Текст книги "Журнал Наш Современник 2009 #2"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

В составе современной Австрии сохранился лишь северный Тироль. Большая и самая благодатная часть этой земли после Первой мировой войны отошла к Италии. Муссолини, несмотря на дружбу с фюрером, не отдал южный Тироль Рейху. И правильно сделал – хоть в одной части Италии чистота и порядок. Меран (Мерано) и Боцен (Больцано) – эти города Бог создавал на свежую голову и будучи в хорошем настроении. Большая часть населения юж-

¹ В феврале 2000 года в Австрии была создана коалиция из Партии Свободы (Freiheitliche Partei) и Народной партии (Volkspartei). Главой Партии Свободы был тогда Йорг Хайдер, одно имя которого до сих пор весь мировой Интернационал приводит в трепет. Хайдер в настоящее время возглавляет правительство Каринтии.

ного Тироля двуязычна: немецкий и итальянский языки, особенно молодёжь, знает одинаково хорошо.

Крестьян, как таковых, ни в северном (австрийском), ни в южном (ныне итальянском) Тироле и вообще в альпийских районах Австрии практически не осталось, всё это фермеры, основным занятием которых является гостиничный бизнес. Хозяйства в основном предназначены для хобби и производства экологически чистой еды для посетителей. Я побывал на ужине на "хобби-ферме" у знакомых моего коллеги – всё вкусно, но не разбежишься, все друг другу улыбаются, а поговорить-то не о чем. Западные австрийцы для уточнения понятий и значений за ужином любят обратиться к словарю, даже когда за столом все свои. Как только возникает тема для разговора, всё должно быть разложено по полочкам.

Тироль и Зальцбург были заняты после войны американцами. Может быть, поэтому здесь то и дело ощущаешь, что местные улыбки увеличиваются пропорционально количеству нулей содержимого кошельков туристов.

На запад

Из Тироля я вернулся на неделю в Вену, но даже не пробыл в столице и трёх дней, получилось всё как в песне про комсомольцев: "Дан приказ ему на запад"… предстояло выполнять следующий проект в Форарльберге (Vorarlberg (нем.) – перед Арльбергом), самой западной земле Австрии. Я сел в ночной поезд на Западном вокзале Вены в десять часов вечера. Проснулся уже на рассвете, когда поезд мчался по совсем недавно покинутому мною Тиролю. За окном мелькали альпийские дома с мощными балконами и белыми стенами, на которых готическим шрифтом написаны строчки из Евангелия, как будто только что постриженные луга, на которых паслись счастливые альпийские бурёнки.

А вот и гора Арльберг. "Там за горой всё по-другому", – говорили мне австрийцы из восточных земель о Форарльберге. Поезд въехал в туннель, и через несколько минут на склонах были видны уже дома другого типа, нежели в Тироле. Они проще тирольских, но и ещё больше по размерам. Эти дома обшиты мелкой древесной щепой. На вокзале в Дорнбирне (по-форарльбергски Доррабира) одиноко сидел местный житель в характерных для этой земли деревянных башмаках, покрытых мохнатой шерстью.

Здесь ощущается бурное развитие экономики. Все машины как будто только что от дилера. Рабочие походят на детей, собирающих дома из игрушечного конструктора. Многие местные жители работают в Швейцарии, может быть, отчасти поэтому в Форарльберге самые большие доходы в Австрии. Вообще, жители этой земли в первой половине прошлого века проголосовали за объединение со Швейцарией, но швейцарцы были не в восторге от идеи расширения своего затерявшегося в альпийских скалах финансового рая.

