Текст книги "Я твоя тень (СИ)"

Автор книги: Натаэль Дэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Глава 39

До концерта в ночном клубе время пролетело незаметно. Мы собирались по пять раз в неделю на репетиции, так что про танцы с Джеммой пришлось забыть. Не то, чтобы я сильно сожалел, хотя танцевать мне нравилось, но теперь постоянно испытывал чувство неловкости, когда встречал свою девушку. В прочем, этот статус сохранялся лишь формально, потому что за эти несколько недель наше общение ограничивалось лишь короткими приветствиями и смущенными взглядами.

В группе меня по-прежнему игнорировали, но я хотя бы уже не считался пустым пространством. Со мной даже разговаривали вот только исключительно «по делу». Как только репетиция заканчивалась, про меня напрочь забывали. То, что началось со злого розыгрыша, как мне казалось, на один вечер, переросло в молчаливый протест. И самое странное, что я даже толком не знал причину. Нет, понятное дело, что я отстойно выступил в баре, не успел вписаться в коллектив, да и вообще я так себе человек, но всё равно хотя бы повод-то ясным должен быть! Но никто не удосужился мне о нём хотя бы намекнуть.

Наверно, если бы не ты, то меня бы уже выкинули из группы. Иногда я думал, что, может, оно бы было и к лучшему, потому что терпеть такое отношение каждый вечер было неприятно. Засыпать под мысли о том, что я ужасное ничтожество, постепенно становилось моей привычкой. Как с таким самомнением идти на сцену, я не знал и боялся этого всё больше и больше по мере приближения часа икс.

Клуб располагался не в самом элитном районе города, но всё равно это был настоящий клуб, следовательно, и настоящий концерт. Мы прибыли за час до начала. Нам предоставили небольшой уголок в общей гримёрке. В этот вечер должны быть выступать наравне с нами ещё восемь рок-групп.

Ты забрал меня от моего общежития в шесть вечера, откуда мы на такси поехали в тот самый салон татуировок, в котором мне уже некоторое время назад сделали «неудачный» грим. Мне было любопытно, для чего мы приехали именно сюда, но у тебя было такое лицо, будто ты задумал нечто грандиозное. По опыту я уже знал, что в такие моменты тебе лучше не возражать. В идеале даже не разговаривать.

Меня усадили на кресло, накрыли покрывалом, и незнакомая женщина принялась гримировать меня, причём с тобой она переговорилась всего-то парой фраз. Наверное, вы договорились заранее. Несколько минут женщина тёрла моё лицо разными кисточками и поролоновыми подушками, а потом так долго раскрашивала меня, что я успел и почувствовать себя холстом, и даже задремать. Мне даже померещилось, что я уже на сцене перед толпой народа, которая свистит и улюлюкает, а я стою и не понимаю, что мне надо делать.

Когда меня выпустили из кресла, на часах было уже без пятнадцати восемь. То есть, всего час с четвертью до начала концерта. Меня прошибло холодным потом – мы же опоздаем! Я не преминул сообщить тебе о своих опасениях, но ты лишь отмахнулся: успеем.

После салона мы заехали к твоему дому. Ты ушёл за какими-то вещами, а я остался в такси, нервничать от созерцания быстро бегущей по циферблату минутной стрелки и удивляться, почему водитель машины не пялится на меня во все глаза. Я бы на его месте хотя бы поинтересовался, куда это я собрался в таком гриме, но ему, похоже, было наплевать. Я убеждал себя тем, что, наверно, он видел много чего и поинтереснее на своём веку, а дело вовсе не в том, что я и в правду пустое место.

Ты вернулся с увесистым чёрным пакетом, который бросил между нами на заднее сидение.

К клубу мы подъехали ровно в восемь вечера. У запасного хода, среди припаркованных автомобилей, из которых вылезали другие участники концерта, нас ждали Росс и Мона. Ты поздоровался за руку с Россом и смял в объятиях свою подружку.

– Блин, а Тейт будет? – спросил Росс. – Уже время поджимает, а ещё нужно отметиться.

