Текст книги "Тьма века сего (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 53 страниц)

– Зачем?

– Скука, – пожал плечами Гейгер. – Мне было скучно. Смертельно скучно. Один и тот же город, одни и те же занятия, люди и дни, похожие друг на друга. Порой их разбавляли пьянки с приятелем, тем самым священником, и это вкупе с книгами было единственным светлым пятном и хоть каким-то развлечением. И еще была соседка, девица моих лет, чьи родители чаяли сосватать ее за меня. Нет, я был не против, и она не возражала, но средств и возможности обрести свое жилье у нас не было, а мой отец был только рад лишним женским рукам в своем доме.

– И?

– И я стал скрывать от него часть заработанного. А так как мы знали, что житья в Дрездене нам не дадут, все равно будут лезть и в нашу жизнь, и в наши дела – мы с Анной решили однажды тихонько уйти… куда-нибудь. Тогда мы не знали, куда.

– Отчаянная девица.

– Да уж… И вот однажды мой приятель-священник пригласил меня на очередную попойку и там по секрету, взяв с меня клятву молчания, рассказал, что намеревается покинуть не только Дрезден, но и Империю, и предложил нам с Анной уйти с ним. Он, – усмехнулся Гейгер, – сказал тогда, что наша с нею мечта исполнится так, как мы и не грезили: мы окажемся настолько далеко от родни, что добраться до нас они смогут разве что верхом на метле, и то вряд ли. Так я впервые узнал, что за морем есть земля, которую наш Император скрывает от собратьев-королей.

– Ты был в первом наборе поселенцев Винланда?..

На инквизитора Гейгер взглянул почти с удивлением, улыбнувшись еще шире и добродушней, и с подчеркнутым удивлением качнул головой:

– Надо же, и у вас случаются людские чувства, и вас можно поразить, майстер Бекер.

– Не каждый день встречаешь человека, который побывал в таких краях, – не пытаясь скрыть искренней заинтересованности, отозвался Мартин. – И как там? Почему не остался? Долго там пробыл? Почему вернулся один – твоя невеста не пожелала рисковать или с ней что-то приключилось?

– Думаю, они с моим приятелем сейчас обсуждают, куда это меня занесло и что я пытаюсь найти в этих местах… – вздохнул Гейгер, бросив мимолетный взгляд вверх, на видимое сквозь кроны высокое весеннее небо. – Нет, она рискнула. Вы верно заметили, девушкой она была отчаянной, и мы оба, как сказал мой приятель, «отлично подошли». Мы были готовы работать, не боялись неизвестного и готовы были плыть на другой конец света просто потому что… потому что были готовы. Потому что хотелось чего-то невероятного. Таких ведь тогда и набирали, верно?

– Я всегда этому удивлялся, – доверительно произнес Мартин. – Я был готов поверить, что нашлось множество мужчин, согласных погрузиться на корабль и отправиться через море неведомо куда, но что удалось найти столько женщин – в это я поверил с трудом.

– О, женщины существа отчаянней нас, майстер Бекер… Надеюсь, с годами вы сумеете осознать и оценить это на собственном опыте лишь с хорошей стороны, ибо отчаянная женщина, которая имеет на вас зуб – существо пострашней бешеного медведя.

– Поверь, это я знаю. Думаю, уж ты-то должен понимать, что прожитые года не всегда равны опыту.

– Верно, – легко согласился Гейгер. – Так же и мы думали тогда, и без ложной скромности скажу, что были правы; вряд ли мои или ее родители за всю свою немалую жизнь испытали и половину того, что выпало на нашу долю в двадцать лет. Море. Знаете, что это такое для человека, никогда не видевшего столько воды? Ты словно в небесах, и вокруг грозовые тучи – над головою, под ногами, со всех сторон. Только тучи, пустота, и где-то там, вдали, ты знаешь – есть берег; ты знаешь о нем, но не видишь его, и на третий-четвертый день тебе начинает мерещиться, что берега никакого и нет, и что никогда его не было… Неизвестность. Пустота позади и неизвестность впереди. Чужая земля. Крепость, почти военный распорядок при совершенно крестьянском бытии… Тогда я выяснил на своем опыте, что орденские рыцари, в сущности, неплохие парни. Со своими странностями, к которым, впрочем, легко привыкнуть, но в целом такие же люди, как все, и с ними даже можно говорить, и даже не только об оружии, политике или молитвах. И ваш служитель был занятный парень… Молодой и деятельный, но, надо заметить, рассудительный на удивление. Спустя шесть лет жизни в Винланде нам даже стало казаться, что все мы там… – Гейгер замялся, подбирая слова, и Мартин многозначительно подсказал:

– Друзья?