В Форарльберге живут преимущественно алеманны*, здесь менталитет действительно отличается от остальной части Австрии. Это Запад, с небольшим средиземноморским влиянием, но уже с ослабленным ощущением континентальных настроений. Здесь начинает свой путь Рейн – исконно германская река. В этих краях не зазывают в гости распробовать молодого вина, как на Дунае. Местные жители носят репутацию самых прямолинейных, честных и доскональных людей в Австрии. Если вам не идёт костюм или причёска, вам об этом здесь непременно сообщат. Если вы отличаетесь внешне от местных жителей, вас спросят не откуда вы приехали, а следующим образом: «По вам видно, что вы не отсюда, так откуда же вы?» Так спросил местный житель у моего знакомого канадца с примесью индейской крови.

Интересное у меня получилось знакомство в парке на берегу Боденского озера. Вечером я прогуливался вдоль озера и присел на скамейку, чтобы полюбоваться закатом на озере. Мимо проходили почтительные господа с собачками, на роликовых коньках проезжали молодые люди с наушниками. Я не

* Алеманны – германская этническая группа, преимущественно населяющая верховья Рейна (австрийская земля Форарльберг, немецкоязычная Швейцария, княжество Лихтенштейн, части германской земли Баден-Вюртемберга). Верующие преимущественно католики, говорят на алеманнских наречиях немецкого языка. Считаются одними из самых трудолюбивых и экономных германцев.

заметил, как на скамейку присел худой старик очень "помятого" вида. Он попросил меня дать ему пару центов. Я даже "перевыполнил" его просьбу, поскольку вид его заслуживал сочувствия: видно было, что он ест не регулярно, глаза ввалились, а рубашка была уже давно не стирана.

У нас завязался разговор. Выяснилось, что он родом из Тироля, в 18 лет поехал на заработки в Киль и там же был призван в вермахт. Он воевал на Восточном фронте. У него нет родни, своей семьи он не создал, живёт в доме престарелых, где ему частенько напоминают о том, что у него нет каких-либо особых прав, поскольку он воевал не за правое дело, а главное, что на эту бойню его нынешняя власть не посылала. Ханс, так звали старика, с негодованием сказал:

– Я воевал под Моздоком, а сейчас туда позвонить по карточкам, продающимся в северокавказских телефонных ларьках, дешевле, чем звонить внутри Брегенца! Чеченцы постепенно обживают Брегенц и чувствуют себя здесь, как дома.

Мне было нечего добавить…

В Форарльберге в качестве сезонных рабочих работает много восточных немцев. С одним из них, Енсом из Хемница, я жил по соседству. Это аккуратный, умелый паренёк, вообще добрый малый. Осси подрабатывают и в Швейцарии. Он как-то интересно заметил:

– Вот вроде Дорнбирн, чистый, современный, европейский город, а следов культуры-то, кроме парка с авангардистскими кубами, прутами и квадратами, нет. Нигде здесь не чувствуется следов классики или даже народного искусства. Я был когда-то в Суздале, и что мне тогда бросилось в глаза, несмотря на небогатый быт сельских жителей, у каждого ставни были с резьбой. У нас в Саксонии тоже есть изюминка. А здесь иссякло желание мастерить и творить. Грустно.

Лично мне очень понравился Брегенц, даже больше Дорнбирна, всё же близость озера – это серьёзное преимущество. Когда я работал в Брегенце, меня пригласили в гости родители одного моего ученика, Марко Павлича. Они хорваты, очень агрессивно настроенные против сербов. Я даже не вслушивался в то, что говорили эти сторонники фашистов-усташей. Я думал о той страшной несправедливости, виновником которой явилось американское правительство и НАТО весной 1999 года. Я был тогда в Канаде и помню, что с канадцами даже говорить на эту тему было небезопасно. Большинство из них даже не знали, где находится Сербия и Косово, но были "с пеной у рта за бомбардировки". Меня тогда потрясла их чисто западная уверенность в своей правоте.

Тогда проявилась и истинная сущность социал-демократов всех толков. Так же, как они в Америке и в Европе рукоплескали бомбардировкам Югославии, в 1914 году они приветствовали начало Первой мировой войны. Я никогда не забуду, когда, будучи в Канаде, я наблюдал заседание канадского парламента по поводу того, участвовать в бомбардировках Югославии или нет. Социал-демократ Свен Робинсон из почти коммунистической Новой Демократической Партии подскочил: надо, мол, наказать диктатора.

