Текст книги "Тьма века сего (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 53 страниц)

Или, быть может, я что-то упустил? Быть может, Предел, который сам является пятном чуждого в нашем земном мире, в себе содержит как бы дверь в двери, какую-то часть чуждого для себя самого? Быть может, где-то в той части леса, которую я еще не исследовал, есть нечто вроде коридора в неведомое, откуда и пришла эта тварь?

Так как исполнить рекомендацию майстер Бекера и просто отдыхать не выходит физически, я решил не терять понапрасну время и проверить свою версию. Пройду чуть дальше того места, где была найдена могила, и обойду границы Предела с той стороны. Не уверен, что мне стоит пытаться пройти внутрь него самого, но попытаюсь приблизиться настолько, насколько это окажется для меня возможным, попытаюсь вслушаться в него и понять, что происходит.

Хотелось бы мне знать, сколько правды в слухах о Грегоре Харте, который, как считается, входил в Предел и выходил оттуда. Хоть он и отрицает это, но ведь он может говорить так, опасаясь обвинений в ереси или сговоре с каким-то силами, помогающими ему выживать в этом странном месте. Вдруг слухи не лгут? Вдруг это шанс пощупать Предел изнутри?..».

***

«Мартин Бекер, следователь второго ранга.

Первый опрос так называемых паломников дал мало. Все они напуганы, но сложно понять, чем именно – то ли рассказами о странном существе, то ли тем, что это привлекло к ним внимание служителя Конгрегации, и теперь они опасаются, что их поголовно заподозрят невесть в чем.

Один из немногочисленных детей, присутствующих в лагере, рассказал, что около двух недель назад слышал в лесу «страшное мычание», но я не уверен, что сие не есть его фантазии, порожденные донесшимися до него новостями об облике существа. Никто более его слов подтвердить не смог. Впрочем, памятуя о том, что игнорирование детских показаний, не подтвержденных иными свидетельствами, уже заводило следствие в тупик, я a posteriori принимаю в расчет и правдивость его слов.

Обитатели Грайерца также возбуждены и встревожены, и если к так называемым паломникам мне приходилось довязываться с вопросами, то эти осаждают меня сами, охотно отвечая, но более одолевая вопросами меня самого, будто я, заглянув в нутро этого существа, должен был тотчас постичь все и сразу.

P.S. Майстер Фёллер покинул Грайерц еще утром, и до сих пор я его не видел. Люди, с которыми я говорил в лагере так называемых «паломников», утверждают, что видели его в лесу, сосредоточенного и явно болезненного. Волнуюсь».

***

«Мартин Бекер, следователь второго ранга.

Наступил вечер, и майстера Фёллера все еще нет. Осмотрев его вещи, я нашел последний составленный им отчет, в коем сказано, что он намерен снова осмотреть прилегающую к так называемому Пределу территорию. Хуже то, что по словам майстера Фёллера мне показалось – он намерен также войти внутрь. Надеюсь, я ошибаюсь. Грегор Харт утверждает, что майстер Фёллер не обращался к нему с просьбой провести по территории так называемого Предела, и его собратья, кажется, подтверждают, что он весь день был в лагере. Даже если все они не лгут – не уверен, что наш expertus не рискнет сунуться туда в одиночку.

In omnem eventum[28]28
  На всякий случай (лат.).


[Закрыть] вечер я посвящу составлению копий наших с ним отчетов, и если к завтрашнему полудню майстер Фёллер не появится, отправлю с этими копиями курьера».

Глава 4

Грайерц лепился на холме, покрытом свежей молодой зеленью, в прозрачном воздухе ощутимо пахло травяным соком, и казалось, что травинки лопаются под подошвами сапог и копытами коней, будто переполненные мехи. Зима в этом году решила отступить непривычно рано, уже в середине февраля снег сошел полностью, и сейчас, в начале апреля, все вокруг уже пропиталось солнечным теплом.

Заметно отощавшие за зиму четыре коровы бродили у подножья холма, у самой городской стены, выискивая растительность повыше, и на путников взирали равнодушно. Чуть в отдалении сгрудились десятка три овец с уже окрепшими ягнятами и столь же безучастно наблюдающий за прибывшими пастух – мальчишка неопределенного возраста.

