиона вам, а вы не можете сказать, почему она отказалась от операции?! Чем вы ее обидели? – Алекс подался вперед, сверля женщину взглядом. – Что вы ей сделали?

– Да ничего я ей не делала! Пациентка сама попросила не разглашать причину отказа от операции, и я уважаю ее право на приватность.

Непробиваемые доводы не действовали на Алекса. Приватность, просила не разглашать… Что за таинственный цирк?

– Я затаскаю вас по всем судам РФ! Вы понимаете, с кем связались? – пытался испугать врача Алекс, надеясь, что все еще звучит грозно и самоуверенно, как раньше.

София Артуровна задумалась. К чему ей проблемы с богатым психованным клиентом? Пусть выясняет отношения со своей женщиной сам. Ее клинике проблемы не нужны.

– Беременна ваша женщина.

– Да как вы… – на автомате начал ругаться Алекс, ожидая чего угодно, но только не новости о беременности Элины. – Что… От кого?!

– Уж чего не знаю, того не знаю.

– Точно беременна? Вы уверены?

Доктор усмехнулась. А у них с Элиной есть что-то общее.

– Я похожа на студента-двоечника, который не может определить беременность по анализам?

– Простите. Я просто… Я… – Алекс шумно выдохнул, чувствуя гарь догорающих мыслей. – Не ожидал такого.

– Она тоже.

– Что вы сказали?

– Я говорю, что для вашей девушки беременность тоже стала неожиданностью. Причем, неприятной.

– И она попросила скрыть это от меня?

– Да.

Мир, точно вращающаяся платформа аттракциона, ушел из-под ног. Теперь вся его жизнь встала с ног на голову. Если он раньше думал, что все изменилось, то теперь понял, что это не так. Все изменилось только что, в эту самую секунду, как он узнал, что у него будет ребенок.

Глава двадцать девятая

Сатана подчас бывает весьма любезным джентльменом.

Роберт Льюис Стивенсон «Клуб самоубийц»

– Бедные школьники, – сказала Элина, стоя у окна и согреваясь этим дождливым утром чашкой зеленого чая.

– Чего это они бедные?

Женя уже порхала по кухне с кошачьими мисками, моющим средствами и кормом.

– Ты на их портфели посмотри! Где ж у них будет здоровая спина.

– Будем надеяться, что к тому моменту, как твой пойдет в школу, введут в использование электронные учебники. Или уже вообще машины будут летать, – рассмеялась подруга.

– Мой не пойдет в школу.

Голос Элины ошпарился в горячем паре, исходящем от чая, и почти слился с его шипением. Последние дни были проклятыми, дышали тяжестью и смертью, зажимали ей нос прищепкой и душили. Мысли об аборте причиняли боль, но жизнь показала себя таковой, что боль и есть ее основа. Мы рождаемся в боли, умираем в боли и всю жизнь ее терпим.

– Почему? Дома будешь его учить?

– Я не буду его учить.

Женя обернулась на роботизированный, сухой, безэмоциональный голос. Это говорит не Элина, а какая-то механическая кукла. И мысли ее стали бесчувственными. Голос жестокого разума подавил голос любящего сердца.

– Эль…

– Жень, – Элина раздраженно дернула занавеску и отошла от окна к раковине, – тема закрыта. Представь себе табличку, как на магазине, и не лезь ко мне, пожалуйста.

Вода брызнула в чашку, захватывая каждый миллиметр, вслед за ней жгучий моющий гель защипал керамику. Элина терла эту маленькую чашку так, словно видела в ней себя. Или будто это была волшебная лампа Алладина. Потри и загадай желание. Жаль, ее желания привели ее в ад.

– А ты меня знаешь, – не сдавалась Женя. – Если магазин закрылся раньше, чем должен, я могу и в дверь молотить, пока сигналка не включится!

– И что ты собралась делать?! – Чашка приземлилась на полку, перевернулась головой вниз, обсыхая, и позволила воде стечь с себя. – У меня выходной сегодня, и я записана к гинекологу.

– Ты… Ты сделаешь аборт?

– Женя, ты издеваешься? – устало спросила Элина; пусть дадут ей испачкать руки кровью и не лезут в душу. Это ее руки, это ее кровь! Никто не в силах помешать испить грех, особенно если крышка уже отвинчена. – По-моему, мы только и делали, что обсуждали аборт в последнее время.

– Да, но я была уверена, что ты не бессердечная тварь! Остановись, Эля!

– Называй меня так, как тебе угодно, – ее голос дрогнул, но она быстро затолкала боль обратно в черный чулан.

Пусть весь этот мусор вывалится сразу после аборта и похоронит ее в своей ядовитости. Главное, не сейчас. Киллер не плачет перед убийством.

– Ты не сказала отцу ребенка! Ты совсем сдурела? Вместе сделали ребенка, вместе и убивайте. Или сохраняйте! Но ты не имеешь права распоряжаться тем, что тебе не принадлежит полностью.

– Мне все равно, – буркнула Элина и быстрым шагом скрылась в ванной.

В этой квартирке даже негде спрятаться! Женя, как старший брат, всегда и везде ее видит. Читает ее помыслы по чертам лица, считывает все ее эмоции по движению зрачков. А так хочется забиться в свой угол и там поскулить.

– Эль, ну не пори ты горячку. – Женя прислонилась к двери ванной, сжимая руки в кулаки. – Убить всегда можно, а ты дай право на жизнь.

