Текст книги "Жизнь моя"
Автор книги: Мишель Пейвер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
– Патрик может подождать. Ему некуда больше ехать. – Он помолчал. – Может быть, я прихвачу Нериссу прокатиться.
– Если ты это сделаешь, – спокойно ответила она, – тебе придется брать и Саймона, а в джипе не хватит места.
– О, места достаточно! Саймон – дохлый, как креветка, а Нерисса такая изящная…
Пожалуй, он хватил через край, но уже не мог остановиться. Было утешительно знать, что в его силах хорошенько достать ее, говоря о Нериссе. Может быть, это было как раз то, что подразумевал Патрик, говоря, что Майлз спит с Нериссой лишь для того, чтобы доказать свою независимость от Тони. «Отвали!» – отвечал ему Майлз, чтобы скрыть свое удовольствие, поскольку ему нравилось, когда Патрик анализировал его поступки.
Но чего Тони не понимала, так это его жестокости. Опоздать на несколько часов, встречая своего друга! Ну не может Майлз Кантеллоу слоняться, зорко поглядывая вокруг, как какой-нибудь долбанный бойскаут. И не потому что у него есть дом и частная школа за плечами и вилла во Франции, тогда как Патрик – просто белый голодранец, – янки из какой-то дыры.
– Так как ты думаешь, – спросил он, натягивая шорты и свою любимую майку Gieves & Hawkes с разрезом на спине, – взять мне Нериссу или только Моджи?
– Бери кого хочешь.
– А ты не хочешь поехать?
Она покачала головой.
– Мне надо работать.
– Ты такая добросовестная, Тони, прямо отпад!..
Она пожала плечами.
– Это единственное, что я не могу изменить, даже для тебя.
Он знал, что так и было. Именно это он находил таким волнующим в ней. Неважно, насколько безнадежно неопытна была она с мужчинами, это была прямая, глубоко укоренившаяся страсть к чему-то, чего он никак не мог понять.
Он сгреб с комода мелочь, вместе с Амекс-кард и римской монетой, подаренной ему матерью, когда он поступил в университет.
Запихивая все это в боковой карман, он сказал:
– Совершенно забыл. Я больше не буду помогать в Серсе. Никто из нас не будет.
Это заставило ее сесть.
– Почему?
– Твой отец снимает нас оттуда. Он тебе не говорил?
– Что-о-о?
– Он говорит, нет смысла возиться там, когда у нас осталось только три недели, а ему все нужны внизу, на главном раскопе. И, в любом случае, Серс никакого отношения не имеет к твоему римлянину и – о, да! – он не может больше привлекать мужскую силу, чтобы тешить твои детские фантазии. Думаю, этого достаточно.
Он наблюдал, как она это воспримет. Как он и думал, прежде всего она бросила взгляд на тумбочку у кровати, где был надежно заперт ее драгоценный маленький секрет – собственная попытка перевода стихов Кассия, вместе с ее заметками и сумасбродной теорией о поэте. Все это было отчаянно еретическим и личным, даже тайным (она так думала). Бедная Тони! Он мог бы доставать ее и этим тоже, если бы захотел.
– Временами, – тихо сказала она, – мне кажется, что он не желает, чтобы я добилась успеха в том, что я делаю.
– Прекрасно, Тони. Бурные аплодисменты! Ты, наконец, поняла: родители тебя затрахали. Ты разве не знала?
В сомнении она посмотрела ему в глаза. Удивительно, но она просто не могла этого понять.
Он задержался в дверях.
– Я, пожалуй, возьму джип вместо «панды». – Джип принадлежал ее отцу и выглядел гораздо круче, чем «панда», принадлежавшая его матери.
– Ради бога.
– О, и кстати, – добавил он, – по поводу секса: может быть, нам продолжить попытки?
* * *
Если Майлз прав насчет ее отца, думала Антония, натягивая шорты, перуанский хлопчатобумажный топ и спускаясь вниз, то, начиная с сегодняшнего дня, у нее будет куча дел. Она должна будет вставать, как минимум, на два часа раньше каждый день, чтобы успевать в Серс перед работой на главном раскопе.