– Pastorale… – пробормотал фон Вегерхоф не то с тоской, не то с легким раздражением; Мартин скосился в его сторону, однако ничего не сказал.

Майстер инквизитор Бекер вообще все время пути до Грайерца предпочитал блюсти молчание, если иного не требовали обстоятельства. Он рассказывал детальности начатого следствия, отвечал на вопросы о свидетелях и событиях, выдвигал свои версии и делился сомнениями, но когда тема расследования исчерпывалась – умолкал, пока какая-либо необходимость не принуждала его заговорить снова. Обыкновенно Курт ценил молчаливых спутников: обсуждение последних событий в политике, высоком свете или народе не относилось к числу его любимых занятий, если эти события не были чем-то значимы или не касались лично его, излияния и рассмотрения своих душевных тревог ему с лихвой хватало на исповеди, а чужие волнения давно перестали быть уникальными, чтобы вызывать не рабочий интерес.

Однако в этот раз молчание напарника неприятно давило на нервы, и временами казалось, что воздух вокруг дрожит от напряжения, точно над кипящим котлом. Окончательную ненормальность ситуации придавало то, что фон Вегерхоф, явно ощущавший царящую вокруг принужденность, пытался ее развеять, изображая разговорчивого легкомысленного попутчика. От того, что оба – и Мартин, и Курт – знали, что стриг в их присутствии играет ту роль, каковую привык исполнять в образе барона фон Вегерхофа, обоим становилось неловко; хотя, надо отдать должное, порою попытки эти и впрямь увенчивались успехом, и напряжение почти без остатка растворялось.

– Городок вправду небольшой, – сказал Мартин, увидев, как Курт разглядывает приближающиеся стены, и он молча кивнул в ответ. – Граф как-то сказал, что каждого своего подданного он знает в лицо, и я не удивлюсь, если это не фигура речи. Я сам за несколько дней выучил почти всех горожан.

– Не люблю мелкие городки, – вздохнул Курт недовольно. – В них обыкновенно вызревают самые крупные неприятности.

– Пражские обитатели могли бы напомнить, что ты не совсем прав.

Курт не ответил, с заметным трудом попытавшись ускорить шаг – с виду пологий холм оказался довольно крутым на подъеме, и идти становилось все тяжелее, особенно после нескольких часов пути. Не прихрамывать из-за тупой тянущей боли в правой ноге уже было невозможно, и от того, что спутники медлили, подстраиваясь под него, на самого себя в душе просыпалась тоскливая бессильная злость. Может, и впрямь – прав Хауэр, правы Бруно и Висконти, уже не намекающие, а прямо говорящие ему при каждой встрече, что пора бы сменить бродячую жизнь агента Совета хотя бы на должность обер-инквизитора в любом городе на выбор… Больше чем четверть века службы поминались все чаще, и отзывалось на эту память не разум, а тело – с каждым годом все назойливей, все явственней; однажды сырым осенним утром вдруг начинал ныть перелом, о котором, казалось, забыл уж лет десять как, или зажившая, как думалось, полдюжины годов назад рана вдруг вспыхивала внезапной резью, или в суставе, вывихнутом лет двадцать назад, начинало ломить, и все менее удачными становились попытки не обращать внимания, отмахнуться «пройдет», ибо ничего не проходило. Каждое новое напоминание о былых днях, приходя, водворялось в теле прочно, по-хозяйски, устраивалось основательно и навсегда. И хотя при каждом появлении в лазарете академии Курт неизменно становился объектом приложения целительских умений Нессель и Альты – с каждым годом становилось все яснее: даже лучшие лекари Империи не в силах вечно противиться обычной смертной человеческой природе, медленно, но верно берущей своё…

– А здесь как будто стало поживей, – заметил Мартин, когда до раскрытых ворот оставался десяток-другой шагов, и фон Вегерхоф хмыкнул:

– Найденный в лесу труп минотавра и явление конгрегатских воителей способны оживить и не такое болото.