За прошедшие недели я уже привык к такому отношению, инициируемому в первую очередь Нильсом, но чтобы обо мне говорили в третьем лице при мне – это было что-то новое.

– Нет, его не будет, – сказал ты, после чего я почувствовал себя совсем глупо. Зачем тогда меня гримировали. Или они собираются и на сцене демонстрировать, что я для группы никто?

На лице Росса появилось недоумение. О чём думала Мона, я не мог предположить, потому что она стояла в обнимку с тобой и, соответственно, ко мне спиной.

– А как без него?

– За него будет Шейд, – ты обернулся ко мне, схватил за руку и подтолкнул к Россу.

Я не знал, на самом деле Росс не опознал меня или у него проснулся отличный актёрский дар. А потом до меня дошло, что раз я выглядел по-другому, то и вести себя должен иначе. Поэтому я сделал высокомерный вид и прошёл мимо вас всех по направлению ко входу в клуб. К счастью, ты догнал меня почти сразу, потому что куда идти дальше я понятия не имел.

Росс привёл нас в гримёрку и показал наш маленький уголок, состоящий из маленького приставного столика и потёртого кожаного дивана, заваленного инструментами, пакетами и верхней одеждой. На диване каким-то чудом поместилась и Лайк.

– Нильс сейчас придёт, – пояснила девушка ответ на вопрос, который, очевидно, был написан на наших лицах. Точнее, на твоём, Моны и Росса. Моё же лицо под слоем краски задревенело и не было способно выражать какие-либо чувства.

Мона переложила часть вещей с дивана на стол и устроилась рядом с сестрой. Росс ушёл искать Нильса, а я остался у стены, чтобы не попадаться под ноги другим хозяевам гримёрки. Их, кстати сказать, было человек пятнадцать.

– Чё стоишь, переодевайся, – ты сунул мне свой большой чёрный пакет в руки, а сам пристроился на подлокотнике рядом с девочками.

Я повертелся по сторонам, чтобы понять, переодевается ли здесь хоть кто-то ещё или я один буду выглядеть по-дурацки. Вдруг помимо гримёрки есть ещё какая-то комната для подобных целей? Наверное, мысль была бредовая, но я надеялся, что мне не придётся раздеваться при всех.

Так и не заметив, чтобы хоть один человек менял одежду, я с пакетом в руках быстрым шагом вышел в коридор в поисках уборной. Небольшое пространство напротив раковин оказалось подходящим местом для моих целей. Я дождался, когда выйдет последний посетитель и подпёр дверь забытым кем-то в уборной стулом.

В пакете оказалось пара синих джинсов, кожаная жилетка с заклёпками и высокие сапоги.

Я натянул на себя все эти вещи, оказавшиеся мне идеально по размеру, и подошёл к зеркалу. Зрелище в отражении предстало весьма необычное. Если забыть, чтоб под этой одеждой и слоем краски находился я, то я мог бы подивиться, как здорово выглядит человек в зеркале. Как настоящая рок-звезда.

Спихнув свою одежду в пакет, я убрал стул и вышел в коридор. На меня тут же презрительно покосились трое парней, попавшихся навстречу. Я постарался внушить себе мысль, что их взгляды относятся к тому, что я надолго заблокировал уборную, а вовсе не к моей личности. Кажется, помогло. По крайней мере, когда я вернулся к своим, то о тех ребятах я практически забыл.

Вся группа, включая Нильса и Росса, сгрудилась в кружок в нашем углу. В руках у Лайк торчал какой-то листок. Я подошёл сзади и заглянул. Это оказался список групп в том порядке, в котором они должны выступать, и с указанием времени по минутам. Тайминг, короче, как значилось на листе. Несколько раз проглядев весь список глазами я, наконец, нашёл нас. King’s Shadow значилась шестой.

