Текст книги "Тьма века сего (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 53 страниц)

Глава 6

– Встанем лагерем?

На голос стрига за спиной Курт обернулся не сразу, с неохотой оторвавшись от созерцания леса перед собою, и вопросительно-непонимающе нахмурился.

– Это было сатирическое замечание, – серьезно пояснил фон Вегерхоф, – или ironia, то есть, фраза, в которой истинный смысл скрыт и умышленно утверждается нечто противное тому, что подразумевается. Иными словами – долго ли ты еще вознамерился стоять тут, точно памятник Цезарю?

Курт не ответил, снова отвернувшись и вперившись в лесную чащу.

Здесь, под ногами, была обычная земля и обычная трава, по обе руки и за спиною – обычный лес, а там, впереди, всего в двух шагах, начинался другой мир, все тот же обычный с виду лес становился уже другим, иным, диковинным и чуждым… Но увидеть этого Курт, как ни пытался, не мог. Нет, он видел зарубки на деревьях, вбитые в землю кособокие колья-столбики, привязанные к низким ветвям потрепанные куски ткани – метки, оставленные по указанию пропавшего expertus’а, по которым ориентировались солдаты оцепления. Но больше не было ничего. Не ощущалось ничего из того скопленного за годы службы весьма немалого набора косвенных признаков, могущих показать самому обычному человеку, что перед ним опасность, которой следует остеречься. Никаких изменений в природе вокруг – ни сухой или, напротив, слишком сочной и пышной травы и листвы, ни странных растений, ни невиданных существ или звуков. Никакого крадущегося в душу страха или хотя бы тревоги при попытке приблизиться. Никакого зова с той стороны, который тянул бы к себе, вынуждая идти вперед. Никакого сумрака или света, или тумана. Никакого неестественного безветрия или, напротив, воздушных потоков, несущихся не так, как им полагается. Никакой границы между двумя мирами, и не будь этих меток – ни за что нельзя было предположить, что тот лес впереди – уже не просто лес…

– Там птицы поют, – полувопросительно произнес он, и фон Вегерхоф, помедлив, подтвердил:

– Да, слышу. Стало быть, описанные в отчетах ловушки либо редки, либо действуют избирательно, и существ меньше определенных размеров пропускают сквозь себя.

– Или запускаются лишь время от времени… По определенным дням или часам, скажем. Или действуют исключительно на земле.

– Мышь я тоже видел, – возразил стриг. – Правду сказать, лишь одну, а посему не знаю, свидетельствует ли ее существование о чем-либо, или же это была редкая счастливица, ненароком забредшая в Предел и чудом миновавшая все опасные участки.

– Когда мы с Бруно входили в Пильценбах, кони заартачились и отказались идти, – задумчиво произнес Курт, все так же глядя вперед. – При попытке их подстегнуть – вовсе встали на дыбы и едва не сбросили нас наземь… А здесь, похоже, животные не ощущают опасности. Коза, которую погнали вперед для проверки, собака горожанина – никто из них, как я понимаю, не попытался избежать своей участи; также в Пределе обитают птицы и, возможно, грызуны.

– И что это значит?

– Я думал – ты скажешь.

– Я не expertus, – вздохнул стриг. – Не имею ни требуемых знаний, ни опыта, я всего лишь существо, способное ощутить сверхобычные эманации. Делать выводы – ваша с Мартином работа, Гессе.

– Хотелось бы знать, каково это… – по-прежнему не отрывая взгляда от деревьев перед собой, сказал Курт, и фон Вегерхоф невесело усмехнулся:

– Поверь, не хотелось бы.

– Не поверю, – отвернувшись, наконец, от невидимого и неощутимого Предела, возразил Курт. – Ты тяготишься и своими возможностями, и самой необходимостью прилагать их к делу – тяготишься потому, что тебя ими наградили, не спросив, да еще и подкинули в довесок вечную жизнь с неприятными привычками. А для следователя Конгрегации подобный арсенал умений был бы ох как полезен…

– Особенно вкупе с вечной жизнью?

– Способность долго сохранять юность и бодрость тела, а также заживлять раны и, в свете этого, безбоязненно лезть почти в любые переделки – тоже штука неплохая.