Ей не приходило в голову бросить Серс. Серс был ее личным проектом. Она учредила его на свои сбережения, она договорилась с владельцем земли о разрешении на раскопки, она разработала стратегию земляных работ… После нескольких лет ожиданий и надежд она наконец получила шанс доказать то, что знала всегда, но от чего ее отец отмахивался как от детской фантазии: две тысячи лет назад Кассий жил в этой долине Сарака и поклонялся богине в Серсе.
Будучи убежденной в этом, она не пыталась доказать отцу его неправоту. Как раз наоборот. Она хотела получше узнать Кассия, так как, делая это, она приближалась к решению загадки и выполнению договоренности, заключенной ею с отцом шестнадцать лет назад. Они вместе разгадают загадку и станут знаменитыми. Вместе. Однажды они это сделают, и все встанет на свои места.
Кухня была прохладной сумрачной пещерой, и она была пуста. Все были либо на главном раскопе, либо под навесом во дворе. Не то, чтобы было очень много народа. По всем стандартам, на раскопе, как всегда, не хватало людей. Кроме них с отцом там были Майлз с Нериссой (если они не отсутствовали, как сейчас), Саймон (поскольку ему нужны были наработки для получения степени) и навеки преданная Моджи. Едва ли это было много для команды.
Возможно, папа был прав насчет Серса. Возможно, они должны были сконцентрироваться на том, чего ждал от них университет, – упорно продолжать разработку участка над рекой, который выглядел таким многообещающим – прекрасное место для римской виллы. По крайней мере, он выглядел многообещающим на аэрофотосъемках.
Судя по беспорядку на кухонном столе, отец недавно позавтракал. На столе были две грязные тарелки, блюдце с оливковым маслом, усеянное дохлыми мухами, клин растекшегося бри и половина pain de campagne, быстро превращавшегося в камень.
Антония отщипнула край батона. Если она поторопится, то дойдет до главного раскопа меньше чем за пять минут. Возможно, отец не заметит, что она отсутствовала более двух часов. Она напомнила себе, что это неважно, заметит он или нет. Боже! Ей двадцать четыре года, и она может делать все, что захочет. Так почему же он до сих пор умеет внушить ей чувство вины?
Спеша в буфетную, она едва не споткнулась об Моджи. Девочка выглядела виноватой. Она изучала свое отражение в зеркале над раковиной. Судя по ее выражению, ей ужасно не нравилось то, что она там видела.
– Майлз сказал, что я могу поехать с ним в аэропорт встречать Патрика, – выпалила она. – Он пошел за джипом. – Затем, чтобы убедить себя, что ее сводный брат не уехал без нее, она добавила: – Он обещал вчера вечером, что я поеду с ним.
«Вчера вечером? – подумала Антония. – Значит, весь этот разговор насчет того, чтобы взять Нериссу вместо Моджи был пустой болтовней! Что за игру ведет Майлз?» Однако сама мысль об этом утомила ее. «Не думай о нем, – сказала она себе. – И даже не начинай думать о том, что он сказал по поводу фригидности. Это просто еще одна из его маленьких игр. Или нет?»
Начать с того, что удивительно было оказаться с Майлзом. Она знала его немного по университету, но никогда не разговаривала с ним. Майлз Кантеллоу принадлежал к компании кутил, принимавшей сильные наркотики. Он был слишком крут, чтобы работать, и смотрел сквозь таких, как она.
Она была удивлена и обрадована, когда поняла, что он не прочь переспать с ней. И он оказался удивительно милым, узнав, что, по странному стечению обстоятельств, она еще девственница.
Но это было еще в конце июня… Казалось, с той поры прошли годы. «Ну ладно, – резко сказала она себе, – если он для тебя обуза, почему бы тебе не порвать с ним? Тебя ведь никто не принуждает. Ты должна винить только себя!»
Но стоило ей подумать о том, чтобы бросить его, у нее по коже побежали мурашки, словно ее тошнило. Странно! Она же не была в него влюблена, и он явно не был влюблен в нее. Но он нуждался в ней – так, может, все дело в этом? Ей просто необходимо чувствовать себя необходимой?