– Не так громко, но…

– Это было похоже на то, что ты нашел здесь, так? Только там вы и в самом деле были одни и все вместе против окружающего мира, а здесь все немного не так.

– Да, это было похоже, – кивнул паломник. – Но не совсем так, хотя во многом вы правы. И та жизнь мне нравилась, несмотря на опасности и, прямо скажем, не райские условия.

– Но потом… Что потом случилось? Ведь ты сейчас не там, ты здесь.

– Вы читали отчеты о расселении?

– Опасаешься, что мне позволено знать меньше, чем ты знаешь сам? – усмехнулся Мартин. – Будь это так – вас оттуда не выпускали бы, и сейчас ты бы со мной не говорил… Да, за историей колонизации я слежу пристально, тема Винланда меня интересовала еще с академии. Должен признать, что я тебе завидую. Меня туда не пустили.

– Не думаю, что вы много потеряли, майстер Бекер… – вздохнул Гейгер и, помолчав, продолжил: – Поселение наше стояло севернее большой реки, а поблизости от нее обитают племена дикарей, язычников, с которыми общими усилиями ваших служителей и Ордена удалось наладить что-то вроде общения. Если точнее, усилиями ваших служителей удалось внушить Ордену свежую и здравую мысль не начать немедля насаждать Христову веру привычными для него методами, – мимолетно усмехнулся паломник. – Ко времени моего там появления сложилось что-то вроде традиции регулярно встречаться ради обмена вещами и дичью, денег-то они не знают, и, главное, сведениями. У них занятные легенды, а кое-какие из них оказались и не легендами вовсе.

– Племена реки святого Лаврентия… – повторил Мартин тихо. – Легенды, которые не легенды. Тысяча четыреста двенадцатый год. Поселение у крепости Ахорнштайн. "Хоть и названа река именем святого Лаврентия, день которого был особенно ясным и тогда открылась глазам утомленных долгим путешествием вся красота этих мест, дела отнюдь не святые творятся на берегах её, и тьма на них таится."

– Читали?

– Нет, так толком и не добрался до архива, чтобы ознакомиться с отчетами, но отрывки просматривал и рассказы сослужителей слышал. Зимой начали пропадать люди. Сначала это списывали на погоду, плохое знание местности и зверей. Потом догадались поговорить с местными, и те сказали – windigo. Я правильно запомнил слово?

– Да, так они называли это существо. Единых и проверенных сведений о том, как оно появляется, даже у них самих нет, посему две легенды передаются в их народе вместе: либо это воин, который продал свою душу природным духам за сверхобычную силу для войны с врагом, либо человек, в зимний голод согрешивший поеданием человеческой плоти. Так как на наша крепость или близлежащие поселения местные в те годы не нападали и войны не велось – полагаю, версия зимнего голода ближе к истине.

– Ты знал убитых?

– Там сложно кого-то не знать… Они не были моими друзьями, но мы частенько общались. Хорошие были люди.

– А у тебя, как я погляжу, все хорошие.

– Я бы сказал, что нет плохих людей, – улыбнулся паломник. – Есть те, кому не посчастливилось. Я бы сказал, что и виндиго – наверняка не плохой человек, просто когда-то в его жизни все сложилось не лучшим образом… Как по-вашему, майстер Бекер, Иуда – плохой человек? Или просто слабый, поддавшийся соблазну зависти? Или, быть может, он и впрямь считал, что предает в руки блюстителей чистоты веры еретика и святотатца?

– Нехорошие намеки вижу я.

– Нет, что вы, – тихо засмеялся Гейгер, – и в мыслях не было. Всего лишь пытаюсь сказать, что не мне, человеку совсем не святому, судить о том, кто плох. «Не грешника ненавидеть, но грех», ведь так, майстер инквизитор?