Странно было осознавать, что со своим новым образом, я совершенно не вписываюсь не только в группу, но и в компанию остальных участников концерта. Большинство ребят не заморачивались с внешним видом, а пришли в том, в чём, вероятно всего, и ходят в повседневной жизни. В моей же группе только девочки слегка усилили яркость макияжа, а Мона ещё и нарисовала на щеке узор чёрным цветом. Нильс, Росс и ты же были в том же, в чём я видел их на репетициях. Возможно, также они одевались и в обычной жизни, вот только я их редко видел за пределами бара. А вот я совершенно не сочетался с ребятами. Быть может, в этом и состояла твоя задумка, показать, что я никогда не впишусь в ваше общество? Или же ты опять решил выставить меня на посмешище? Я бы не удивился, узнав, что в зрительном зале публика вся сплошь и рядом в деловых костюмах или в рабочих комбинезонах.

Пока ребята дружно обсуждали другие группы, а я их слушал, из гримёрки уже ушли на сцену первые участники. Ты ушёл следом, пообещав выяснить, что они собой представляют и рассказать нам.

– Играем все наши песни в том порядке, в котором учили, – проинструктировал Нильс.

Ребята дружно подтянулись поближе к Нильсу и образовали плотный кружок, в который прорваться можно было бы только силой. Я не стал этого делать. Мне не было ни капли приятно от того, как постоянно вся группа демонстрировала, что я лишний, но я решил сосредоточиться на более серьёзной проблеме: выходе на сцену. Да, грим скрывал меня от окружающих, но лично я чувствовал себя практически голым. И не столько из-за непривычно мало скрывающей части тела одежды, сколько из-за не понимания, здорово ли я выгляжу или, наоборот, нелепо и глупо. Не идти же было к первому встречному и спрашивать об этом? Что-то мне подсказывало, что адекватно мой вопрос вряд ли хоть кто-то воспримет.

В гримёрке звуки из зала были слышны только как ритмичное уханье и бумканье. Ты вернулся, и через приоткрытую дверь на короткий миг стало возможным расслышать более связную мелодию.

– Ну что? – спросил Росс. – Что там за Deep Purple?

– Нормальные ребята, – ты пожал плечами, не придумав, что ещё сказать про выступающих. – Людей в зале неожиданно много. Не битком, но свободного места нет.

Мне захотелось увидеть зал со сцены заранее, и я сделал движение в сторону коридора, но ты остановил меня.

– Куда собрался? Будет наше время, всё увидишь, – ответил ты на то, о чём я даже не спросил.

– Блин, – сказала Лайк, – я волнуюсь. Вдруг я ноты забуду? Может, ты всё-таки выйдешь? – обратилась она к тебе.

– Не надо волноваться, – ответил за тебя Нильс, в его голосе звучала теплота и забота. – А то мы все сейчас тоже начнём.

Лайк кивнула и на вид даже успокоилась, но потом поднялась и сказала, что ей надо пройтись.

Пример Лайк оказался заразительным, и вскоре вся группа разбрелась кто куда. Я остался один.

Я сел на освободившийся диван и, подперев рукой щёку, попытался подумать о чём-то успокаивающем. Представил, как давным-давно Харпер учил играть меня на гитаре, и как я потом, когда Харпер сбежал из дома, прихватив инструмент, пытался подбирать разученные мелодии на скрипке, выкинув смычок за ненадобностью. Почему-то все попытки представить себя в то далёкое время, прерывались влетанием мамы в комнату и угрозами лишить меня вообще любой музыки, если я не прекращу «воспроизводить разврат».

– Эй! Убери руки от лица, – резкий оклик развеял мои воспоминания. – Грим испортишь.

Я увидел перед собой тебя, критически осматривающего моё лицо.

– Ну вот, – сказал ты с наигранной досадой, – ты стёр часть щеки.

Я подскочил и заглянул в зеркало. Так и было, ты не шутил.

– Прости, – я вернулся к тебе в состоянии близком к отчаянию. Что теперь делать?

– Не боись, – ты толкнул меня к дивану, и я упал в него. – Сейчас всё исправим.

Ты стал шариться в сумках, лежащих на приставном столике, нашёл в одной из них солидного размера косметичку, достал оттуда коробку, напоминавшую набор акварельных красок, и, зачерпнув толстой кисточкой белой краски, принялся водить ей по моему лицу. Тысячи мельчайших частичек краски разлетелись по воздуху, я долго держался, но не выдержал и чихнул.