– Особенно любопытны и назойливы такие мысли на пороге полувека, когда и бодрость уже не та, и раны с прежней легкостью не переносятся, да и сердчишко уже пошаливает…

– У меня проблемы с сердцем? – равнодушно поинтересовался Курт, и стриг, запнувшись, с заметным смятением качнул головой:

– Нет. Никаких шумов, сбоев, никаких проблем. И я должен…

– Не должен, – оборвал он. – Если ты сейчас начнешь расшаркиваться и оправдываться, я непременно растрогаюсь, а это зрелище не для слабонервных, Бруно подтвердит… Если же я окажусь в таком положении, на каковое ты взялся намекать – надеюсь, рядом найдется кто-нибудь расторопный и с хорошо наточенным оружием. Моя же мысль всего лишь была о будущем, которое ты увидишь, а мне не доведется, посему мне достаются лишь фантазии, планы, предположения и мечты. Если Конгрегация выживет, если сохранится все то, что столько лет собиралось и нарабатывалось, если и впредь будет собираться, изучаться, развиваться… Как полагаешь, насколько велика возможность того, что среди expertus’ов, скажем, начнут рождаться дети, унаследовавшие возможности своих родителей или одного из них, приумножившие эти возможности, развившие их?

– Альта уникальна, – осторожно заметил стриг. – И тот факт, что она сумела спаять в себе способности матери с твоей устойчивостью – случайность, Господне благословение… Словом, что угодно, но не норма.

– Знаю, – раздраженно покривил губы Курт. – Но если чисто в теории? Ведь людям привычно тянуться к своим, к таким же, как они сами, а стало быть, и большинство обладателей какого-либо дара будут искать себе спутников жизни среди своих. У кого-то дети не унаследуют ничего вовсе, у кого-то будут слабее… Но и те, что унаследуют, а то и приумножат – ведь их рождение от такого брака куда более вероятно, нежели от брака простых смертных. Согласен?

– И, разумеется, они с готовностью пойдут на службу в Конгрегацию, где станут следователями, от которых не укроется и не спасется ни одна нечисть? – с усмешкой договорил фон Вегерхоф. – Мечта неплохая. Жаль только, что фантазии и планы частенько не берут в расчет непредсказуемую сущность человеческую. Я также не стану заострять внимание на том, что далеко не всякий будет настолько увлечен, как кое-кто из моих знакомых инквизиторов, не будет так одержим служением, обереганием, справедливостью и d'autant plus[37]37
  Тем более (фр.).


[Закрыть] – милосердием, и уж точно немногие захотят «безбоязненно лезть в любые переделки». Как правило, Гессе, человек мечтает не о вечном подвиге, а о тихой и праздной жизни, хорошем доходе, уютном доме и отсутствии врагов. И многие отдали бы все свои возможности, таланты, умения и не подвластные простым смертным силы за обычный шанс прожить как все и скончаться в своей постели, в окружении любящей семьи.

– Какой халтурщик посвятил тебя в рыцари? – с подчеркнутым укором вздохнул Курт. – С таким-то подходом к бытию – да тебе еще до всей этой неприятной истории надлежало уйти в монастырь. Жизнь тихая, доходы не беспокоят вовсе, из врагов – одни внутренние…

– Я сказал «о тихой и праздной жизни», – напомнил фон Вегерхоф с улыбкой. – А в монастыре надо работать, и поспать там толком не дают…

Стриг запнулся, оборвав сам себя на полуслове, и замер неподвижно, вслушиваясь во что-то; Курт затаил дыхание, бросив быстрый взгляд вокруг, и прислушался тоже, однако в лесу по-прежнему царила тишина, нарушаемая лишь птичьими трелями. «Что?», – спросил он одним взглядом, и фон Вегерхоф все так же молча махнул рукой, развернувшись и уверенно зашагав вдоль границы Предела.

Крики Курт услышал через полсотни шагов: два голоса препирались, не скрываясь, громко – один гневный и угрожающий, другой раздраженный, возмущенный, но явно оправдывающийся. Нарушителей тишины он увидел еще шагов через десять, когда в двухголосой перебранке стали различимы отдельные слова: молодой парень в добротной, но сильно запыленной одежде, и напротив него, спиной к границе Предела – солдат из оцепления, с арбалетом, вскинутым наизготовку.