– В идеале так, – вздохнул Мартин, – но где тот идеал? Я, знаешь ли, тоже в святые попаду вряд ли… Так значит, покинуть Ахорнштайн ты решил после той зимы. Верно?

– Я был готов ко многому. К тяжелой работе, к ледяным зимам, к голоду, к опасности, исходящей от враждебно настроенных людей… Но к тому, что мою жену однажды не найдут, но я точно буду знать, что с ней случилось – нет. К такому я готов не был.

– Она стала одной из жертв?

– Она была первой. А мог бы быть я…

– Расскажешь? Знаю, что вспоминать это больно, но…

– Понимаю, – с явным усилием выдавив из себя улыбку, отозвался Гейгер. – В тех местах, думаю, вы знаете, мир вокруг не слишком благоволит привычному земледелию, как дома, поэтому учиться становиться охотником пришлось всем. Местные были этим не сильно довольны, но орденские умеют быть убедительными, и в конце концов часть территории стала считаться нашей. Выходить на поиски большого зверя было можно лишь изредка, а вот мелочь вроде зайцев добывалась часто, и у меня стояла пара силков в лесу поблизости. В тот день я был загружен работой, и Анна решила, что с проверкой силков справится сама. Мороз был адский, но погода стояла ясная, леса рядом с крепостью были довольно жидкие, заблудиться, как она считала, невозможно… Она ошиблась.

– Ее искали?

– Да. Искали орденские, искали соседи… Искали вот так же, как сейчас эти люди ищут Густава – там, где светло. Орденские не позволяли затягивать поиски до темноты и расходиться группами меньше четырех человек. На второй день поиски прекратили, и тогда я ушел сам. Один.

– При всем моем соболезновании твоей потере, Йенс, это было глупо, – осторожно заметил Мартин, и тот кивнул:

– Я знаю. Но тогда во мне говорил не глас разума… Я проходил до ночи, а когда попытался вернуться – не смог найти дорогу назад. Как мне удалось дожить до утра, я и сам не знаю… Я просто шел и не позволял себе присесть, ибо и краткая остановка отзывалась сном даже на ходу, и я знал, что сяду – и больше не встану. Утром я нашел Анну. Это был то ли какой-то шалаш, то ли чья-то берлога, наполовину занесенная снегом, и там, обложившись лапником, она и смогла пережить ночи. Утром мы двинулись в путь вместе, но дорогу назад найти не смогли – началась легкая метель, следы занесло… Когда уже смеркалось, мы вышли к какой-то пещере; местность там скалистая, и этих пещерок множество, в одних живут звери, другие пусты, и в тот раз, как мы думали, нам повезло – там никого не было. В этой пещере мы провели больше недели.

– Вы не пытались найти дорогу?

– Пытались… Но каждый раз возвращались назад, когда понимали, что вот-вот заплутаем вовсе и останемся в этом лесу без еды и хотя бы такого укрытия. А потом уже ослабели настолько, что не было сил на поиски пути… Точнее, я так думал. Пока однажды ночью не появилось… это.

– Ты его видел? – отчего-то понизив голос, спросил Мартин. – Ты видел эту тварь?

– Полагаю, если б вы сами читали отчеты, майстер Бекер, а не слышали пересказы сослужителей, всего этого мне бы рассказывать не пришлось – в одном из этих отчетов наверняка есть мое имя… Позже я сказал, что и сам не знаю, что это было или кто это был; возможно, медведь. А возможно, свистящий хрип и длинные руки с когтями мне померещились от усталости и отчаяния, а вот этот порез на моем лице – не след когтя, а просто я задел какой-нибудь сук или выступ скалы, когда в панике рвался наружу из той пещеры… Я не знаю. Но никто не преследовал меня, и голоса Анны я больше не слышал… Я не знаю, как я пережил остаток ночи и на каких остатках сил двигался. Сначала я бежал. Потом шел. Потом пытался ползти… К следующему вечеру на меня наткнулся местный охотник, позвал своих, и они отнесли меня в крепость, я выслушал от вашего служителя порицание, от орденских – несколько не приличествующих христовым воинам слов, а потом сказал, что весной хочу покинуть поселение. Откровенно говоря, я считал, что нам лгут, когда при вербовке обещали отпустить назад с первым же кораблем, если мы захотим, и очень удивился, когда мне ответили «как тебе угодно».

