Текст книги "Дети нашей улицы"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

69

Закария с женой и Хасан, отдыхавшие после ужина в галерее у входа в дом, с удивлением уставились на Касема.

– Что ты такое говоришь?! – начал дядя. – Ты всегда был рассудительным человеком, несмотря на бедность. А сейчас ты совсем потерял ум?!

В глазах тетки Касем увидел немой вопрос.

– Я решился на это не просто так, – сказал он. – Ее рабыня намекнула мне.

– Рабыня?! – вырвалось у тетки.

Она хотела знать больше. Закария же усмехнулся от растерянности и сказал с сомнением:

– Наверняка ты ее неправильно понял…

Скрывая волнение, Касем ровным голосом ответил:

– Нет, дядя.

– Ну, если ее рабыня так сказала, значит, она передала слова своей госпожи! – не выдержала тетка.

Хасан был всецело на стороне брата.

– Такого мужчину, как Касем, еще поискать!

Закария закачал головой, повторяя: «Отличный картофель! Горячий картофель!», потом сказал:

– Но у тебя за душой ничего нет.

– Он пасет ее козу. Неужели она не знает? – вмешалась тетка и, засмеявшись, добавила: – Ну раз такое дело, Касем, поклянись, что в жизни не забьешь ни одной козочки!

– Бакалейщик Увейс приходится госпоже Камар дядей по отцу, – задумался Хасан. – Он самый богатый человек в нашем квартале. И мы с ним породнимся! Саварис тоже нам не чужой. Ничего лучше и придумать нельзя!

– Госпожа Камар, – сказала тетка, – состоит в родстве с Аминой-ханум, женой управляющего. Ее покойный муж был близким родственником ханум.

– Это только осложняет дело! – обеспокоился Касем.

Закария же, наоборот, неожиданно воодушевился:

– Ты мудр и смел, как в том случае с обойщиком. Вместе пойдем к госпоже и откровенно поговорим с ней, затем нанесем визит Увейсу. Если явиться к нему сразу, он отправит нас в лечебницу для умалишенных.

Так они и сделали. Поэтому сейчас Увейс сидел в гостиной Камар, ожидая ее, и, скрывая тревожные мысли, теребил свои густые усы. Камар вошла в зал, одетая в скромное платье и с темным платком на голове, вежливо поздоровалась с ним и села. Взгляд ее говорил о спокойствии и решительности.

– Я в недоумении, дочка, – обратился к ней Увейс. – Вчера ты отвергла предложение поверенного в моих делах уважаемого Мурси под предлогом, что он тебе не ровня. А сегодня ты остановила свой выбор на пастухе?

Покраснев от смущения, она ответила:

– Дядя, он действительно беден. Но в нашем квартале никто не скажет, что он недостоин.

Увейс нахмурился:

– Да. Так про слугу скажут, что на него можно положиться или что он опрятен. Но брак – это совсем другое.

– Назови мне человека в квартале, который был бы таким же воспитанным, как он, – вежливо ответила Камар. – Назови кого-нибудь, кто не хвастался бы тем, что отбирает деньги, не кичился бы своей подлостью и жестокостью.

Увейс уже был готов взорваться от гнева, но вовремя вспомнил, что разговаривает не просто с племянницей, а с женщиной, чьи немалые капиталы вложены в его торговое дело. Поэтому он попросил:

– Камар, если бы ты только захотела, тебя взял бы в жены любой из надсмотрщиков. Сам Лахита желает, чтобы ты стала одной из его женщин.

– Не люблю я этих надсмотрщиков! Не нравятся мне такие мужчины! Мой отец был порядочным человеком. Он не жаловал таких. А я унаследовала его характер. Что касается Касема, то он воспитан. У него только денег нет. Зато у меня их предостаточно.

Увейс вздохнул, внимательно посмотрел на нее и попытался упросить ее в последний раз:

– Передам тебе слова Амины-ханум, жены управляющего. Она просит тебя поступить разумно. Она хочет предостеречь от ошибки, которая сделает тебя посмешищем улицы.