Ты отскочил от меня в сторону, как от чумного. Я думал извиниться, но вспомнил, что уже недавно делал это. Постоянно просить прощения, пусть даже за разные вещи, наверное, выглядит более жалко, чем сами вещи, за которые это прощение просишь. И так же понятно, что я не специально.

Ты ничего не сказал по поводу моих манер. После того, как с восстановлением грима было покончено, ты достал из сумки флакон с распылителем и густо побрызгал меня. В это момент у тебя за плечом появилась Мона.

– Ты что делаешь? – возмутилась она. – Это же лак для волос!

– Ну и что? Стойкая фиксация же, должно и на грим сработать.

– А ничего, что так никто не делает? – Мона отобрала у тебя флакон, краски и побросала всё обратно в сумку.

Когда на сцену ушла пятая группа, ребята, наконец, собрались в гримёрке все вместе. Мы немного подождали, а потом потихоньку пошли к сцене. Нильс с Россом прихватили свои гитары, Мона – палочки, а Лайк достала из сумки бумажный лист и тоже взяла с собой. По дороге выяснилось, что она где-то успела распечатать ноты. Нильс заставил её оставить бумажку в гримёрке, чтобы не позориться. Лайк немного попротестовала, но Нильс заверил, что она не забудет ноты, потому что он так сказал. Не знаю, это убедило Лайк или что-то другое, но ноты она сложила в несколько раз, сунула в карман и пообещала не доставать. Мне было приятно, что я волновался не один.

И вот наступил момент икс. Наши предшественники под свист и одобрительный крики вернулись со сцены, настала наша очередь. Первыми на сцену пошли девочки, затем Нильс и Росс. Я хотел вклиниться между ними, но ты поймал меня за руку и остановил. Мол, солист должен выходить последним. Лично мне это казалось излишним, кто я такой, чтобы томить публику в ожидании моего пафосного появления, но раз ты так решил, так и будет.

Появление ребят на сцене сопроводило редкие одобрительные возгласы. Может быть, это кричали друзья Нильса и остальных, а, может, просто слушатели по инерции. Я услышал начало нашей первой песни и дёрнулся, но ты опять остановил меня. На этот раз мои нервы сдали, и я стал вырываться. Ты же обхватил меня обеими руками и прижал своим щуплым телом к стене. Все, кто торчал за сценой, косо на нас посмотрели, но тебе, как обычно, было наплевать.

Я недоумевал, сколько ты продержишь меня? Скоро уже моё вступление, а я даже не знаю толком расположение ребят на сцене, где стоит микрофон, и как он работает. Когда оставалось четыре такта до моего вступления, я собрал все силы, оттолкнул тебя и выбежал на сцену. Примерно на секунду до моего на ней появления я услышал, как ты упал, и подумал, а вдруг вместо меня там уже кто-то есть? Но мои ноги уже было не остановить.

Первое, что я увидел, это толпу людей под сценой, окрашенную в разные оттенки светомузыки. Я нашёл глазами стойку с микрофоном, заметил на лицах ребят растерянность, сменившуюся облегчением, и произнёс первое слово песни ровно в тот момент, когда и должен был. Какое впечатление я произвёл на публику, и произвёл ли его вообще, я не заметил. Мой голос очень странно звучал из усилителей, будто это и не я пел вовсе. Громче всего я слышал собственный пульс, стучавший в голове на полдоли медленнее ритма, задаваемого Моной.

Когда песня закончилась, и стихли последние ноты, я подумал, что самое сложное уже позади, но я ошибся. Я обернулся назад, ища глазами Нильса, потому что совершенно забыл, что мы исполняем дальше. Но вместо подсказки я заметил, как ты манишь меня к себе. Я понятия не имел, как будет выглядеть, если я уйду со сцены, но ты звал так настойчиво, что у меня просто не было выбора.

– Молодец, – похвалил ты. Я бы обрадовался, но в тот момент мне было не до принятия комплиментов. – А теперь ты должен впечатлить их, чтобы запомнили. Понимаешь? – я кивнул, хотя даже не догадывался, что конкретно для этого надо.