– Так решили еще при составлении первых планов, – пояснил Мартин. – Поселенцы, которые не желают быть там, где они есть – это как брешь в стене, слабое звено в цепи, и случись что – эта цепь порвется, и плохо будет всем. К тому же люди, загнанные в тупик, способны на самые непредсказуемые выходки… Скрывать существование Винланда вечно все равно было нельзя, потому и было постановлено: любой желающий может все бросить и вернуться, потому и набирали таких, кто скорее захотел бы остаться, таких, как ты с женой – отчаянных, непоседливых…

– И слегка не в себе, – договорил Гейгер с усмешкой и махнул рукой, когда инквизитор попытался возразить: – Бросьте, это правда. Вот только и этому, как оказалось, есть предел… Меня пытались уговорить, но насильно удерживать не стали. И я вернулся. Остаток зимы и начало весны я прожил как во сне, в кошмарном сне. Это существо приходило еще трижды, с каждым разом все больше наглея и убивая все ближе к поселению. А дальше, полагаю, вы знаете.

– Несколько тевтонцев и инквизитор вышли на поиски этой твари, и никто не вернулся.

– Да.

– Тебя проверяли?

– Еще бы, – невесело хмыкнул Гейгер. – Разумеется… Ведь моя история как раз подходила под описание того, как превращаются в такую тварь: зима, голод, я вернулся, а жена нет… Меня проверил конгрегатский экспертус и не нашел во мне ничего необычного. Меня допрашивали больше суток с перерывами на еду и краткий сон, явно пытаясь подловить на нестыковках. Ваши сослуживцы сочли также, что я могу не отдавать себе отчета в том, кем стал, и сочинить себе историю о нападении, а потом сам же в эту историю поверить… Им не нашлось к чему придраться, однако выпускать меня за пределы Ахорнштайна перестали, я не был арестован, но все время был под наблюдением. А потом появилась новая жертва, когда я мирно спал у себя в доме, а приставленный ко мне наблюдатель это подтвердил. А потом еще одна… И меня признали невиновным. Откровенно говоря, мне отчасти нравился этот домашний арест – он избавлял меня от необходимости высовывать нос из-за укрепленных стен с вооруженными людьми внутри. Впрочем, с той зимы без сопровождения никого больше и не выпускали. А весной я покинул Винланд на корабле, который отправился за новым инквизитором.

– Тебя не приняли дома? Ты потому бродишь по святым местам и живешь… вот так?

– Я не возвращался домой. Я вообще теперь не знал, где мой дом, в чем моя жизнь и какая в ней цель, какой смысл… и во что я верю. Какая-то адская тварь растерзала мою жену, и где был Господь в это время, куда смотрел? И вместе с тем я понимал, что это не те мысли, неправильные, гадкие… Ведь бросил ее в той пещере не Господь. Это сделал я.

– Рыцари Ордена и инквизитор, – мягко напомнил Мартин. – Ты же не думаешь, что смог бы противостоять этому существу лучше них?

– Да, это разумное возражение, – кивнул Гейгер со вздохом. – Но когда душа слушалась разума, майстер Бекер?.. Тогда я и начал свое паломничество. По сути я искал то ли Бога, то ли себя самого.

– И… нашел?

– Я нашел человека, – улыбнулся Гейгер. – Это единственный человек по сию сторону моря, помимо вас, которому я рассказал о том, что со мною было.

– Матушка Урсула, – уверенно предположил Мартин, и паломник кивнул:

– Да. Я знаю, о чем вы подумали, майстер Бекер, но нет, я не заменил ею покойную супругу, и дело не в плотском влечении.

– Откровенно говоря, да, – признал он, – о чем-то подобном и была моя первая мысль. И должен сказать, что в таком положении дел не вижу ничего дурного.