– Пень безмозглый! – почти выкрикнул парень, но назад все-таки отступил. – Придурок!

– Сам… – в том же тоне откликнулся солдат, завернув конструкцию, от которой фон Вегерхоф нервно дернул бровью и едва заметно поморщился¸ а парень растерянно замялся, явно не найдясь с достойным ответом. – Пшол прочь! – присовокупил страж границы Предела и рывком развернулся, наставив арбалет на вновь явившихся.

– Инквизиция, – коротко бросил Курт, приподняв за цепочку висящий на груди Знак, и солдат, помедлив, отвел оружие в сторону. – Мы помешали? У вас тут, я смотрю, любопытная и весьма оживленная дискуссия.

– Ходок еще один, – раздраженно отозвался тот. – Еле перехватил, самоубийца хренов…

– Да не хотел я туда! – чуть сбавив тон, но по-прежнему зло выпалил паломник. – Сто раз сказал же, ты, идиота кусок!

– А я думал, что эти ребята блюдут учтивость и благолепие, – заметил Курт подчеркнуто спокойно, и солдат желчно выговорил:

– Ага, как же! А этот еще и врет, не краснея: я его прямо за метками за шкирку схватил.

– Хворост я собирал, ясно, хворост! Там сушняк лежал! Всего три шага туда сделал!

Курт обернулся к границе предела, и впрямь увидев выроненную в траву охапку хвороста, и лишь сейчас понял, что отличало эту часть леса от той, за границами Предела. Здесь, по эту сторону, весь сушняк был выбран подчистую, а там, где зарубки и матерчатые метки обозначали начало запретной зоны, в траве и низком кустарнике без труда было можно увидеть никем не тронутые за последние несколько месяцев сухие ветки.

– За дровами полез в ловушки! – с патетической укоризной объявил солдат, словно призывая господ инквизиторов вместе с ним ужаснуться человеческой беспечности. – Ему лишний час по лесу проходить – страшней, чем сдохнуть!

– А ведь он прав, – заметил Курт, неспешно подойдя ближе, и паломник попятился, отозвавшись все так же ожесточенно, но уже менее уверенно:

– Три шага всего!

– Они могли стать последними в твоей жизни. Тебе действительно настолько лень, что лучше рисковать шеей ради пары сухих сучков?

– Нет там ничего, – буркнул парень, явно растеряв уже весь запал, и, покосившись на молчаливого фон Вегерхофа, настороженно уточнил: – Можно я хоть собранное заберу? Оно ж по эту сторону.

– Вон пошел! – прикрикнул солдат, и Курт вскинул руку, оборвав:

– Спокойно. Забирай, – кивнул он, и паломник кинулся к брошенной охапке, обойдя охранителя границы по широкой дуге. – Звать как?

– Харт, Грегор.

– А, знаменитый ходок по Пределу?

– Ах вот оно что… – с усталой неприязнью протянул солдат. – Знакомое имечко, предупреждали нас о тебе. Вот, наконец, господа следователи и разберутся, дурак ты или с тобой что-то нечисто.

Парень распрямился, прижимая к себе хворост, крепко, точно малое дитя, которое грозится вот-вот выхватить из рук лютый враг, и изобразил лицом нестерпимую муку.

– Да что же это! – провозгласил он, нарочито страдальчески возведя глаза к небу. – Я же тысячу раз повторял: случайность это! Каюсь, похвастался однажды, был грех, хотел покрасоваться. Похваляться дурно, знаю, но что ж теперь, вечно меня за это карать?

– Сам сказал, – пожал плечами Курт, – хвастовство – грех, вот и расхлебывай теперь… Идем-ка. Хвороста ты, как я вижу, насобирал уже довольно, так пока будешь нести его до места, ответишь на пару вопросов.

– Я не знаю, как ходить в Пределе, – не двигаясь с места, произнес Грегор с расстановкой. – Я не умею находить там дорогу. Я не знаю, что надо делать, чтобы не угодить в ловушки. Я ничего особенного внутри не видел, никаких волшебных предметов не находил и вообще я только с дюжину шагов прошел. Ну, не было ничего, понимаете? Не о чем спрашивать!

