Текст книги "Дети нашей улицы"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

73

Он сидел в постели, откинувшись на подушку и до шеи натянув одеяло. В глазах его отражалась задумчивость. Камар устроилась на кровати у него в ногах, прижимая к груди Ихсан. Девочка беспрерывно двигала ручками и попискивала. Что она хотела сказать, можно было только догадываться. Посреди комнаты к потолку нитью тянулся дым благовоний. Дымок извивался, ломался и распадался, оставляя приятный аромат. Касем протянул руку к столику у кровати, взял стакан с тминным напитком и, отпив немного, вернул его на место. Жена нянчила дочку, но украдкой бросала на мужа взгляды, полные тревоги. Наконец она спросила:

– Как ты?

Он невольно повернул голову в сторону закрытой двери, потом посмотрел на Камар и тихо сказал:

– Я не болен.

Ее взгляд стал растерянным.

– Я рада это слышать, – сказала она. – Но что же тогда с тобой происходит?

После некоторых сомнений он ответил:

– Не знаю… Нет, не то. Я знаю, что происходит. Но, боюсь, спокойной жизни у нас больше не будет.

Вдруг Ихсан расплакалась, и Камар поспешила дать ей грудь. Она с нетерпением и волнением посмотрела на мужа:

– Почему?

Вздохнув, он положил руку на сердце:

– Это большая тайна. Настолько большая, что я не могу держать ее в себе.

Женщина встревожилась еще больше и попросила, прерывисто дыша:

– Расскажи мне, Касем!

Решительный и серьезный, он сел ровнее.

– Ты – первая, кому я расскажу. Ты первая, кто услышит. Но ты должна верить, что я говорю правду. Вчера ночью случилось нечто странное. Я был один в пустыне у скалы Хинд.

Он сглотнул. Она внимательно смотрела на него.

– Я сидел и наблюдал за лунным серпом, пока он не скрылся за тучами. Стало темно, и я подумал о том, чтобы уже пойти, но вдруг рядом послышался голос: «Добрый вечер, Касем!» От неожиданности я вздрогнул, потому что не слышал и не видел, чтобы ко мне кто-либо приближался. Я поднял голову и в шаге от себя увидел фигуру. Лица было не разглядеть. Я различил лишь белую повязку и накидку, скрывавшую его. Не показав своего замешательства, я ответил: «Добрый вечер! Кто вы?» И что, ты думаешь, он мне ответил?

– Не томи, говори!

– Он сказал: «Я Кандиль!» Я удивился: «Извините, я не…» Он прервал меня: «Я Кандиль, слуга аль-Габаляуи!»

– Что он сказал?! – вскричала Камар.

– Он сказал, что он слуга аль-Габаляуи.

От волнения грудь Камар выскользнула изо рта малышки. Личико Ихсан исказилось, она была готова расплакаться, но мать дала ей грудь снова. Бледнея, Камар переспросила еще раз:

– Слуга владельца имения?! Никто не знает его слуг. Управляющий доставляет все необходимое в Большой Дом сам. Его слуги относят все к воротам и передают людям из Большого Дома.

– Да. Это известно. Но он сказал мне именно так.

– И ты поверил ему?

– Я тут же встал. С одной стороны, сидеть было невежливо. С другой, только так я мог защитить себя в случае опасности. Я спросил, откуда мне знать, что он говорит правду. И он ответил: «Иди за мной, и ты увидишь, как я вхожу в Большой Дом». Сердце мое успокоилось, и я ему поверил. Не скрывая радости от встречи с ним, я расспросил его о деде, его здоровье, о том, чем он занимается.

Изумленная Камар перебила его:

– Вы действительно обо всем этом говорили?!

– Да! Бог свидетель! Он ответил мне, что с дедом все в порядке, но ничего не добавил. Я спросил, знает ли дед о том, что творится на нашей улице. Он ответил, что ему известно обо всем, что из Большого Дома ему видны даже детали. Поэтому он и послал его ко мне.

– К тебе?!