– Понимаю, но… Нет. Просто мы оба потеряли свои семьи, только муж Урсулы умер не потому что был съеден адским созданием, но мы оба искали мира и утешения…

– И оба нашли его здесь.

– Мы все еще ищем, – снова улыбнулся Гейгер.

– Не устали искать?

– Можно ли двигаться по пути, если всякую минуту думать об этом?.. Я помню ту ночь, когда брел сквозь снег, майстер Бекер. Я ее никогда не забуду, и много раз с тех пор я думал, как она похожа на всю нашу жизнь и чему меня научила. Нельзя останавливаться, нельзя думать об усталости, нельзя сдаваться и отчаиваться, потому что это смерть. А смерть души куда хуже, нежели телесная. Поэтому нет. Сколько отпущено жизни – столько и будем идти.

– И как ты узнаешь, что путь окончен и ты нашел, что искал?

– Думаю, я это пойму, – серьезно отозвался Гейгер и, помедлив, договорил: – Или все-таки остановлюсь. Дважды я уже испугался и сдался – когда бросил свою жену в лапах зверя и когда повернул с середины избранного пути и покинул Ахорнштайн, бросив за морем даже и ее память. Кто знает, быть может, и сейчас мои силы однажды иссякнут.

– Но почему Предел, Йенс? Почему сюда, а не в монастырь, не к чудотворным мощам, не к знаменитым священникам, утешителям душ, раз уж возвращение к миру ты сразу отринул и искал чего-то чудесного? Что такого Урсула рассказала тебе об этом месте, почему ты выбрал его?

– Я не знаю, майстер Бекер. Быть может, это место просто слишком необычно, а та самая тяга к необычному, из-за которой когда-то меня выбрали, все еще теплится, и я никак не могу от нее избавиться, хотя именно она и погубила мою жену и чуть не погубила меня. А возможно, все дело в слухах о тех самых чародейных предметах, что люди находили в Пределе. Исцеляющие камни… Может, я надеялся, что здесь найдется нечто, исцеляющее душу, потому что у меня самого сил на это исцеление не было.

– «Не было»… – повторил Мартин медленно. – А сейчас?

– Сейчас я не знаю, откуда они начали появляться, – снова с прежней благодушной улыбкой ответил Гейгер. – То ли Предел дает надежду, то ли вы все-таки правы в своих подозрениях относительно Урсулы. Вам бы хотелось, чтобы вы оказались правы, ведь так? Это значило бы, что все может кончиться довольно прозаично – мы с Урсулой решим, что нашли свое успокоение, покинем это место вдвоем, и остальные разбредутся со временем…

– А тебе бы не хотелось, чтобы я оказался прав?

– Если я откажусь отвечать, вы сочтете это отказом помогать следствию?

– Нет, – качнул головой Мартин. – Не сочту.

– Тогда я промолчу, майстер Бекер, – вновь незлобиво улыбнулся паломник. – Дайте сперва мне самому разобраться, где правда, и тогда, обещаю, вы первым узнаете ответ.

Глава 13

– И вы полагаете, что он не заблудился в этом лесу, а именно ушел в Предел? – уточнил Курт, и обе женщины взглянули на него исподлобья – без враждебности, но с неприкрытым унынием, явно тяготясь и вопросами, и его обществом.

– Он много раз говорил, что так надо, – повторила одна из собеседниц. – Чего ж еще ждать-то?

– А чего ждут те, кто ищет его?

– Чуда, – тихо пробормотала женщина, и он пожал плечами:

– Для здесь присутствующих это, как я понимаю, обыденность – ждать чудес… Хорошо. Спасибо за ответы. Ваша матушка Урсула – она сегодня здесь, в городе или ищет вместе с прочими вашего беглого собрата?

– Матушка Урсула… больна, – с заметной запинкой отозвалась вторая собеседница. – Ей сегодня… нездоровится, и она… лежит.

– Что-то серьезное?

– Нет, просто… просто нездоровится.

– И где она «лежит»? Какая из этих халуп – её?

– К ней нельзя, майстер инквизитор, – почти с испугом замотала головой женщина, и Курт с подчеркнутым удивлением поднял брови?

– Вот как? Она в непотребном виде? Вся изранена и одета в одни бинты? Она без сознания?