– А это уж позволь мне решать, – подчеркнуто любезно улыбнулся Курт, выразительно указав рукой в сторону лагеря: – Давай, ходок, топай. Мы ждем.

Паломник, помявшись, бросил напряженный взгляд на хмурого солдата, на по-прежнему молчащего фон Вегерхофа и, обреченно вздохнув, зашагал вперед, не оглянувшись, чтобы убедиться, следует ли за ним майстер инквизитор.

– Так рассказывай, – подбодрил его Курт после пары минут молчаливой ходьбы. – Как было дело?

– Я вашему сослужителю уже все рассказал, – буркнул Грегор, перехватив хворост поудобнее. – И как было дело, и что было потом.

– Расскажи еще раз.

– Зачем?

– А ты сам подумай, – предложил фон Вегерхоф многозначительно. – Ты понимаешь, что из всех, шагнувших за границу Предела, ты единственный, возвратившийся оттуда живым? Не имеет значения, по какой причине – посчастливилось тебе или сам Господь Бог провел тебя невредимым, или существующие в Пределе ловушки почему-то не сработали, или… Неважно. Важно то, что ты у нас единственный свидетель такого рода.

– Никакой я не свидетель, – начал Грегор и, встретившись с Куртом взглядом, вздохнул. – Ладно. В общем, я туда вошел…

– Зачем?

– Низачем, случайно.

– Это твоя личная традиция – случайно входить в Предел?

– Нет, – с заметным раздражением отозвался паломник и, снова показательно вздохнув, продолжил с расстановкой, всем своим видом показывая, что повторяет сказанное уже не один раз: – Я собирал хворост. Так сложилось, что это взвалили на меня почти с самого начала, как я тут. Готовить я не умею, вообще ничего «полезного для общины» делать не умею. Пытались посылать в город покупать провизию, но не сложилось, еду выбирать я тоже не умею, мне подсовывали всё не то, или некачественное, или прокисшее, или просто не то, а я…

– Тебе сколько лет? – спросил фон Вегерхоф, и паломник насупился:

– Ну восемнадцать. У меня четыре сестры, три из них старшие, мать еще живая, откуда мне было все это постичь? Своих дел по горло… Вот мне и поручили бродить по лесу и собирать топливо. Вокруг лагеря все давно выгребли, даже сухостой весь снесли, дальше в лес тоже редко чего попадается, приходится уходить дальше и дальше. Ну, и вот… Собирал, собирал и вдруг понял, что я за метками.

– Метки кто-то поставил еще до появления здесь наших сослужителей?

– Да, несколько. В тех местах, где замечали, как пропадают животные или люди, там еще графские люди всякого тряпья навязали или сделали зарубки, а потом уже конгрегатские продолжили, ну и этот ваш expertus обозначил еще плотней и подробней всю линию.

– Наш expertus?

– Ну, который священник.

– С чего ты взял, что он expertus?

– Да что ж я, совсем дурак? – с заметной обидой фыркнул Грегор. – Если я не умею сварить кашу, это ж не значит, что я скорбен умом… Ходил тут, смотрел вокруг. По лесу ходил – останавливался, закрывал глаза, отступал в сторону, чуть ли не воздух нюхал, потом веревочки завязывал на стволах или насечки на коре делал… Expertus, кто же еще? Пришел обозначить границы, ясно же.

– С кем-то это обсуждал?

– Я? – уточнил паломник. – Вот еще… Оно мне надо? И так все на ушах стоят, что инквизиция приехала, а еще и про expertus’а узнают – вообще рехнутся…

– А ты как-то не очень благодушно настроен к своим собратьям.

– Они мне не собратья, – отрезал Грегор и, поняв, что слова его прозвучали излишне резко, неохотно пояснил: – Я тут сам по себе. Но самому по себе тяжело, поэтому вот… Ну, не ставить же себе шалаш отдельно, глупо как-то.

– И сестер с мамой рядом нет, опять же, – подсказал фон Вегерхоф; паломник бросил на него короткий взгляд исподлобья, но промолчал. – Так ты не ищешь откровения в Пределе?

– Ищу, – помявшись, ответил тот. – Но не такое, как они. Не Иисуса и не Грааль, и не… что там они все себе придумали…

– А что?