– Мне нет дела до приказов ханум, – резко ответила Камар. – Уж она-то знает, кто за свои поступки стал притчей во языцех на нашей улице!

– Она просто беспокоится о твоей репутации, дочка!

– Какая уж там забота, дядя?! Она не спрашивала обо мне все десять лет после смерти мужа.

Увейс был явно растерян и долго мялся, прежде чем высокомерно сказать:

– Она считает, что женщина не должна выходить замуж за мужчину ниже себя, тем более если он время от времени наведывался к ней в дом.

Камар вскочила с побледневшим от гнева лицом и закричала:

– Замолчи! Я родилась, выросла, вышла замуж и овдовела в этом квартале. Меня каждый знает. Я ничем себя не запятнала!

– Конечно, конечно, дочка. Она просто опасается, что так могут сказать.

– Забудь ты эту ханум! От нее только головная боль. Ты мой дядя, и я сообщила тебе, что приняла предложение Касема. Я хочу, чтобы брак был заключен при твоем благословлении и в твоем присутствии.

Увейс молчал и думал. Он не мог запретить ей. Нельзя было разозлить ее настолько, чтобы она забрала деньги. Он понуро посмотрел себе под ноги, потом открыл рот, но произнес нечто невнятное. Камар смотрела на него в упор…

70

Перед свадьбой Закария подарил племяннику сумму в несколько фунтов, большую часть которой взял в долг.

– Если б я только мог, Касем, оплатить все твои расходы! – сказал он. – Твой отец был добр ко мне. И я не забыл его щедрости в день моей свадьбы.

Касем купил новую галабею, белье, расшитую повязку, красивые блестящие тапочки, бамбуковую трость и хорошего табака. Как только рассвело, он отправился в баню, где попарился, понырял в бассейне, сходил к массажисту, снова помылся и попарился, а потом растянулся, попивая чай и мечтая о счастье.

Подготовку к свадьбе взяла на себя Камар. Она убрала крышу к приходу приглашенных ею близких подруг, наняла знающую толк в организации свадеб женщину и лучшего повара в округе. Во дворе натянули шатры для певца и гостей. Наконец прибыли родственники и друзья Касема, а также жители квартала во главе с Саварисом. Гости пили пиво и выкурили не меньше двадцати кальянов. Над присутствующими зависло густое облако дыма с запахом гашиша. То здесь, то там раздавались радостные возгласы, смех и тосты. Хмель ударил Закарии в голову, и он стал хвалиться:

– Наш род один из древнейших, а в благородстве нам нет равных!

Увейс, сидевший между Саварисом и Закарией, едва сдерживал возмущение. Нахмурившись, он сказал:

– Хватит с вас того, что Саварис ваш родственник.

– Да здравствует Саварис! – прокричал Закария.

Оркестр сыграл в его честь, Саварис расплылся в улыбке и помахал рукой. Раньше Савариса раздражало то, что Закария везде распространялся об их родстве. Но после того как стало известно о заключении брака Касема и Камар, он посмотрел на дело иначе, однако все же решил не освобождать Касема от поборов.

– Касема любят все, – повторил Закария. – Скажите, ведь он нравится всем в квартале?!

Уловив недовольство на лице Савариса, он добавил:

– Не предложи он мудрое решение, когда случилась кража, сколько бы голов в кварталах Габаль и Рифаа полетело от дубинки нашего надсмотрщика Савариса!

Черты Савариса разгладились. И Увейс подтвердил слова Закарии:

– Правду говоришь, клянусь Владыкой земным и небесным!

– Все ближе час воссоединенья! – пропел певец.

Касема охватило волнение, которое, как обычно, заметил Садек, и тот налил ему еще стакан. Не выпуская кальяна из рук, Касем осушил его и захмелел. Хасан пил так много, что узоры на шатре плясали у него перед глазами. Заметив это, Увейс обратился к Закарии:

– Хасан пьет больше, чем следует в его годы.

