Текст книги "Я твоя тень (СИ)"
Автор книги: Натаэль Дэнс
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)
Глава 60
Первым ко мне в палату зашёл Харпер.
Если честно, после того вечера, я не особо-то был уверен, что мой пропавший брат, нашёлся. Слишком уж всё случилось внезапно, да и вперемешку с остальными событиями. Но, увидев его в свете больничных ламп, я убедился, что этот человек – действительно Харпер.
Он изменился больше, чем мне показалось первоначально. Всё-таки, теперь ему было двадцать пять лет – мужчина в полном рассвете сил. Никакой тебе модной стрижки, которую он носил назло маме, никаких грубых словечек в речи. Аккуратный, взрослый, деловой и строгий. Наверное, о таком сыне мама всегда и мечтала. Это открытие поразило меня даже больше, чем тот факт, что я вообще лежу в больнице со сломанными рёбрами и сотрясением мозга.
Харпер подвинул к моей койке кресло и погрузился в него так, словно он не без семи лет подросток-бунтарь, а воспитанный в церковной школе молодой преподаватель университета. Или кто похуже. Священник, например. Правда, потом он всё-таки скрестил ноги и вытянул их вперёд. Наверное, если бы он не принял такую позу, я бы снова усомнился, что он – мой брат.
– Здорово, парень, – Харпер потрепал меня за плечо, как будто мне всё ещё двенадцать. – Круто ты машину помял! Там ремонта на пару тысяч.
Я хотел было гордо улыбнуться, но вдруг осознал, что эти пару тысяч придётся платить мне, и сник.
– Где ты был все эти годы? – спросил я без предисловий.
Этот вопрос не давал мне покоя с того самого момента, как я увидел его в Хард-рок кафе, а после того, как я оказался в больнице, моё нетерпение лишь усилилось. В каком-то смысле я специально старался занимать мысли этой загадкой, лишь бы не думать, почему никто из группы мне ничего не написал. В особенности ты.
– Да много где был. Учился, работал. Ничего интересного, – Харпер улыбнулся краем губ, но не весело, а из вежливости.
Я приподнялся на подушках. Хотел повернуть голову, но из-за медицинского воротника пришлось поворачиваться всем телом.
– И это всё, что ты можешь сказать?! – я чувствовал себя слишком хорошо, чтобы быть в больнице и, если бы не воротник и сдавливающие грудь бинты, подскочил бы на ноги. – Ты исчез! Ничего никому не сказал! Что я должен был думать? – я снова плюхнулся на подушки, потому что не хотел видеть равнодушное лицо Харпера. Мои слова его ни сколечко не задели. – А… Я понял. Это ты мне ничего не сказал. Родители-то явно знали, иначе бы наняли детектива найти тебя.
Я знал, что мои слова противоречили фактам, ведь сколько раз они спрашивали у меня, не связывался ли со мной мой брат. Значит, они не знали, где он. Или очень хорошо претворялись. В любом случае, в этой истории что-то было нечисто. И дело не только в том, что мне хотелось продемонстрировать, насколько сильно Харпер задел мои чувства своим исчезновением.
– Я понимаю, что ты злишься. И ты прав в этом, – Харпер наклонился ко мне, и я невольно скосил на него глаза. Что-то вроде сочувствия или раскаяния застыло на его лице. Это взбесило меня ещё больше. – Но не в том, что я доверился родителям, а не тебе. Они тоже ничего не знали. Почти ничего.
О, вот оно! Я так и знал. Вслух я ничего не сказал, но был уверен, гамму моих чувств выдала мимика. Я сжал зубы и глубоко вдохнул, потом выдохнул.
– Так всё-таки, где ты был? – я изо всех сил старался звучать нейтрально, но не думаю, что это мне удалось.
– В Калифорнии. Год поработал, ничего существенного, потом поступил в университет.
– И всё? – удивился я. – А как же твоя мечта стать рок-звездой? Ты предал мечту?
Харпер улыбнулся так, словно я выдал какую-то дичь. Или вдруг выяснилось, что я умственно неполноценный.
– А ты, смотрю, всё никак не расстанешься с моей детской мечтой?