Мартин кисло улыбнулся в ответ, невольно бросив взгляд через плечо, словно отсюда мог увидеть оставшихся в оцеплении у границ Предела бойцов.

Их было около полусотни, неразговорчивых и невыразимо мрачных – оттого, был уверен Курт, что вся их работа заключалась в беспрерывном хождении взад и вперед и ожидании невесть каких событий, которые, вернее всего, либо не произойдут вовсе, либо приключатся через месяц или год. Впрочем, случиться что угодно могло и завтра, и через минуту, и люди имперского рыцаря Бенедикта фон Нойбауэра это понимали, а потому не позволяли себе расслабиться, и это ежесекундное напряжение вкупе с бездействием сказывалось на них явно не лучшим образом.

С другой стороны, быть может, именно потому бойцы и исполняли возложенные на них обязанности с особым прилежанием и патрулированию границ Предела предавались рьяно и усердно. Расставить стражу так, чтобы охвачен был весь периметр, было невозможно – для этого сюда пришлось бы согнать три-четыре сотни человек, а посему отмеченную границу поделили на отрезки, каждый из которых и отдали под надзор одного из бойцов. Как сообщил господам дознавателям фон Нойбауэр, встреченный по пути сюда во время проверки обстановки, за время их присутствия в Грайерце при попытке проникнуть в Предел было остановлено и развернуто восвояси четверо паломников.

– Эти люди совершенно безумны, если хотите знать мое мнение, – категорично заявил молодой рыцарь, и хотя его мнения никто не спрашивал, Мартин кивнул с понимающим вздохом. – Я пытался говорить с ними, и Бог свидетель, сам едва не лишился ясности рассудка. Вот скажите, человек в своем уме станет соваться в местность, о коей известно, что она нашпигована невидимыми ловушками, уже погубившими более дюжины несчастных? Я пытался воззвать к их разуму. Пытался хотя бы добиться от них ответа, как они вознамерились бродить там в поисках, прости Господи, ангелов или неопалимых купин, или уж не знаю, что они ожидают отыскать в этом лесу… Они не знают. Вообразите, они не знают! Не знают, зачем туда идут, и не знают, как будут идти, но не истекает и пары дней, как кто-то из моих людей ловит и заворачивает назад одного из них. И если в ближайшее время это абсурдное паломничество не прекратится, так мое мнение таково, что всем им место в госпитале для умалишенных.

Мартин, судя по его лицу, был всецело согласен с рыцарем и с превеликим удовольствием отправил бы всю эту братию в дом призрения немедленно, не дожидаясь дальнейшего развития событий. Нельзя сказать, что Курт эту мысль не поддерживал.

Самих паломников увидеть пока не довелось – путь к Грайерцу пролегал в стороне от их лагеря, а в город они, судя по отчетам и рассказам Мартина, не совались без особой нужды даже минувшей зимой, каким-то чудом ухитрившись обойтись без насмерть замерзших… либо же где-то глубоко в лесу при должном упорстве кого-то из expertus’ов можно будет обнаружить еще пару десятков могил. Впрочем, зима в этом году была довольно мягкая, что вкупе с ранней и теплой весной ринувшиеся на паломничество люди ничтоже сумняшеся расценили как благословение Господне.

Городок же и впрямь казался переполненным и похожим на кувшин с мышами. И без того крохотный, на фоне возвышавшегося вдалеке пика Де Брок Грайерц выглядел совершенно игрушечным; в былые дни его явно нельзя было назвать многолюдным, редкие домики лепились друг к другу, разделенные единственной не слишком широкой улочкой, и легко отличимые от местных немногочисленные чужаки, казалось, заполонили его, хотя за все время пути к своему временному обиталищу господа конгрегаты повстречали их не более десятка. Чужаки взирали на новоприбывших с затаенной надеждой, явно уповая на то, что инквизиторская команда сделает их дальнейшее пребывание здесь ненужным или хотя бы не столь безрадостным, разбавив унылое патрулирование и ловлю паломников парой стычек, пусть и с потусторонними тварями или малефиками.

– C'est gentil[29]29
  Мило (фр.).


