Текст книги "Я твоя тень (СИ)"

Автор книги: Натаэль Дэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

– Готовы? – спросил меня доктор Элспет. – Присаживайтесь, – он показал мне стул.

– Зачем это? – спросил ты. – Может, стоит сразу к операции приступить?

– Молодой человек, позвольте я сам буду решать в собственной клинике, с чего начать и чем закончить. Я хочу познакомиться сперва с пациентом и убедиться, что он понимает, на что соглашается.

Я замер в нерешительности между врачом и стулом.

– Если бы он хотел пройти все круги ада, то обратился бы в обычную клинику, а не сюда! – возразил ты довольно резко, но на врача этот довод не подействовал.

– Давайте дадим ему самому ответить, – парировал доктор Элспет и повернулся ко мне.

Я уставился на него, широко распахнув глаза и натянув на лицо наивную улыбку. Врач смотрел на меня так, словно ждал, что я начну говорить, но я понятия не имел, что происходит, и по-обыкновению молчал. Краем глаза я уловил твоё лицо, полное напряжения: стиснутые челюсти, сдвинутые брови, ровная линия рта. Я чувствовал, что опять не оправдываю твои ожидания, и от этого мне стало не по себе.

– Я готов к операции, – сказал я неуверенно. Ведь ещё не понятно было, о какой именно операции речь, а может и не о ней вовсе.

Я взглянул на тебя, переживая, что ляпнул какую-то дичь, но ты ободряюще кивнул мне. Мир снова засиял радужными красками.

Врач выпроводил тебя из комнаты к твоему вящему неудовольствию, и полчаса рассказывал мне о том, как именно происходят пластические операции, что меня ждёт, каким может быть результат; расспрашивал, уверен ли я, что хочу этого, в разных вариациях и подборах слов. Я на все вопросы уверенно кивал.

После допроса доктор Эспет взял кисточку, макнул её в краску и стал рисовать какие-то линии у меня на лице, сопровождая процесс комментариями. Я не особо его слушал, потому что силился понять, во что я должен превратиться или, точнее, в кого. Мне подумалось, что ты решил сменить мне внешность, чтобы украсть и увести далеко-далеко, в Чили или Перу, например, где мы с тобой будем свободными людьми без обязательств и сожалений, будем ходить на вечеринки, создадим новую группу и станем рок-звёздами мировой величины, и никто не сможет нам помешать. Похоже, всё, что ты делал – запер в своей квартире, морил голодом – было для того, чтобы высвободить меня из-под родительского контроля. А тот парень, который вскрыл дверь в твой дом, мог быть частным детективом, посланным моими родителями. Переполненный внутренней благодарностью тебе, я согласился лечь под нож и разрешил сделать врачу из меня нового человека.

Глава 66

Проснувшись на следующее утро после операции, я почувствовал себя абсолютно никчёмным, опустошенным и обманутым человеком. Объективным причин на это не было, я не сожалел и не боялся последствий, но названные чувства не торопились покидать меня. Я ощупал залепленное бинтами лицо, и мне до ужаса захотелось найти зеркало, но ещё сильнее – увидеть тебя, чтобы ты сказал, что всё хорошо, что я всё сделал правильно и теперь нас ждёт большое будущее. Но тебя не было ни утром, ни в обед, ни вечером.

Чуть позже я выяснил, что моё лицо опухло и теперь напоминает вздувшийся бледный помидор, а ещё я совершенно не мог говорить и даже открывать рот. Питаться пришлось детским пюре, а воду пить через соломинку. Врач сказал, что отёк спадёт через неделю или чуть больше, зато вот нормально пользоваться челюстями я смогу только через месяц. Он говорил спокойно и доброжелательно, но единственное, чего мне хотелось – это чтобы ты поддержал меня. А ты объявился только через два дня, когда доктор Элспет снял с меня часть бинтов и готов был отправить на долечивание домой.

Ты несколько минут что-то обсуждал с ним, а потом ты подошёл ко мне.

– У тебя же есть деньги? – спросил ты вместо приветствия.

Я растерялся.

– С собой нет…, – прошептал я и тут же почувствовал тупую боль в челюсти.