Никто не думал тогда на Западе о варварствах хорватов и боснийцев, никто не пытался разобраться в сложной ситуации, сложившейся на Балканах. В Югославии времён Тито трудно было и подумать о том, что в один прекрасный день основное производство, создававшееся "при значительном участии" именно сербов, перестанет служить единой Югославии, а будет использоваться на благо тех республик СФРЮ, которые подчинились западным крестоносцам. А кто мог подумать, что все фармацевтические производства, построенные в странах СЭВ, достанутся атлантическому Евросоюзу…

А теперь посмотрите на карту: Сербия практически полностью оттеснена от побережья. Хорватия узеньким архипелагом протягивается вдоль Адриатики. Мечтой Запада было бы отрезать от России и Балтику и Черное море, чтобы единственный выход к морю был бы к льдам на севере и к Тихому океану, в котором особые права на лов крабов и рыбы были бы у японцев и американцев.

Когда заживо сожгли пограничника генерала Гамова, на Западе никто и глазом не моргнул. А им-то что, он боролся с теми, кто давал возможность японским браконьерам безнаказанно грабить российскую акваторию. И дали подонкам всего лишь по четыре года!

Один серб в Ванкувере сказал мне до бомбардировок Югославии, что никто не сможет сравниться с варварством турок-осман. Но, оказывает-

ся, «крестоносцы», выступившие единым фронтом весной 1999 года, бомбя и разрушая города, сёла и ценнейшие памятники Сербии, превзошли всех. Тогда они показали свою сущность и дали понять: социал-демократы и христианские социалисты, демократы и республиканцы, тори и лейбористы – всё это разговоры. Атлантические западные государства решили наказать православную державу, вытесняемую всё дальше в глубь континента.

В княжеских владениях

Из Форарльберга я решил на один день съездить в находящееся совсем рядом княжество Лихтенштейн. Рано утром я на поезде доехал из Дронбирна до городка Фельдкирх. Там пересел уже на светло-жёлтый, футуристического вида лихтенштейнский автобус, который регулярно ходит между Фельдкирхом и столицей княжества Вадуцем.

За окном автобуса радовали глаз альпийские пейзажи, а уже через двадцать минут автобус остановился на границе с княжеством, и в него вошли изрядно вооружённые швейцарские пограничники*. Мой паспорт они даже не посмотрели и ничего не спросили. Всё время стражей "налогового рая" ушло на проверку документов человека ближневосточного типа.

Вадуц – чистенький, прямо-таки вылизанный альпийский город, в котором много банков, а русская речь слышится значительно чаще, чем в соседнем Форарльберге. Парламент княжества находится в самом центре Вадуца и скорее похож на классическую виллу, чем на государственное здание. В Ваду-це известный на весь мир музей марок, здесь есть на что посмотреть и коллекционерам монет. При этом у меня сложилось впечатление, что на большинстве местных марок и монет изображены члены княжеской семьи. В одном из магазинчиков, специализирующихся на марках, я разговорился с владельцем – лихтенштейнцем филиппинского происхождения. Интересный парень, прекрасно говорящий на правильном немецком, рассказал мне, что получение гражданства княжества зависит исключительно от решения самого князя. Если ты сумеешь князя убедить в том, что ты здесь нужен, тебе дадут гражданство. После Второй мировой войны многим казакам, воевавшим в составе вермахта, удалось получить постоянное прибежище в Лихтенштейне.

Турецкая закуска в Дорнбирне стоит 3.50 евро, а в Вадуце уже 6.00 евро. Сравнение цен в Австрии и Лихтенштейне во многом напоминает анекдот про двух новых русских, где один хвастается галстуком за тысячу долларов, а другой говорит о возможности приобретения такого же галстука за две тысячи.