[Закрыть], – кисло отметил фон Вегерхоф, когда Мартин остановился у невысокого одноэтажного домика с деревянной вальмовой крышей. – Я буду верить, что этот ужасающий хлев нам не предоставили из соображений скрытого глума.

– Не смотрите на его непритязательный наружный вид, внутри довольно уютно. Кроме того, это один из немногих домов с конюшней, и единственный, который мы смогли занять; конюшня при здешнем постоялом дворе доверия не внушает, к тому же Агнес предоставила нам почти всю жилую половину, да и готовит она просто волшебно.

– Это не дом с конюшней, – категорично возразил стриг. – Это конюшня с кухней. Надеюсь, хотя бы еда там человеческая, в отличие от условий, и «волшебно» не означает «из жабьих кож и пальцев повешенного».

– По-моему, кое-кто зажрался, – серьезно предположил Курт, и тот изобразил на лице гримасу оскорбленной невинности. – Господь Иисус не счел зазорным явиться в наш мир в хлеву, а его служителю отчего-то претит пожить в нем несколько дней. Если крыша не течет, а еда не ядовита, предлагаю считать сие обиталище годным.

– Я бы предпочел третьим пунктом еще и постель без клопов.

– Боишься конкуренции?

– Вас кусают клопы? – уточнил Мартин, возившийся с поводьями у коновязи, и стриг криво усмехнулся:

– Да, я тоже задумывался над тем, какие процессы происходят в их организмах после такого ужина. Похоже, что никаких… или же они тихо и мирно отдают души своему клоповьему богу, но исследовать постель с лупой в поисках трупов, дабы узнать, так ли это, мне как-то в голову не приходило.

Инквизитор тихо хмыкнул и, кивком пригласив следовать за собой, распахнул дверь и переступил порог.

Курт замешкался на несколько мгновений, невольно бросив взгляд на ожидающих лошадей. Фон Вегерхоф своего жеребца привязал сам, а он, едва остановившись, передал поводья Мартину; и сделано это было мимодумно, как-то невзначай, как нечто само собой разумеющееся, и хуже всего, что тот точно так же механически, явно безотчетно, поводья принял, поведя скакунов к коновязи.

А ведь если припомнить дни пути до Грайерца – так всегда и бывало; были какие-то мелочи, на которых не останавливалось внимание, вроде разведения огня или принесения воды, вроде первой стражи у костра… Всюду Мартин был первым, всюду брал на себя заботы, которые в его отсутствие легли бы на плечи майстера Гессе. Отличный зачин, кисло подумал Курт, входя внутрь дома следом за стригом. Работа еще толком не начата, а великий и прославленный Молот Ведьм уже по сути невольно указал младшему напарнику его место, и сам напарник это место так же необдуманно принял. Стало быть, установка на равноправие, данная руководством и чаемая им самим, уже была нарушена…

Правда, оставался еще один вариант – молодой и полный сил служитель попросту старался избавить от лишних хлопот старшего коллегу, потертого и поношенного, и какая из этих двух версий хуже, Курт затруднился бы ответить и самому себе.

Агнес Лессар, крепкая матрона лет тридцати, похожая на одну из башен замка Грайерц, встретила своих постояльцев так, словно они менее часу назад вышли из дверей ее дома; молча выслушав имена вновь прибывших, хозяйка лишь кивнула и сообщила, что обед будет готов с минуты на минуту, а горячая вода, дабы умыться с дороги, и того раньше. Более Курт ее не видел и не слышал до того самого обеда, после которого матрона снова исчезла вместе с посудой.

Насколько он знал со слов Мартина, дом принадлежал вдове Лессар и двум ее дочерям, которых она на время сплавила к сестре, дабы освободить постояльцам комнаты; деньги, получаемые за сдачу жилой части, матушка Лессар делила с сестрой, возмещая также затраты на два лишних рта, и Курт даже знать не хотел, насколько испуган граф, раз уж пошел на такие расходы – Конгрегация и Мартин лично на пребывание в этом доме не издержали ни гроша. Разместить прибывших бойцов также было предложено за счет владельца замка, однако в этом вопросе конгрегатское руководство не стало злоупотреблять гостеприимством и истощать без того изрядно подтаявшую казну графа.