Касем недовольно нахмурился:

– Так он сказал. Он отказался дать разъяснения, хотя видел, как я удивлен. Он сказал: «Наверное, он выбрал тебя за твою мудрость, которую ты проявил в день кражи, и за то, что на тебя можно положиться. Он хочет сообщить тебе, что все жители улицы – его дети и внуки, что все они равны и что имение – их общее наследство, а надсмотрщики – зло, от которого не должно остаться и следа, что улица должна стать продолжением Большого Дома». Он закончил, а я словно потерял дар речи. Я поднял глаза к небу и увидел, как тучи отползают от луны. Я вежливо спросил его: «Зачем ты мне рассказываешь все это?» И он ответил: «Чтобы ты осуществил».

– Ты?! – воскликнула Камар.

– Он так сказал, – ответил Касем дрожащим голосом. – Я хотел, чтобы он объяснил. Но он попрощался и ушел. Я пустился за ним следом и увидел, что по огромной лестнице, так мне показалось, он поднимается на стену Большого Дома. Я стоял, потрясенный, затем вернулся на то место у скалы и решил пойти к старому Яхье, но потерял сознание и очнулся только в его хижине.

В комнате повисла тишина. Камар не сводила с Касема удивленных глаз. Ихсан заснула у груди и уронила головку на руку матери. Камар заботливо уложила ее в кроватку и снова, бледная и испуганная, посмотрела на мужа. С улицы донесся хриплый голос Савариса, ругающего кого-то, потом крик мужчины и стоны. Наверное, его избивали. Потом удаляющийся голос Савариса, выкрикивающего угрозы. Потом раздался отчаянный вопль задыхающегося бедняги: «О, аль-Габаляуи!» Смущенный взглядами жены, Касем спрашивал себя: «О чем она думает?» Женщина же размышляла: «Это правда. Он не солгал мне. Зачем ему придумывать такую историю? Он верен мне, деньги не были его целью. Зачем ему посягать на доходы от имения, когда это настолько опасно?! Неужели действительно пришел конец нашей спокойной жизни?!»

– Я единственная, кому ты об этом рассказал? – спросила она.

Он кивнул.

– Касем, у нас с тобой одна судьба. И я думаю о тебе больше, чем о себе самой. То, о чем ты говоришь, опасно. Последствий не избежать. Припомни хорошенько, ты действительно это видел или, может, тебе показалось?

Твердо и недовольно Касем заявил:

– Это было на самом деле, я не дремал!

– Но тебя нашли без сознания…

– Я потерял сознание уже после!

– Может, у тебя в голове все перепуталось? – с сочувствием спросила Камар.

Он с мукой выдохнул, но не показал своих чувств.

– Я ничего не путаю. Помню встречу, как будто она случилась при свете дня.

После некоторых сомнений она спросила:

– А кто подтвердит, что это был слуга владельца имения и что он сам послал его к тебе?! Может, он – один из мошенников с нашей улицы? Их тут полно.

Касем упорствовал:

– Я видел, как он поднимался по стене Большого Дома.

Она вздохнула:

– В квартале нет лестницы, даже чтобы взобраться до середины!

– Но я это видел!

Она была загнана в угол, но не сдавалась:

– Я просто боюсь за тебя. Ты понимаешь, переживаю за тебя, за наш дом, за дочь, за наше счастье. Я спрашиваю себя, почему именно ты был избран? Почему он сам не исполнит свою волю, ведь он владелец имения, он наш господин?!

– А почему он выбрал Габаля и Рифаа?

Зрачки ее расширились, рот скривился, как у ребенка, готового расплакаться, и она опустила глаза.

– Ты не веришь мне? Я не требую от тебя, чтобы ты верила.

Камар разрыдалась, отдавшись чувствам, будто так она могла избавиться от своих мыслей. Касем склонился над ней, взял за руку и притянул к себе.

– Почему ты плачешь? – ласково спросил он.

Она посмотрела на него сквозь слезы и проговорила, всхлипывая:

– Потому что я верю тебе. Да, верю. Я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась. Что ты будешь делать? – спросила она тихим голосом, полным сочувствия.

