Текст книги "Жизнь моя"

Автор книги: Мишель Пейвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17

Обследуя район перед началом заседания, Патрик был изумлен зданием Коронерского суда.

Он ожидал увидеть нечто административное и корректное, но то, что предстало перед ним, оказалось довольно нелепым особняком в викторианском стиле: пышное здание с прихотливой каменной кладкой и башенками, как в сказке, и ярко раскрашенным гербом над дверью. Только аккуратная табличка «Это НЕ суд магистрата» подтверждал то, что он действительно находится в Суде коронера Ее Величества.

Шагнуть внутрь было все равно как попасть в другое время: но не столько к Хензелю и Гретель, сколько к Энтони Троллопу. Стены выкрашены в спокойный лимонно-желтый цвет, с глянцево-белыми рейками панелей и полированными перилами красного дерева. Лестницы сплошь покрыты темно-зелеными дорожками, вдоль них – портреты мужчин умного и любезного вида в золотых рамах.

Внизу находилась нарядная маленькая комната ожидания, которую все игнорировали в пользу лестничной площадки: Патрик и Пасморы, Антония и ее мать (две группы, удаленные друг от друга настолько, насколько это вообще возможно, и с минимальным обменом приветствиями), пожарник и два полисмена, и еще трое человек, вероятно, имевших отношение к первому слушанию. Они чувствовали себя так же неловко, как и Патрик: двое грузных мужчин средних лет с мотоциклетными шлемами в ногах и пухлая лохматая женщина в черных леггинсах и сапогах с высокими каблуками. Все трое непрерывно курили и приглушенно обменивались шутками, чтобы поддерживать присутствие духа.

Краем глаза Патрик видел Антонию, пробивающую себе путь к окну между мотоциклетными шлемами. Она послала женщине быструю улыбку и была вознаграждена раздраженной гримасой: «Разве это не ужасно?»

Примерно через десять минут полная молодая блондинка в белой блузке и черной юбке распахнула двери зала и всех зарегистрировала.

Зал суда, должно быть, служил викторианским джентльменам курительной комнатой. Он был застелен коврами цвета бургундского вина, кремовые стены украшало большое количество картин в масле, вероятно, подлинников, на торце в центре – непомерно пышный уродливый камин с хрупким фарфоровым экраном; в красивое сводчатое окно, не прикрытое портьерами, постукивал дождь. Единственным признаком того, что это все-таки зал суда, были пять рядов коричневато-красных кресел с пластиковыми сиденьями цвета ковров и стол коронера, установленный на скромном возвышении в четыре дюйма.

Это было ужасно эксцентрично и очень по-английски, и после трех лет в Оксфорде Патрик должен был бы привыкнуть к этому. Но как только он занял свое место во втором ряду, по соседству с Деброй Пасмор, и они стали ждать появления коронера, он смутился, обнаружив что у него дрожат руки.

До этого он никогда не бывал в суде, и его представления были получены в основном из кино. Все эти удобные красоты нервировали его и подчеркивали глубокую чуждость эксцентричной страны. Как говаривал Майлз: «В Англии мы все делаем иначе, старина. Ты сейчас не в своей Америке». Вот в чем была проблема! Ради Майлза ему хотелось все сделать правильно. Но он ясно сознавал, что не знает правил.

Ожидание продолжалось, и пульс начал отбивать такт в его глотке. Потом из двери справа от стола вышла полная блондинка и вскомандовала всем встать перед коронером Ее Величества. Желудок Патрика свело.

Коронер был щеголеватым мужчиной лет пятидесяти, с вьющимися каштановыми волосами и в черепаховых очках. На нем был деловой костюм цвета древесного угля, безупречная белая рубашка с подходящим галстуком цвета бургундского и шелковый носовой платок, небрежно выглядывающий из нагрудного кармашка. Он занял свое место за столом слишком быстро, чтобы Патрик смог рассмотреть его обувь, но – доллар против пончика – это были ботинки от Черча. Патрик запоздало пожалел, что у него самого не такие. Надо было слушать Майлза, пока была возможность.