– Что вы, нет!

– Стало быть, я хочу знать, где ее жилище. Это глупо, я ведь все равно ее найду, здесь чай не Кельн и не Рим, но мне попросту лень заглядывать в каждую конуру подряд. Однако если вы не ответите – именно так и придется поступить. Так где она?

Женщины переглянулись, тут же отведя друг от друга взгляды, и обе разом молча указали на одну из халуп. Курт подчеркнуто любезно улыбнулся и, все так же нарочито учтиво поблагодарив, двинулся к двери, сооруженной из каких-то палок и ткани.

Урсула лежала на вполне пристойного вида постели на боку, подтянув к лицу колени, завернувшись в застиранный, но чистый плед по самые глаза, и взгляд, поднявшийся на вошедшего майстера инквизитора, был болезненным и усталым. Курт остановился, оглядевшись; небольшое окошко в стене напротив хорошо освещало это более чем скромное обиталище, позволяя увидеть, что вещей здесь почти нет – кроме лежанки, лишь какой-то короб у изножья и тщательно выстиранные тряпицы на протянутой под потолком веревке.

– Понятно… – пробормотал Курт, потянув носом, закрыл за собою подобие двери и сделал еще шаг внутрь жилища. – Первый день?

– Второй, – едва слышно отозвалась Урсула; вздохнув, стянула плед с лица и вяло кивнула на короб: – Садитесь, майстер Гессе. Вы же о чем-то важном пришли говорить, раз сюда вошли.

Он кивнул, осторожно усевшись, и окинул оценивающим взглядом бледное лицо блюстительницы паломнического быта.

– У моей дочери тоже проходит тяжело, – заметил он, и Урсула заметно смешалась, отведя глаза и смущенно скосившись на сохнущие тряпицы в углу. – Но какие-то настойки ей помогают; она не скачет козочкой, само собою, но хотя бы не лежит трупом.

– Ваша дочь врачевательница?

– Да, и неплохая, должен заметить… Мне говорили – ты травница. Неужто врач не смог исцелить себя сам?

– Какая я травница, – тяжело вздохнула Урсула, поморщившись, и обхватила колени руками под пледом. – Знаю что-то, и все. Просто эти люди – они вообще ничего не умеют и не знают, а я – хоть что-то, вот они и сочли, что я такая мудрая… А вам она не говорила, что за травы использовала?

– Говорила, но я забыл, – с сожалением вздохнул Курт. – А если откровенно – как-то и не пытался запомнить: не думал, что мне это знание однажды может пригодиться.

Урсула тихо хихикнула, болезненно скривившись, и тоже вздохнула, тут же посерьезнев:

– Как я поняла, вы пришли спросить о Густаве, нашем друге, который пропал?

– Да. До той минуты, как я сюда вошел, я полагал, что тебе известно более, нежели прочим.

– Как видите, нет, майстер инквизитор, вчера и сегодня я отсюда выхожу только… по неотложным причинам, мне даже еду приносят прямо в постель. Стоит подняться – боль адова и голова кругом… О том, что Густав решил уйти, мне самой сказали этим утром.

– «Решил уйти»?

– Полно вам, а что же еще? Предел, вот куда он направился. Как и другие до него. Они не хотят ждать.

– Не могу сказать, что я их не понимаю, – пожал плечами Курт. – Если б я рванул куда-то за чудесами, бросив всё и всех, я бы этого чуда хотел получить как можно больше и как можно скорее, а не сидеть в лесу в его ожидании невесть сколько.

– Вы говорили с Густавом перед тем, как он ушел?

– Я? – не пытаясь скрыть удивления, переспросил Курт. – Я даже его имя узнал только сегодня и никогда его не видел.

– Вы сейчас его повторили, – печально пояснила Урсула. – Прямо вот почти слово в слово.

– А с тобою он говорил?

– Перед тем, как уйти? Говорил третьего дня… Но мне тогда и в голову не приходило, что он вот такое выкинет, он часто со мною говорил о Пределе, о том, что мы давно ждем, что надо как-то действовать и что-то делать… В этот раз он хотел обратиться к вам, майстер Гессе.

– Ко мне? С чего вдруг?