По пути к замку князя я решил попробовать знаменитого лихтенштейнского вина. Виноградники можно встретить почти в самом центре Вадуца. Я разговорился с одним виноделом, который почему-то поначалу принял меня за саксонца из бывшей ГДР и решил похвалить:

– Вы, саксонцы, лучше всех работаете во время сбора винограда и не требуете столько, сколько требуют австрийцы и местные.

На лесных извилистых тропах, ведущих к замку, то и дело попадаются различного рода указатели, рассказывающие об истории Лихтенштейна. Когда я поднялся к замку, то поразился широте панорамы, открывшейся моему взору. С вершины горы можно было обозревать значительную часть княжества. Внутрь замка зайти было нельзя, но зато мне удалось понаблюдать за местными садовниками. Здесь их работала целая гвардия. Инфантильно-счастливые молодые парни шутили между собой и напомнили мне советских школьников, проходящих летнюю трёхнедельную производственную практику на школьном дворе.

Вот и закончилось моё пребывание в Австрии. Я ехал в Германию и думал, что история Германии, которая, конечно, неотрывна от истории Австрии, – это история постоянной борьбы между мало-германской и велико-германской идеями, между протестантским прусским севером и католическим преимущественно баварским и австрийским югом, наконец, германская история – это история развития и формирования идей единства и свободы в борьбе с тевтонской агрессивностью и ограниченностью.

* Границу Лихтенштейна с Австрией охраняют швейцарские пограничники. Хотя Лихтенштейн формально и является независимым государством, в экономическом и военном плане оно контролируется Швейцарией. Денежная единица Лихтенштейна – швейцарский франк.

л (пять

Две печальные и знаменательные даты мы будем вспоминать в этом году. Тридцать лет назад, в декабре 1979 года на территорию Афганистана, для оказания помощи тогдашнему революционному правительству этой страны, был введён «ограниченный контингент» советских войск. Началась «Афганская война», которая закончилась двадцать лет назад – в феврале 1989 года, когда последние подразделения советских войск вернулись в СССР. Афганская война была вызвана сложными и глубокими политическими причинами противостояния СССР и США, всемирной борьбы за раздел сфер влияния между великими державами мира. Но сейчас, вспоминая те не очень давние события, мы, прежде всего, думаем не о политических ухищрениях «большой игры», а о судьбах простых советских парней, сложивших свои головы в горных долинах, пустынях и ущельях Афганистана. Они честно исполнили свой долг, свою священную работу – «Родину защищать». Они защищали нашу Родину, нашу Россию, и не их вина, что враг не был побеждён тогда, что этот враг после, в девяностые годы, пришёл уже на территорию самой России и Чеченская война косвенно явилась следствием Афганской. Мы сейчас, оглядываясь назад, вспоминая это действительно последнее поколение советских солдат, видим, что это были необычные люди. Воспитанные в духе интернационализма, товарищеской взаимовыручки, советского патриотизма, они сейчас нам представляются истинными «атлантами», героями, погибшими в неравной борьбе. Вечная им память! – Последним из СССР…

Много лет работая над выпуском Книги памяти солдат, сержантов и офицеров подразделений специального назначения, погибших в Афганистане в 1980-1988 годах, собирая и как бы воскрешая из небытия портреты-характеристики, склеивая их из сохранившихся биографических документальных свидетельств, писем, воспоминаний родственников, друзей и сослуживцев, из фотоснимков, стихов и песен, я остро ощутил какую-то недосказанность всего того, что написано об этих людях, почувствовал, что "воскресшие" всем своим молодцеватым десантным строем, ясными взорами и, без преувеличе-

УСТИНОВ Альберт Александрович родился в 1932 году в селе Осьмерыжск Качир-ского района Павлодарской области Казахстана. Окончил в 1955 году филологический факультет Казахского государственного университета. В 1968 году окончил Академию общественных наук при ЦК КПСС. Кандидат филологических наук. Был на партийной работе, занимался журналистикой. Автор повестей, романа, книг публицистики. Член Союза писателей России с 1972 года. Сейчас на пенсии. Живёт в городе Королёве Московской области