– Не знаю. Но тут же есть что-то, так? Что-то необычное. А если ваши до сих пор не согнали сюда армию экзорсистов и не начали все кругом кропить, святить и изгонять, значит, это не дьявольщина, так? Значит, что-то непонятное, даже вам непонятное, а значит – жутко интересное. Говорят, отсюда волшебные камни уносили и всякое такое…

– И ты хотел поискать в Пределе «всякое такое»?

– Я ж сказал, что не дурак, майстер инквизитор. Мне еще жить не надоело. Я думал, что кто-то найдется, кто отсюда что-то вынес или просто ходил… Ну, кто видел, что там внутри, кто может рассказать. Такого же еще нигде и никогда не бывало, и я хочу узнать, что это.

– И что потом будешь делать с этим знанием?

– Понятия не имею, – легкомысленно пожал плечами паломник. – Может, tractatus напишу, а что?

– Ясно, – хмыкнул Курт. – Рассказывай дальше, философ-испытатель.

– А что дальше… В общем, я понял, что стою за метками, и ничего со мной не случилось. Сначала испугался и хотел рвануть обратно, но тут увидел рядом, шагах в трех, деревце; то ли грозой его, то ли ветер повалил когда-то… в общем, переломленное и высохшее. Я так прикинул – деревце довольно тонкое, всё сухое, а значит, легкое, и если волоком, то дотащу. По-любому получалось больше, чем я насобирал… Словом, я хворост бросил и пошел к этому деревцу. Дошел до него – со мной так ничего и не случилось. Я ухватил его за ствол, попытался тащить, а оно ветками там за кусты зацепилось и еще за ствол рядом. Чтобы высвободить – пришлось зайти еще на пару шагов внутрь Предела и подергать его как следует… Ну, и вот. Я его из кустов вытащил, выволок за метки и потом в лагерь. Я бы и не говорил никому, что смог войти, но…

– Но захотелось похвастаться.

– Ну… – явно смутившись, замялся Грегор, – вроде того… Оно случайно вышло. Матушка Урсула удивилась, что я так быстро вернулся, потому что, я уже говорил, тут поблизости всё выгребли…

– Что за матушка?

– Ее так тут называют, – отмахнулся паломник. – Она вроде как главная. В том смысле, что не предводительница какая-то, – торопливо поправился он, заметив, как переглянулись его слушатели, – а просто быстро соображает, как что организовать, кому что поручить, кто чем должен заниматься… Новеньких встречает. Сюда же когда-то валила толпа, и не все со своими средствами, иногда приходит такой оборванный-голодный и с пустой мошной, всё потративший, чтоб только сюда добраться… Матушка Урсула прикидывала, кому сколько надо дать, чтобы все сбросились, и никто не остался голым и голодным. А так как за что-то отвечать и кем-то руководить всем страшно или лень, а тут так хорошо – за тебя все проблемы кто-то другой разгребает, то все и согласились, что пусть она будет как бы главной – ну, как в монастыре мать экономка.

– На тебя, как я погляжу, сбрасываться не пришлось?

– Я к походу подготовился, – кивнул Грегор с плохо скрытым самодовольством. – Сумку собрал, одежду выбрал покрепче, денег взял…

– А твои четыре сестры и еще живая мать в курсе, где ты и на что «денег взял»? – уточнил Курт. – И кстати, а отец-то жив и знает ли, куда ты направился и с какими целями?

– Деньги были мои, – оскорбленно отрезал паломник. – Собственные. Семью я не грабил.

– Да все равно это было б не моим делом, даже если б и ограбил, – отозвался Курт со вздохом. – Увещевать тебя только б мог, да и все… Ну, слава Богу, что не придется. Так что ваша матушка экономка?

– Спросила, чего я так быстро, – все еще обиженно буркнул Грегор. – А я возьми и скажи – «я это из Предела принес»… Она на меня так посмотрела, знаете, как смотрят на героя какого. Вроде как на паломника, который вернулся из Святой Земли, а там в плену побывал и собственной рукой уложил сарацинских воинов тыщу… И меня чего-то понесло. Сказал, что не случайно туда вошел, а решил войти в Предел сознательно, и что бродил там какое-то время, и что не с самого краешка, а глубже, а деревце, мол, прихватил, потому что оно мне просто под ноги попалось. Потом только сообразил, во что мне это выльется…

– И во что вылилось?