– Ваша слава, – вздохнула Урсула и снова поморщилась, понизив голос и явно продолжая через силу: – Вы стольким знамениты. И он решил, раз вы здесь, значит, знаете, что делать. И вы можете раскрыть тайну Предела. Он даже считал, что именно вы можете повести нас туда.

– Quam belle[75]75
  Как мило (лат.).


[Закрыть], – пробормотал Курт, покривившись. – Кем только быть не доводилось, но предводителем еретиков еще ни разу.

– Зачем вы так, майстер Гессе…

– Предпочитаю честность, – коротко отозвался он. – Уж не знаю, насколько справедливо твои здешние друзья полагают тебя мудрой, но что ты не дура – очевидно, и эти ваши поиски чуда твой разум явно затмили не всецело. И уж ты-то должна понимать, что я и мои сослужители здесь не только лишь из-за Предела, и сегодня мы с тобою обсуждаем твое здоровье и женские проблемы, а завтра, быть может, я буду тебя допрашивать и подписывать обвинение. Все зависит от того, что я тут увижу, услышу и найду.

– Мне бояться нечего, – с нескрываемой обидой отозвалась Урсула, снова закутавшись в плед каким-то детским порывистым движением. – И никто здесь в мыслях не имел идти против основ веры, против Церкви и Бога. Зачем вы все это говорите, майстер Гессе? Хотите напугать, чтобы заставить быть честной? А просто задать свои вопросы не хотите попробовать, а вдруг я и так буду отвечать честно? Или хотите напугать, чтобы мы разбежались отсюда?

– Это было бы идеально, но не с моим счастьем, – отозвался он и кивнул: – Хорошо. Я буду просто задавать вопросы. О чем Густав говорил с тобой перед своим исчезновением, кроме идеи поставить меня во главе для похода в Предел?

– О том же говорил, о чем и прежде. Что ему прискучило обитать в этом лесу, что нельзя ждать вечно, что мы, сидя здесь, «не холодны и не горячи», что «вера без дел мертва»… Но я не думала, что он уйдет сам, он не в первый раз заводит такие беседы, и не только он. Если б я хотя бы заподозрила такое – я бы пересилила себя и была рядом с ним, удержала бы его, я…

– Если ты решила, что я подвожу к мысли, будто это ты виновата в его поступке, это не так.

– Но я виновата, – тяжело вздохнула Урсула, внезапно растеряв всю свою обиду. – Должна была увидеть, что мальчишка задумал неладное… Мальчишки. Они все такие. Вечно им не сидится, всегда надо куда-то влезть, вечно они спешат получить все и сразу.

– Кто это был? – спросил Курт и, встретив недоумевающий взгляд, пояснил: – Мальчишка, которого ты вспомнила сейчас. Кто это был и как погубил себя? Брат? Муж? Сын? Почему ты пустилась в это паломничество – одна, без семьи, в твои-то годы?

Урсула молча отвела взгляд, снова закутавшись в плед и явно желая завернуться с головой.

– Сын, – неохотно отозвалась она, наконец. – И муж.

– Как это случилось?

– У нас в Дахау на юге сплошные болота, – все так же нехотя пояснила Урсула, по-прежнему глядя в сторону. – И все знают, где нельзя ходить. И они знали… А однажды соседские мальчишки рассказали, что чуть поодаль от тропы видна голова лошади и часть поклажи, какие-то тюки. Уж не знаю, кого и зачем понесло в трясину, но кто б там ни был – сам он утоп, а то, что он вез, зацепилось за коряги и еще было видно. Муж сходил посмотреть, а когда вернулся – сказал, что тюки плотные, набитые, кожаные, и там наверняка что-то ценное. Покойнику уже и ни к чему, а нам бы пригодилось, что бы там ни было. И они с Томасом загорелись соорудить мостки и достать эти вещи. Я отговаривала, просила, потом даже ругалась… Они сделали вид, что согласились со мною, а потом утром, пока я еще спала, ушли туда. Так их и не нашли, только обувка с одеждой на тропинке остались – сняли перед тем, как лезть за теми проклятыми тюками.