Закария поднялся со стаканом в руке и наигранно посоветовал сыну:

– Хасан, вот так пить нельзя!

И он показал как, опрокинув в себя стакан под хохот гостей. Увейс затаил злобу, подумав: «Не будь моя племянница столь глупа, ты не расплатился бы за все выпитое тобой сегодня».

Около полуночи Касема позвали отметить свадьбу в заведении Дунгуля, и под предводительством и защитой Савариса процессия двинулась в кофейню. В квартале оказалось полно мальчишек, попрошаек и котов, которых манил аромат еды. Касем сел между Садеком и Хасаном, и Дунгуль, поприветствовав их, крикнул служке:

– По такому случаю всем кальян за мой счет!

Каждый из гостей также угостил всех кальяном.

Подошли артисты, в первых рядах которых были барабанщики и флейтисты. Саварис поднялся и распорядился:

– Начинаем праздник!

Ведущий свадьбы, босой и в галабее, надетой на голое тело, пустился танцевальным шагом, удерживая трость на голове. За ним – остальные артисты, потом Саварис и жених в окружении товарищей. По обеим сторонам процессии двигались факельщики. Мелодичным голосом певец пел:

 
Один раз «ох» – от этих глаз.
Другой раз «ох» – от этих рук.
Еще раз «ох» – от этих ног.
Глаз не могу отвести от любимой.
И руки тяну к ней.
И ноги меня к ней ведут.
 

Опьяненные и одурманенные гости подхватили песню. Шествие прошло через аль-Гамалию, Бейт-аль-Кади, аль-Хусейнию и аль-Даррасу. Счастливые, они позабыли в эту ночь обо всем и вернулись в таком же веселье, как и ушли. Это была первая свадьба, закончившаяся мирно, когда никто не поднял дубинку и не было пролито ни капли крови. Закария был на седьмом небе от счастья. Он взял трость и пустился с ней в пляс, играл ею и изгибался, тряс головой и грудью, как танцовщицы, ловкими движениями изображал то битву, то объятья и наконец закружился под всеобщее ликование и аплодисменты.

После этого Касем перешел на женскую половину дома. Увидев Камар, сидящую среди женщин, он направился к ней под радостное ликование, взял за руку, она встала, и они пошли вслед за танцовщицей, которая своими движениями будто преподносила им последний урок, прежде чем оставить их наедине. Как только двери комнаты закрылись, мир перестал для них существовать, обратившись в тишину, если не считать шепота и шума шагов. Касем пробежал взглядом по розовому ложу, мягкому дивану, дорогому ковру – вещам, которые он себе и представить не мог, и остановил взгляд на жене, снимавшей украшения с головы. Для Касема она была неотразима и привлекала его своим полным телом, грациозностью и благородной осанкой. На стенах играли блики яркого света. Касем видел все это будто сквозь пелену. Волнение и переполнявшая его радость достигли предела. Несмотря на легкую шелковую галабею, тело горело от выпитого вина и кальяна. Подойдя к жене, Касем взглянул на нее сверху, и она опустила глаза в ожидании. Он взял в ладони ее лицо, хотел что-то сказать, но лишь молча склонился к ней. От его дыхания прядь ее волос упала на плечи. Он принялся целовать ее лоб и щеки.

Из коридора в комнату проникал аромат благовоний. Было слышно, как Сакина бормочет заклинания.

71

Это были дни любви, нежности и умиротворения. Как сладко быть счастливым в этом мире! Касем вообще бы не выходил из дома, если бы не стеснялся насмешек по этому поводу. Его сердце пило из источника радости до опьянения. Он был окружен таким вниманием и лаской, о каких только мог мечтать. Дом был чисто прибран и окурен благовониями. Жена всегда была красиво одета, лицо ее светилось, она излучала доброжелательность. Однажды, когда они сидели рядом в зале, она сказала ему:

– Ты слишком скромен, как агнец. Ничего не требуешь, не приказываешь, не запрещаешь. А ведь здесь хозяин – ты!