Тем временем Нильс представил нашу группу, немного поболтал с публикой и объявил следующую. На этот раз ты не стал задерживать меня, зато я не жаждал идти назад, уже успев вкусить «бремя славы» и заодно ломая мозг в поисках идеи для впечатления зрителей. Тебе даже пришлось напомнить, что меня ждут. Но я всё тормозил, понимая, что если я сейчас не выйду, то вообще сбегу и, в то же время, не понимая, как заставить себя вынести своё тело к людям.

– Давай помогу, – предложил ты, очевидно, видя моё замешательство.

Я решительно шагнул к тебе, ожидая, что ты скажешь лёгкий и эффективный способ произведения впечатления на публику. Ты толкнул меня к стене, а потом поцеловал в губы. Я сообразил, что происходит только через несколько секунд. Я толкнул тебя так, что ты отлетел к противоположной стене. В любой другой момент, я бы тут же ужасно пожалел о содеянном, попытался бы загладить свою вину, боясь потерять твоё расположение. Но тогда я был настолько зол на тебя, что даже не обернулся, а на сцене готов был совершить любые глупости. Психологический барьер пропал, и я понял, что могу делать, что угодно, люди всё равно там, внизу, и не помешают мне. Это был мой вечер.

Я схватил микрофон и поддался магии музыки. Мелодии в наших песнях, благодаря инициативе Нильса, имели сюрреалистическое звучание и вводили в лёгкий транс. Я закрыл глаза и впустил музыку в каждую клеточку своего тела. Стоять в одной точке и вопить под музыку я уже физически не мог, поэтому пустился в безумный пляс, наплевав, как нелепо я могу выглядеть со стороны. Я вспоминал движения, выученные на танцах с Джеммой, как раздевался по твоему заданию перед людьми в парке, как пел в школьном театре песни, созданные тобой. Зал для меня перестал существовать, сцена тоже. В моём мире существовал только я, музыка и слова. Я стал литературным героем песни, ожил в придуманной тобой реальности, и ничто другое было неважно.

Я вложил в своё выступление всю злость на тебя и отдал всю энергию. Со сцены я уходил на ватных ногах, не вполне понимая, где я и кто я, и мечтая только поскорее оказаться в постели.

Глава 40

Особенно ничего не изменилось с того вечера, да и не должно было. Всё, что я отдал залу, все те переживания, который испытал, растворились в суровой повседневности. Спроси меня кто-нибудь пару недель назад, я бы, не задумываясь, ответил, что человек, который выступал на настоящем рок-концерте, не может быть совсем таким же, какими являются остальные, обычные люди. Теперь же всё выглядело совершенно иначе. Концерт? Ну, и что? Подумаешь, всего один-единственный. Это ничего не значит. Я ни на грамм не лучше меня позавчерашнего. Даже, несмотря на то, что я выступал в составе твоей группы.

После концерта ни у кого из группы даже в голову не пришло остаться и досмотреть концерт из зрительного зала, как простые смертные. Ребята предпочли отправиться в бар отмечать событие. Я же слишком плохо себя чувствовал, чтобы присоединиться, да меня никто и не звал, если быть честным. Все ушли, а я как сидел в углу гримёрки на полу, так и пробыл там до тех пор, пока меня не выгнали сотрудники клуба. Плохо понимая, что мне нужно делать, чтобы попасть домой, я поплёлся по улицам города так и не смыв грим. Максимум, на что я оказался способным, это накинуть на себя пальто поверх всего, что на мне было.

Странно, но после того, чем ты угостил меня перед выступлением в баре, я чувствовал себя намного лучше. Может, именно поэтому так много музыкантов связывают свою жизнь с запрещёнными веществами и алкоголем? Что-то подсказывало, что мне это не поможет, но я всё равно заглянул в первую попавшуюся забегаловку, где заказал первое попавшееся горячее блюдо и несколько рюмок водки. Наверное, грим сыграл свою роль, потому что документы у меня даже не спросили.