– Да не сейчас, вообще. Мне не немного не хватает на твою операцию.

Мне сразу же стало стыдно, что я не подумал об этом заранее. И почему ты вообще должен платить за меня?

– Я… у меня в кармане была кредитка. Только я не знаю, где мои брюки. Они же были у тебя в той квартире?

– А других денег у тебя нет?

– Других? – переспросил я, соображая, чем тебя не устраивает кредитка. Да, конечно! По ней же можно выследить меня! – Может быть, что-то в общежитии осталось. Но я не знаю, как туда попасть.

– Где именно? Я ничего не нашёл.

– А ты там был? – удивился я.

Ты уставился на меня, как на идиота. Наверное, и, правда, вопрос был глупым.

– Ценные вещи, которые можно продать?

– Скрипка – она стоит долларов пятьсот, ещё есть ноутбук…

Ты разочарованно покачал головой, махнул рукой и развернулся, чтобы уйти.

– Ференц! – окликнул я тебя, превозмогая боль. – Подожди! У меня есть машина.

Ты остановился и застыл в пол оборота.

– Что ж ты раньше молчал? Тихушник!

В этот день ты забрал меня домой, и мы стали думать, как продать мою машину. Проблема была в том, что до двадцати одного года я не мог совершать крупные финансовые операции, а ждать два года никто бы не стал. Ты позвонил Джону и договорился, что если мы подгоним ему машину, и, если она не будет числиться в розыске, то он даст за неё столько денег, что хватит и операцию оплатить, и ещё останется.

Весь следующий день я пытался вспомнить, где оставлял машину в последний раз. Я так редко ей пользовался, что начал сомневаться, что она вообще у меня была. Ты же бродил по лофту подруги-скульптора и поминутно расспрашивал меня, что это за машина, какая марка, год выпуска, цвет… Говорить вслух я не мог, лишь шептать, да и это давалось тяжело. Лишь когда ты, получив, все нужные сведения, устроился за кухонным столом с ноутбуком, чтобы, вероятнее всего, выяснить цены на подобные модели, я, наконец, смог сосредоточиться и вспомнить, что приехал на встречу с тобой в кафе, полтора месяца назад, и припарковался неподалёку. Больше у меня возможности ей пользоваться не было, потому что тогда закрыл меня в комнате. Так что, по идее, она всё ещё должна была быть там. Если меня и искали, то об этом месте могли узнать только от Нильса, ведь это он прислал мне эсэмэс с адресом кафе.

Я спустился к тебе и подсел за стол. На экране ноутбука мелькали автомобили, сменяющиеся со скоростью шустрого движения твоих пальцев. Блики отражались в твоих глазах, делая их похожими на неновые вывески рекламы. Я дотронулся до твоего локтя.

– Чё? – спросил ты, не отрываясь от своего супер важного дела.

– Вспомнил, – прошептал я. На большее сил и желания уже не хватило.

Ты повернулся.

– Что вспомнил?

– Место. Где. Машина.

– О, здорово! Надо ехать.

Ты уже собирался вспорхнуть и улететь прямо вот так сразу, но я напомнил про ключи. Та большущая сумка, с которой ты переехал сюда, всё ещё стояла у входа, практически не разобранная. Мы принялись за поиски. Ты раскидывал вещи с усердием человека, который точно потом собирать всё назад не будет, я же больше наблюдал за тобой, чем искал, а ещё радовался, что ты разрешил порыться в твоих вещах. Наверное, это что-то да значило. В основном сумка была забита одеждой, кедами и спутанными проводами, наушниками и цепями, но на самом дне я нашёл стопку листов альбомного формата с напечатанными стихами. Пока ты ползал по полу и протряхивал раскиданные шмотки, я без зазрения совести читал. Слова были мне незнакомы, но по стилю напоминали те, что ты приносил для песен группы. Наверное, это были либо не подошедшие по каким-то причинам наработки, либо новое творчество. Стихотворение на третьей странице захватило моё внимание, и я забыл о том, что ты где-то рядом. Речь шла о добровольном самосожжении литературного героя. Звучало жутко, но красиво.

– Эй, что ты там делаешь? – спросил ты.