– Мне так хорошо, что нечего больше и желать! – ответил Касем, играя прядью ее крашеных хной волос.

Она притянула его руку к себе.

– Сердце мне сразу подсказало, что ты – лучший мужчина в нашем квартале. Но ты так воспитан, что кажешься чужим в собственном доме. Разве не понимаешь, что мне от этого больно?

– Это ты говоришь мне, тому, кто благодаря счастливой судьбе после раскаленного песка оказался в райском саду этого дома?

Пряча улыбку, она попыталась быть серьезной:

– Не думай, что ты обрел в этом доме покой. Сегодня или завтра ты станешь управлять моим имуществом. Тебя это сильно обременит?

Он рассмеялся:

– По сравнению с овцами это забава.

Он принял управление ее недвижимостью, которая располагалась между кварталом бродяг и аль-Гамалией. Нелегко было управиться с неспокойными жителями, но его гибкость там, где это было возможно, спасала ситуацию. Работа отнимала у него лишь несколько дней в месяц, все остальное время было для него непривычно свободным. Но самой большой его победой в новой жизни стало то, что он завоевал расположение дяди жены – Увейса. С самого начала Касем проявлял к нему внимание и почтение, предлагал свою помощь в разных делах, пока родственник не подружился с ним и не ответил тем же добрым отношением и уважением. И однажды Увейс не удержался:

– Я грешил на тебя! Знаешь, думал, ты один из проходимцев этого квартала. Я думал, что ты играл чувствами племянницы, чтобы завладеть ее состоянием и спустить его на развлечения либо жениться на другой. Но ты доказал, что ты верный и мудрый человек. Она сделала правильный выбор.

В кофейне Дунгуля Садек весело рассмеялся и сказал:

– Угости нас кальяном за свой счет, ведь ты теперь важный человек!

– Ты почему не ходишь с нами в винную лавку? – спросил Хасан.

Касем ответил им с серьезным видом:

– У меня нет денег, кроме тех, что я получаю за управление делами жены и за некоторые услуги ее дяде.

Удивленный Садек, произнес поучающе:

– Любящая женщина – игрушка в руках мужчины!

– Если только мужчина ее не любит так же сильно! – рассердился Касем. Он посмотрел на друга с укоризной: – Ты, Садек, как остальные жители нашего квартала, видишь в любви лишь средство достижения своих целей!

Садек смущенно улыбнулся и извинился:

– Таков удел слабых. Я не так силен, как Хасан или ты, Касем. И уж надсмотрщиком мне не бывать! А на нашей улице – либо бьешь ты, либо тебя.

Касем умерил свой гнев, приняв извинения, и произнес:

– Какая удивительная у нас улица! Ты прав, Садек, жителям нашей улицы можно только посочувствовать.

– Эх, если бы наша улица была такой, как о ней думают жители других мест… – сказал с улыбкой Хасан.

– Говорят, улица аль-Габаляуи! Улица отважных надсмотрщиков! – подтвердил его слова Садек.

Касем погрустнел. Он украдкой посмотрел в сторону Савариса, сидевшего у входа в кофейню, чтобы удостовериться, что тот их не слышит, и только тогда произнес:

– Они как будто не замечают наших бед!

– Люди поклоняются силе, даже обиженные!

Касем глубоко задумался. Потом сказал:

– Смысл имеет только та сила, которая творит добро, как сила Габаля и Рифаа, а не насилие!

Поэт Тазах продолжил свой рассказ:

«И приказал Адхам:

– Неси брата!

– Не могу! – взмолился Кадри.

– Убить ты смог!

– Не могу, отец!

– Не говори мне «отец»! У убийцы нет ни отца, ни матери, ни брата.

– Не могу.

Адхам сжал руку сильнее.

– Убийца должен сам донести свою жертву».

Затем поэт взял в руки ребаб и запел.

Садек обратился к Касему:

– Сегодня ты живешь той жизнью, о которой мечтал Адхам.