Довольно быстро я заметил, что на мой нестандартный внешний вид почти никто внимания не обращает. Более того, меня самого, похоже, кроме официанта никто не заметил. Не знаю, чего я хотел, чтобы в меня тыкали пальцем и посмеивались или говорили «ух ты, вот это да». Но чуть дольше, чем мимолётный взгляд вскользь, я способен был вызвать, только в упор пялясь на прохожих. А в забегаловке и это не помогало.

Со своей едой я провозился не меньше получаса, ковыряя её и размазывая по тарелке, в надежде, что эти манипуляции пробудят аппетит. Просто так пить водку, наверное, не стоило, но что мне было делать, когда кусок в горло не лез. Я влил в себя спиртное, поперхнулся, запил водой из вазы с цветком, и покинул заведение с твёрдой уверенностью, что больше никогда эту гадость не попробую.

У меня появилось желание спрятаться в темноте, а потом выскочить на кого-нибудь из прохожих, тем более грим делал меня похожим на мертвеца. Я с трудом уговорил себя поймать такси и без приключений отправиться спать. Но, когда автомобиль проезжал в двух кварталах от твоего дома, я не выдержал и попросил остановить, хотя и знал, что тебя там точно нет.

Я нашёл самую плохо освещаемую скамейку и прождал часа два, пока не заметил тебя. Не знаю почему, но холода я не почувствовал, да и время пролетело быстро.

Я подкрался к тебе, спрятавшись за деревьями. Я хотел напугать тебя, но заметил, что ты не один. Наверное, это была Мона, в темноте было сложно понять. Я подождал, когда ты скроешься в доме, чтобы ты меня нечаянно не заметил, а потом пошёл пешком в общежитие.

Поскольку я совершенно не следил за временем, то ни грамма не удивился поняв, что общежитие закрылось на комендантский час. Почему-то меня это ни капельки не испугало и даже не расстроило. Я не хотел ни спать, ни пить, ни есть, хотя ещё недавно еле на ногах держался. Наверное, моя усталость была надуманной, иначе, как бы я так быстро отдохнул?

Я вернулся к твоему дому и, удивляясь не весть откуда взявшейся наглости, стал кричать твоё имя. Сначала с одной стороны дома, затем, обойдя его, с другой. Не то, чтобы я надеялся, что ты выглянешь в окно и пустишь меня к себе переночевать, просто в тот момент мне казалось, что я могу всё. То, что годами ограничивало проявление моих желаний, в этот вечер исчезло, и почувствовал себя совершенно свободным, независимым и всемогущим. Может, это выступление на меня так подействовало, а, может, и длительное ношение грима и воображение себя другой личностью. Причина меня не особо интересовала, зато ужасно хотелось проверить границы моего нового состояния.

Просто выкрикивать твоё имя довольно быстро показалось мне неинтересным, и я стал признаваться тебе в дружеской привязанности, рассыпаться в комплиментах твоему творческому гению и просто перечислять всё хорошее, что я о тебе думаю, не забывая пояснять, что ты мой, именно мой, а не чей-то ещё, друг. Я даже не столько обращался к тебе, сколько хотел, чтобы все жильцы этого дома знали, что у меня есть друг. Что ты – мой друг. Сам ты!

Первый окрик с пожеланием убираться восвояси раздался только, когда мне уже стала немного надоедать моя деятельность. В некоторых тёмных доселе окнах зажёгся свет. Я пригляделся, но ничего похожего на твой силуэт не заметил. Но ты вполне мог наблюдать за мной из темноты.

Я обогнул здание снова и покричал пару раз. Ты не мог не слышать меня, разве если только ты уснул мертвецки пьяным сном, в чём я сомневался. Жаль, я не знал, какое из окон твоё, иначе смог бы кинуть в него камнем.

Когда кричать совсем надоело, да и угрозы вызвать полицию стали звучать вполне правдоподобно, я решил сменить тактику. Я подошёл к входной двери и резко дернул, ожидая, что она окажется запертой, но просчитался и по инерции чуть не выпал с крыльца. Не знаю, открыта была дверь всё это время, пока я, как полный идиот, орал под окнами, или открылась в этот момент, о чём свидетельствовало наличие силуэта в тёмном коридоре.