Я быстро закидал бумаги тем, что ещё оставалось на дне сумки, и повернулся к тебе.

– Я… Ищу.

– Посмотри в наружных карманах.

Ты сидел на полу, скрестив ноги, в паре метрах от меня и пытался распутать связку цепочек. Я с сожалением оторвался от основного отдела и расстегнул замок на боковом кармане.

– У меня когда-то был талисман, – не с того, ни с сего, начал ты, – близкий человек подарил. Я носил его всегда с собой, на счастье. Потом он исчез, зато появился ты. Не знаю, знак это или случайность. Что думаешь?

Я вспомнил про китайскую монетку, которую нашёл осенью в парке, и мне стало неловко от того, что я так и не вернул её тебе, а теперь она там, куда я не могу попасть – осталась в общежитии.

Я пожал плечами.

– Закономерность, – произнёс я наполовину шёпотом, наполовину вслух. – А как он выглядел?

– Как канъэй цухо. Почти.

Я молча посмотрел тебе в глаза. Я хотел сделать удивлённое или вопросительное выражение, но буквально все до одной мышцы лица воспротивились этому.

– Что молчишь? – спросил ты.

Я помахал здоровой рукой у себя перед лицом, чтобы ты понял, что мне трудно говорить и уж тем более выражать эмоции мимикой, но ты лишь скривился и фыркнул. Я вынул из бокового кармана сумки связку ключей и бросил её тебе. Ты не поймал, потому что и не собирался. Ты рефлекторно повернул голову на звук, а потом на коленях подполз ко мне и повалил на спину, а сам плюхнулся на живот рядом и воткнул острый подбородок мне в грудь.

– Ты похож на египетскую мумию, свеженькую, недавно захороненную. Мне нравится такой ракурс. Ты бы хотел, чтобы я тебя нарисовал?

Мне было ужасно неудобно в таком положении смотреть на тебя, пришлось приподнять голову, и тут же бинты впились мне в шею. Я зажмурился.

– Да, – прошептал я.

– Не сомневаюсь. Но это же ты рисуешь, я помню, ты рисовал меня.

– Я могу нарисовать тебя снова, – я положил голову на пол, потому что так говорить было проще.

– Обязательно, – сказал ты и поднялся на ноги. – Вставай, чего развалился, – ты легонько пихнул меня ногой под рёбра, потом подобрал ключи от машины и направился к дверям. – Ещё увидимся, детка.

Как только дверь за тобой захлопнулась, я вынул из сумки пачку листов и разложил перед собой. Большая часть стихов оказалась текстами песен нашей группы, которые ты когда-то создавал за рекордные сроки, были и незнакомые. Кроме тех, которые я читал, пока рылся в твоей сумке, ещё несколько текстов были новыми. На каждом листе сверху стояла жирным фломастером римская цифра, и все они были разложены по порядку. Я подвинул к себе лист с номером один и принялся за чтение.

Дойдя до середины, я понял, что все стихи взаимосвязаны и представляют собой единое повествование: о человеке, верившем и любившем, но после обнаружившим, что всё, во что он верил, было обманом. Главным героем был простой парень, которого позвали в известную рок-группу, как он считал из-за его невероятного таланта. Его обычная жизнь резко изменилась, он почувствовал себя частью мира особенных и важных людей. С помощью него (опять же это лишь то, во что он верил) группа добилась славы, а потом в одночасье всё изменилось: герой узнал, его использовали, как вдохновляющий образ, а на самом деле, он был нужен группе только временно – исполнить роль, и вся та дружба, в которую он верил, та любовь, которою он дарил, все привязанности оказались лишь иллюзией. В конце литературный герой понял, что не может позволить себе, такому несовершенному, ходить по земле, и решил очистить душу и тело огнём. Так было написано, на самом деле он просто покончил с собой, причём самым жутким из способов – сжёг себя заживо.