– Первое дело, которое мы собираемся заслушать, – начал коронер бодро, – касается смерти Джозефа Филиппа Янгера, от… – Он зачитал адрес и краткие биографические данные покойного спокойным, хорошо поставленным голосом, расчитывая на легкую эффектность, но такую, чтобы она не выглядела импровизацией. Время от времени он заглядывал в свою папку, чтобы вспомнить детали, но ни разу не запнулся и не прервал свой поток. Он говорил медленно и внятно – для клерка, сидевшего за столом перед ним, и заносившего примечания в лэп-топ.

Это было блестящее представление человека, который явно наслаждается своей работой. И если шелковый носовой платок выдавал легкое тщеславие, пожалуй, это можно было понять.

Патрик пытался сконцентрироваться на смерти Джозефа Филиппа Янгера – казалось черствым не сделать этого, – но он не мог. Рядом с ним очень прямо восседала Дебра Пасмор, ее руки покоились на коленях. Он не мог видеть Антонию, поскольку она находилась через проход от него. Ему хотелось бы сидеть рядом с ней, а не с Пасморами. Это ошибка позволить Дебре встать между ними. Но она ли виновата? Он не мог припомнить, чтобы она говорила или предпринимала какие-то действия с целью перетянуть его на свою сторону. Напротив, он сам считал себя обязанным это сделать.

Полисмен начал давать свидетельские показания. В отличие от представлений Патрика о зале суда, здесь не было специального свидетельского места как такового. Просто небольшое возвышение справа от стола коронера, стул на котором выглядел чужеродным предметом. Очевидно, предполагалось, что свидетель будет стоять, если не будет указано иное.

Свод законов, позаимствованный Патриком у Дебры, гласил: «Следствие не заинтересовано в предварительном установлении вины или ответственности. Это просто расследование, цель которого – установить личность умершего и причину его гибели, и, если возможно, изыскать средства предотвращения подобных смертей в будущем».

Это не установление вины, сказал он себе. Вина и причинная обусловленность – не одно и то же. Да, конечно.

Расследование случая Джозефа Филиппа Янгера быстро двигалось к завершению. Мистер Янгер, алкоголик семидесяти пяти лет, разведенный, плохого здоровья, повесился, потому что не хотел больше жить.

Его родственники подхватили свои мотоциклетные шлемы и вышли с явным облегчением.

Коронер поерзал на своем стуле, чтобы присутствующие отметили новую стадию действий.

У Патрика опять начало пульсировать в глотке.

– Итак, – сказал коронер, – мы переходим к смерти… – он сверился со своей папкой, – Майлза Себастьена Кантеллоу, Уилтон Роуд, 17, Лондон, SW1, смерть которого последовала во Франции. Дело находится в моей юрисдикции, поскольку тело в данный момент находится здесь, в Англии.

Странно было слышать в качестве постоянного адреса Майлза адрес дома в Белгравии, ведь за все три года их знакомства Майлз провел всего лишь несколько ночей под крышей дома своей матери. Также странно было слышать фамилию Кантеллоу упомянутую после недель общения с Пасморами. Когда его мать вышла замуж, Майлз решил оставить фамилию собственного отца, но не ради сыновних чувств, а просто чтобы позлить Джулиана, которого он не любил еще больше. Вероятно, Шеридан Кантеллоу испытывал похожие чувства по отношению к сыну, поскольку он не приехал на следствие из Эдинбурга. По словам Дебры, он «просил его информировать» о результатах и надеялся, что сможет присутствовать на похоронах. Надеялся присутствовать… Господи Иисусе! Бедный Майлз…

– …Я намерен огласить показания восьми свидетелей, – говорил коронер своим ровным голосом консультанта. – Показания месье Кловиса Панабьера (местный фермер), французского жандарма, который был на месте происшествия, представителей «скорой помощи» и пожарной службы, доктора Роже Жильбера (патологоанатома), доктора Антонии Хант, Патрика МакМаллана и Нериссы Пасмор. Против этого никто не возражает?

Рядом с ним дернулась Дебра. Казалось, ей было неуютно в роли пассивного наблюдателя.

