Текст книги "Журнал Наш Современник 2009 #2"
Автор книги: Наш Современник Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
ЛЕВ КОТЮКОВ
И РАЗЛУКИ НЕ ЗНАЕТ ГОСПОДЬ…
СЕВЕРНЫМ ЛЕТОМ
Эта жизнь, как северное лето, Как осколок льдинки в кулаке. И уходит молодость до света Лунною дорогой по реке.
А любовь у края белой ночи Всё молчит над берегом одна. И напрасно кто-то там бормочет, Что любовь без старости нужна.
И душа с мечтою молодою Прозревает дальние века. И нисходят с Севера грядою В седине громовой облака.
И дорога лунная пропала. Но не стоит плакать оттого, Что душе и молодости мало, Что любви не надо ничего…
КОТЮКОВ Лев Константинович – известный русский поэт, уроженец Орловщины, автор многих поэтических книг, член Союза писателей России
* * *
Не ведаю: где нынче быль и небыль. Стою во тьме у замерших ракит. Снежинкою с невидимого неба – В огонь времён душа моя летит.
А время – в бесконечном невозможном, И время до рождения – во мне… Душа-снежинка на ладони Божьей Не тает в грозно-яростном огне.
В ГЛУШИ РЕЧНОЙ
В речной извилистой глуши Печальны тёмные растенья. Печаль мирская – смерть души, Печаль о Боге – свет спасенья.
И росы падают с небес, И сердце в трепетной остуде… Но слышу я: наперерез Спешат неведомые люди.
Во мне – небесная роса Преобразится в кровь Господню. Я выхожу на голоса Из дня грядущего – в сегодня.
И смотрит в душу мир иной, Забывший в водах отраженье. И никого передо мной, Лишь в травах смутное движенье…
/Г/ГУ/
ДМИТРИЙ ИГУМНОВ
ВЫБОРЫ
РАССКАЗ
Давно это было – в советское время…
Был у меня закадычный друг Игорь Соломин. Вечерами, особенно в субботу или в канун праздников, собирались у него на квартире. Травили анекдоты, пели полувоенные и полублатные песни, спорили… Всё это, конечно, под водочку. Нет, не пьянствовали, но в подпитии находиться случалось. Больше, конечно, рассуждали о девчонках. Но не только о них. Затевались иной раз споры политические.
Жил Игорь в то время со своей матерью и старенькой тётушкой Марией Ивановной. Тихая и наивная Мария Ивановна самозабвенно любила своего единственного племянника. Кроме того, она очень почтительно относилась к военным. Это обстоятельство давало повод племяннику подшучивать над тётушкой-старушкой.
– Вот представь, тёть Мань. Останавливается у нас перед домом чёрная "Чайка". Выходит из неё сам маршал Будённый… – В такие моменты поддатенький племянник старался не только интонациями, но и жестами красочно дополнить воображаемую картину. – Входит к нам Семён Михайлович, опускается на одно колено и, крутя усы, говорит: – Дорогая Мария Ивановна, предлагаю вам руку и сердце!
Мы хихикали, а бедная старушка чуть ли не со слезами на глазах махала на племянника руками:
– Ты что! Ты что, Игорёк? Разве можно такое представить!
ИГУМНОВ Дмитрий Васильевич родился в Москве в 1937 году. Служил на Балтийском флоте. Окончил Всесоюзный заочный энергетический институт. В настоящее время преподаватель Московского института радиотехники, электроники и автоматики. Автор книги прозы «Рыжий». Живёт в Москве
Так вот, однажды, в канун выборов в Верховный Совет СССР, возник у нас "политический спор" – о существующей системе народного волеизъявления. Я на хмельную голову горячился и утверждал:
– Если кому-то не нравится кандидатура депутата – вычеркни. И предложи другую кандидатуру!
– Ну вот и попробуй, – возражал мне наш общий с Игорем приятель Борька Березкин.
– И попробую! – не унимался я. – Вот пойду завтра и сделаю, как хочу!