Эта фраза настолько разозлила меня и обидела одновременно, что в голове перестали формироваться фразы и даже слова, я задохнулся в возмущении. Я смог только покачать головой, сам не понимая, что именно я отрицаю. Я хотел отрицать всё: каждое слово, и самого Харпера с его саркастическим отношением к самому ценному в моей жизни. Нет, не может быть! Мой брат такое никогда бы не сказал! Ни за что! Очевидно, это слуховые галлюцинации…
– Знаешь, что, – после небольшой паузы сказал Харпер извиняющимся тоном. – Я тебя понимаю, ведь рок-музыка – она очень многим кажется чем-то особенным, а тот ореол, который она вокруг себя распыляет, дарит уверенность, что ты познал саму жизнь. Но это лишь магия музыки, магия шоу-бизнеса, всяких разных слухов, сплетен и прочей мишуры. Рок-музыка, действительно, отличается от других жанров искусства, но это всего лишь малая часть человеческой культуры, и уж точно не может быть смыслом жизни. Ни моим, ни твоим, ни чьим-либо ещё. Это лишь воздействие звуковых волн на твой мозг. Порой они могут действовать, как гипноз, и заставлять подчиняться, но как только ты найдёшь в себе силы заглушить их, ты поймёшь, что в жизни ещё много не менее прекрасного и уж точно более важного. Пока ты молод, даже юн, ты веришь, что изменишь музыкой мир. Я знаю, потому что я думал так же. А теперь понимаю, что был не прав.
Харпер говорил так гладко и складно, что у меня закралась мысль – а не готовил ли он свой монолог заранее? Может быть, его послали родители, промыть мне мозги, зная, что никто не сделает это лучше брата? Этот его сговор с родителями начинал меня пугать. Не может же человек за всего каких-то семь лет измениться до полной своей противоположности!
– И что же тогда, по-твоему, может изменить мир? – я вложил в свой голос как можно больше сарказма, но Харпера это совершенно не смутило.
– Да, любые другие профессии! Какое-то важное дело, то, что действительно повлияет на людей. Может, даже спасёт их.
Я безразлично пожал плечами.
– Например?
– Твоя профессия, которую ты начал получать в университет очень хорошая. Правда. Я бы и сам её выбрал, если бы только поступал.
– Социальная работа?! Ты издеваешься, что ли? Да я её выбрал только потому, что…, – я чуть было не выпалил «Френсис учится в этом университете», но вовремя спохватился. На самом деле, для того, чтобы в последствие получить профессию юриста, мама настоятельно порекомендовала выбрать что-то, связанное с работой с людьми. Вот и вся разгадка. – Она нужна, чтобы потом пойти в чёртову юриспруденцию.
Харпер поднял бровь.
– А что плохого в юриспруденции?
Тут уж я не смог остаться хладнокровным и во все глаза уставился на брата.
– Только не говори, что ты закончил…
– … учиться на юриста? – продолжил за меня Харпер. – Нет, ещё не закончил. Можно сказать, только начал. На втором курсе.
– Не верю, – категорично заявил я и скрестил руки на груди. – Ты шутишь, да? – по лицу Харпера я понял, что тот не шутил, но я всё равно не мог поверить, что мой брат перевернул свои принципы с ног на голову. – Ладно, единственное объяснение, которое я вижу: ты однажды вышел из дома, или где ты там жил, и тебе на голову рухнул горшок с цветком. Ты забыл кто ты и что ты и нечаянно выучился на ту профессию, которую всю жизнь презирал, а когда всё вспомнил, было уже поздно. Так?
Пока я говорил, у Харпера медленно на лице расплывалась улыбка. Если бы не содержание нашей беседы, можно было подумать, что травим друг другу байки, как в старые добрые времена.
– Ничего мне на голову не падало, – Харпер покачал головой, словно, хотел усилить слова. – Просто я пересмотрел свои юношеские закидоны. И тебе, кстати, советую. Хотя и понимаю, что вот так на раз-два это сделать невозможно. Слушай, – он попытался пальцами размять мне брови или что-то ещё сделать с выражением моего лица, но я шарахнулся в сторону, – я не уговариваю тебя бросить рок-музыку навсегда. Только лишь расставить приоритеты. Сначала учёба, потом хобби.
– Моя группа – не хобби!
– Да, конечно. Я тебе верю. Я говорил с тем парнем, когда ты решил… кинуться под колеса.
– Я не…
– Не важно, – прервал меня Харпер с таким видом, словно я встрял в речь президента на инаугурации. – Кто он у вас? Типа менеджера?
– Ференц? – у меня перехватило дыхание во время произнесения твоего имени.
– Не знаю, он не сказал, как его зовут. Тот, который защищал тебя перед мамой, – я кивнул. – Он же тебе нравится?
Жар ударил мне в голову.
– Ну… он крутой.
Харпер улыбнулся, но я не смог проинтерпретировать причину улыбки.
– Уверен, он поймёт, если ты выберешь университет. На вид, он нормальный парень.