Моджи была на грани слез в безнадежной борьбе с пластиковой заколкой ядовито-зеленого цвета, которой она пыталась закрепить «конский» хвост. Ее каштановые волосы были слишком тонкими и жирными, чтобы удержать заколку, – она все время соскальзывала и падала на плиты пола.
На ней была сногсшибательная лаймово-зеленая футболка, заправленная в тесные фиолетовые шорты, врезавшиеся в диафрагму. И последним coupde grâce был рюкзак с надписью «Звездный патруль», нескладно болтавшийся между лопатками.
Когда она увидела, как Антония уставилась на ее рюкзак, она сорвала его и швырнула на пол.
– Майлз говорит, что только сосунки носят рюкзаки, – пробормотала она, – но он мне нужен! Там мои солнечные очки и комикс, и носовые платки, и бутылка воды, если захочется пить.
Для Антонии было невыносимо видеть беспокойство на ее болезненном личике. Это несправедливо! Какое значение имеет, как выглядит восьмилетний ребенок.
Еще не видя Патрика МакМаллана, она уже была зла на него за то, что он заочно внушал столь страстное поклонение. Он, вероятно, окажется таким же Великим Манипулятором, как и Майлз: холодное исследование границ своей заледенелой натуры, причиняя боль окружающим.
– Иногда, – сказала Антония, – мне хочется исколошматить Майлза.
Моджи разинула рот.
– Иногда, – продолжила Антония, – мне кажется, что он вообще не человек. Наверное, он робот из космоса. Или, может быть, андроид.
Моджи мигнула. Потом захихикала. Никто не высмеивал ее брата.
– Иди сюда, – позвала Антония, ставя Моджи перед собой. Плечи девочки были горячими и хрупкими, как у котенка. – Знаешь, тебе будет лучше, если ты наденешь футболку поверх шорт. Вот так. А чтобы носить рюкзак и не выглядеть как сосунок, надо просто носить его на одном плече. Вот. Теперь ты выглядишь супер!
Моджи неуверенно посмотрела на нее.
– Правда, хорошо?
– О да. Круче не бывает. Давай теперь оставим эту заколку и возьмем обычную. Где она, в рюкзаке? Здесь. Она будет держаться, но давай немного оживим ее. – Она выплела ленту из своих волос и обернула ею волосы Моджи. – Et voilà. Сапфир и серебро. Это, если я правильно помню, цвета Объединенной Федерации Планет.
Моджи зарделась.
– Супер! – сказала она.
Глава 4
Моджи, одеревенев, сидела на переднем сиденье джипа, стараясь не вздрагивать от того, как вел машину ее брат. Когда джип едва не врезался в грузовик и когда он страшно накренился на повороте, она закусывала губу и закрывала глаза.
До этого, выезжая со двора мельницы, Майлз что-то неправильно сделал с коробкой передач, и джип продолжал идти назад, хотя должен был ехать вперед, – в результате они едва не врезались в стену. Антония засмеялась, наблюдая за этим с крыльца, и Моджи, вторя ей, захихикала, за что Майлз едва не высадил ее.
Он был вполне способен выкинуть ее на заправочной станции. Майлз был способен на все. Он был такой злой. Моджи страстно хотелось сделать что-нибудь, что восхитило бы его.
Если бы только он ее так сильно не дразнил. Взрослые всегда говорят «это просто шутка», когда хотят быть противными, но при этом не доводить дело до драки. Так всегда говорит Саймон Тойнби. Однажды в мастерской она увидела, как он нечаянно опрокинул чернила, которыми они помечали черепки, и все разлилось на контекстные листы. А когда пришел доктор Хант и рассердился, Саймон обвинил Альфонса, кота с мельницы. Моджи была оскорблена. Она собиралась заступиться за Альфонса, но доктор Хант только разозлился, но на самом деле не собирался ничего делать с Альфонсом, так что она успокоилась. Она поняла, что, пытаясь обвинить взрослого, навлекаешь неприятности на себя. «Это всего лишь шутка», – сказал Саймон, поймав ее свирепый взгляд.
Саймон Тойнби в точности соответствовал своему имени: тонкий, хнычущий и подлый. Имена много значили для Моджи, поскольку свое она ненавидела, но особенно – свое прозвище.