Говор владелицы дома и впрямь оказался какой-то невообразимой кашей из немецкого с французским, причем каша эта, судя по всему, была смешана, сварена и остужена не одно поколение назад. Курт понимал одно слово из трех-пяти, скорее догадываясь о значении прочих, нежели разбирая звучание и переводя, и даже фон Вегерхоф заметно морщился, пытаясь вникнуть в услышанное. К счастью, по словам Мартина, граф Грайерц вполне владел благородным немецким, и большинство собравшихся в лесу у городка паломников также прибыли сюда из центральных районов Империи, посему расследование не грозило превратиться в увлекательное языковедческое изыскание.

– Удостовериться в этом ты сможешь довольно скоро, – заметил Мартин многозначительно, – когда побываешь в замке графа.

– И что я там забыл? – настороженно уточнил Курт.

– Просто поставь себя на его место. Живешь в глуши на границе, твоя жизнь не выглядит унылым дерьмом только потому, что эта самая граница – на твоих плечах, а весь твой мир – это крохотный городок, население которого ты знаешь поименно и поголовно. И вдруг – вот это всё, – Мартин широко повел рукой вокруг. – И для расследования в твое болото является легенда Конгрегации, лучший инквизитор Империи, друг наследника и ночной кошмар всех малефиков Молот Ведьм… Ты бы не пригласил его, скажем, на скромный обед в тайной надежде потыкать пальцем?

– Стало быть, графу лучше как можно позже узнать, кто именно явился для расследования, – решительно подытожил Курт и, поднявшись, с подчеркнутым выжиданием огляделся: – Итак, майстер инквизитор Бекер, каков по плану следующий пункт в вашем следствии?

– «Передохнуть с пути»?

– А если его опустить?

– Тогда «наведаться в лагерь паломников», – не задумываясь, ответил Мартин. – Для начала надо взглянуть, что у них происходит и не случилось ли каких перемен за время моего отсутствия. Как хочешь, но эта братия мне не по душе, и я жду со дня на день, что вся эта благообразная шайка в один далеко не прекрасный момент выкинет нечто пакостное.

– Например?

– Идем, – не ответив, сказал Мартин, кивнув в сторону двери. – Побываешь там сам, присмотришься, побеседуешь с ними – и сам поймешь, о чем я говорю. Быть может, ты мне и скажешь, чего именно я жду. Всё же твой опыт…

– Experientia fallax[30]30
  Опыт обманчив (лат.).


[Закрыть], – напомнил Курт, не дав ему договорить. – И зачастую он лишь позволяет совершать более искусные ошибки.

– И все же одна голова – неплохо, но две головы…

– …это anomalie[31]31
  Отклонение, аномалия (фр.).


[Закрыть], – договорил фон Вегерхоф. – Впрочем, головы будет три, и ты прав: больше глаз и ушей – больше информации.

– А что намерены делать вы?

– Буду находить предлоги, чтобы прогуливаться по лагерю этих, si je puis dire[32]32
  С позволения сказать, так сказать (фр.).


[Закрыть], паломников – прислушаюсь к ним и присмотрюсь, и, разумеется, следует присмотреться также к самому Пределу.

– Один уже присмотрелся…

– О нет, – усмехнулся фон Вегерхоф, – земная жизнь давненько мне приелась, однако обрывать ее столь причудливым способом я не намерен. Внутрь я не сунусь.

– Фёллер не обнаружил в их лагере никого подозрительного.

– Возьму на себя смелость допустить, что Фёллер и во мне не обнаружил бы ничего подозрительного, – уже серьезно заметил фон Вегерхоф. – Можно заметить свечу, но не когда она накрыта колпаком… К прочему, магия крови – это не врожденный талант и не обычная малефиция, которая неизбежно накладывает ясно видимый любому expertus’у отпечаток.

– Да и видимый отпечаток, если постараться, можно замаскировать, – хмуро напомнил Курт; стриг кивнул:

– О чем я и говорю.