На лице Касема отразилось несогласие.

– Везде я встречаю то, что меня огорчает и омрачает мое счастье. Не о таком счастье мечтал Адхам, когда думал о свободе человека и его достатке.

Друзья надолго замолчали.

– Такое счастье недостижимо! – сказал Хасан.

Взгляд Касема стал мечтательным:

– Если бы счастье стало возможно для всех!

Он думал о том, что у него много свободного времени и есть все необходимое, но беды других мешают ему чувствовать себя счастливым. Он безропотно платит дань Саварису. Ему хочется заполнить чем-то свободное время, чтобы убежать от себя, убежать от этой жестокой улицы. Он был уверен, что Адхам, получив все желаемое, как он, все равно тяготился бы этим и мечтал о труде.

В последние дни с Камар творилось что-то непонятное. Сакина была уверена, что это беременность, но Камар не могла поверить, ведь ребенок был ее заветной мечтой. Касем рассказал новость всем знакомым. Об этом узнали и в доме дяди, и в мастерской лудильщика, и в лавке Увейса и в хижине Яхьи. Решив заботиться о себе, Камар намекнула Касему:

– Мне нельзя заниматься тяжелой работой.

Он понимающе улыбнулся:

– Сакина возьмет на себя все заботы по дому. А я буду терпелив.

Обрадовавшись как ребенок, она обняла его.

– Я готова землю целовать от счастья!

Как-то, отправившись в пустыню навестить уважаемого Яхью, Касем остановился у скалы Хинд и присел отдохнуть в ее тени. Вдалеке он заметил пастуха со стадом. Сердце защемило. Ему захотелось сказать пастуху: «Человек становится счастливым не только от того, что он надсмотрщик. Быть надсмотрщиком вовсе не значит быть счастливым». Но не лучше ли сказать все это Лахите и Саварису? Как он сочувствовал жителям своей улицы, которые тщетно мечтают о счастье, а заканчивают свои дни в нужде на кучах мусора! Но почему бы ему не наслаждаться выпавшим на его долю счастьем, закрыв на все глаза? Этот же вопрос задавал себе Габаль, в свое время задавал его себе и Рифаа. Они могли ничего не делать и жить в покое и достатке. Что же мучает нас и не дает поступать именно так? Размышляя, Касем поднял глаза к небу, на котором было лишь немного облаков, рассыпанных как лепестки белой розы. Склонив голову, будто от слабости, он вдруг заметил какое-то движение. Это скорпион спешил спрятаться под камень. Касем поднял посох, ударил и долго с отвращением смотрел на насекомое. Потом он продолжил свой путь.

72

В доме Касема встретили появление новой жизни. Радость разделяли все бедняки квартала. Девочку назвали Ихсан в честь матери Камар, которую Касем никогда не видел. С рождением ребенка дом наполнился плачем и грязными пеленками, пришлось проводить ночи без сна. Но вместе с этим в семью пришли счастье и радость. Правда, Касем казался то задумчивым, то рассеянным, будто его что-то тяготило. Это сильно беспокоило Камар, и однажды она спросила мужа:

– Тебе нездоровится?

– Да нет…

– Ты сам на себя не похож.

Он опустил глаза.

– Только Всевышний знает, что со мной…

После колебаний она спросила:

– Тебя что-то не устраивает?

– У меня нет никого дороже тебя, даже малышку я люблю меньше, – заверил он ее.

– Наверное, тебя сглазили, – вздохнула она.

Он улыбнулся:

– Наверное.