Я дочитал до конца, и по телу пробежали мурашки. История была описана так проникновенно, так реалистично, что я на мгновение забыл, что это всего лишь твои фантазии. А ещё там были знаки… Шрам от ожога на правой кисти, твой потерянный талисман, моя скрипка. Наверное, это абсолютно нормально использовать часть своей реальности в творчестве, наверное, так делает большинство поэтов и писателей, но у меня всё равно в глубине души поселилось тревожное чувство, ведь главные герой был так на меня похож. Я перечитал все стихи ещё несколько раз, уже не наслаждаясь их красотой, а ища потайные смыслы и намёки, и, в конце концов, убедил себя, что ты использовал мою личность для вдохновения и создания этой истории – и не более того.

Я сложил листы назад, лёг на спину и задумался о сделанном открытии: теперь я знал, кто я для тебя. Я – твоя муза. Как и герой твоих стихов, я в это верил.

Глава 67

Сквозь огромные окна лофта был виден кусочек улицы: угол дома напротив, вывеску, часть перекрёстка, висячие светофоры. Небо давно потемнело и приобрело оттенок бледно чёрного цвета, если такой вообще бывает. Из-за множества огней, являющихся неизменным атрибутом большого города, об истинном его цвете догадаться было невозможно.

Я сидел посреди первого уровня квартиры и повторял про себя рифмованные строчки: все твои стихи за вечер и часть ночи я выучил наизусть. Теперь я уже не был уверен, что в них речь обо мне. История шла от первого лица и была рассказана настолько проникновенно, как если бы автор проживал это когда-то на самом деле. Может быть, ты писал о себе? Но – нет, я не мог поверить, что ты, оказывается, совсем не такой, каким всегда казался мне. Не можешь же ты, в конце концов, чувствовать то же, что и я, ведь ты совсем другой: независимый, смелый, нестандартный? Эта мысль отозвалась во мне двоякими чувствами. Это сближало нас ещё больше, мы становились единым человеком, одной личностью, но в то же время мне было неуютно ощущать себя больше не уникальным, как будто на мою одинокую не-планету Плутон кто-то влез, не сняв сапоги.

Ты отсутствовал уже восемь часов. В голову стали заползать мысли о том, что с тобой могло что-то случиться: авария, арест, драка, убийство… Вдруг за моей машиной следили, или Джон отказался за неё платить, а ты вспылил, или ты нарушил все возможные правила дорожного движения, и это не обошлось без последствий? Я бы мог отправиться к тому кафе и проверить сам, но сидел, как пригвождённый и всё перебирал и перебирал в голове строчки стихов.

Если ты не вернёшься ко мне, если я тебя больше не увижу, очищающий огонь покажется мне единственной перспективой.

Я не знаю, как теперь жить без тебя, особенно сейчас, когда я больше не похож на себя и даже вряд ли могу воспользоваться своими документами. Меня никогда не ловила полиция, в их базе нет моих отпечатков пальцев, я никогда не лечился у стоматолога, а, значит и по снимкам зубов меня не узнать, и в кровном родстве я не состою ни с родителями, ни с Харпером. Теперь я просто твоя тень, которая, если ты не объявишься, вынуждена будет скитаться по миру, оставаясь бесхозной до скончания лет.

Со стороны входа раздался какой-то звук. Я подскочил, собираясь броситься к тебе навстречу, но остановился на половине пути, вспомнив про парня, который вскрыл дверь в наше предыдущее жилище. Что, если он нашёл и эту квартиру? Я поискал взглядом нечто увесистое, чем можно оказать сопротивление, и заметил сковороду. Дверь открылась, на пороге возникла твоя долгожданная фигура, хрупкая и тёмная, словно ты не человек, а морок. Я встретил тебя со сковородой наперевес.

– Оу! Полегче, чувак. Когда это ты успел меня так невзлюбить? – удивился ты.

Я бросил утварь на пол. Она зазвенела, ударившись об паркет, и откатилась к накрытым скульптурам. По твоему лицу сложно было понять, как всё прошло с моей машиной и Джоном, но я был счастлив осознать, что ты здесь, а значит, я не бесхозная тень.

Ты вошёл в квартиру, успел сделать пару шагов, и я сгрёб тебя в свои объятия.

– Какие страсти, – пробормотал ты, то ли недовольно, то ли шутя. – Хорошо, достаточно, – ты похлопал меня по плечу, но я не хотел тебя отпускать. – Ладно тебе, это уже перебор. Эй, ты слышишь? – ты попытался высвободиться, но я ещё крепче сжал тебя. – Тейт! Ты задушишь меня!