– Флаг в руки, – иронично поддержал Игорь и, ударив по гитарным струнам, с надрывом запел:
Держась за Раю,
Как за ручку от трамвая…
На следующее воскресное утро моя решимость проявить гражданское волеизъявление не пропала. Часов в десять я уже был на избирательном участке. Зарегистрировался, взял бюллетень.
Как на всяких свободных выборах, у нас в то время были предусмотрены специальные кабинки. В такую кабинку мог зайти каждый избиратель и втайне написать в бюллетене, что хочет. Но желающих практически не было. Зачем? Проще сразу пройти от регистрационного стола избирательной комиссии к урне и бросить в неё бюллетень. Все ведь всё понимали…
Так вот, я взял бюллетень, повертел в руках – и шмыг в кабинку. Сразу закрыл в ней шторки, а в небольшую щелку между шторками решил понаблюдать. Смотрю, в зале все присутствующие замерли. Прямо-таки немая сцена из "Ревизора". Небось, думают: "Во псих! Чего бы не натворил!"
В кабинке на столике лежала шариковая ручка, привязанная бечёвкой к стойке. Но я подготовился к выборам основательно – имел свою. Я здорово волновался, и всё же… Всё же вычеркнул из бюллетеня фамилию какого-то претендента на депутатский мандат. Вычеркнул, но тут же стал колебаться. Сам-то я колебался, а рука моя взяла, да и написала имя нового претендента: "Мария Ивановна Соломина".
Вышел я из кабинки, подошёл к урне. Тишина в зале гробовая. Все глядят на меня настороженно. Рядом с урной стоит милиционер и смотрит подозрительно – готов в любую минуту арестовать. Тут мне по-настоящему стало страшно. Но пути назад нет.
Как очутился на улице – не помню. Отошёл от избирательного участка метров на пятьдесят и решил проверить: нет ли за мной слежки. Нагнулся, якобы завязываю шнурки на ботинках, а сам гляжу за спину. Вроде всё спокойно, народ идёт по своим делам. Ну, слава Богу, пронесло!
Пришёл домой. Хотел заняться делами – не могу. Все мысли, все чувства только о выборах. Вот угораздило! Похандрил я немного, душевно помучился, а потом махнул рукой, пошёл в магазин, купил бутылку водки и поехал к Игорю.
В квартире Соломиных – уже застолье. Собрались друзья, пели под гитару:
А мне мерещится, Что водка плещется…
Мария Ивановна хлопочет у стола. Игорь угощает друзей. Атмосфера сердечная. О вчерашнем разговоре все и забыли.
Но я не забыл! Посидел, выпил стопашку-другую водки и сказал:
– Я слов на ветер не бросаю!
Тут все вспомнили мои вчерашние заявления. Стали расспрашивать, что да как.
– Неужели решился? Вычеркнул? – удивлялся Игорь.
– И вычеркнул и вписал! – гордо отвечал я. Все загалдели:
– Кого? Кого вписал?
Я держал паузу. А когда нетерпение достигло предела, голосом диктора Левитана торжественно произнёс:
– Мария Ивановна Соломина! Тишина за столом повисла враз.
– Значит, моя тётя Маня может стать государственным человеком? – как-то сдавленно, не то смеясь, не то ужасаясь, произнёс Игорь.
Опять – оглушительная тишина.
Тут бац – послышался глухой удар об пол. Все вскочили из-за стола. В дверном проеме лежала Мария Ивановна. Вероятно, моё известие она услышала тогда, когда входила в комнату.
Началась суета, поднялся шум. Побежали на улицу к телефону-автомату вызывать неотложку. "Скорая помощь" приехала быстро и после краткого осмотра забрала Марию Ивановну в больницу.
Сколько уж лет прошло, а сирена той "Скорой помощи" до сих пор звучит у меня в ушах!
На другой день я стал названивать в справочную службу больницы. Совесть жгла – как там здоровье Игоревой тётки? Но и тут вышла закавыка: Марию Ивановну положили в реанимацию, а оттуда информацию могли получить только ближайшие родственники. Так я и промучился несколько дней, проклиная наши выборы.
К счастью, Марию Ивановну вскоре выписали из больницы. Но душевное спокойствие, как потом мне рассказывали, вернулось к ней не скоро.
Я уже больше не бывал в квартире Соломиных. Несколько раз встречал Игоря на улице, но даже поговорить не находилось о чём.
Давно это было – в советское время.
Теперь у нас другие выборы. Демократические.
КУКУЙ
РАССКАЗ
Светлой памяти Валентины Сергеевны
Был вечер. Из плотного серого тумана выступали чёрные крыши изб и кроны деревьев, а остальное – не видать. Из печных труб вылетали искорки: наступивший в то лето холод понуждал селян топить печи. Из нескольких изб деревни не топилась печь лишь в одной. Я уже знал, что это дом Клавки Кукуихи, но ещё не знал, почему хозяйка не разводит огонь.
Было жутковато. Но я всё же решил не поддаваться всякой чертовщине и возле плетня продолжал путь в направлении леса. Очень хотелось доказать, прежде всего самому себе, что рассказы местных жителей о всякой нечисти, ютящейся поблизости, есть сущая ерунда, и не более того.
Сразу за огородами, отделяя их от леса, проходила грунтовая дорога. В то гнилое лето дорога превратилась в грязную канаву, так что перейти её можно было только в высоких резиновых сапогах. Кое-как преодолев эту преграду, я вышел на знакомую мне лесную тропку и с замиранием сердца углубился в чащу.
Ещё утром мы с женой шли по этой тропке. Поскольку в это лето грибов и ягод почти не было, мы решили запастись хотя бы корневищами калгана, или лапчатки. Отвар из них хорошо помогает при желудочных хворях. Возле тропки росло множество кустиков калгана, и корневища некоторых из них приятно поражали своими размерами.
Дорога вроде бы была знакома. Но – это днём. Сейчас же, в густых сумерках, показалось, что я сразу сбился с пути. Прошёл ещё немного, и всё,
дальше – не могу. Какая-то неведомая сила заставила остановиться. Стою, смотрю, слушаю.
Ждать пришлось недолго. Со всех сторон засветились и замельтешили точки-огоньки. Перемещались они по замысловатым траекториям и, как мне показалось, общались между собой. При этом слышался то ехидный смех, то недовольное ворчание, то нечто похожее на хрюканье.
Ну, хватит с меня! Твёрдо знаю, что всего этого быть не может! Но ведь вижу, ощущаю! Видимо, материалист я хренов. Понемногу начал пятиться, а вскоре кинулся прочь из леса. Всё время казалось, что за мной кто-то гонится.
У кромки леса я заставил себя оглянуться. Вакханалия мерцающих в туманной мгле существ продолжалась. Всё же хватило мне духа отчитать себя напоследок: "У страха глаза велики". Ну, и всё. Быстрей в дом. Хватит с меня этих экспериментов.
В деревенской горнице, освещённой тусклым светом керосиновой лампы, за столом сидели женщины и играли в карты.
– Ну, что? Подурили тебя малость? – очень буднично спросила одна из них, которую звали тётей Дуней. – Седай лучше к нам, целее будешь.
.Вообще-то я самый настоящий городской житель. И в детстве, и в юности, да и всегда жил и сейчас живу в городе. Помню, еще подростком завидовал ребятам, у которых в деревнях жили бабушки. Туда, на деревенское раздолье, уезжали многие из них на все лето. Вот это действительно каникулы: купайся, сколько хочешь, загорай, отсыпайся, ходи в лес за грибами. У меня тоже была любимая бабушка, но она была коренной москвичкой и знала о деревенской жизни не больше моего.
И вот я стал взрослым человеком. И даже женился. Моя жена Валя в детстве не раз гостила в далёкой деревне, откуда родом её бабушка. Правда, теперь бабушка жила в городе, но в деревне остались две её сестры.
– Нас примет тётя Дуня или тётя Нюша, – сказала Валя, зная о моей мечте детства. – Вот в отпуск и поедем.
.После мытарств долгой дороги – поезд, автобус, пеший путь, переправа через реку – наконец-то, околица нашей деревни.
У крайней избы стояла высокая старуха, прикрывающая рукой глаза от солнца. Это оказалась одна из сестер Валиной бабушки – тётя Дуня. Как она могла догадаться не только о дне, но и о часе нашего приезда?!
– А так, – незамысловато ответила она на мой вопрос. Что ж, пришлось удовлетвориться.
В первые дни нашего пребывания в деревне стояла солнечная погода, или, как говорила тётя Дуня, "вёдро". Потом небо затянули свинцовые тучи, и пошли дожди. Такое состояние природы тётя Дуня называла "погода".
Несмотря на солидный возраст, тётя Дуня выглядела статно: высокая и худая, с волевым выражением лица и уверенными движениями. Обладала она жёстким и колючим характером, была крайне самоуверенна и изрядно жадновата. Её младшая сестра тётя Нюша ростом была почти вдвое ниже. Суетливая, но при этом тихая, наивная, добрая-предобрая. Обе сестры были вдовицы. Муж тёти Нюши погиб на фронте, а муж тёти Дуни, хоть и вернулся с войны, но вскоре умер от перенесённых ранений и контузий.
Всего в деревне осталось семь домов. Жили в них преимущественно старухи. Лишь в самом центре высился добротный двухэтажный дом, в котором жила "полная" семья Кокиных: муж, жена, трое детей и мать-старуха. Имелись у них две коровы, тёлка, овцы, домашняя птица. В общем, жили они зажиточно. А ещё все местные считали, что старуха в семье Кокиных настоящая колдунья. Впрочем, и помимо этой старухи, Насти, сверхъестественного в деревне было предостаточно.
Меня очаровала здешняя речка: чистейшая вода, отмели, перекаты и омуты.
– Чего ты всё полощешься в воде? Нашёл себе дело, – недовольно говорила тётя Дуня. – Да и ходишь потом без порток. Не робёнок ведь. Срамота, да и только.
– Так я же купаюсь! А как иду в избу, так сразу и оденусь, – отвечал я.
– Действительно, тётя Дуня, не купаться же в одежде, – поддерживала меня Валя.
– Купаться, купаться… Можно и не купаться. Ведь мужик уже. От реки до избы рукой подать!
– Ну а зачем тогда река, если в ней не купаться?
– А затем! – Тут наступила пауза, после которой тётя Дуня въедливо спросила: – А тебя ишо никто в реке не покусал?
– Кто меня должен покусать?
Тут вступила в разговор тётя Нюша:
– Ой, а ты ишо не знаешь? Ведь у нас в реке нечисть водится – молокосос. Дуняш, расскажи!
Тетя Дуня опять строго держала паузу. Мы терпеливо ждали.
– Узнала я об нём ишо до войны. Стала наша корова приходить каждый вечер пустая, без молока. Мы к пастуху, мол, кто смеет её доить? А он божится, что никто. Стали мы тогда все следить за коровой, – окая, рассказывала тётя Дуня. – Пастуха звали Егором. Он и углядел. Когда стадо шло через реку по броду, наша корова остановилась посередке и ласково так замычала. Егор уверял, что до брода вымя коровы было полное, а опосля – пустое. У него глаз намётан. Ну а сам мужик он был ничаго, видный.
– Всё к тебе, Дуняша, приставал, – заметила тётя Нюша.
– Тебе на зависть, – строго обсекла младшую сестру тётя Дуня. – Углядел Егор, что какая-то сволочь в воде вытягивает молоко из нашей коровы. Чего делать? Пошли к катюхиному Ефиму. Рыбак он был ловкий. Говорим, мол, так и так. Помоги. Ефим, похоже, уже слыхал, что завёлся у нас в реке оборотень-молокосос. Обещал изловить эту нечистую рыбину. С неделю, наверно, он охотился. Не одну курицу извёл на приманку. И вот однажды перехитрил Ефим молокососа. Тот цапнул курицу, а в ней большой крючок. Стал Ефим тащить за веревку свою добычу, а сил не хватает. Заорал: "Помогите!" Прибегла Катюха. Тянут вместе, а всё никак. Тут как вода забурлит, а из неё явилась голова как у сома, но с рогами. Ефим и сам не рад: чего связался с нечистой силой. Рыбина вся извивается и жутко кричит. Бросились Ефим с Катюхой наутёк.
– Ну, а что потом? – поторапливала рассказчицу Валя.
– А то! – Только матом его надо покрывать, только матом. В ентих случаях только матерщина помогает.
Но старшая сестра и тут урезала её:
– Кто был, говорить нельзя! Поняла?
– Куда потом делись и крючок, и веревка, и курица? – с насмешкой поинтересовался я.
– Куда, куда? Небось, сожрал всё. Зато вот корова образумилась.
– А вот прошлым летом на Казанскую прихватил он лодку, на которой мы с бабами плыли, – сказала тётя Нюша.
– Ой, тётя Дуня, расскажите, пожалуйста, – Вале понравились такие рассказы.
Тётя Дуня неспешно повела речь об очередной встрече с нечистью.
– Плывём, значит, мы с бабами. Праздник престольный – Казанская. Все в праздничном состоянии… Только минули поворот у Филиппова ручья, а лодка раз – и осела, и никак. Гребём-то в две пары вёсел, а всё ни с места. Бабы заволновались, закричали. А ему хоть бы что! Вцепился сзади и держит лодку. Ладно бы озоровал молча, а он-то всё по-козлиному ещё блеет. Бабы голосят, а всё без толку. Все от страха враз забыли, чего делать надобно.
– И что в таких случаях надо делать? – не утерпел я.
– А то! Только матом его надо покрывать, только матом. В ентих случаях только матерщина помогает.
Хочу сказать, что первое, чем удивила меня эта деревня – полное отсутствие сквернословия. Бранной речи здесь никто не использовал. Ни стар, ни млад, ни мужчина, ни женщина, ни пьян, ни трезв. Говорили, конечно, на особый деревенский манер. Но чтоб матом – никогда!
– И вы ругались матом? – изумилась Валя.
– А то! Заорал он дурниной, да и отпустил лодку-то. Против русского мата он не устоит. Истинное средство против всякой нечисти.
Скромница тетя Нюша покраснела и при этом согласно кивала головой.
Унылыми тусклыми вечерами все садились за стол и играли в карты. Как назло, начались проблемы с электричеством: частенько гас свет. Приходилось спасаться керосиновой лампой. В сумраке деревенской избы рассказы тети Дуни о встречах с нечистью звучали жутковато.
– Были как-то на ярмарке. А вот на обратном пути получилась лихая встреча.
– С ним? – спрашивала Валя, уже поднаторелая "в дьявольщине".
– С кем же ишо? – Тетя Дуня глубоко вздохнула и немного помолчала. – Припозднились мы малость, но ночь, слава Богу, была светлая. Ехали прытко. Лошадь бежала проворно.
– Лошадь-то Мальчиком звали, – добродушно вставила тетя Нюша. Тетя Дуня ее будто и не услышала.
– Едем, значит, мы, едем. Уже приехали к оврагу, и с того края виден дом Катюхи. И тут как вцепится он в задок телеги – и всё. Лошадь, бедная, ржёт, бьётся, а всё на месте. Чего тут не понять, всё ясно. Полютовать ему захотелось. А меня злость такая взяла: и так поздно едем, а он ишо вздумал озоровать.
– А вы бы матом! – в один голос выкрикнули мы с Валей. Тётя Дуня строго взглянула на нас.
– То-то и верно. Тогда понесло меня изрядно. Порассказала ему про матушку всё, что знала. При том хлещу его кнутом, хлещу. Тут он перестал орать блажью, захрюкал по-свинячьи и убёг куда-то.
Хотя я сомневался в правдивости рассказа, всё же шепнул на ухо жене:
– Какое чудо вершит русское слово против нечисти.
Уже подходил к концу наш отпуск. Теперь мы не знали, как выбраться из нашего деревенского заточения. Всё кругом было затоплено, даже по единственной деревенской улице приходилось передвигаться с трудом. В отдельных местах грязная жижа доходила почти до колен. Машины и в погожее лето приезжали сюда редко, а сейчас не ходили и подавно. Оставалась единственная транспортная артерия – река. Приходилось надеяться на оказию; бывали случаи, когда приходили по реке моторные лодки в нашу деревню.
– В воскресенье должон заехать Михаил, егерь с района, так что вас и захватит, – с радостью, что может нам помочь, уверяла тётя Нюша.
В последний наш деревенский вечер мы с Валей, невзирая на хляби, решили прогуляться. Тётя Дуня с тётей Нюшей неожиданно для нас согласились составить компанию. Дорога деревенская мало подходила для пеших прогулок, но в некоторых местах между избами лежали деревянные мостки. Мы не спешили. Шли под аккомпанемент разговоров на случайные темы.
Когда оказались против дома Клавки Кукуихи, моя Валя громко вскрикнула. Вскрикнула и обеими руками указала на небо над лесом. По тёмному небу летел огненный шар. Был он ярко-оранжевого цвета и в диаметре не меньше футбольного мяча. Когда он оказался над деревенскими крышами, тут и я вскрикнул. Тётя Нюша тоже замерла. Правда, без страха. А тётя Дуня буднично и спокойно сказала:
– Кукуй прилетел к своей Клавке.
Оказывается, муж Клавки Кукуихи, стало быть, сам Кукуй, как большинство деревенских мужиков, был убит на фронте во время Великой Отечественной войны. Однако, в отличие от погибших земляков, не канул в вечность, а стал прилетать в деревню в таком необычном виде. Огненный шар сделал небольшой полукруг над избой Клавки и юркнул в печную трубу.
– Под утро должон улететь восвояси, – добавила тетя Дуня. – Это щас он как шар, а войдёт в горницу и станет как человек. Нинка Кокина видала, как он выходил на крыльцо – в гимнастёрке, в сапогах.
– А что, он даже разговаривает с Клавкой? – в смятении спросил я.
– Стал бы он для разговоров прилетать. Спит он с Клавкой как с женой. Мужик, он и есть мужик. Только вот сколько лет он наведывается, а Клавка так и не брюхатела.
– А почему?
– А потому!
Я больше не стал задавать вопросов. Даже не узнал, откуда взялось это слово – Кукуй? Похоже, и Валя была так изумлена, что не нашлась, о чём спросить непреклонную тётю Дуню.
В воскресенье приплыл в деревню на моторке егерь Михаил. Мы перенесли свои пожитки в лодку, стали прощаться с гостеприимными хозяйками.
– Тётя Дуня, почему в вашей местности чудеса творятся? Существа какие-то, сила нечистая? Чертовщина разная. В городе такого нет.
– В городе люди хуже чертей! – отрезала тётя Дуня. А тётя Нюша улыбнулась и покивала головой.
Когда мы забрались в лодку, тётя Дуня и тётя Нюша вошли в воду и помогли сдвинуть лодку с прибрежного мелководья. Я сел за вёсла, стал выгребать на середину реки, а Михаил возился с мотором.
Валя сзади прислонилась ко мне и тихо спросила:
– Ну как, доволен? Посмотрел на глухую русскую деревню?
– Как в русской сказке побывал, – искренно ответил я. – Да, я вот посчитал число жителей в деревне, и, представляешь, получилось тринадцать. Опять мистика!
Михаил, наконец, завёл мотор. Нас оглушил рёв. И Валя почти в самое ухо прокричала мне:
– Не тринадцать, а четырнадцать! Кукуя не посчитал.
Лодка сделала полукруг и легла на курс. На берегу, у околицы деревеньки, затерянной среди русских просторов, остались две фигурки: высокой и властной тёти Дуни и маленькой доброй тёти Нюши.
h()}ll',{