74

В комнате ощущались беспокойство и напряженность. Хмурый Закария сидел, задумавшись. Увейс не переставал теребить ус. Хасан будто разговаривал сам с собой, а Садек не сводил взгляд с Касема. Камар же сидела в углу зала и молилась Всевышнему, чтобы он наставил их на путь истинный. Над пустыми кофейными чашками кружили две мухи. Камар попросила Сакину унести поднос, и когда та закрыла за собой дверь, Увейс вздохнул:

– Да, эта тайна не даст нам спокойно жить.

В квартале завыла собака, побитая то ли камнем, то ли палкой. Послышался голос торговца, громко нахваливающего свои финики. Какая-то старая женщина горестно произнесла: «Господи, избавь нас от такой жизни!»

– Уважаемый, – обратился к Увейсу Закария, – вы самый достойный из нас. Скажите ваше мнение.

Переведя взгляд с Закарии на Касема, тот ответил:

– Скажу правду, такого человека, как Касем, не сыскать. Но у меня голова крутом идет от того, что он сейчас говорит.

Давно желавший высказаться Садек вмешался:

– Касем честный человек. Никто не может сказать о нем обратного. Я ему верю. Клянусь прахом матери!

– И я верю! – воодушевился Хасан. – У меня он всегда найдет поддержку.

Касем впервые признательно улыбнулся, посмотрев на крепко сложенного Хасана. Однако Закария сказал сыну с осуждением:

– Это не игра! Подумайте о нашей безопасности! Что станет с нашей жизнью?!

Увейс кивнул, соглашаясь со словами Закарии.

– Ты прав. Никто ни о чем похожем не слышал.

– Нет, слышали! – сказал Касем. – От Габаля и Рифаа.

Увейс удивленно уставился на него.

– Ты считаешь себя равным Габалю и Рифаа?!

Уязвленный, Касем опустил глаза. Сочувствующая ему Камар вмешалась:

– Кто знает, дядя, как это бывает?!

Увейс снова принялся теребить ус.

– И что же хорошего в том, чтобы считать себя подобным Габалю и Рифаа? – спросил Закария. – Рифаа был злодейски убит. Габаля бы убили так же, если бы род не встал за ним. А кто поддержит тебя, Касем? Ты забыл, что нашу улицу называют улицей бродяг? Здесь если не попрошайка, то бедняк.

– Аль-Габаляуи избрал его, – резко сказал Садек. – Не думаю, что он бросит его в беде!

– То же говорили о Рифаа в свое время, – напомнил Закария. – Однако его убили в нескольких шагах от дома аль-Габаляуи!

– Умоляю, не так громко! – предостерегла Камар.

Увейс не сводил с Касема глаз, думая о том, как странно все это слышать. Племянница сделала этого пастуха господином, он доказал свою надежность и искренность. Но разве этого достаточно, чтобы он уподобился Габалю или Рифаа? Разве великие люди появляются вот так просто? А что, если его видения – правда?

– Похоже, Касем не принимает наши предупреждения всерьез, – сказал Увейс. – Чего же он добивается? Ему не нравится, что наш квартал – единственный, не получающий доходов с имения? Не хочешь ли ты, Касем, стать нашим надсмотрщиком или управляющим?

По лицу Касема было видно, что он рассердился:

– Мне совсем не то говорили. Он сказал: «Все жители улицы – мои потомки. Имение принадлежит им на равных. А надсмотрщики – это зло!»

Глаза Садека и Хасана заблестели. Увейс удивился, а Закария спросил:

– Ты понимаешь, что это значит?

– Говори! – вспылил Увейс.

– Мы должны бросить вызов произволу управляющего и силе Лахиты, Гулты, Хагага и Савариса!

Камар побледнела. Увейс усмехнулся, и смех его вызвал неприятие Касема, Садека и Хасана. Закария, не обращая внимания, продолжал:

– Нас приговорят к смерти. Раздавят. Нам никто не поверит. Они не поверят, что кто-то встретил владельца имения, слышал его голос и говорил с ним. Тем более они не поверят тому, кто говорил с посланным им слугой.