АЛЬБЕРТ УСТИНОВ

ПОСЛЕДНИЕ ИЗ

СССР

Повесть об «атлантах»

ния, золотым блеском душ «не довольствуются» ритуально-траурной ролью очерков-эпитафий, посвященных им. Они, остановленные на границе эпохи, которая назовётся «перестройкой», в отличие от своих сверстников, ушедших в новые времена и живущих сегодня совсем другой жизнью, являют собой некий феномен чистого продукта эпохи. Эти россыпи – «душ золотые россыпи» – это оборванные на взлёте молодые жизни последних «атлантов», последнего поколения, сформированного советской «Атлантидой».

С тех пор со всеми нами, со страной, с миром произошли разительные перемены, в которых Афганская война (официально это называлось: "Введение в Афганистан ограниченного контингента советских войск") была пусть и не главным событием эпохи тем не менее именно момент её окончания, ознаменованный снимком последнего бронетранспортёра, возвращающегося "из-за речки" по мосту с радостными солдатами и развевающимся красным флагом, стал неким символом границы времён.

Возвращающиеся на броне солдаты въехали уже в другую страну, не в ту, которая их направляла исполнять "интернациональный долг". Им ещё предстояло пройти шок "афганского синдрома" и курс "шоковой терапии", в результате чего они стали другими, не теми "воинами-интернационалистами". А их сверстники, оставшиеся "за речкой" вечно молодыми (вернее, возвратившиеся в свой Союз раньше – в "чёрных тюльпанах"), застыли перед вечностью как обелиски нашей памяти и боли.

Мы их уважительно пакуем в мраморно-гранитные надгробия, экспонируем за стёклами музейных витрин, тиражируем на страницах Книг памяти, но остаётся что-то недоговорённое, недоосмысленное, недочувствованное, недолюбленное… Из-под глянцево-холодных граней памятников, сквозь равнодушную прозрачность музейного стекла глядят на нас изумительной искренности глаза советских мальчиков и словно укоряют в чём-то. Трудно принять этот укор, но и не менее трудно избавиться от него. Ведь эти мальчики – детство и юность нашего поколения. Большинство взрослого, социально и духовно активного населения сегодняшней России и стран СНГ – оттуда родом, из той "Атлантиды". Нам ли их забыть?

Они не задают вопросы. Это мы, вглядываясь в родные лица оставшихся в вечности друзей, вдруг с беспокойством безвозвратной утраты, с ощущением, словно по нашей вине совершённого предательства, начинаем остро чувствовать прошедшие в нас болезненные изменения и ощущаем себя виноватыми перед ними, перед их незамутнённой праведностью.

Но вот я прохожу по "плацу" Книги памяти, где собраны образы "атлантов". Выстроены по годам гибели и географии захоронений. Иных отличий теперь у них нет – что рядовой, что подполковник, что девятнадцатилетний мальчик, что озабоченный отец семейства. И у нас, работающих над страницами Книги памяти, возникает дерзновенный, по сути, но необходимый вопрос: как воскресить человека для памяти? Имя, даты прибытия (в этот мир) и убытия (в мир иной), факты биографии, документы, награды, звания – это не более чем регистрационные отметки в актах гражданского состояния. Они уже запечатлены по ходу судьбы живого человека, и их повторение ничего не прибавляет ни облику, ни памяти. Нужны какие-то другие искры.

Начинается "воскрешение", когда эти искры вдруг вспыхивают в самых неожиданных местах: в просьбе прислать семена белорусских цветов (вдруг да приживутся в Афганистане!), в жалости к афганскому крестьянину, пашущему землю деревянной сохой, в нежном поглаживании ладонью встреченного в далёком краю "земляка" – тепловоз родного Коломенского завода, в нескрываемой мальчишеской браваде перед родителями в конце письма: "Ваш сын Витя, ВДВ", в "святой неправде" о "курортной" службе в "Монголии", где на каждом шагу апельсины и персики (охраняемые от волнения родители с холодом в груди догадаются, что в Монголии апельсины не растут, что сын служит в опасном Афганистане), в тысячах тому подобных движениях души. И каждая такая "искорка" выхватывает из тьмы живой образ живого человека.