– Сначала на меня этот полоумный монах насел… Простите, майстер инквизитор, – осекся Грегор, запоздало сообразив, что конгрегатский служитель может оскорбиться столь нелестной характеристикой собрата во Христе. – Но он в самом деле был… не в себе слегка. Вы о нем спросите, и у своего сослужителя, который тут раньше был, тоже спросите, он вам скажет. Может, совсем безумным и не был, но не в полном уме точно… Повис на мне клещом и стал говорить, что меня Господь избрал для того, чтобы ввести их всех в Предел, и ни с кем ничего не случится. Надо было сразу сказать, что я наполовину всё придумал, но… Нет, я сказал. Но не сразу, сразу испугался: так все всполошились от моего рассказа, что я подумал, признаюсь – побьют вообще… А потом рассказал, потому что понял, хуже будет. Когда уже поползли слухи, что я в Пределе чуть ли не днями гуляю, я пошел к матушке Урсуле и ей сказал, как все было. Она-то поневоле общается со всеми, вот чтоб она всем и рассказала, что и как… Но теперь они думают, что я просто испугался, а потому вру. Но я в самом деле там случайно оказался, майстер инквизитор! И вашему сослужителю, который перед вами был, все это уже рассказывал.

– Все-таки личный разговор – он куда доходчивей, чем сухой отчет, – улыбнулся фон Вегерхоф. – В отчете и про маму с сестрами не было… Видно, в прошлый раз ты об этом умолчал.

– В прошлый раз к слову не пришлось, – огрызнулся Грегор. – И какая разница-то? Это вообще тут ни при чем…

– Ни при чем, – согласился стриг, не сдерживая усмешки. – Однако момент занятный.

– Я готовился в университет, – хмуро отозвался паломник. – Чуть время свободное – садился за учение, чтоб не прийти туда совсем дураком. Кашу варить – дело, конечно, хорошее, но в университете малополезное.

– Я так понимаю, на свое путешествие к объекту будущего tractatus‘а ты спустил те средства, что тебе откладывали на этот самый университет? – вкрадчиво предположил Курт и, не услышав ответа, нарочито серьезно кивнул: – А что, неплохой вклад. Если б ты этот tractatus написал, в любом университете тебя б с руками оторвали, да… Жаль, что это так в мечтах и останется.

– С чего это вдруг? – настороженно спросил Грегор, и он пожал плечами:

– Предположить, что тебе второй раз так повезет, было б уж очень самонадеянно. Допустить, что тебе повезет еще больше, и ты в своих исследованиях… то есть, в периодических случайных пересечениях границы Предела зайдешь еще дальше, и с тобой по-прежнему ничего не случится – не просто самонадеянно, а глупо. Ну, а тех, в поисках кого ты сюда явился – id est, тех, кто вошел и вышел, что-то там увидев – здесь, как я понимаю, ты не нашел. Иными словами, проев в этом городишке не награбленные у семьи деньги, ты просто возвратишься домой, получишь втык от отца, пару нелестных слов от сестер и матери, а в университет, если сильно посчастливится, пойдешь, как все, с экзаменом и уплатой, на общих условиях. И без tractatus‘а.

– Еще посмотрим, – пробормотал Грегор уязвленно, и Курт охотно согласился:

– Посмотрим, само собою… Ты вот уже немного посмотрел. Что увидел?

– В каком смысле?

– В прямом, – уже серьезно пояснил Курт. – Когда был внутри Предела – что видел? Что-то необычное, не такое, как в лесу кругом, странное что-то – заметил? Все равно, что, и все равно, точно заметил или просто показалось, что заметил.

– Нет… – нерешительно и не сразу отозвался паломник. – Всё там было такое же…

– А если припомнить? И если честно?

– Да честно! Всё такое же, только вот сушняка много, вся и разница. Никакие голоса там не завывают, призраки не бродят, ангелы не летают…

– А воздух? Не было чувства, что он там не такой, как везде? Например, слишком холодный или слишком стоячий? Или, быть может, было просто чувство, что что-то не так? Такого – ничего не было?