Антония дала ей «Книгу имен», и она прочитала про каждого. Она ни капельки не удивилась, узнав, что ее сестра Нерисса (о, она выглядела так прекрасно, что это казалось невероятным) была названа в честь морской нимфы.
А ее собственное имя не значило вообще ничего и было еще чьим-то именем, неправильно записанным в какой-то пьесе. Это стоило обдумать, потому что Моджи однажды подслушала, как ее мать говорит подруге, что девчонка была «ошибкой». Моджи-Поджи – Толстушка Моджи. Как бисквит, кое-как сляпанный из остатков теста.
Патрик говорил ей, что она может поменять имя, когда станет старше, но он выразил надежду, что она этого не сделает, потому что ему ее имя нравится. Она не могла разобраться, он действительно так считает или только пытается сделать ей приятное?
– Твой язык кошка съела, а, Моджи-Поджи? – спросил Майлз.
Она вцепилась в сиденье и задумалась, что он имеет в виду. Звучало это не очень приятно. Альфонс бы такого никогда не сделал.
– Нет, – осторожно ответила она.
– Волнуешься перед свиданием со своим бой-френдом?
– Он не мой бой-френд!
Он засмеялся:
– Не лезь в бутылку!
Моджи вонзила в сиденье ноготь большого пальца.
– Я не лезу, просто он не мой бой-френд.
– Тогда почему ты так вырядилась? Колокольчики на носках и ленты в волосах?
У нее все сжалось внутри. Теперь, когда Майлз заметил ленты, она была готова снять их, потому что, если он скажет об этом Патрику, она умрет. Но если она снимет ленты, Антония может обидеться, так что она не имеет возможности от них избавиться. Кроме Патрика и Майлза (когда он не был таким противным) Антония была для нее самым любимым человеком во всей Галактике. Не считая маму, конечно.
– Не бойся, Моджи, я не скажу Патрику, – пообещал Майлз.
Она стрельнула в него взглядом. Это она уже слышала раньше.
«Андроид», – сказала она ему про себя. Это сразу принесло ей облегчение.
Она откинулась назад и углубилась в мысли о Патрике. До этого она видела его всего лишь однажды, в то Незабываемое Воскресенье, когда они с Майлзом без предупреждения зашли к ней в школу и взяли ее пить чай. Другие девчонки так завидовали! Еще бы: невероятно энергичные молодые люди, а один из них – настоящий американец! Потом она рассказывала девчонкам, какой Патрик умный. Он изучает что-то с длинным названием. По его словам, это связано с обнаружением люков в человеческих головах и очень осторожной их очистке от паутины. Ну, что-то в этом роде. Она не поняла точно, но это было так здорово, когда взрослые разговаривали с ней так, будто она тоже взрослая. И она подумала, что Патрик – самый подходящий человек, чтобы очищать вещи от паутины.
Они подъехали к аэропорту. Она боялась аэропортов, но знала, что Майлзу это лучше не показывать. Гудрон на парковке был горячим и мягким, он продавливался под ее сандалиями, а электрические двери издавали ужасный шипящий шум. Она хотела взять Майлза за руку, когда они через них проходили, но Майлз шел слишком быстро, так что она схватила свой рюкзак и поспешила за ним.
– Который час? – спросил он, когда они вошли внутрь и стали пробираться сквозь толпу. Он никогда не носил часов.
Моджи проконсультировалась с «Vulcan Time-Scaner» на своем запястье.
– Шесть минут четвертого.
Майлз вскричал:
– О люди! Это уж слишком даже для меня! Самолет бедного ублюдка приземлился в двенадцать!
Моджи разинула рот. Он хочет сказать, что они заставили Патрика ждать около трех часов?!
Черное отчаяние навалилось на нее. Патрик, наверное, взбешен, а может быть, он настолько взбешен, что, не дожидаясь их, развернулся и улетел обратно в Англию.