Начнём рисовать портрет поколения с самого громкого, страшного, трагического, запутанного и героического эпизода этой войны, такого же неоднозначного, как и вся она.

По названию места сражения именуются в истории Грюнвальдская, Куликовская, Бородинская, Сталинградская битвы и множество других. Афганская война, рассыпанная на мелкие операции, не имела таких масштабных сраже-

ний. Но и она оставила звучные имена, болью отзывающиеся у всех "афганцев": Саланг, Паджшер, Маравар…

Мараварское ущелье в провинции Кунар стало местом гибели 33 спецназовцев 23 апреля 1985 года. Об этом бое, лучше его назвать побоищем, много осталось слухов, противоречивых воспоминаний.

Что в нем такого особенного? Количество жертв бывало и больше. Обстоятельства – типичные: обманным путем моджахеды заманили дозорную группу разведчиков в глубь ущелья, отрезали от основных наших войск, окружили во много раз превосходящими силами и уничтожили. Такова канва событий. Но по этой канве идут замысловатые узоры. Во-первых, посланные на выручку подразделения столкнулись с очень крупной и хорошо вооруженной бандой, и было не понятно, почему так долго идет бой с отрезанной ротой, которую противник должен был давно уничтожить. Все наши на "большой земле", безуспешно прорываясь к окруженным, потрясенно понимали, что обреченные на поражение "мараварцы" сражаются героически, до последнего патрона, до последней гранаты. Вот это – первая объективная неоспоримая особенность мараварского боя. Вторая "объективная" особенность предстала перед глазами тех, кто наконец-то, разгромив банду, прорвались туда, где шел бой. Так вот, застывшая мертвая картина прошедшего боя запечатлела еще один неоспоримый факт героизма "мараварцев": словно подтверждая бытующую среди спецназовцев прибаутку, что просто десантник справляется с тремя, а десантник-спецназовец – с шестью. Трупы погибших наших разведчиков были окружены бесчисленными трупами "духов". Только вокруг лейтенанта Н. Кузнецова валялось около двух десятков. Вокруг семи солдат отделения сержанта Ю. Гавраша, взорвавших себя противопехотной миной, было 33 трупа "черных аистов". Замполит роты Игорь Семенов подсчитал, что из всех погибших в этом бою 17 человек подорвали себя в последнюю минуту от безысходности положения.

Они почти рядом, эти кишлаки, где произошла трагедия, – Маравар, Санчам, Даридам и Чинау, которые и должна была "зачистить" рота. Группа лейтенанта Н. Кузнецова, пройдя без проблем первый из них – Маравар, – обнаружила двух душманов и стала преследовать их вплоть до Чинау. А когда рота вошла в кишлак Санчам, тут-то все и началось. Это была ловушка. Командир роты капитан М. Цебрук, видя, что группа Н. Кузнецова окружена, поднял роту ему на помощь.

Об этом газета "Известия" в 1986 году в очерке "Я вас прикрою" писала так: "Поняв, что лейтенант Кузнецов попал в окружение, Цебрук поднял свою роту. Но каждый шаг давался тяжко: к душманам подошло подкрепление. Капитан слышал, как отстреливался Кузнецов. Неожиданно наступила тишина.

– Вперед! – поднялся в полный рост Цебрук и вступил в рукопашный бой. Теперь он увидел Кузнецова. – Держись! Я вижу…

Но Кузнецов ничего не слышал. Он видел только налитые кровью злые глаза душманов. Когда бандиты подошли ближе, он выдернул чеку и бросил гранату себе под ноги. Те, кто остался в живых, бросились наутек. – Врешь, не уйдешь! – хрипел Цебрук, орудуя прикладом. И тут снова ударил пулемет. Капитан пошатнулся, но, прежде чем упасть в пыльную траву, швырнул через дувал гранату.".