Этот «нормальный парень» прозвучал слишком неестественно.
Ты не можешь быть просто «нормальным»! Ты самый классный и замечательный человек, кого я когда-либо знал! Ты изменил меня, дал поверить в себя, найти в себе талант, стать увереннее, почувствовать свою ценность!
Я хотел всё это сказать, но разумно промолчал. Внутренне я был согласен с Харпером, ты бы поддержал меня, но я сам не хотел отдаляться от тебя. Если рок-группа – часть твоей жизни, я должен быть в ней.
– Зачем ты говоришь всё это? – немного помолчав, спросил я. – Тебя послали родители? Или ты теперь добровольно проповедуешь их истины?
Харпер поднялся со стула и прошёлся по палате. На окнах висели жалюзи и прятали окружающий мир. Минуту-другую я ждал ответа на свой вопрос, потом Харпер вернулся и присел на краешек моей койки.
– Кое-что случилось… Не сейчас, давно. Это повлияло на мой выбор профессии. Но тебя это не должно касаться. У тебя своя жизнь, свой путь, свой выбор. Просто… Со стороны многие вещи выглядят по-другому. Ты сейчас тратишь свою юность на приключения, это не так и плохо, но ты уж прости, но ваша группа – это дорога в никуда. У вас нет ни денег, ни знакомств, ни знаний. Только желание свернуть горы, но на нём далеко не уедешь. Подожди ты закатывать глаза! – Харпер нахмурился. – Просто дослушай, ладно? – мне казалось, что я и так знаю, что все его слова мне не понравятся, но я всё равно кивнул. – Если бы у тебя были хотя бы деньги, но их у тебя нет, так? И родители не дадут, хотя и могли бы, ведь у них отличный доход, так? – оба раза я кивнул, совершенно не понимая, к чему клонил Харпер. – А знаешь, почему у них такой доход? Правильно, потому что у них очень денежная профессия, и они много сил отдали карьере. Смекаешь?
– Нет.
Харпер вздохнул. И с каких это пор он стал выражаться так иносказательно?
– Я предлагаю тебе такую стратегию: ты получаешь образование, пока родители его оплачивают, потом идёшь на работу, год-другой откладываешь деньги и – вуаля – у тебя есть средства на раскрутку рок-группы. С твоим талантом и стартовым капиталом ты покоришь Америку на раз-два. Уверен, твой Ференц поймёт тебя. Если он настоящий друг, он останется с тобой, а если нет – то не стоит он и минуты твоего времени. Но ты и сам знаешь его лучше. Ну, так что? Я ни к чему тебя не обязываю, просто подумай, хорошо?
Когда Харпер ушёл, я включил планшет, нашёл Нильса в фейсбуке и написал, что ухожу из группы. Не знаю, как именно моему брату удалось уговорить меня, какие из аргументов оказались самыми весомыми. Я даже, пожалуй, сделал это реактивно, на эмоциях, как раз, наоборот, ни о чём не думая. Но мне очень хотелось проверить твою дружбу и убедиться, что я для тебя больше, чем просто вокалист группы. В прочем к утру я передумал, но Нильс уже прочёл сообщение и, хотя он ничего не ответил, отменять решение было поздно.
Глава 61
Дни в больнице тянулись медленно и бессмысленно. Где-то за этими кирпичными и оштукатуренными стенами протекала жизнь. Без меня. Весенний ветер вносил в палату ароматы свободы и романтики, а я всё думал о том, почему мне никто не пишет. Ни Нильс, ни кто-либо ещё. Я думал написать сам, но кроме «привет, как дела» и «что делаешь» ничего в голову не пришло. Не спрашивать же ребят, что они думают по поводу моего ухода!
Харпер больше не приходил, как будто явился в тот день лишь для того, чтобы выполнить свою миссию. Эта мысль причиняла мне дикую боль, ведь раньше никого ближе брата у меня не было, и, конечно же, было неприятно узнать, что человек, который был для тебя всем, предал тебя. Но с недавних пор в моей жизни был ты. И я верил, что сообщение, отправленное Нильсу сгоряча, не изменит нашей с тобой дружбы.
Ты мог мне позвонить или написать хоть пару слов. И, может, даже уговорить вернуться. Но ты молчал.
Одним вечером ко мне пришла мама. Это был первый раз, когда я её видел, после случая у Хард-рок кафе. До этого меня навещал исключительно папа, с которым мы болтали обо всём на свете кроме мамы, моих концертов и Харпера. Наверное, ему было неловко касаться этих тем, да и я бы добровольно о них не заговорил ни за что на свете.