Потом он внезапно появился, и был даже красивее, чем она помнила. Он был и Ланселот, и Кассий, и Люк Скайуокер – один во всех лицах. И он ничуть не выглядел сердитым. Он улыбнулся и врезал Майлзу по животу, как это делают мальчишки, когда рады видеть друг друга, хотя удар, возможно, был довольно сильным, поскольку заставил Майлза ловить воздух ртом и согнуться пополам. Но когда Майлз выпрямился, он рассмеялся, и Моджи убедилась, что он невероятно рад видеть своего друга, хотя старается не показывать этого. Она робко ждала с рюкзаком у ног. Она была так счастлива, что хотела плакать.
Потом Патрик нагнулся и повесил рюкзак на одно плечо – в точности так, как ее учила делать Антония. Моджи небрежно проделала то же со своим. Она двинулась в сторону Патрика, надеясь, что Майлз этого не заметит. Майлз ничего не сказал ни о лентах, ни о том, что Патрик ее бой-френд, но она не хотела проверять его память. Патрик посмотрел на нее и усмехнулся. Настоящей усмешкой, как будто он действительно рад ее видеть.
– Привет, Имоджин! – сказал он.
* * *
К тому времени, когда они подъезжали к деревне Ля Бастид, Патрик уже был сыт по горло Францией, Майлзом и британцами. Но, главным образом, Майлзом.
– Что ж, это была твоя собственная гребаная ошибка – лететь в Тулузу, а не в Перпиньян, – сказал Майлз в аэропорту, закидывая рюкзак Патрика в джип. – Перпиньян намного ближе, он только вниз по дороге.
– Да, – сказал Патрик сухо, – и «Бритиш Эйрвейс» вдвое дороже, чем «Эйр Экспресс».
– Ах, деньги! И это все, о чем ты думаешь?
Патрик, разомлевший, усталый, голодный и не избавившийся от беспокойства, решил игнорировать его. Оставалось либо это, либо уложить друга на стоянке автомобилей.
Сознание собственной неправоты заставило Майлза вести машину еще кошмарней, чем обычно. Моджи сидела сзади, вцепившись в край своего сиденья, а Патрик сосредоточился на пейзаже.
Юг Франции оказался совсем не таким, как он ожидал. Он думал увидеть нечто вроде Беверли Хиллс. Пальмы, загородные клубы и бирюзовые бассейны. Вместо этого он оказался в суровой пустынной стране слепящих серебристых скал и пыльного колючего кустарника; сумасшедшая геометрия вызывающих головокружение ущелий, высоких башенок и выжженных солнцем нагорий.
«Фенойеды, – гласил путеводитель, который он нашел в оксфордской Центральной библиотеке, – это предгорье Пиренеев. Они гораздо более изолированы и гораздо менее исследованы, чем их именитые кузены».
Он понимал, почему: дороги были до нелепости узкими и до нелепости извилистыми, даже для Европы. В тех немногих деревнях, которые они проезжали, пешеходы вынуждены были отступать в дверные проемы, чтобы избежать столкновения с джипом. Да и деревни, к слову сказать, были практически вымершими. Каждая новая вершина несла развалины замка. Об этом он тоже читал. Сотни лет назад здесь проходила граница между Францией и Испанией: место кровавой вражды и ожесточенных схваток. Но путеводитель не подготовил его к такому количеству проклятых вещей.
Но все же здесь по крайней мере было одно маленькое напоминание о доме: большинство дорожных знаков оказались изрешеченными крупной дробью. Кажется, французы использовали их для стрельбы по целям – так же, как они в Вайоминге.
Примерно через полтора часа они достигли моста через реку с сильным течением, которая пенилась в устье узкого, шириной в шаг, ущелья. Вход в ущелье охраняли две массивные, угрожающе наклонившиеся скалы в несколько сотен футов высотой.
На середине моста Майлз заглушил двигатель.
– Мы на месте. Впереди – Ля Бастид.
У моста дорога резко сворачивала от устья ущелья и шла к беспорядку домов, которые выглядели совсем по-испански – карабкающимися на крутой холм.
Патрик смотрел на терракотовые крыши, толстые беленые стены и крошечные закрытые ставнями окна. Каждый свободный дюйм занимали террасы с виноградными лозами и оливковыми деревьями. Маленькая церковь примостилась у просторного кладбища, обозначенного кипарисами, а на вершине холма – непременный разрушенный замок, за которым горный хребет шел длинной кривой, упирающейся в восточные опоры ущелья.