– Я ж не ваш expertus, откуда у меня такие чувства?

– Я тоже, однако бывали места, в которых и простой смертный сразу понимает, что что-то в мире вокруг не такое, как должно быть.

– Нет, там точно ничего такого не было, – уверенно возразил паломник. – Лес, как и везде, листики шуршат, птички поют, ветки скрипят, воздух как воздух, земля как земля.

– Птицы… – повторил Курт задумчиво. – Животных видел?

– Каких?

– Любых. Кабанов, коз… Мышей. Ежей. Да хоть строфокамила. Хоть какую-то живность.

– Нет… А что? Это что-то значит?

– Увидел бы – значило б, – вздохнул Курт. – Как я понимаю, из всей вашей братии ты один такой… непоседливый и везучий? Других людей, побывавших внутри и вышедших живыми, среди вас нет?

– Были бы – сейчас бы об этом все шумели, и солдаты ваши только и успевали б ловить стремящихся в Предел… Нет, никого больше нет. Говорят, что еще задолго до меня была парочка приятелей, которые вроде как входили внутрь и вышли оттуда с камнем, который заживлял раны. Говорят, был это обычный камень, вот какие под кустами валяются, а полежал в Пределе – и стал волшебным. Правда, те, кто тех парней знал, тоже давно ушли, а из тех, кто остался, нет никого, кто лично видел или их, или камень, никто не может сказать, правда это или нет.

– Но ты думаешь, что правда.

– Вот и пошел сюда для того, чтобы узнать, правда ли… Да, я так думаю, – серьезно кивнул Грегор. – А если и не всё правда – то хотя б отчасти. С чего-то же такой слух пошел?

– Например, с того, что два проходимца выкопали из-под ближайшего куста булыжник, всем рассказали, что он волшебный, и продали его какому-нибудь бедолаге, свалив отсюда прежде, чем тот понял, как его облапошили, – предположил Курт и, встретив взгляд паломника, снисходительно вздохнул: – Неужто сам не знаешь, сколько по миру гуляет частиц Креста или лоскутов одеяний всех святых вплоть до Крестителя? Чем этот ваш Предел хуже в глазах мошенников? Такой же удобный способ нажиться. А пострадавший, дабы не стать посмешищем, сделал таинственный вид, подтвердил всем, что камень вот только что вылечил ему грыжу, и тоже уехал от греха подальше. Не кажется, что это более вероятная версия?

– Как я понимаю, ни одного обладателя чародейственной вещи, взятой из Предела, ты лично не встречал, – подытожил фон Вегерхоф, когда заметно поникший паломник так и не ответил, и тот молча мотнул головой. – И никого, кто прошел бы внутрь дальше, чем ты, тоже не видел… Что ж, Грегор, должен заметить, что твой tractatus грозит стать самым увлекательным чтением в категории «Современные сказки Германии».

– Вы инквизитор Гессе? – отвернувшись от стрига, спросил Грегор. – По приметам похожи. Это вы?

– С утра был я, – не став скрывать недоумения от столь резкой смены темы, отозвался Курт. – И что это значит?

– Что мне надо просто сидеть тут и ждать, – явно довольный своей идеей, охотно пояснил паломник. – Я читал все шпигели[38]38
  Дословный перевод – «зеркало». В Германии ок. 14 в. так назывались ксилографически иллюстрированные назидательные брошюры («Зерцала»), по большей части религиозного, душеспасительного содержания.


[Закрыть] о вашей службе – все, какие мог найти. И вот что я думаю: если вы здесь – всё вскоре выяснится, все тайны раскроются, чем бы это ни оказалось, и мне надо просто быть здесь, когда вы станете героем очередного выпуска. А tractatus и по теме вашего расследования написать можно, получится очень душеспасительно.

– Твой отец, часом, не торговец? – хмыкнул Курт и, не получив ответа, вздохнул: – А теперь без шуток, Грегор. Я понимаю, что молодая кровь кипит, душа просит приключений и тайн, а беззаботная юность шепчет, что ничего плохого с тобой не случится, однако и в самом деле – сия идея это самое лучшее из того, что приходило в твою голову с момента, как ты покинул родительский дом. А именно – просто сидеть на месте и не делать лишних движений. In optimo[39]39
  В идеале (лат.).