Из темноты высунулась рука и, схватив меня за руку, грубо затащила внутрь.

– Ты совсем больной? – услышал я твой раздражённый голос.

– Мне негде ночевать, – признался я с порога.

Наверное, это было бы странно, если после всего шума, который я наделал, ты бы посочувствовал мне. Но реальность оказалась не просто странной, но и удивительной.

– Ясно, – буркнул ты и пропал в тёмном коридоре.

Я не знал, можно мне идти за тобой или нет, но решил, что проследить за тобой и узнать, где конкретно ты живёшь, будет не лишним, даже если ты потом со злостью выгонишь меня назад.

Ты поднялся по лестнице на третий этаж, прошёл по коридору и ногой толкнул пятую по счёту дверь. Когда в коридоре я остался один, я остановился. Немного поразмыслив, что ты, вряд ли не слышал шум моих шагов у себя за спиной, поэтому, наверное, не против меня в качестве гостя, я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

В темноте я побоялся на что-нибудь налететь, поэтому шагал очень осторожно, но уже через пять секунд услышал:

– Закрой за собой дверь!

Я выполнил твою просьбу и прошёл на голос. Слабого света с улицы, освещавшего помещение сквозь занавески, хватило, чтобы понять, что я попал в универсальную комнату, служившую и спальней, и гостиной, и столовой. Правда, кроме раскладушки в углу, письменного стола со стулом и шкафа, здесь больше ничего не было. Комната была большая и большую ее часть занимала пустота.

Ты отделился от стены и шагнул к центру помещения.

– Ты хотел ночевать, так ночуй, – указав жестом на раскладушку, ты вышел из комнаты.

Я проследил за тобой глазами, но из-за того, что света в квартире не было, я лишь понял, что ты вышел в коридор и исчез. Тон, с которым ты говорил со мной, не располагал к тому, чтобы ходить за тобой по пятам и выяснять, а где спать будешь ты. Похоже, я сильно разозлил тебя своими криками. Сгорая от стыда, я бросил на полу пакет со своими вещами, снял с себя пальто и лёг на раскладушку, оказавшуюся укрытой только одеялом. Поскольку под ним больше ничего не было, я оставил его лежать на месте, а укрылся своим пальто.

Несколько минут я лежал с широко открытыми глазами и прислушивался к тишине. Потом еле слышно хлопнула дверь, и снова стало тихо. Наверное, это ты вышел на улицу покурить. Я осторожно поднялся и вышел в коридор.

Всего в квартире помимо комнаты, из которой я вышел, обнаружились только санузел и кухня. Я заглянул в уборную и удивился тому беспорядку, который творился тут, особенно необычному в сравнении с полупустой комнатой. Похоже, здесь лежало всё, что не должно было бросаться в глаза.

Как только я открыл дверь, то увидел унитаз, столик, заваленный разной, типичной для сего помещения ерундой, а ещё мутную бирюзовую шторку, за которой оказалась та самая свалка, поразившая меня до глубины души. Я далеко не сразу распознал, что основанием беспорядку была ванна, потому что разное барахло наполняло её до краёв. Тут была одежда вперемешку с тюбиками неопределенного назначения, книгами, бумагами, обувью, посудой и даже автомобильными запчастями. Сверху всего этого безобразия стояла большая спортивная сумка, набитая битком. Я приоткрыл её и, первое, что бросилось в глаза, это аккуратный белый конверт с деньгами, подписанный Нильсу. Причём почерк был явно не твоим.

Хоть в ванной было тихо, меня бросило в пот и от увиденного, и от того, что ты можешь застать меня на месте преступления. Попутно размышляя, где же ты моешься, я покинул санузел. Кухня оказалась почти нормального вида: классические тумбы для готовки, плита и холодильник, гарнитур на три человека. Единственное, что меня не устроило, это было грязное полотенце, висящее над раковиной.