– На какую жизнь, Женя?! Где ребенку жить? В этой ванной?

– Мы накопим! – твердо крикнула подруга. – У меня нет никого, кроме кошки, поэтому я помогу тебе!

– Нет, нет, нет! Меня уже сняли с должности и не разрешают работать, так как от спирта я чихаю, от вида крови меня тошнит, руки с инструментами дрожат. Я стала никчемным сотрудником, – всхлипнула Элина. – Так больно снова все терять.

– Ну может, не судьба тебе в кишках копаться? Плевать на эту медицину! Она тебе столько горя принесла. Ты отдаешь ей душу, деньги, время, всю себя, а что получаешь в ответ? Да ничего ты не получаешь! Ни-че-го.

– Не верю, что слышу это от тебя. Ты предлагаешь мне бросить мечту всей жизни?

– Вчера эта мечта была заветной, а сегодня от нее не осталось и следа. Это жизнь, и она катается по нам, как фигурист на катке. Плевать ей на наши мечты; она вычерчивает такие фигуры, которые нужны ей. Откроем свой бизнес. Я не знаю… Придумаем что-нибудь, черт возьми!

Элина рассмеялась, услышав про бизнес. В ее нищем положении только бизнес открывать.

– Да, Жень, бизнес откроем и каждому по особняку купим, – произнесла она и вышла из ванной, стараясь не смотреть на подругу. – Прости, Жень, но мы не в пятом классе.

– Чего ты передо мной извиняешься? Я-то жить буду, не меня за шкирку из твоего живота вытащат мертвую.

– Прекрати!

Закрыв уши руками, Элина перемещалась по комнате и собирала вещи. Женя разозлись и хлопнула кухонной дверью. Она не сможет жить в одной квартире с человеком, который вот так просто, без суда и следствия, пережимает сонную артерию еще не родившемуся ребенку. Как они будут дальше существовать в одной квартире…

– Жень, что-нибудь купить в магазине? – крикнула в дверь кухни Элина, стоя у выхода.

– Гроб.

Вздох колючим ершиком прошелся по легким Элины, и она переступила порог квартиры. Пути назад уже нет. Путь назад развалился по камешку, пылинками разлетелся по воздуху, пеплом рассыпался у нее на глазах. Неосознанно рука переместилась к животу.

– Прости, – беззвучно пошевелила губами Элина и вышла.

***

Мадам смотрела на него влюбленным взором – взором, говорящим «да», стыдливое и более сладостное, чем «да», сказанное вслух.

Ги де Мопассан «Заведение Телье»

У дверей больницы она помедлила. Жизнь, словно кинопленка в проекторе, замельтешила некачественной картинкой и барахлящим звуком. Могла ли Элина Стриженова, мамина любимица и папина красавица, подумать, что будет делать аборт? Девочка, посещавшая воскресную школу и закончившая школу с отличием? Гордость всех местных кружков и достояние медицинского вуза пойдет в клинику, чтобы переломить позвонки своему ребенку?

– Прости, – прошептала она и толкнула дверь больницы дрожащей рукой.

– Девушка, с вами все хорошо? – к ней подошла миловидной наружности медсестра. – Может, воды?

– Если только с ядом.

Женщина вопросительно посмотрела на нее, гадая, не перепутала ли пациентка психиатрическое крыло больницы с гинекологией.

– Извините, – вымученная улыбка разорвала губы Элины, треснув на них прозрачным блеском. – Я записана к врачу Азатьяновой.

– Вы с поликистозом, да? К сожалению, Людмила Григорьевна сегодня отменила приемы по причине болезни.

– Нет, я не с поликистозом, я… Неважно. Как отменила? А другой врач меня может принять?

– С чем вы идете на прием? Если просто посмотреть анализы и сделать УЗИ, врач найдется.

– Я… на консультацию по поводу аборта.

Стыд от этих слов ураганным ветром врезался в стекла ее домика, раздробил ставни и засыпал пол осколками. Как же стыдно сказать медсестре, что она пришла сюда убить своего ребенка.

– Увы, но тогда вам придется перезаписаться. Приносим вам глубочайшие сожаления.

– Л-ладно.

Элина развернулась к выходу. Чувства пришли в полнейшее смятение.

– Девушка, так вон же стойка регистратуры! – позвала ее медсестра, но Элина не отреагировала.

Сентябрьский ветер измывался над ее волосами, подкидывая их своими лапищами ей в лицо. Девушка всхлипнула и поднесла к лицу тонкий палантин, чтобы скрыть слезы. Почему она разрыдалась, Элина и не знала. То ли от того, что отсутствие врача поколебало ее уверенность, то ли от того, что хотелось разделаться со всем этим быстро и без лишних сантиментов…

Она все равно сделает аборт. Все равно сделает! И потом ее накроет с головой своим толстым, теплым одеялом депрессия, перекроет дыхание и задушит. Элина свернула к аптеке. Похоже, антидепрессант остался единственным выходом. Все ее разумные выходы заварило безвыходностью и залило отчаянием.

Фармацевтом в аптеке оказалась молодая девушка, у которой купить страшный препарат не составило труда. Она даже сама подобрала ей его! Спросила для приличия, есть ли проблемы с сердцем и сахарным диабетом. Ну а если нет, то чего же не продать хорошему человеку АД!