– Тогда как вы узнаете…

– Узнаю, – мягко оборвал фон Вегерхоф и, не дав ему продолжить, спросил: – Как ты узнаёшь на допросе лгуна? Вот видишь, – развел руками стриг, когда Мартин замялся, – ты не можешь этого сказать двумя словами, это целая наука. Ты ее постиг, ты можешь прочитать долгую лекцию о ней, но описать ее коротко несведущему – не можешь. Разумеется, и от меня можно скрыться, и я могу не почувствовать чего-то сразу, но я почувствую скорее, чем кто-либо другой – как только он чем-то себя выдаст. А он однажды выдаст.

Глава 5

Стоянка паломников приютилась в подлеске, явно основательно поредевшем со дня водружения здесь первого шалаша. В лагере было на удивление чисто и аккуратно, даже сам воздух казался старательно выстиранным, как приготовленная для новобрачных простыня, и лишь через несколько мгновений Курт смог понять, в чем дело – здесь даже звуков почти не слышалось, кроме доносящегося с крон деревьев птичьего пения и шелеста ветвей. Людские голоса звучали редко, не было окриков или громкого говора, не звучало смеха, песен или, на худой конец, брани; притом люди в лагере были – какая-то женщина шила, сидя у огня с огромным котлом, двое мужчин поправляли каркас кособокого жилища, помеси палатки и шалаша, еще один перетаскивал в соседний шатер какой-то скарб, сваленный в кучу поблизости – кажется, одно из временных строений разобрали, и теперь его жители перемещались к гостеприимным соседям. Чуть поодаль высилось почти настоящее жилище, явно сооруженное из повозок, ткани, кож и еще Бог знает чего; на земле подле него возились со сплетенными из травы и веток фигурками двое мальчишек, переговариваясь едва слышно.

– Думаю, ты уже понял, что я имел в виду, – тихо заметил Мартин, перехватив взгляд Курта, и он кивнул:

– Подозреваю, что да. И будь моя воля – каждый здесь уже сидел бы в отдельной камере, подробно и чистосердечно отвечая на множество любопытных вопросов.

– Отдельную для каждого здесь взять негде, – с явственным сожалением вздохнул Мартин. – И увы, прошли времена твоей молодости… Да и воли нашей на это нет, – поспешно добавил он, осознав, что вышло двусмысленно, – ибо разгоним эту братию – и никогда не узнаем, что за ними стоит.

– Давайте-ка для начала взглянем на то, что лежит, – предложил фон Вегерхоф и пояснил в ответ на вопросительный взгляд: – Могила твоего минотавра. Хотелось бы взглянуть на это место.

– Полагаете, сумеете уловить там что-то? – кивком пригласив идти за собою, с сомнением уточнил Мартин и свернул в сторону, за пределы лагеря. – Из материальных улик вы точно ничего не отыщете: поверьте, я обшарил, ощупал и обнюхал там все заросли на дюжину шагов окрест. Там нет ничего, никаких следов, посторонних предметов или чего иного, что выбивалось бы из порядка вещей.

Стриг кивнул, молча направившись за ним, и Курт двинулся следом, мимоходом обернувшись на лагерь паломников с неприятным, мерзким предчувствием. Хотя предчувствие ли? Или это просто привычная, с годами службы ставшая неизменной, неприязнь к подобному люду, от которого всегда бывают неприятности… Впрочем, нет, стоит быть честным: не всегда. Бывало и так, что всевозможным общинам вроде этой со временем просто наскучивала собственная набожность, и они разбредались по домам, каясь потом на исповедях в грехе самонадеянности, гордыни и фарисейства.

Тому, что подобные спонтанные народные порывы случались все чаще, удивляться не приходилось: в последние годы слухи и реальные факты, которые прежде удавалось дозированно выдавать обывателю, скрывая большую часть происшествий, все чаще уходили в народ быстрее, чем в канцелярию Конгрегации. Странные видения, которые опасались называть знамениями громко, но шепотом звали именно так. Внезапные вспышки малефиции в спокойных, тихих городках. Болезни – странные, неведомые, смертоносные, в ответ на которые лучшие эскулапы Конгрегации лишь растерянно пожимали плечами; таинственные хвори возникали внезапно и так же нежданно кончались. Призраки умерших. Стриги. Ликантропы. Сейчас почти невозможно поверить в то, что когда-то встреча с таким созданием была не просто делом редким, это было чем-то почти невероятным, а теперь, отправляясь в другой город, на пустынной дороге среди прежних опасностей, вроде грабителей и зверья, надлежало иметь в виду и этих тварей.