От нервов мне захотелось пить. Я нашёл на полке стакан и бездумно сунул его под кран, не посмотрев на его чистоту. Когда я поднёс его к губам, я заметил на дне налипшие чёрные пятна. Выплеснув воду в раковину, я открыл шкафчик, чтобы поискать посудину почище, и лицом к лицу встретился с тараканом. От ужаса я уронил стакан на пол, и он разлетелся на несколько частей. В это время из коридора раздался какой-то звук. Я быстро загнал осколки под холодильник и юркнул назад к раскладушке.

Ты появился в комнате спустя минуту. От тебя несло табачным дымом и улицей.

– Устроился? – от твоего былого раздражения не осталось и следа. Мне осталось только удивиться тому, как быстро менялось твоё настроение.

Я кивнул, боясь, что если скажу хоть слово, это выдаст моё сбитое дыхание, и ты поймёшь, что я шарился по твоему жилищу. По какой-то причине ты, вероятно, доверял мне, оставив наедине со своими тайнами.

Ты стоял у двери, подперев спиной косяк и засунув в карманы своих неизменно драных джинсов руки. Мне вдруг в голову пришло сразу несколько вопросов. Заметил ли ты, что я забыл выключить в кухне свет? Где Мона? И где будешь спать ты? Всё это так взволновало меня, что я поднялся на ноги и, сам не понимая своего поведения, направился на выход. Ты перекрыл дверной проём рукой.

– Куда это ты? – в твоём голосе я не услышал удивления или насмешки, только улыбку. Как будто это было само собой разумевшимся, что мне понадобилось выйти.

– Я…, – я хотел было спросить, есть ли у тебя ещё одна раскладушка или надувной матрас, но остановился. У тебя был такой вид, как будто все под контролем, и никакой проблемы нет. И я подумал о том, что вдруг я в темноте не заметил ещё одной комнаты. Поэтому вместо этого я спросил:

– А где Мона?

– Мона? – на этот раз я сумел удивить тебя.

– Ну да. Я видел вас, когда ты только пришёл домой. На крыльце.

Ты некоторое время молчал, и я уже подумал, не сказал ли я крайнюю глупость. Но потом ты, как будто очнулся ото сна.

– Мона… Мона ушла.

– Из-за меня? – я почувствовал себя ужасно неловко. Ведь, действительно, получилось, что я своими воплями помешал вашему свиданию. Почему мне это не пришло в голову раньше? – Слушай, извини, я не хотел, правда. Как мне исправить это?

– Забей, – ты махнул рукой, и я подумал, что очень странно, что ты не злился.

– Спасибо. Спасибо, что пустил. Моё общежитие закрылось, я не успел. Не знал, куда ещё пойти. Все, кого я знаю, живут в общагах. Кроме тебя, – я не знал, что ещё сказать, поэтому замолчал, и между нами повисла странная пауза. – Френсис? – позвал я, когда терпеть тишину стало невмоготу, и мне в голову начали приходить разные версии того, о чём ты можешь думать. Одна пугающе другой.

Ты издал нечленораздельный звук между «ммм» и «ууу».

– А где ты будешь спать?

– С чего ты взял, что я собираюсь? – твой голос приобрёл знакомую ещё по школьным годам надменность, но потом вдруг ты стал заботливым и милым. – Не переживай, я не устал и не хочу спать.

Ты постоял молча ещё минуту, в течение которой я напряжённо думал, что мне делать дальше. Не будешь же ты стоять и смотреть, как я сплю? Наверное, ты чего-то ждёшь от меня, только вот как узнать чего? А потом ты подошёл ко мне и сел на край раскладушки, от чего она чуть не перевернулась. Ткань провисла, и я съехал по направлению к тебе. Мы оказались чуть ли не в обнимку. Ты толкнул меня плечом.

– Ну, чё? Как тебе быть рок-звездой? Понравилось? – на последнем слове я услышал, как ты улыбаешься чуть ли не до ушей.

Я не стал спорить, что я далеко не звезда, да и вряд ли с пары выступлений меня кто-то запомнил, хотя ужасно хотелось поныть о том, что я ужасный вокалист и всё прочее. Чтобы ты убедил меня в обратном.