Камар окуривала дом и всем сердцем молилась за мужа. Но однажды ночью, проснувшись от плача ребенка, она не обнаружила Касема рядом. Сначала она подумала, что он еще не вернулся из кофейни. Но когда девочка успокоилась, Камар прислушалась к тишине в квартале, которая наступала обычно после закрытия всех заведений. Закрались сомнения. Она подошла к окну и выглянула – кругом было темно, и квартал спал. Вернулась к девочке, которая снова расплакалась, и дала ей грудь. Камар спрашивала: что же могло его так задержать? Такое в их совместной жизни произошло впервые. Ихсан заснула, и Камар опять прильнула к окну. Не услышав даже шороха, она вышла в зал и разбудила Сакину. Ничего не понимающая спросонья рабыня поднялась, а потом, разобравшись, в испуге вскочила на ноги. Камар рассказала, почему ей не спится, и Сакина решила тотчас идти к Закарии, чтобы спросить его о господине. Что могло заставить мужа заночевать в доме дяди? Напрашивался неутешительный ответ, но Камар все же не стала препятствовать. Либо она что-то узнает, либо заручится поддержкой Закарии. Сакина ушла, а Камар не переставала думать о том, почему же муж не пришел. Может, у него кто-то есть, и он встречается с ней в пустыне, когда ходит туда утром и вечером?

Закария и Хасан резко проснулись от криков Сакины. Хасан заверил, что Касема сегодня вечером с ним не было. На вопрос Закарии, когда господин ушел из дома, Сакина ответила, что сразу после полудня. Они втроем вышли и направились в соседний дом к Садеку.

– Скоро рассвет! Где же он может быть? – беспокоился Садек.

– А не мог его у скалы сморить сон? – предположил Хасан.

Закария приказал Сакине возвращаться домой и сообщить госпоже, что они отправляются на поиски Касема. Закутав головы от влажности осенней ночи, мужчины двинулись в пустыню. Они шли при свете лунного серпа, выглядывавшего из-за туч на усеянном звездами клочке неба. Хасан звал, прорывая своим криком тишину: «Касем! Касем!» Со стороны аль-Мукаттама ему вторило эхо. Достигнув скалы Хинд, они обошли ее кругом, но не обнаружили никаких следов Касема. Низким голосом дядюшка Закария спросил:

– Куда же он пошел? Он же не сумасшедший и не разбойник!

– И у него не было ни малейшей причины сбегать, – пробормотал Хасан.

Садек подумал, что в пустыне полно бандитов, и сердце его ушло в пятки, но он промолчал.

– Может, он у Яхьи? – размышлял Закария.

Будто хватаясь за последнюю надежду, молодые люди воскликнули:

– Яхья!

Однако Закария рассеянно произнес:

– Хотя зачем бы ему было у него оставаться?

До границы пустыни они шли молча, одолеваемые мрачными мыслями. Где-то вдалеке уже кукарекал петух, но из-за набежавших туч было еще сумрачно. «Где же ты, Касем?» – вздохнул Садек. Казалось, все было напрасно, но они продолжали идти, пока не остановились перед хижиной Яхьи, погруженной в сон. Закария постучал.

– Кто там? – раздался голос.

Дверь отворилась. На пороге, опираясь на палку, стоял Яхья.

– Не сердись на нас, – извинился Закария. – Мы пришли, чтобы спросить о Касеме.

– Я ждал, – спокойно ответил Яхья.

Они воспряли духом, но их тут же охватило беспокойство.

– Что ты знаешь о нем? – спросил Закария.

– Он здесь. Спит.

– С ним все в порядке?

– Слава Богу, – произнес он и добавил: – Сейчас с ним все в порядке. Соседи возвращались из аль-Атуфа, нашли его у скалы Хинд без сознания и принесли ко мне. Я брызгал на него водой, пока он не очнулся. Он выглядел усталым, и я оставил его, чтобы он выспался. Он спит до сих пор.

– Если бы ты дал нам знать сразу! – упрекнул его Закария.

– Они пришли ко мне посреди ночи, – спокойно ответил старик. – Некого было послать к вам.

– Он, наверное, болен, – волновался Садек.

– Когда он проснется, ему будет уже лучше, – сказал Яхья.

– Давайте, чтобы удостовериться, разбудим его, – предложил Хасан.

Но Яхья решительно запретил:

– Подождем, пока встанет сам.