– Наш дом, – сказал Майлз. – Лез Лимоньерс – тот, перед замком. – Он кивнул в сторону большой белой виллы с небесно-голубыми тентами, несколькими террасами и садом, полным лимонных деревьев и бугенвиллей. – Виды потрясающие, лучшие в деревне.
«Преувеличение», – подумал Патрик кисло, полный решимости не дать себя разбить.
Без шума двигателя, звуки сельской местности затопили его: глухой рокот реки, стрекот цикад, отдаленный скрип – видно, кто-то в деревне открывал ставни. Воздух был острым, с привкусом дымка и пыльного шалфея.
Он указал на склон за мостом, где, сразу у первого деревенского дома, было очищено и поделено на квадраты пространство размером в три теннисных корта.
– Предполагаю, что это главный участок, да?
– Смотри, – сказал Майлз, – это тощее дерьмо, трясущее головой, наш уважаемый лидер, доктор Хант. А тот, застенчивый краснокожий с «конским» хвостом, – Саймон. Блондинка, бездельничающая в тени, конечно, сочная Нисса.
«Молодая Брижит Бардо, – подумал Патрик, чувствуя внезапную слабость. – Вплоть до оттенков».
– Вот что тебе скажу, – начал Майлз, барабаня пальцами по рулю. – Вы с Толстушкой Моджи сейчас вылезаете, идете и со всеми знакомитесь, а я доставляю твой багаж домой.
Патрик открыл рот, чтобы возразить, но Майлз отрезал:
– Нет другого времени, кроме настоящего, Патрокл. Выходи… пожалуйста.
Патрик стрельнул в него взглядом. Глаза его друга были налиты кровью и выражали беспокойство, а на его верхней губе были капельки пота. Ему нужна была доза.
Патрик гадал, было ли это остаточным явлением, или он принял кокс совсем недавно. С Майлзом могло произойти все, что угодно. Пока рядом не было его маленькой сестры, которая могла увидеть, как он принимает наркотики. Майлз, не испытывая раскаяния, сквернословил перед Моджи, мог даже мертвецки напиться, но насчет наркотиков у него было четкое правило: она ничего не должна знать.
Патрик живо кивнул и открыл дверь.
– Мы захватим вас потом. Пошли, Имоджин.
У доктора Ханта, как оказалось, были серые глаза и обсыпанная табаком борода, которая привлекала внимание к жесткому рту. Он не поприветствовал Патрика, не представил его другим, а просто удостоил его самым кратким из рукопожатий и велел идти и найти его дочь, которая даст ему план участка и список «можно – нельзя».
– Это доктор Хант-младший? – спросил Патрик.
Тонкие губы стали еще более тонкими. Ясно, на этом раскопе есть только один доктор Хант.
«Ладно, черт с тобой», – думал Патрик, глядя, как он уходит, и чувствуя, как остатки его доброжелательности быстро испаряются. Вслух он сказал блондинке, подошедшей, чтобы посмотреть на него:
– Догадываюсь, я только что оскорбил профессора, да?
– О, не обращайте внимания, – ответила она. – Он закусил удила, потому что у него была стычка с Тони. И между прочим, – она сняла шляпу и одарила его прохладной улыбкой, – он не профессор. Я знаю, вы, американцы, каждого называете профессором, но здесь получить это звание не так просто, как в Штатах.
Патрик мрачно кивнул.
Она была необыкновенно хороша – на кошачий манер, с большими зеленовато-серыми глазами и безупречным цветом лица, покрытым медово-золотистым загаром. Она носила широкую соломенную шляпу и короткое легкое платье в цветочек, которое казалось совершенно неуместным на раскопках, но очень подчеркивало ее миниатюрность и женственность.
Судя по тому, как она спокойно оценивала его, она, вероятно, была доступна, если бы он захотел. Но он не хотел. Если бы они переспали, она никогда не дала бы ему забыть, кто кому оказал милость. Кроме того, она спала с Майлзом, так что этот момент не подлежал обсуждению.
Высокий рыжий парень болтался рядом. Не говорил ли Майлз, что он – бой-френд Нериссы? А может, только хотел бы быть им. Как бы там ни было, она была рада ему, поэтому он мог бы и не ходить с таким видом, словно лимон проглотил.