[Закрыть], разумеется, тебе бы стоило собрать вещи, остаток денег и возвратиться к родителям и сестрам, но на это, как я понимаю, тебя уговорить не удастся.

– Теперь, когда здесь вы? Еще чего… А это ваш новый помощник? Правда, что всех ваших помощников убивают, и поэтому вы всегда один?

– Это ты тоже вычитал в одном из шпигелей? – уточнил Курт с сомнением.

– А что? Неправда?

Фон Вегерхоф едва заметно дрогнул губами в усмешке, бросив на парня взгляд мельком, однако вмешиваться не стал, хотя мог бы напомнить, как предрекал в свое время, что распространяемые Конгрегацией брошюрки все равно никогда не перебьют народной молвы.

Так называемые «шпигели», впрочем, нельзя было назвать полностью идеей Конгрегации: эти листки и брошюры, рассчитанные на простонародье, плохо читающее либо не знакомое с грамотой вовсе, издавались и прежде – немногочисленные мелкие типографии, состоящие из пары работников и владельца, а то и вовсе объединяющие в одном лице того и другого, делали свой небольшой, но стабильный доход на заказах от соборов, монастырей и епископов. Конгрегация, само собою, тоже старалась не отставать, выгодно отличаясь от конкурентов тем, что типографии и работников имела собственные, однако способ производства этих, прямо скажем, одноразовых печатных трудов был непомерно затратен, долог и сложен, учитывая требуемые объемы. Некоторую массовость в руки Конгрегации дал брат Гюнтер Лейтнер, чье изобретение, некогда неумело присвоенное неким Гутенбергом[40]40
  См. том 6 «Утверждение правды».


[Закрыть], позволило поставить производство выпусков шпигелей на поток. И разумеется, первым претендентом на главную тему оных брошюр (после житий святых и проповедей) стал легенда Конгрегации Молот Ведьм.

Курт, имевший сомнительное удовольствие присутствовать при обсуждении текста первых двух выпусков, готовящихся к печати, покинул собрание под всеобщий хохот и несущиеся вслед подначки, хмуро сообщив не в меру развеселившимся членам Совета, что читать эту унылую галиматью все равно никто не станет. О том, что ошибается, он догадывался, но даже не предполагал, насколько…

– Нет, неправда, – ответил Курт, наконец, поняв, что паломник все еще ждет его реакции. – И сомневаюсь, что такую чушь написали бы в шпигеле.

– Значит, я это просто слышал где-то, – почему-то с сожалением вздохнул Грегор. – Но неважно. Важно, что вы тут, и мне надо просто не упустить момент.

– Боюсь тебя разочаровать, Грегор, но расследование веду не я: я здесь всего лишь в роли в своем роде adjutor’а, главным же следователем по-прежнему остается майстер Бекер.

– Ваш этот майстер Бекер зануда и хам, – буркнул паломник, и Курт безучастно уточнил:

– А я, надеешься, буду весельчак и сама обходительность? Сейчас, скажем, ты несколько перестал следить за языком, говоря о моих сослужителях, и как полагаешь, я это просто так оставлю? В темницу я тебя, само собой, не посажу, но затрещину в воспитательных целях отвесить не постесняюсь.

– Простите, – явно искренне смутившись, вздохнул паломник. – Просто этот… ваш сослужитель сюда сразу явился, сообщив, что считает всех тут еретиками и рано или поздно это докажет, и если все думают, что они не еретики – то докажет и им самим.

– И в чем он неправ? Разве что в одном: версию, что собравшиеся в этом лагере – всего лишь скучающие или разочаровавшиеся в жизни глупцы, он рассматривает особняком, а я полагаю, что с версией «еретики» это связано неразрывно.

– А я что, тоже еретик?! Я же вообще сюда не шел охотиться за ангелами, я ведь из любознательности и…

– …и чтобы написать tractatus, – с подчеркнутой серьезностью договорил Курт. – Да, на ересь и разочарование не тянет, а вот на глупость – вполне. Впрочем, как знать, tractatus-то еще не написан, посему впасть в ересь ты еще имеешь все шансы.