Увейс поменял тон:

– Оставим эти легенды! Свидетелей встреч аль-Габаляуи с Габалем и Рифаа тоже не было. О них рассказывают, но никто воочию не видел. Правда, все это принесло благо их сторонникам. Квартал Габаля зажил достойной жизнью, потом квартал Рифаа. И у нас есть такое же право. Почему нет? Мы все плоть от плоти этого человека, запершегося в своем доме. Мы должны отнестись к этому с мудростью и осторожностью. Подумай, Касем, о своем квартале! Ни к чему эти разговоры о равенстве потомков, о том, где добро и где зло. Савариса нетрудно будет склонить на нашу сторону, он наш родственник. С ним можно будет договориться, чтобы он оставлял нам долю с доходов.

Касем помрачнел и гневно ответил:

– Уважаемый Увейс! Вы твердите одно, а я говорю совсем о другом. Я не желаю торговаться, и мне не нужна доля с имения. Я принял решение исполнить волю нашего деда, которую мне сообщили.

– Господи, помоги! – вздохнул Закария.

Касем оставался мрачным. Он размышлял о своих горестях, о том, как уединялся в пустыне, о своих беседах с Яхьей, о том, как от слуги, которого он не знал, пришло облегчение, о предстоящих испытаниях. Он думал о том, что Закарию волнует исключительно безопасность, а Увейса интересуют лишь деньги, что жизнь станет прекрасной, когда исчезнет необходимость преодолевать обстоятельства.

– Дядя, я должен был посоветоваться с вами, но ничего от вас не требую!

Садек дотронулся до его руки:

– Я с тобой!

Хасан, сжав кулаки, проговорил:

– И я с тобой, что бы там ни было!

– Как необдуманно! – с раздражением сказал Закария. – Когда заносят дубинки, такие, как вы, первые прячутся в норах. И ради кого ты будешь подвергать себя смертельной опасности? В нашем квартале одни насекомые. У тебя есть все, чтобы прожить благополучную счастливую жизнь. Не разумнее ли насладиться ею?

«Что он говорит?» – размышлял Касем. Он как будто слышал свой внутренний голос, когда Закария повторял: «У тебя дочь, у тебя жена, дом, что будет с тобой самим?» Но ты избран, как были избраны Габаль и Рифаа. И твой ответ должен быть таким же. Он сказал:

– Прежде чем выбрать свою судьбу, я все взвесил, дядя!

Увейс хлопнул в ладоши и предостерег:

– На все воля Божья! Сильные уничтожат тебя, а слабые над тобой посмеются!

Камар в замешательстве смотрела то на своего дядю, то на дядю мужа. Она страдала и от того, что Касема не поняли, и от страха за последствия, если он будет упорствовать.

– Дядя, – сказала она, – ты влиятельный человек. И мог бы поддержать его!

Увейс удивился:

– Тебе какое дело, Камар? У тебя есть деньги, дочь, муж. Почему тебя волнует распределение доходов имения, волнует, что их присваивают надсмотрщики? Мы зовем сумасшедшим того, кто хочет стать надсмотрщиком. Кто же тогда тот, кто хочет взять на себя управление всем кварталом?

Касем в отчаянии вскочил на ноги:

– Мне ничего этого не надо. Я хочу добра, о котором говорил наш дед.

Увейс изобразил улыбку:

– Где же он?! Пусть выйдет на улицу или пусть его вынесут слуги. Пусть проследит за тем, как исполняются его десять условий. Думаешь, кто-либо из квартала, каким бы влиятельным он ни был, смог бы хоть рот открыть, если с ним заговорит владелец имения?!

– Думаешь, он выйдет, если надсмотрщики решат с нами расправиться? – добавил Закария.

Обессилев, Касем ответил:

– Я не требую верить мне или поддерживать…

Закария поднялся, положил ему руку на плечо и сказал с сочувствием:

– Касем! Тебя сглазили! Я знаю, это дурной глаз. Все судачили о том, как тебе повезло и какой ты мудрый. Вот и сглазили. Да убережет тебя Бог! Сегодня ты знатный человек. Пожелаешь – начнешь торговлю на средства жены, разбогатеешь. Выкинь все это из головы! Будь доволен тем, чем наградил тебя Всевышний.