– Так, вы, значит, американец, – сказал Саймон Тойнби. – Значит ли это, что вы не говорите по-французски?
– Ну, я не уверен насчет этого определения, но, пожалуй, нет, не говорю.
Саймон старался не показать удовольствия.
– Это будет вам несколько мешать.
– Не беспокойтесь, – сказала Нерисса, – мы позаботимся о вас.
– Спасибо, ваша сестрица уже довольно хорошо поработала над, этим.
– Единокровная сестрица, – заметила Нерисса, кинув взгляд на Моджи. – Один отец, разные матери.
Стоящая рядом с Патриком девочка вспыхнула.
Патрик сдержал свое раздражение.
– Знаете, становится поздно. Почему бы нам не оставить вас заканчивать здесь и…
– Да, почему бы, – сказал Саймон. – Тони, вероятно, внизу, на мельнице, вы можете отметиться у нее.
Моджи робко взяла его за руку.
– Пойдем, я покажу тебе дорогу.
Они оставили Саймона с Нериссой и пошли к мосту. Патрик услышал, как Нерисса говорит Саймону:
– Так это друг Майлза по университету? Не то, что я ожидала. Совсем не то. Порция грамматической школы для Майлза, тебе не кажется?
– Точно, – поддержал ее Саймон.
– Хотя, хорошие плечи, – заметила Нерисса.
Они были уже слишком далеко, чтобы уловить ответ Саймона.
– Патрик, что такое грамматическая школа?
– Полная противоположность Майлзу, – ответил Патрик мрачно.
– О, так это, должно быть, хорошо.
Патрик засмеялся, и дернул ее за ленты.
Сразу перед мостом Моджи свернула налево, на проселочную дорогу, которую Патрик не заметил раньше, поскольку она тянулась ниже уровня парапета. Они спустились вниз через сосны, дубы и кипарисы и наконец добрались до темной, увитой плющом развалины у самой воды. В Мулен-де-Сарак когда-то, видимо жил довольно богатый мельник. На просторный внутренний двор можно было пройти через внушительных размеров каменную арку. Четыре столетия назад это выглядело великолепно, но с тех пор мельница заметно обветшала.
Крыша представляла собой мозаику мха и разбитой черепицы, половина внешней стены исчезла под ворохом плюща, а другая половина сползала в реку. Маленькие окна, закрытые ставнями, и общий дух распада напомнили Патрику братьев Гримм.
Местоположение тоже не улучшало дело. Постройки ютились под вздымающейся восточной опорой ущелья, про которую Моджи сказала ему, что она называется Рок де Сен-Пасту, словно это компенсировало тот факт, что скала выглядела так, словно она вот-вот раздавит мельницу.
С растущей неохотой он последовал за девочкой в арку. У него не было желания встречаться с Антонией Хант. На сегодняшний день ему было достаточно снисходительных английских девушек.
Горже-де-Сарак, решил он, действительно ужасное место. Над его головой заслоняла солнце черно-полосатая скала. Берега реки были забиты валунами и топляком, от которого поднимался сильный кислый запах сырости. Если здесь и были птицы, то Патрик ни одной не увидел. И не услышал. Он и не мог услышать ничего за шумом реки, отдававшимся в ущелье. Тебя могут убивать здесь, внизу, и никто не услышит твоего крика.
– Эй, Моджи, – сказал он неожиданно, – спорим, что Антония хочет побыть одна сейчас, после этой стычки с отцом. Что скажешь, если мы проскочим мельницу, и ты покажешь мне этот Серс, который ты так обожаешь?
Черт с ней, с доктором Хант-младшей. Она была не единственной, кому хотелось побыть наедине с собой.
* * *
Они пошли грязной дорогой, ответвлявшейся от мельничной и круто змеившейся вдоль скал, обнимая склоны, поросшие обесцвеченным солнцем чертополохом, на которых боролись за жизнь искривленные оливы. Это был крутой подъем, но через десять минут они обогнули опору и оставили позади Ля Бастид.
Внезапно Патрик обнаружил себя в другом мире – более суровом, более диком и удивительно отдаленном от цивилизации.