И в одном Мартин был прав: времена и впрямь изменились. Уже и в первые годы своей службы Курту частенько доводилось слышать сожаления о тех самых «прежних временах», которые Конгрегация всеми силами тщилась искупить, уже не хватая по первому подозрению любого и не учиняя вместо расследования допросы. А сейчас, на фоне всего происходящего, некогда отпущенные вожжи приходилось ослаблять дальше, ибо Совет понимал: попытка их подтянуть лишь сделает хуже.

Гасить апокалиптичные настроения с трудом, но все же удавалось, однако перенаправить их в созидательное, деятельное русло, внушить мысль о поре невидимой брани – это уже было много сложнее: добрые христиане на пороге великих перемен в большинстве своем предпочитали зажаться в угол, запереть двери душ и сердец, но не слышать о враге и не думать о вероятной схватке. Давить страх страхом было выходом не лучшим: без возможности выплеснуть этот страх, без какой-либо отдушины – у котла попросту сорвет крышку.

Поэтому, учтя прошлый печальный опыт, то и дело возникающие приступы паломничеств к святым местам, нечаянные братства и общины, проповеди на улицах и взрывы чрезмерного благочестия на местах – все это Конгрегация встречала с материнским пониманием и любовью, не объявляя ересью сходу и не карая немедленно, однако пристально надзирая за каждым шагом и направляя время от времени, когда незлобиво, а когда и жестко. К счастью, такое вмешательство требовалось нечасто: когда подобные движения не оказывались изначально организованными, не бывали спланированными – все это не переходило черту, сходя на нет со временем; как подозревал Курт – в немалой степени именно потому, что не подогревалось пламенем запретности. Головной боли, однако, такой подход к делу добавлял порядочно, хотя, надо признать, приносил и свои плоды: самые непоседливые и жаждущие действий пополняли ряды надежных чад Империи и Конгрегации.

Что в преддверии уже совсем не духовной войны с австрийским герцогом, а то и с половиной Европы, было как нельзя кстати…

– Не думаю, что именно в этом месте происходило само убийство.

Голос Мартина вырвал его из задумчивости, не дав погрузиться в не нужные сейчас помыслы о том, что всего в нескольких днях пути отсюда, быть может, уже поднялись первые клинки и полетели первые стрелы.

– Или не убийство, – сам себя поправил Мартин, остановившись у края чуть осыпавшейся ямы и глядя в нее задумчиво. – В любом случае, все похоже на то, что тело сюда принесли лишь для захоронения.

Курт огляделся, отметив, что земля вокруг изрядно вытоптана, однако за пределами тесной поляны не видно ни сломанного кустарника, ни поврежденного дерна, ни ссадин на стволах деревьев…

– А это что? – указав внутрь разрытой могилы, уточнил фон Вегерхоф, нахмурясь. – Опалена земля, и зола на дне.

– Это я. Ткани этого существа были местами повреждены, и немного крови смешалось с землей. Так как я понятия не имел, может ли эта субстанция доставить неприятности – Фёллер могилу освятил, и я выжег ее изнутри как следует.

– Не помешало бы указать это в отчете, – заметил Курт. – Или мне чего-то не показали из твоих записей…

– Виноват, – смятенно пробормотал Мартин, невольно распрямившись, точно в начальственном присутствии. – Упустил.

– Laisse[33]33
  Брось (фр.).


[Закрыть], – с подчеркнутой беспечностью отмахнулся фон Вегерхоф, исподволь бросив на майстера инквизитора многозначительный взгляд. – На сей раз это ничего не меняет. Хотя я бы не отказался, разумеется, заполучить пробирку этой крови…

– Я подумал об этом, но в близкой доступности не было ни одного expertus’а, который сказал бы, есть ли чего опасаться при ее хранении, Фёллер не в счет, он был практически невменяем…

– Нет, ты все сделал верно, – возразил Курт. – Безопасность прежде всего. Бог знает, с чем мы имеем дело, и лучше уж упустить улику, чем вляпаться в дерьмо… Александер? Как успехи?