– А теперь ты сама сидишь у края болота и хочешь достать тюк с неизвестным содержимым, – негромко заметил Курт, и хозяйка жилища, наконец, медленно подняла к нему взгляд. – И сама раздумываешь над тем, как бы в это болото залезть.

Урсула неопределенно передернула плечами под пледом, самоочевидно не согласившись с майстером инквизитором, но сочтя за лучшее не спорить.

– Вернемся к нашему ходоку, – вздохнул Курт, выждав несколько мгновений и поняв, что ответа не будет. – Он ушел с чем был и в чем был? Не замечали, что за день-два до этой ночи он собирает вещи, еду, явно или тайно?

– Нет, все его пожитки остались, где были. Верно, подумал, что просто зайдет и вскоре выйдет обратно… Или подумал, что там никакие земные вещи ему нужны не будут.

– Ну что ж, если он там, где все думают, в этом он точно оказался прав. У него были враги?

– Что? – растерянно переспросила Урсула, и он повторил:

– Враги. Недруги. Неприятели. Люди, которых он раздражал, которым чем-то мешал или просто не нравился. Может, любовный соперник.

– Господь с вами, майстер инквизитор!

– Надеюсь. Напрасно ты так удивляешься: даже не представляешь, сколько раз за время службы я находил разгадку таинственных и мистических событий в обычной человеческой злобе или зависти.

– Нет, даже и не думайте, – снова с откровенной обидой в голосе отрезала Урсула. – Я не скажу, что тут собрались святые люди, но чтобы убить из личной неприязни – нет, никто из них на это не способен.

– Иными словами, никаких других вариантов, кроме «заблудился» и «сгинул в Пределе», быть не может, – подытожил Курт и нарочито укоризненно вздохнул: – Надеюсь, у тебя самой не возникало желания проверить, что там с ними происходит? Не лелеешь мысль однажды оставить своих подопечных и вот так же ночью туда тайком уйти?

– Мысль или план? – уточнила Урсула, и он поднял бровь:

– Есть разница?

– Мыслей у меня много, майстер Гессе, но что те мысли?

– Вот и у вашего Густава все началось с мыслей, а после вызрело в план. И убежден, что каждый второй в вашем лагере эти мысли обкатывает, обдумывает и косится на Предел с вожделением.

– А вы – нет? Вы сами разве не хотите туда войти, майстер Гессе? Я много о вас слышала, и я знаю, что вы никогда не оставляли дело незавершенным, а сейчас, тут – как его завершить, не заглянув внутрь Предела?

– Ты слышала о молодом дураке, у которого в голове был ветер, а вместо рассудительности – шило в заднице, – серьезно возразил он. – Нет, внутрь я лезть не намерен и тебе не советую. И даже если мне по какой-то причине придется это сделать – я пойду туда не в поисках чудес, не в жажде приключений, а потому что будет надо. Потому что работа такая. Потому что кто-то знающий скажет, что иначе нельзя, или сам пойму, что иного выхода не останется. А ты – что тебя туда влечет, кроме любопытства и тяги к тайне? Что бы в том тюке ни было – оно того не стоит.

– Когда муж рассказал об этом злосчастном тюке, – помолчав, отозвалась Урсула неохотно, – я почти уверенной была, что там что-то ценное: конь, сбруя недешевая, сама поклажа упакована так бережно – кусок сыра в дорогу этак везти не станут. Вот только я так мыслила, что не стоит это, в тюке, того, чтоб рисковать тем, что можно ощутить и что уже есть в руках – жизни не стоит. Тогда я этого не смогла втолковать тем, кто считал по-другому.

Она замолчала, вновь натянув плед почти на самое лицо, и Курт, выждав долгую-долгую минуту тишины, осторожно уточнил:

– Стало быть, теперь ты решила втолковать это тем, кто пришел сюда за неведомым тюком в Пределе?

– Я не для того сюда явилась, – попытавшись изобразить улыбку, неохотно отозвалась Урсула, – я не святая подвижница всё ж. Пришла, каюсь, и сама для того, чтоб узнать, что здесь. Тогда мне в собственном доме стало тягостно, в жизни ничего не осталось, а слухи об этом месте шли такие…

– Интригующие?

– Что?

– Таинственные. Манящие.