Он всегда думал о Европе как о перенаселенном месте, но, оглядываясь вокруг, он не мог видеть ни единого знака человеческого присутствия. Не было ничего, что свидетельствовало бы, что эта местность вообще обитаема. Все, что было перед ним, – это расколотые холмы, мрачно уходящие к горизонту, и мощное белое сияние Пиренеев.
Примерно через милю они подошли к алюминиевым воротам фермы, втиснутым в скалу, и сразу за ними дорога разветвлялась. Моджи говорила ему, что левая тропинка, глубоко изрытая колеей от колес автомобиля, тянется к ферме Ле Фигароль, где старый месье Панабьер, владелец Серса, живет со своей больной женой. Он также владелец крошечный террасы с виноградником десятью ярдами ниже.
– Ты говоришь по-немецки? – спросила Моджи с тревогой.
Патрик уверил ее, что нет.
– Гм, – изрекла Моджи. Она рассказала ему, что месье Панабьер пережил тяжелые испытания во время войны и на дух не переносил немцев. Он был известен тем, что мог обстрелять предупредительными выстрелами путешественников, которых подозревал в тевтонском происхождении, а если у него был действительно плохой день, то достаточно было иметь светлые волосы, чтобы его завести.
Они продолжали путь по правой тропинке. Воздух становился жарче, аромат дикого тимьяна вызывал головокружение, цикады оглушали.
Спустя еще несколько сот ярдов дорога сузилась. Камни отдавали жар, подобно печи, и Патрик пожалел, что у него нет возможности переодеться в шорты. Когда он утром покидал Оксфорд, было «прохладно не по сезону» – так британцы называют свое паршивое лето, поэтому он был в джинсах и плотной хлопчатобумажной майке-поло. Его одежда была как промокшая шерсть на коже.
Они достигли ржавого пешеходного моста, охватывающего глубокое ущелье, за ним тропинка опять разветвлялась.
– Это Равен-де-Вердура, – сказала Моджи с завидно хорошим произношением. – Тебе туда не надо. Майлз однажды пошел и закончил в garrigue, [2]2
Гаррик – местное название средиземноморского колючего кустарника.
[Закрыть] который ты отсюда не увидишь, потому что он на холме, но это просто горы и воды здесь нет вообще, так что ему повезло остаться в живых.
– Да, – кивнул Патрик.
Он начинал беспокоиться за девочку. Даже после того, как он забрал у нее рюкзак, ее забавная мордашка напоминала цветом спелую сливу, но когда он предложил ей передохнуть под оливковым деревом, пока он немножко пройдется вперед, она выглядела такой удрученной, что он оставил эту затею.
– Серс – это магическое место, и она безумно любит его, и ты полюбишь тоже, – сказала Моджи.
Он воздержался ответить ей, что его не волнует, на что, к черту, похож этот несчастный Серс, просто ему требовалось побыть немного одному и собраться с силами, прежде чем возвращаться к драке.
Они карабкались дальше над ущельем, двигаясь медленнее, ради Моджи. Галька из-под ног падала вниз. Это был долгий путь вниз, и Патрик отодвинул Моджи подальше от края.
Когда он перешел на широкий шаг, раздражение дня улетучилось. Это была та тропинка – та самая тропинка, Господи! – которой пользовались паломники тысячи лет назад, так как они верили, что Серс обладает целительной силой. Он прочел об этом в самолете. И «Источник доброго христианина» – это, по европейским стандартам, всего лишь красивое новое название, употребляемое средневековыми христианами в попытке уничтожить последние следы язычества. Старое название, по словам Моджи, до сих пор используемое местными, звучало так: «Конский источник». Патрик гадал, почему они его так назвали. Здесь пригодился бы горный козел, но никак не лошадь.
Пока они шли, его пронзило странное чувство, как будто они не одни. Он не был чужаком в пустынных местах, но никогда раньше он так четко не сознавал, сколько маленьких скрытых жизней кишат вокруг него.
Вороны, каркающие с вершин сосен. Ласточки, кружащиеся над утесом. Мошки и цикады, и пчелы. Все они были частью этого бесконечного течения жизни.