Я нехотя расцепил руки. Ты сразу же шарахнулся в сторону, мгновением пролетел половину квартиры, оказавшись в кухонном уголке. На лице было написано чуть ли не отвращение. Я помедлил, но потом подошёл к разделочному столику, сел на стул и посмотрел на тебя снизу вверх.

– Прости меня, если я сделал тебе неприятно, – прошептал я.

Не знаю от чего, но ты вдруг рассмеялся. Я решил, что это знак, что я прощён и успокоился. Тем временем, ты достал из холодильника стеклянную бутылку с пивом и, сев напротив меня, сделал большой глоток.

– Я тоже хочу, – сказал я.

Ты никак не отреагировал, как будто злился на меня. Не могли же мои объятия вызвать такую реакцию? Или же могли? Может, я повёл себя, как сумасшедший, и ты сейчас размышляешь, как побыстрее избавиться от меня? Вдруг я тебя разочаровал?

Я сделал движение, чтоб подойти к тебе, но быстро остановил себя, поэтому со стороны, наверное, могло показаться, что у меня судороги. Ты был так близко и в то же время так далеко. В голову никак не приходили идеи, что мне сделать, чтобы всё исправить, чтобы всё стало так же, как и до моего нелепого поступка.

Пиво в твоей бутылке скоро кончилось. Ты толкнул её, и она откатилась по скользкой столешнице на самый краешек стола. У меня внутри всё сжалось, как будто ты отверг не пустую бутылку, а меня.

– Ференц, – прошептал я. – Мне очень жаль, правда…

Ты резко выбрался из-за стола, шагнул в сторону, потом изменил направление и в мгновение оказался возле меня. Я по инерции отшатнулся, потому решил, что ты захочешь ударить меня, но ты схватил меня за руки и, притянув к себе, поцеловал в губы. Всё длилось пару секунд. Ты хлопнул меня по спине, положил руки мне на плечи и хорошенько встряхнул. На твоём лице появилась лукавая ухмылка. Казалось, ты смеёшься надо мной. Опять.

– Всё прошло, как нельзя лучше. Деньги наши!

– Деньги? – я не успел сообразить из-за того, как быстро ты переменил своё настроение. Или, может, это я просто тормоз.

– Ага, за тачку. Операцию я оплатил, и ещё осталось. Стоит это отметить, согласен?

Почему-то эта новость меня не обрадовала. Да, я согласился на продажу машины с лёгкостью, не раздумывая, но всё-таки это был подарок родителей. Я так подвёл их. Если что-то испортит и наши с тобой отношения, то у меня не останется ничего.

На первом ярусе лофта нашлась старенькая магнитола, к которой длинными проводами присоединялись колонки размером с тумбу. Ты выкрутил звук на максимум и принялся носиться по квартире и вопить, как ненормальный. Наверное, ты что-то принял, одно только пиво так подействовать не могло, потому что так вести себя при постороннем вряд ли кто-то способен. Но… Не мне судить, как могут вести себя нормальные люди, а как не могут. Где я и где норма? А, может, я и не был для тебя посторонним, и тебе было всё равно, что я о тебе подумаю.

Мне хотелось присоединиться к твоему безумному танцу победы, но только я попытался повторить твои движения, поймал на себе твой осуждающий взгляд. Всё это напоминало тот день, когда я в первый и последний раз пришёл на школьную дискотеку. Не знаю, насколько глупо я смотрелся, но как только я попытался изобразить что-то на подобии танца, все, кто были рядом уставились на меня, как на последнего чокнутого. Через десять минут дискотека для меня тогда закончилась. Неужели и ты считаешь меня ненормальным?

Может, мне это только показалось? Может, мне вообще не столо всё время ловить твой взгляд, чтобы понять, одобряешь ли ты мои действия?

Я отошёл от кухонного уголка поближе к центру помещения, закрыл глаза и представил, что совершенно один. Как тогда, когда ты заставил меня раздеваться в парке, или когда впервые вышел на настоящую сцену в клубе. Моё тело быстро уловило ритм музыки и принялось подражать ему. Мысленно, я представлял себя тобой, вспоминая, как ловко ты двигался на сцене или даже несколько секунд назад.