– Шутишь, – отозвался стриг, отойдя от могилы и оглядевшись вокруг. – Майстер Бекер постарался на славу, место зачищено до блеска в лучших инквизиторских традициях… Однако я сомневаюсь, что мне удалось бы ощутить хоть что-то, даже если б он оставил все как есть: согласен с Мартином – не похоже, что здесь происходило что-то, кроме погребения, и после извлечения тела все эманации и без того развеялись бы сами собою. А вот Предел я слышу…

– В самом деле? – встрепенулся Мартин, не сумев или не пожелав скрыть волнения. – И что там?

– Я все-таки не expertus, – мимолетно улыбнулся фон Вегерхоф, сделав несколько шагов вперед, и остановился, глядя в пространство между деревьями. – Я просто ощущаю… что-то.

– И… какое оно?

– Как и писал в отчетах Фёллер. Никакое. Не ощущаю присутствия чего-либо горнего, но и не могу сказать, что от этого места веет чернотой… Я не знаю, что это. Но совершенно точно это не связано с магией крови: уж это бы я узнал тотчас.

– Вам приходилось иметь с ней дело?

– С магией – нет, – пожал плечами стриг и, подумав, договорил: – С кровью – да.

Курт, не сдержавшись, сухо хмыкнул, тоже невольно всмотревшись в чащу, раздражаясь от того, что лес здесь, рядом, и там, поодаль, за темными стволами и плотным кустарником, для него выглядит совершенно одинаковым, ничем не отличным, и он не может ощутить даже того, что почувствовал стриг.

– Словом, ловить нам здесь нечего, – подытожил он решительно, отвернувшись от не видимого ему Предела. – По крайней мере, сейчас.

– Да, – с явным недовольством согласился Мартин, – я тоже надеялся, когда направлялся сюда, что от Фёллера пусть не сразу, но придет хоть какая-то внятная информация, с которой уже можно будет работать… Но судя по всему, даже если притащить сюда всех expertus’ов Конгрегации, каждый скажет все то же самое, и выходит, мы попросту никогда не имели с таким дела. Все, что сейчас в нашем распоряжении – это люди. Паломники, горожане… Свидетели. Или виновники. Идем?

– Нет, я сам по себе, – отмахнулся Курт. – У тебя я лишь буду путаться под ногами. И все-таки пройдусь здесь еще, присмотрюсь.

– Только без фанатизма, – предупредил Мартин многозначительно, и он усмехнулся:

– Ну, я не из maleficanes[34]34
  Насмешливое прозвище, которым курсанты и выпускники следовательских курсов называли будущих и действующих expertus’ов. Maleficus – с подачи Инквизиции установившееся всеобще принятое именование колдуна (точное значение – «злодей», от maleficium – злодеяние); canis – пес, собака (лат); соответственно, здесь – переиначенное курсантами «Domini canes» – «псы Господни», что можно расценить и как «злобные собаки», и как «собаки-малефики», и даже как «собаки малефика».


[Закрыть], на меня очарование этого места не действует и исследовательский зуд не манит; Александер со мной, посему и заступить внутрь Предела по неосторожности я тоже не смогу.

– Тебе видней, – неохотно согласился Мартин и, кивком попрощавшись, двинулся прочь.

– Не стоило ли тебе все же пойти с ним? – предположил фон Вегерхоф, глядя младшему сослужителю вслед. – Быть может, ему как раз хотелось бы…

– …чтобы рядом торчал надзиратель, и он думал не о деле, а о том, как перед этим надзирателем не осрамиться? Навряд ли. Да и не хочу стоять над душой у тех, кого ему уже удалось хоть отчасти к себе расположить, лучше пойду и найду себе кого-нибудь, кого расположу к себе сам.

– Не убей никого, – серьезно предупредил стриг, и Курт подчеркнуто широко улыбнулся: