Текст книги "Тьма века сего (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 53 страниц)

– Ты же рядом. Ты ведь здесь зачем-то нужен?

***

Момент, когда отец перестал смотреть в спину, Мартин ощутил буквально затылком, словно взгляд, направленный на него, был чем-то материальным. Интересно, есть ли в этом что-то сверхобычное, или подобному выучиваются со временем все следователи – чувствовать спиною взгляды? У отца такой талант есть и не раз спасал жизнь не только ему самому, это всем известно… Наследственное, быть может? Или все-таки наработанное? Не забыть, спросить у кого-нибудь из собратьев-следователей, замечали ли за собой такое…

Когда поляна с разрытой могилой осталась далеко позади, он замедлился, теперь уже не стараясь шагать твердо и уверенно, делая вид, будто знает, куда идет. Мысли сейчас были не там, подле той выжженной ямы, а в лагере паломников, через окраину которого сегодня прошли мимоходом.

Лагерь выглядел как-то иначе, что-то здесь изменилось за несколько дней его отсутствия, появилось какое-то слабо определимое словами напряжение, повисшее в воздухе над хлипкими жилищами, как туман – липучий, душный, тяжелый. Все было так же, как прежде, и вместе с тем как-то… Неправильно, докончил Мартин смутную мысль и сам поморщился от неопределенности собственной формулировки. Да, в отчете такого лучше не писать… Да и скорее всего, паломникам просто все еще не по себе от страшной находки, а больше – от присутствия в лесу солдат, и теперь они гадают, чем еще грозит им инквизиторское расследование.

Мимо трех домиков-палаток на краю лагеря Мартин прошагал неспешно, озираясь; людей сегодня явно было меньше, чем обыкновенно – никто не сбивался в маленькие группки, чтобы послушать фантазии друг друга о таящихся в Пределе ангелах (что на языке паломников называлось отчего-то душеспасительными беседами), никто обученный грамоте не собирал округ себя своих собратьев, чтобы зачитать евангельские сцены… Разбрелись по бытовым нуждам, за сушняком и… К слову, в самом деле, а чем можно питаться в лесу об эту пору, кроме коры и травы?

На другом краю лагеря Мартин остановился, всматриваясь в пространство между деревьями, где за свежей листвой и плотными ветвями кустарника на небольшом взгорке неясно виднелась чья-то спина. Спина не шевелилась, ни единого движения он не увидел ни спустя минуту, ни позже – человек в зарослях был недвижим, точно статуя. Выждав минуту, Мартин медленно двинулся вперед, на всякий случай опустив ладонь на рукоять меча, стараясь ступать осторожно и тихо, невольно порадовавшись тому, что тут, вблизи лагеря, паломники собрали весь сушняк до единой веточки, и под подошвой нечему хрустнуть, выдав его…

– С возвращением, майстер инквизитор, – отрешенно поприветствовала спина, когда до нее оставалось несколько шагов. – А я уж решил, что вас отсюда забрали, передавши все дела в руки тех вояк.

Мартин вздрогнул и остановился, едва не ругнувшись вслух, и снова пошел вперед, уже не скрываясь, обошел сидящего на взгорке человека и встал напротив, перебирая в памяти длинный список имен и примет. Около тридцати пяти, заметная рыжеватость в волосах, обветренное, но почти не загорелое лицо, на щеке и подбородке два старых шрама – если не врет, остались после неудачного падения…

– У тебя на затылке глаза? – поинтересовался Мартин с подчеркнутым равнодушием и, помедлив, уточнил: – Йенс, так?

– Йенс Гейгер, все верно, – кивнул тот: – Глаз на затылке не нужно, я вас слышал, а кто еще станет так подкрадываться?.. А еще я вас увидел, когда вы сюда свернули, – бегло улыбнулся Гейгер, и Мартин хмыкнул в ответ. – У вас снова вопросы, или так, осматриваетесь, не натворили ли мы чего за время вашего отсутствия?

– А вы натворили?

– Намедни пару наших прихватили при попытке пройти в Предел, – флегматично сообщил паломник. – Это считается?

– Зачем?

– Зачем считаться?

– Зачем пытались пройти.

– Спросите рыцаря, что верховодит вашими солдатами, как его… Фон Нойбауэр. Он допрашивал тех, кого задерживали.

– По его словам, они сами не знали, зачем шли туда. А ты сам? Тебя не было среди них?

– Нет, – равнодушно отозвался Гейгер, отведя рассеянный взгляд от собеседника и устремив его перед собою, в чащу леса. – Мне ни к чему.

– А им к чему?

– Я не знаю.

– Они не рассказывали?

– Они ведь сами не знают.

– Они так сказали?

– Вы так сказали.

– А они?

– А они молчали.

– И ты не спрашивал?

– Мне ни к чему, – повторил Гейгер и, вздохнув, снова поднял взгляд. – Майстер инквизитор, никчемные ведь вопросы. Вы и сами знаете, зачем мои собратья пытаются войти в Предел. Вы провели здесь не один день, допрашивая каждого и каждому залезая в душу, и, смею сказать, эту душу каждый здесь вам открыл. Ангелы, место сошествия Господа, вход в преддверие Рая, каждый надеется увидеть, найти здесь благословение, ответы на вопросы, прикоснуться к непостижимому… Вам это кажется глупым? Вы ищете иные ответы? Простите, иных нет. Отчего вас не удовлетворяет этот? Считаете, что времена искренней веры миновали, наш век развращен, в людских душах не осталось света?

– Считаю, что людские души, собравшиеся здесь, ходят по краю ереси, – с невольной резкостью отозвался Мартин. – Допускаю, что по собственной глупости, а не по злому умыслу. Но по все той же глупости эти души рискуют собственным спасением и искушают души других, ведя их, возможно, к погибели. Via peccantium complanata lapidibus, et in fine illius fovea inferi[35]35
  Путь грешников вымощен камнями, но в конце его – пропасть ада. Сирах. 21:11 («благими намерениями вымощена дорога в ад»).


[Закрыть].

– Вот так сразу «ад»? Вы так убеждены в том, что здесь действуют диавольские силы? Вы знаете, что здесь происходит?

– Я узнаю.

– По тому судя, что всех нас еще не разогнали во имя нашего спасения и не ввергли в узилища по обвинению в ереси, от этого вы пока далеки, майстер инквизитор, – благодушно улыбнулся Гейгер, и Мартин столь же кротко улыбнулся в ответ:

– Да, времена нынче не те.

Тот рассмеялся – негромко и беззлобно, вяло отмахнувшись:

– Полно вам, майстер инквизитор, вовсе вам не хочется всех нас немедля запереть в подвал или втащить на костер. Вам самому любопытно узнать, что происходит, чему вы стали свидетелем, что скрывает в себе Предел…

– Ошибаешься, Йенс, очень даже хочется, потому как именно сидя в подвале – вы не сможете навредить себе и другим, а также перестанете путаться у меня под ногами, мешая выяснить, что происходит и что скрывает в себе этот так называемый Предел. И невзирая ни на какие новые веяния, я вполне смогу это сделать, если сочту нужным.

– Но вы не знаете с достоверностью, кто из нас прав. Вы не знаете, что там. Ведь так?

– Я не знаю, что там, – подтвердил Мартин, – но знаю, кто прав. В отличие от тебя, я имею на то все основания: на моей стороне соответствующий опыт и запас знаний.

– Не так ли говорили ученикам Христа?

– Ты все-таки решил наговорить себе на обвинение?

– Просто испытываю пределы вашего человеколюбия, майстер инквизитор, – вновь добродушно улыбнулся Гейгер. – Простите, не обращайте внимания на моё ёрничество. Все мы, собравшиеся здесь, тщимся блюсти душу в чистоте, насколько хватает наших сил, но не могу не признать, что у меня в глубине этой самой души кроется недовольство: мне досадно оттого, что во мне и каждом из нас вы видите каких-то тихих безумцев вроде тех, что бродят по дорогам с надрывными проповедями, полностью оторванные и от мира сего, и от людей, и от здравого смысла, и потому не могу удержаться, чтобы не поддеть вас.

– Я не считаю вас безумцами, – возразил Мартин со вздохом. – Однако не скрою, что ваши слова и деяния полагаю далекими от здравого смысла; впрочем, все еще надеюсь, что успею переубедить вас до того, как станет поздно… Так здесь ничего не происходило все эти дни?

– Минотавров в могилах более не находили, – пожал плечами Гейгер, – в Пределе никто не пропадал, из Предела никто из пропавших не возвращался… Нет, не происходило, майстер инквизитор, все идет своим чередом.

– Исключительно интереса ради: а каким именно? Ты говоришь, что пытаться проникнуть в Предел тебе ни к чему, тогда что ты здесь делаешь и сколько еще намереваешься это делать? Если ничего не будет происходить еще месяц, год, десять лет… Ты построишь здесь избушку и поселишься навеки, ожидая, пока ангел или Господь Бог постучат в дверь? Подозреваю, что граф фон Грайерц будет несколько недоволен таким поворотом и вряд ли отнесется к подобным планам с прежним благодушием.

– Настолько далеко я не заглядывал.

– И ты мне говоришь о здравом смысле?

– А вам не кажется, что вся жизнь любого человека на земле похожа на мое бытие у Предела, майстер инквизитор? – отозвался Гейгер со вздохом. – Никто точно так же не может сказать, что с ним будет даже не через десять лет, а через год, месяц… завтра. Никто или почти никто не знает, чего он ожидает от жизни и куда идет. Никто не знает, зачем он идет.

– Я знаю, куда иду, – возразил Мартин, и паломник серьезно кивнул:

– Да. И вы счастливый человек, майстер инквизитор.

– А Евангелия тебе недостаточно, чтобы определить свой путь?

– «Пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах», – с нарочитой торжественностью процитировал Гейгер и улыбнулся: – Я так и сделал.

– «…и приходи и следуй за Мною», – многозначительно докончил Мартин и широко повел рукой: – Вот здесь – ты вправду полагаешь, что здесь Он, что сюда ты пришел за Ним?

– Вы же сказали, что не считаете меня безумцем, – укоризненно заметил паломник. – Разумеется, я не думаю, что в этом лесу укрывается Господь Иисус и ждет, когда мы придем к нему, или же сам выжидает момент, когда пора будет нежданно выскочить из кустов. Но ведь что-то здесь есть?

– В Германии, в Империи, в мире, в конце концов, есть немало мест, чья благословенность не подлежит сомнению. Почему ты не направился туда? Почему сюда? Монастыри, часовни, чудотворные изваяния – все это слишком скучно, привычно, недостаточно щекочет чувство?

– Я туда и направлялся, – уже без улыбки отозвался Гейгер, отвернувшись и снова вперив взгляд в лесную чащу перед собою. – Если точнее, в Гладбахский монастырь[36]36
  Согласно преданию, некий «знатный человек» по имени Бальдерих приказал построить на Гладбахском холме (неподалеку от Мюнхена) церковь. Первые реликвии (частицы мощей святых Вита, Корнилия, Киприана, Варвары и Хрисанфа) подарил этой церкви император Карл Великий. Церковь была разрушена уграми в 954 году, а реликвии защитники храма спрятали при приближении врага.
  В 974 году архиепископ Кельнский Геро и сопровождавший его Сандрад, монах из Трира, искали место для будущего монастыря. Возле руин на Гладбахском холме они услышали колокольный звон, идущий из глубины горы, и пойдя на звук, обнаружили спрятанные реликвии. Так определилось место для основания нового монастыря было определено волей Божьей, и Сандрад стал первым настоятелем.
  В дальнейшем архиепископ умножил коллекцию реликвий: он подарил монастырю кусок ткани, почитаемой как часть скатерти с Тайной Вечери, еще один фрагмент ткани, который считался частью багряницы Христовой, осколки посуды с той же Тайной Вечери, а также части одежд девы Марии и евангелиста Иоанна.


[Закрыть]. Но на своем пути я повстречал людей, идущих сюда, услышал их рассказы – и вот я здесь.

– И что именно убедило тебя в том, что присутствие здесь Господнего благословения более вероятно и ценно, чем в Его обители? Пропавшие или погибшие люди? Ты вправду думаешь, что Спаситель явил в нашем мире свою волю вот так? Скажи, – поторопил Мартин. – Объясняете же вы это друг другу хоть как-то? Кому-то ведь пришла в голову хоть какая-то мысль, пусть и самая дурацкая, из-за которой все вы рванули сюда? Почему Бог милосердия и человеколюбия, собственную кровь проливший за людей, сейчас убивает их?

– А с чего вы взяли, что убивает, майстер инквизитор? – тихо уточнил Гейгер, с неохотой подняв взгляд к собеседнику, и Мартин нахмурился:

– Это шутка?

– А вы видели хоть одну человеческую смерть в границах Предела? Или кто-то из опрошенных вами свидетелей – видел это?

– Опрошенные мною свидетели видели двух солдат графа, растворившихся в воздухе.

– Мертвыми?

– Ты полагаешь, что после этого можно выжить?

– После чего? Вы же не знаете, что это было, что с ними случилось, и никто не знает. Они не взорвались, не распались на части, не развеялись, точно прах на ветру, они просто исчезли. Куда?

– Так-так, постой, – уже с искренней заинтересованностью перебил Мартин, усевшись на траву напротив паломника. – Неожиданно любопытный поворот… Но никто из вошедших в Предел не вернулся оттуда.

– Грегор вернулся. И не раз.

– Харт? Грегор Харт?.. Он утверждает, что всего лишь сделал несколько шагов внутрь, испугался идти дальше и возвратился, и из этого случая раздули слухи о его способности ходить в Пределе невредимым.

– И вы верите?

– Ты осознаёшь, что сейчас de facto пытаешься сдать мне своего собрата? – вкрадчиво поинтересовался Мартин. – Я, положим, допускаю, что он может лгать – как потому что в самом деле способен чувствовать Предел и обнаружил внутри нечто, о чем, по его мнению, не стоит знать инквизитору, так и потому, что ничего не обнаружил, никакой сверхобычной чувствительностью не обладает и остался цел по чистой случайности, а теперь попросту опасается излишнего внимания Конгрегации к своей персоне. Но допускаю и то, что он сказал правду. А сейчас ты по сути склоняешь меня к первому варианту. Ты его невзлюбил за что-то?

– Я верю в слухи, – снова улыбнулся Гейгер. – Моя вера вряд ли может являться аргументом чего бы то ни было, и я не сказал вам ничего, о чем бы вы не знали сами. Но пусть так. Пусть Грегор говорит правду, и он выжил чудом…

– Случайно, – поправил Мартин с нажимом, и паломник улыбнулся еще шире.

– Пусть так, – повторил он с видимой снисходительностью. – И все же никто не видел человека, погибающего в Пределе.

– Я бы уточнил: никто больше не видел вообще человека, вошедшего в Предел.

– И где они все?

– И где же?

– Я не знаю, – пожал плечами Гейгер. – И вы не знаете тоже. И никто не знает.

– Взяты на небеса в смертном теле, аки Илия? – усмехнулся Мартин, нарочито сокрушенно покачав головой. – Ох, чувствую, наработаю я себе на следующий ранг с вашей теплой компанией; ересь наклевывается презанятнейшая.

– А вы нас разубедите, – беззлобно предложил паломник. – Скажите, куда они все исчезли? Погибали на глазах у свидетелей только животные, – продолжил он, не услышав ответа. – Существа без воли, стремящейся к вышнему, без разума, способного постичь спасение. Никто не видел, чтобы это место причинило вред человеку. Никто.

– Как-то беспечно ты сказал это, – заметил Мартин. – А ведь вы, если я не ошибаюсь, не просто блюдете ежедневный пост, но и ратуете за отказ от причинения животным какого-либо вреда вовсе.

– Мы никого не призываем открыть загоны и выпустить на волю свиней и кур, всего лишь мы сами не вкушаем мяса и не предаем смерти никого из тварей Божьих, дабы не будить в себе греховного начала, не подкармливать жестокосердие грешной человеческой натуры. Никогда мы не упрекали за это никого, кто не влился в наше паломничество. Для этих людей забой козы или курицы – обыденность, работа, привычное дело, это не пробуждает в них никаких чувств вовсе: не пробуждает сострадания, но не будит и жестокости.

– То есть, если убивать без чувств, то можно?

– Я не это сказал, майстер инквизитор. Лишь объяснил, отчего лишили себя мясной пищи мы сами.

– К слову, ты вот на траву сел, а проверил ли перед этим, нет ли там каких-то букашек? – с нарочитым беспокойством уточнил Мартин. – Вдруг ты ненароком загубил с десяток бедных созданий.

Гейгер склонил голову набок, одарив инквизитора демонстративно укоризненным взглядом, и так же подчеркнуто сокрушенно вздохнул.

– Не только ты не можешь удержаться от желания поддеть, – усмехнулся Мартин. – И скажу тебе как инквизитор с двухлетним опытом работы: ересь ваша – дрянь. Непродуманная она какая-то, сырая. Дыры там и тут, прорехи… Хорошая ересь должна быть логичной, завершенной, с каким-то хотя б самым малым набором непререкаемых истин, причем куда более привлекательных, нежели каноничные, иначе какой смысл в эту ересь впадать? А у вас что? Вот зарезать курицу на обед ты считаешь бессердечием, а сам о погибших в Пределе живых существах поминаешь так пренебрежительно.

– Никто из нас против канонов Церкви не идет, – отозвался Гейгер по-прежнему незлобиво, по-прежнему с улыбкой, и Мартин подумал невольно, что улыбка эта у его собеседника всегда наготове, точно оружие у опытного наемника…

Или нет, не оружие; щит. Словно ею Гейгер укрывает себя от всего извне, что кажется ему опасным… Или напротив – прикрывает то, что есть вовне, от себя самого. И это не снисходительность старшего летами по отношению к младшему, не пренебрежение, которое приходится скрывать лишь потому, что младший наделен властью. Этот щит словно бы ограждает от мира что-то куда более серьезное, чем просто раздражение назойливым юнцом… Что-то вроде той самой греховной человеческой природы, ради отказа от коей он запретил себе такую обыденную вещь, как убиение и поедание бессловесной твари, предназначенной в пищу самим Создателем…

Усмиряемая агрессия. Сознательно загнанная в глухой подвал души, запертая, связанная злость.

Маскировка. И даже не столько для других, сколько для самого себя…

– И как ни трудитесь, ереси вы здесь не найдете, – восприняв его молчание как готовность слушать, продолжил паломник. – Никто из нас не перечит Писанию, не призывает менять обряды или толкования, не извращает учение… Отвечая же на ваш вопрос, скажу так: мне неприятны страдания умирающего живого существа, но я и не вижу причин делать из этого трагедию большую, нежели из смерти человеческой, каковой в Пределе ни я лично, ни кто бы то ни было еще не наблюдал. И разве я сказал что-то бессердечное? Животные не имеют осмысленного духа, могущего возвыситься и приблизить разум к божественной милости, разве это не правда?

– И зачем бы Господу убивать их, а не позволить пройти сквозь Предел, ничего не найдя и не увидев?

– Для предостережения, – отозвался Гейгер тоном человека, констатирующего нечто само собой разумеющееся. – Дабы мы видели это и поняли, что допущен будет лишь тот, кто пойдет в Предел с чистыми помыслами, с осознанием своей цели, своего пути, с открытой душой… Поэтому я даже не пытаюсь. И многие не пытаются.

– Хочешь сказать, попытавшиеся мнят себя чистыми и познавшими Бога?

– Нет, – снова улыбнулся паломник, неловко пожав плечами. – Должен признать, что в этом пункте у нас наблюдаются… некоторые разногласия. Они считают, что гибель зверей была им показана для испытания их веры и решимости, и надо превозмочь страх и идти. Я из тех, кто с этим не согласен.

– Я же говорю, – удовлетворенно кивнул Мартин. – Ересь дрянь. Даже здесь столковаться не можете… Впрочем, будет интересно послушать, что вы скажете, когда кого-то из таких превозмогателей сомнет в мясо на одной из полян Предела, и вы это увидите. С удовольствием поприсутствую на ваших богословских прениях на тему «Был ли он недостаточно чист или недостаточно уверен в своем пути». Заключим pari?

– Что?

– Спор. Побьемся об заклад, что это случится в ближайшие пару недель? Если я окажусь прав – ты собираешь вещи, оставляешь эти глупости и возвращаешься домой.

– Нет, благодарю, – усмехнулся Гейгер, – азартные забавы также не поощряются здесь, майстер инквизитор.

– Это правильно, – серьезно согласился он, неспешно поднимаясь. – В условиях тесного лагеря вдалеке от дома – не хватало еще проблем с игровыми долгами… В чем-то ваши предводители весьма разумны.

– У нас нет предводителей. Ведь я (и не только я) уже говорил вам об этом, майстер инквизитор.

– Брось, – отмахнулся Мартин, – не верю. Даже если все вы стеклись сюда каждый сам по себе или отдельными семействами – за такое время, пусть и негласно и полуофициально, руководящие персоны сами собою проявляются и подчиняют себе общий порядок.

– Да, есть люди, чье мнение для всех ценно, – согласился паломник сдержанно. – Они умеют со всеми найти общий язык, успокоить беспокойных и ободрить унывших… Но я бы не назвал это предводительством. Скорее материнской или отеческой заботой. Однако…

– Да? – осторожно поторопил Мартин, когда паломник замялся, и тот ответил нерешительно, тщательно подбирая слова:

– Но это забота о теле. С того дня, как пропал отец Якоб, некому стало взять на себя заботу о наших душах. Он был…

– Слегка не в себе, – подсказал Мартин, и Гейгер недовольно поморщился, впервые за все время разговора столь явно проявив нечто, похожее на раздражение.

– Слишком пылким иногда, – поправил он сдержанно. – Однако ношу исповедателя нёс смиренно. Сейчас его нет, а благодушие местных обитателей обнаруживается лишь тогда, когда кто-то из нас является для покупки еды или иных товаров.

– Местный священник отказал кому-то из вас в исповеди? – прямо спросил Мартин, и собеседник вздохнул:

– Да. Всем. Думаю, он боится, что свяжется с еретиками, и потом его вместе с нами отправят за решетку и на костер. Я осознаю, что ваша служба – видеть ересь во всем, майстер инквизитор, но очень прошу поверить мне: никто из нас и в мыслях не имеет отпадать от матери нашей Церкви. И если бы вы могли…

– Я поговорю с ним, – кивнул Мартин, не дослушав. – Сегодня же. В конце концов, – добавил он с усмешкой, – если среди вас и вправду зреет ересь, будет неплохо иметь под рукой человека, которому все ваши помыслы будут известны. Тайну исповеди он, конечно, нарушить не сможет, но это лучше, чем ничего.