Опечаленный, Касем повесил голову, потом взглянул на дядю и с удвоенной решимостью проговорил:

– Я не выброшу это из головы, даже если бы все имение стало принадлежать мне!

75

Что делать? Сколько можно думать и ждать? И чего ждать? Если уж близкие тебе не верят, кто тогда поверит? Что пользы от печали? Какой смысл в том, что ты уединяешься у скалы Хинд? Ни звезды, ни темнота, ни луна не дадут ответа. Надеешься на встречу со слугой еще раз. Но что нового ты хочешь от него услышать? Ты кружишь в темноте на том клочке земли, где по преданиям состоялась встреча деда с Габалем, подолгу простаиваешь у высокой стены Большого Дома на том месте, где он говорил с Рифаа. Но ты сам его не видел и не слышал, а слуга его так и не вернулся. Что будешь делать? Этот вопрос будет преследовать тебя, как солнце в пустыне преследует пастуха. Это лишит тебя покоя, ты перестанешь наслаждаться жизнью. Габаль, как и ты, был один, но он одержал победу. Рифаа знал, что делать, и не отступал, потом и он одержал победу. А что будешь делать ты?

– Почему ты не обращаешь внимания на дочку? – упрекнула его Камар. – Она плачет, а ты ее не успокоишь, играет с тобой, а ты равнодушен.

Он улыбнулся малышке, вдохнул ее запах, очнулся от своих мыслей и пробормотал:

– Какая она прекрасная!

– Даже когда ты с нами, вроде как отсутствуешь, будто мы и не семья тебе.

Он пересел поближе к ней на диван и поцеловал в щеку. Потом расцеловал дочку.

– Разве ты не видишь, как я нуждаюсь в вашем понимании?

– Мое сердце, сочувствующее и любящее, всецело принадлежит тебе. Но тебе самому надо себя пожалеть.

Она передала ему дочь, он обнял ее и стал с ней играть, слушая ее невинный лепет. Вдруг он сказал:

– Если Всевышний пошлет мне победу, я не лишу женщин прав на имение.

– Но ведь имение всегда принадлежало мужчинам! – удивилась Камар.

Касем поднес малышку к лицу и заглянул в ее черные глаза.

– Наш дед передал через слугу, что имение принадлежит всем. А женщины – тоже жители нашей улицы, ее половина. Удивительно, как на нашей улице не уважают женщин! Когда они познают справедливость и милосердие, то изменят свое отношение к женщинам.

Глаза Камар были полны понимания и любви, однако она подумала: «Победа? Откуда ей взяться, этой победе?!» Как она хотела дать ему совет беречь себя, но не решалась. «Что готовит нам завтра?» – спрашивала она себя. Повторит ли она судьбу Шафики, жены Габаля, или ей уготована участь Абды, матери Рифаа? Она вздрогнула и отвела взгляд в сторону, чтобы не дать Касему повода для сомнений.

Когда зашли Садек и Хасан, чтобы отправиться вместе в кофейню, Касем предложил им сходить к Яхье познакомиться. Они застали старца за курением кальяна, сладкий запах которого распространялся в воздухе. Касем представил своих друзей, и они уселись в хижине у окошка, через которое проникал лунный свет. Яхья с интересом рассматривал их лица, будто спрашивая: неужели это они перевернут все с головы на ноги в нашем квартале?! Он вгляделся в лицо Касема, потом сказал:

– Пока ты не будешь готов, лучше никому не открывать этой тайны.

Они передавали кальян друг другу по кругу. Свет луны, бивший в окно, проходил ровно над головой Касема и падал Садеку на плечо. Угольки ярко горели в темноте.

– Что значит готов? – спросил Касем.

Старик засмеялся, отшутившись:

– Разве может избранник аль-Габаляуи прислушиваться к мнению такого старика, как я?!

В тишине слышалось только бульканье кальяна.

– У тебя есть дядя, у твоей жены тоже, – заговорил Яхья. – От твоего-то родственника ни вреда, ни пользы. А вот Увейс может встать на твою сторону, если ему что-то пообещать.

– Что, например?

– Например, вести дела в квартале бродяг.

– Никто не должен пользоваться особым положением, – сказал Садек. – Имение – общее наследство. Все равны, как сказал аль-Габаляуи.