У мамы был усталый и слегка растрёпанный вид. Если не знать о степени её любви к чистоте и порядку, можно было вообще не обратить на это внимание. Но для моей мамы, чтоб вот так выглядеть, нужна особая причина.
Мама молча дошла до окна и поправила жалюзи. Я сперва подумал, что она так и будет молчать, но она вдруг повернулась, и я заметил, что кроме усталости на её лице присутствует растерянность. Это открытие меня напугало. Мама аккуратно придвинула к моей койке кресло и села, поправив юбку и положив сумку на колени. Мне стало неловко находиться в полу лежачем положении перед ней, и я попытался сесть.
– Лежи, лежи, – остановила меня мама. – Тебе нужно поправляться.
Внезапно я почувствовал себя более больным, чем был на самом деле. Меня даже затошнило.
– Так и будешь молчать? – спросила мама после нескольких минут тишины. – Ничего не хочешь сказать?
– Я… Я не знаю, что сказать.
Мама издала звук разочарования.
– Не надо было мне приходить. Ушла с работы пораньше, важные дела пришлось отложить, и теперь вся неделя загруженная. А тебе и сказать родной матери нечего, – мама взглянула на меня в последний и раз и стала подниматься.
– Подожди…, – мама вернулась в исходное положение, словно только этого и ждала. – Я должен сказать… Мне жаль, что я расстроил тебя, – мама холодно смотрела на меня и не шевелилась. Очевидно, того, что я сказал, было не достаточно. – Мне, правда, очень жаль. Я не знаю, как так получилось. Когда я уезжал в Нью-Йорк, у меня и в мыслях не было ничего, кроме намерения учиться. Ну и, может быть, завести какие-то знакомства.
– Тебе жаль? А знаешь, что мне приходится слушать на работе? Видимо, я плохая мать, что так скверно воспитала тебя. Всё, чему я годами учила тебя, ты забыл за полгода! Скажи, я плохая мать?
– Нет, ты хорошая, – мне неловко было на неё смотреть, и я уставился на жалюзи.
– Тогда почему ты так поступил со мной?
Я хотел, чтобы эта пытка побыстрее закончилась, и стал вспоминать все работающие когда-либо стратегии. Признайся, что ты был не прав, что ты глуп, наивен, жалок и ничтожен, и она во всём права, и быстрее отмучаешься. Я уже давно пришёл к этому выводу, вот только, пока я на самом деле не начинал сожалеть и раскаиваться, мама мне никогда не верила. С ней и оскараносные актёры не справились бы, куда там мне. Но всё равно вокруг да около, как раньше, я ходить не собирался.
Быстрее помогу ей себя унизить – быстрее лягу спать, и наступит новый день.
– Потому что я был не готов к свободе и к ответственности, – сказал я самым, что ни на есть спокойным тоном, что вызвало у мамы лишь приступ раздражения, но такой ход был намеренным. – Мне захотелось быть, как они… другие люди. Но, видно, не тех выбрал для подражания, – я понял, что с первым этапом уже начинаю затягивать и перевёл дыхание, чтобы сообразить, как плавно перейти к раскаянию. – Мам? – я попытался сделать виноватый вид и тут же почувствовал себя так, словно и действительно стою не дороже мешка с дерьмом. Мне даже расхотелось продолжать, но я взял себя в руки. – Я виноват перед тобой, очень-очень. Я подвёл тебя. Тебе, наверно, было очень больно, когда ты узнала о… Мне никогда не понять, что ты чувствуешь…
Мамин взгляд чуть смягчился. Я должен был радоваться, но мне уже было всё равно. Несколько минут назад я думал выдавить из себя слезу, но теперь лишь закрыл глаза, и ресницы стали мокрыми.
– Ты что, плачешь? – удивилась мама. Я помотал головой. Мама подвинулась ближе и положила ладонь мне на лоб. Наверное, решила, что я так реагирую из-за жара. – Прекращай, давай. Что это ты выдумал? А если зайдёт врач?
Мамин голос был полон сочувствия и, может быть, жалости. Я вытер глаза и бросил боязливый взгляд в её сторону. Её лицо снова стало строгим, хотя и не таким хладнокровным.
– Лучше бы ты делом доказал, что раскаиваешься в своей ошибке, чем слёзы лить. Большой уже мальчик-то.
– Я сделаю, что ты хочешь… Что нужно сделать. Я вернусь в университет и буду думать только об учёбе, ни о чём больше, – мама смотрела на меня в ожидании. Я должен был сказать нечто весомое, чем просто обещать. – Я ушёл из группы, я больше не буду выступать в кафе и…, – я хотел сказать – в клубах, но вовремя осёкся. Хорошо ещё, что она застала меня не у «наркопритона».