Двадцатидвухлетний паренек из Моршанского района Тамбовской области, окончивший суворовское училище и Ленинградское ВОКУ, недавно надевший лейтенантские погоны и ставший командиром группы специального назначения, Николай Кузнецов, тезка знаменитого советского разведчика, принял и провел первый и последний бой в своей жизни так безупречно уверенно, как не каждый опытный командир смог бы. Действуя в безнадежных условиях, организовал круговую оборону. Успел оттащить за скалу первого раненого – прапорщика Бахмутова, героически подорвал себя последней, шестой, гранатой вместе с бросившимися на него душманами. Ни у кого не возникло сомнений в справедливости посмертного присвоения ему звания Героя Советского Союза.

А вот другой эпизод этого боя стал предметом споров, пересудов, до сих пор не нашедших четкого, достоверного описания.

Для начала процитируем сухое воинское донесение:

"Во время ведения разведывательно-поисковых действий в Мараварском ущелье, кишлак Сангам провинции Кунар, 23 апреля 1985 года группа лейтенанта Кузнецова Н. А. была отрезана. Отделение, которым командовал млад-

ший сержант Гавраш Юрий Чеславович, прикрывало отход своих боевых товарищей. Окруженные мятежниками, разведчики отстреливались до последнего патрона, а когда в дувал ворвались душманы, воины подорвались миной ОЗМ-72. Смертью храбрых погибли:

младший сержант Гавраш Юрий Чеславович,

рядовой Музыка Василий Николаевич,

ефрейтор Вакулюк Александр Сергеевич,

рядовой Мустафин Наиль Маратович,

рядовой Бойчук Владимир Васильевич,

ефрейтор Марченко Вячеслав Валентинович,

младший сержант Кухарчук Василий Федорович.

Во время боя разведчиками отделения младшего сержанта Гавраша было уничтожено более тридцати мятежников.".

В донесении ничего не сказано про надпись на стене дувала, нацарапанную по сухой глине: "Передайте на Родину. Погибаем как герои". Конечно, факт коллективного решения подорвать себя вместе с противником будоражит воображение. Разговоры об этом обрастают противоречивыми "подробностями", превращая быль в легенду. Писатель Петр Ткаченко, долго и тщательно изучавший всё, связанное с этим боем, и написавший повесть "Слово о Ма-раварской роте", несколько усомнился в правдивости надписи и коллективном решении подорвать себя.

"Для меня до сих пор остается тайной, психологической загадкой, – пишет он, – как семь человек в какие-то, может быть, секунды могут договориться на одновременную добровольную гибель. Люди ведь умирают так же, как и рождаются – в одиночку. И иной порядок противоестествен их природе… С этой тайной не справится наше бедное сознание.".

Но в том-то и дело, что это были не совсем обычные люди. Их нельзя мерить мерками среднего обывателя. Это были ребята, выросшие в СССР. Воспитывавшиеся на примерах героизма всей советской истории. Для них поставить в один ряд слова "родина" и "герой" не было чем-то надуманным и помпезным. Это было их естество.

Конечно, писатель, разгадывающий "психологическую тайну" коллективного подвига, имеет право на свое "не верю". Тем более что ссылается на некую виденную им рукописную "методичку" политотдела, где ради "воспитания патриотизма" эта надпись уже подавалась по-кабинетному сухо, как пример официального геройства.

Возможно, кто-то желаемое выдал за действительное. Но психологическое "верю" в таком случае уместно. Тем более что свидетельства оставшихся в живых участников боя подтверждают такую догадку.

Андрей Дорогин: ".я этих ребят не видел павшими, как не видел и надписи на дувале, про которую тоже говорили. Быть может, надпись была несколько другой, сейчас не помню, но слово "Родина" и "погибаем", судя по тем разговорам, которые ходили, там были. От какой мины погибли? ОЗМ-72, выпрыгивающая из грунта. Перед выходом в Сангам было отдано распоряжение приготовить эти мины в качестве гранат. Делалось это очень просто – отстреливался стакан, в котором находится боевой заряд и начинка из "роликов" – осколков. Вкручивался обычный детонатор – и граната большой мощности готова. Использоваться она должна была при штурме дувалов. Ее перебрасывали через стенку, и там она взрывалась. На поле, на открытом месте ее не применить – она весит порядка четырех килограммов. Наверное, этот шаг, на который пошли ребята, сознательный.".

И это был их первый бой.

Юрий Филиппович: "В пять тридцать утра завязался бой, и ротный подал команду отходить группам Кузнецова и Котенко, а нам, Кистеню и Тарану, прикрывать отход.

Отделение сержанта Гавраша отстреливалось за дувалом, а потом подорвали себя сами. Мы с Кистенем, как могли, отсекали "духов" от ребят, а они шли в полный рост. Как потом говорили, это были "черные аисты". Потом нас тоже начали обходить, и мы стали откатываться. Поняли, что если не отойдем, то и ребят не спасем, и сами поляжем. При отходе нашей группы погиб Володя Некрасов – пулеметчик. В это время прорвалась одна боевая машина с Семеновым, и только благодаря ей мы смогли выйти".

Как видим, рассказы очевидцев лишены "психоанализа".

В разведке главное – увидеть противника, не дав ему возможности обнаружить себя. Или, если уж придется столкнуться в бою, – иметь пути отхода. И уж совсем беда – если ты не видишь врага, а он давно за тобой наблюдает и ведет в ловушку. Сейчас был этот самый жуткий вариант. Не знали разведчики, что среди тех камней, меж которыми они совсем недавно ползли к этому дувалу, уже мелькают душманские чалмы.

Удар в спину. Удар сбоку. Припертые к стене. Буквально.

Упав на землю и ответив автоматными очередями во все стороны, разведчики мгновенно осознали ужас безысходности. Такой черной безысходности, что издевательский огонь "духов" не на поражение, а в податливую глину дувала, означавший: "сдавайтесь, убивать не будем", что вроде бы подсказывало выход к продолжению жизни, только усиливал мороз черной бездны, на краю которой все они ощутили себя, такой мороз, от которого смерзлись зубы и неизвестно как, неизвестно кто прошептал: "последней гранатой", и у каждого в мозгу пронеслось: "последней гранатой".

Мысль о "последней гранате" страшна сама по себе. Каждый вправе сказать "Не верю!" тому, кто будет легковесно рассуждать о героических парнях, подрывающих себя в окружении врагов "последней гранатой". В этом нет никакой бравады или позы. У всех есть инстинкт самосохранения. И преодолеть его дано не каждому. Есть только одна моральная сила, способная подняться над ним, – Священный Долг. В отличие от инстинкта, он не рождается вместе с человеком, а вырастает в процессе созревания в нем истинно человеческих качеств, отличающих его от животного: любви, достоинства, чести, гордости, знаний, высокого морального духа – всего того, что человек получает с воспитанием. Поэтому-то Священный Долг и сильнее Страха Смерти.

Да, социологический "срез" поколения, который произвела Афганская война, уникален ещё и тем, что он, как срез спиленного дерева, не только даёт возможность прочитать по концентрическим кругам какие-то содержательные характеристики, но и наглядно являет миру трагический символ "распиленного" надвое единого организма. Да, оставшиеся "вершки" ещё живут, ещё цветут и производят потомство, а "корешки" в святой уверенности в благородстве своей миссии посылают наверх так необходимые организму жизненные почвенные соки, и эти соки недоумёнными прозрачными слезами сверкают на свежем спиле теми самыми "искрами".