Внезапно музыка резко стихла. Я открыл глаза, не понимая, что произошло. Вырубили электричество? Сломалась магнитола? Первый вариант сразу же отпал, потому что свет в помещении горел. Я заметил тебя, поднимающегося на второй ярус.

– Ференц? – позвал я, правда, получился только тихий шёпот себе под нос.

Тем временем ты скрылся наверху. Я проверил магнитолу, предварительно повернув ручку звука на минимум. Всё работало. Видимо, настоящей причиной твоего поступка были мои нелепые движения, ты не хотел их видеть и отключил музыку. Мне бы стоило обидеться, но я лишь согласно вздохнул. Ты прав, танцор из меня никудышный. Да и праздник, наверное, был только твой.

– Эй, чего ты там застрял, я же жду тебя, – послышался твой голос сверху.

Мой пульс ускорился раза в полтора. Я сорвался с места и за полсекунды преодолел все ступени. Ты лежал на кровати, подложив под голову всю кучу подушек и раскидав ноги. Я неуверенно подошёл ближе и опустился на самый край.

– Чё ты как благородная девица, – скривился ты. – Иди ближе, я не кусаюсь.

Твой взгляд был полон надменности, и куда только делась та весёлая улыбка, принадлежавшая мне? Ты похлопал по кровати возле себя. Я сдвинулся туда, куда ты хотел, но ты вдруг передумал и оттолкнул меня назад. Я вернулся на свой край в совершенном недоумении, что ты от меня хочешь.

– Чё ты всё время молчишь, как рыба-пузырь? Сказал бы чё. Я скучал, – твоё внезапно смягчилось, и ты улыбнулся. Мой мир снова зацвёл красками. – Я знаю, ты хочешь меня спросить.

Я кивнул, подумав о стихах и собираясь с мыслями. Как лучше сформулировать предложение, чтобы ты не подумал, что без спросу залез в твои вещи? Ты пихнул меня ногой и поднял брови, в ожидании.

– Как твои дела? – спросил я для разминки. Наверное, это было слишком издалека, я понял это по твоему выражению лица и тому факту, что ты так и не ответил. – Ладно, – вздохнул я. – Я хотел спросить про… про группу. У вас есть ещё будут концерты?

Ты махнул рукой и скривил рот. Наверное, ты ждал другой вопрос.

– Пока не знаю, – наконец, сказал ты.

– Я бы хотел посмотреть.

Ты закатил глаза.

– Опять ты из себя недотрогу строишь! И вот на фига? На лбу же всё и так написано.

Я совершенно не понял, что именно написано на моём лице, и может ли это быть побочным эффектом от операции.

– Извини, – пробормотал я. – Я просто… не знаю, как спросить.

Ты некоторое время смотрел на меня, очевидно, ожидая продолжения фразы, а потом равнодушно сказал:

– Я тоже не знаю.

У тебя сделалось такое лицо, как будто ты внезапно прочитал пару томов словаря или чего-то не менее скучного, и сейчас вот-вот провалишься в кому.

Мне надо было произнести: «ты писал стихи обо мне?» – несколько простых слов, что может быть легче? Но язык онемел и отказался поворачиваться, а мысли в голове застыли, парализованные страхом. Вдруг я потеряю тебя? Нет, пусть уж лучше я никогда не узнаю правду. Это решение принесло облегчение, и я улыбнулся, не думая, как это может выглядеть со стороны.

– Можно, я с тобой полежу? – наконец, спросил я. Вот эти слова дались мне очень легко.

Ты ухмыльнулся и изобразил пальцами у своего лица «сердце». Наверное, это значило «да». Я подвинулся и положил голову возле твоей. Места хватило, чтобы положить только одну ногу, но меня это не смущало. Я взял тебя за руку, а потом прижался головой к твоему плечу. Твои волосы щекотали мою кожу, не скрытую бинтами. Вдруг я почувствовал твои губы на моём лбу.

– Ты знаешь, что я тебя люблю? – спросил ты, дыша мне в лицо.

Я улыбнулся, не оборачиваясь.

– Да. Знаю.