Я не знал, что ещё такого весомого сказать, чтобы уже закончить этот «цирк с переодеванием», поэтому включил планшет и показал маме сообщение, которое я написал Нильсу. Мама долго смотрела на него, словно хотела увидеть скрытое послание, говорящее о том, что я ей соврал. Потом она вообще забрала у меня планшет, перешла на страницу Нильса и несколько минут изучала фотографии.
– Это точно парень из твоего сборища? – спросила она, продолжая взглядом фильтровать фотографии.
– Точно. Ты же… видела его в кафе, – я не был уверен, что стоило напоминать о том дне, и мне самому этого не хотелось.
– А почему тебя тут нигде нет? – мама протянула мне планшет.
Я полистал альбомы Нильса чисто для вида – я ведь ни разу не фотографировался ни с кем из группы. Даже не знаю, как так получилось. Снимков с концертов у Нильса не было, только он сам с Россом, Лайк и незнакомыми мне людьми.
– Наверное, он ничего не выложил.
Я перешёл на страницу Росса, потом Лайк – везде одинаковая история: ни общих снимков, ни тем более фотографий с концертов. И лишь у Моны обнаружилось доказательство того, что моя группа вообще существовала: смазанное селфи из коморки в подвале бара, где девушка корчила рожу на фоне обжимающихся Нильса и Лайк. Немножко в кадр попала ударная установка и когда-то бывший целым многострадальный диван.
Чисто машинально я стал искать твою страницу и только через минуту вспомнил, что тебя нет в сети. Я бы мог показать маме фотографию с Моной, но запечатлённые вместе Лайк и Нильс, могли бы подпортить мою «биографию». Я вспомнил, что у нашей группы была своя страница, и набрал в строке поиска King’s Shadow. Пусто. Абсолютно ничего. Как это вообще возможно?
– Ладно, не ищи, – сказала вдруг мама. – Я тебе верю. Ты бы не стал врать матери?
Мама посмотрела на меня испытующим взглядом, под которым я уменьшился раза в два.
– Нет. Конечно, нет.
Мама вздохнула и покачала головой.
– Зачем ты опять мне врёшь? Ведь соврал же про конференцию, да ещё так искусно сочинил! Это тебя твои друзья-наркоманы надоумили?
– Нет-нет. Они тут не причём.
– Так тебе и поверила. Эти наркоманы тебе дороже родной матери!
Только я начал надеяться, что с допросом покончено, как вот опять: мама завела пластинку по новой. А у меня уже почти не осталось сил терпеть её натиск. Ещё чуть-чуть и я начну со всем соглашаться. Или сделаю что похуже.
Я сделал самый виноватый вид, на который только был способен, и решил помолчать, экономя энергию. Это сработало. Мама стала читать длиннющую проповедь по поводу того, как печально заканчивают свою жизнь все, кто имеет хоть косвенное отношение к «музыке дьявола», и как важно сохранять репутацию и честь с юных лет. Мне всё это время приходилось изображать раскаяние и послушание, словно я и, правда, был каким-то чопорным монахом, от чего мне стало ещё хуже. Когда мама, наконец, закончила, я был выжат сильнее лимона и собирался пролежать пластом ещё как минимум вечность. Зато мама выглядела так, словно сделала очень полезное дело.
После всего испытания мама, как ни в чём ни бывало, взяла мой планшет, зашла на какой-то сайт и показала экран мне. Несколько секунд я равнодушно пялился на фотографию поддержанной, но аккуратной легковушки бледно серого цвета. Потом мама спросила:
– Что скажешь?
Я посмотрел ей в лицо, пытаясь определить, что она от меня хочет.
– Хорошо, – ответил я, так и разгадав её намерения.
– Мы с Гэйлом решили, раз ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать серьёзные решения… Ты же точно ушёл от тех наркоманов? – я кивнул. – Хорошо. Статус любого человека не в последнюю очередь зависит от его автомобиля.
Короче, вместо того, чтобы наказать меня, упрятать в какую-нибудь лечебницу и лишить пособия, мои родители, во-первых, оплатили ущерб, нанесённый моим телом случайному автомобилисту, а, во-вторых, купили мне собственного четырехколесного друга. Наверное, любой другой человек бы стал считать себя любимчиком судьбы или кем-то подобным. Но мне этот подарок показался хуже наказания.
Только попробуй теперь подведи наше доверие! Ты же сам себя за это возненавидишь!