Яхья рассмеялся:

– До чего удивителен наш дед! В Габале он явил себя силой, в Рифаа – милосердием, а сегодня он – нечто иное!

– Он владелец имения, – сказал Касем. – И он вправе менять свои десять условий!

– Однако твоя миссия, сынок, трудна. Ведь она коснется всей улицы, а не одного из кварталов.

– Такова воля владельца имения.

Яхья не мог никак откашляться и весь согнулся. Хасан заменил его у кальяна. Старик сел, вздыхая, и вытянул ноги.

– Слушай, ты, как Габаль, собираешься использовать силу, или твоим орудием станет милосердие, как у Рифаа?

Касем поправил повязку на голове.

– К силе прибегну лишь в случае необходимости, но любовь буду использовать во всех случаях.

Яхья покачал головой и улыбнулся:

– Все хорошо, если б только ты не проявлял интереса к имению. Иначе это приведет к многочисленным бедам.

– Как же людям жить без имения?

– Так же, как жил Рифаа, – с гордостью заявил старик.

– Ему помогал отец и сторонники, – с уважением ответил Касем. – Его многочисленные последователи сами так жить не смогли. Нашей же несчастной улице недостает чистоты и достоинства.

– Разве их можно вернуть, получив право на имение?

– Не только право на имение, но и если дать отпор надсмотрщикам. Тогда на нашу улицу вернется достоинство, за которое боролся Габаль для своего рода, любовь, к которой призывал Рифаа, и счастье, о котором грезил Адхам.

Яхья рассмеялся:

– Что же останется делать тому, кто придет после тебя?

После долгих раздумий Касем ответил:

– Если Всевышний пошлет мне победу, никто другой этой улице больше не понадобится.

Кальян ходил по кругу, как во сне. Вода пела в емкости, убаюкивая.

– Что же достанется каждому из вас, если имение будет поделено поровну? – снова спросил Яхья.

– Имение нужно лишь для того, чтобы сделать улицу его продолжением, – ответил Садек.

– И что же вы собрались предпринять?

Луна скрылась за набежавшей тучей, и в комнате стало темно. Но не прошло и минуты, как лунный свет появился снова. Яхья, взглянув на крепкого Хасана, поинтересовался:

– А сможет ли твой двоюродный брат противостоять надсмотрщикам?

– Я всерьез думаю о том, чтобы обратиться к адвокату, – ответил Касем.

– Какой адвокат пойдет против управляющего Рефаата с его надсмотрщиками? – воскликнул Яхья.

Приятный дурман кальяна смешался в их головах с тревогой. Друзья возвращались подавленными. Задумчивого и печального Касема терзали сомнения.

Однажды Камар сказала ему:

– Разве можно заботиться о счастье людей, жертвуя благополучием собственной семьи?!

– Я должен оправдать возложенные на меня ожидания, – уверенно ответил Касем.

Что тебе делать? Ты стоишь на краю пропасти. Пропасти отчаяния, безмолвного и неподвижного. Кладбище надежд, посыпанных пеплом. Там увядают воспоминания и затихает музыка. Там завтра похоронено в саване вчера.

Однажды он пригласил Садека и Хасана и сказал им:

– Пора начинать!

Их лица просияли.

– Какой у тебя план? – спросил Хасан.

Воодушевленный Касем рассказал:

– Я нашел решение. Мы откроем общество для занятий физическими упражнениями.

От изумления они потеряли дар речи.

– Организуем его во дворе моего дома, – заулыбался Касем. – Физическими упражнениями в квартале увлекаются многие.

– А какое отношение это имеет к нашему делу?!

– Например, поднятие тяжестей? – переспросил Садек. – И как это связано с имением?!

Глаза Касема заблестели, и он ответил:

– К нам будут приходить молодые люди, занимающиеся спортом. Посмотрим, кто из них уверует и будет готов пойти за нами.

Зрачки Хасана расширились, и он воскликнул:

– У нас будет своя община! И какая!

– Да, к нам потянется молодежь из кварталов Габаля и Рифаа.

Их охватила радость. Касем чуть не танцевал от счастья.