– Хорошо, – сказал коронер, – скользнув по ней подозрительным взглядом. – Тогда мы можем начать с Патрика МакМаллана.

Патрик поднялся, и пристав показала ему, как давать клятву. По крайней мере, это было так же, как показывают по телевидению. И он испытал облегчение, услышав, что его голос не дрожит, когда он читал слова на карточке. Но его смущала клятва Всемогущему Богу – он в Бога не верил. Вернее, сомневался в Его существовании. Он воспринимал это как ложь, и это вызывало смутное ощущение дурного начала.

Коронер зачитал имя Патрика и его адрес в Оксфорде. Патрик подтвердил, что все правильно.

– Итак, – сказал коронер, – прежде чем мы приступим к делу, я хотел бы прояснить ряд технических вопросов. Насколько я понимаю, мистер МакМаллан, вас не было, когда требовалось написать дополнительное заявление, с 29 сентября по 12 октября. Не могли бы вы объяснить – почему?

Вопрос застал Патрика врасплох. Ему казалось, что он уже объяснил это британской полиции. Разве они не передали?

– Ох… да, сэр. Я пытался попасть домой. В смысле, назад, в Оксфорд.

Коронер поднял свои густые брови в ожидании подробностей.

– Я опоздал на свой рейс. Я добирался дольше чем предполагал.

– И понадобилось две недели, чтобы улететь другим рейсом?

– Нет, сэр. – Черт, какой этот парень дотошный! Патрик надеялся, что никто не будет докапываться до этого. – Я не мог улететь другим рейсом, потому что у меня совсем не было денег. Я работал в Тулузе, на стройке, до тех пор, пока не заработал сумму, достаточную для парома. Остаток пути я добирался автостопом.

Густые брови поднялись еще выше. Возможно, коронер не понимал, что такое автостоп.

Патрик начал объяснять.

– То есть… я поднимал…

– Да, да, – прервал его коронер с тенью улыбки, – мне знаком этот термин.

Патрик заметил, как Дебра и Джулиан в ужасе качают головами. Если бы мы только знали! Мы снабдили бы бедного парня деньгами! Господи, он мог бы уехать с нами! Что было бы любезно, но объяснить это Пасморам…

– Хорошо, с этим, кажется, все в порядке, – произнес коронер ровно. – Теперь пора обратиться к вопросу об идентификации. Не думаю, что это надолго задержит нас, но я просто обязан задать пару вопросов, поскольку экспертизы зубов недостаточно. Как я понял, мистер МакМаллан, вы видели, как джип падает с утеса?

– Да, сэр.

– Далее. Вы кинулись вниз по дороге, чтобы убедиться, что с доктором Хант все в порядке, затем спустились по узкой и чрезвычайно крутой тропинке, чтобы добраться до джипа. Там вы сделали попытку спасти умершего, но были отброшены назад жаром, который нанес вам ущерб. – Его глаза скользнули по забинтованной руке Патрика. – Это точное изложение того, что произошло?

Точное изложение? Патрик с трудом следовал за отчетом коронера. Слова этого человека были настолько оторваны от его собственного опыта, что отчет, казалось, был на сербско-хорватском и требовал синхронного перевода.

На самом деле его память была как коллаж разрозненных впечатлений: джип, летящий в ущелье; белые листы, порхающие на фоне свинцово-серого неба. Потом – ничего, пока он не достиг дна ущелья. Хруст разбитого стекла под ногами. Клубящийся черный дым и желтое пламя. Искореженный металл и темные липкие ручейки плавящегося плексиглаза. И запах.

Джип ударился о камни своей задней частью и сложился в гармошку. Крушение из мультфильма, прямо «Том и Джерри».

Он помнил, как взялся за ручку двери, а потом волна жара действительно отбросила его на камни.

Затем на какой-то момент языки пламени расступились под ветром, и перед глазами мелькнула картина, которую ему никогда не забыть: что-то черное и лоснящееся, сидящее за рулем.

Это видение отпечаталось на его сетчатке. Оно вставало перед ним каждый раз, когда он закрывал глаза. Он видел его во сне. Видел и сейчас. «Это точное изложение того, что произошло?»

Все ждали его ответа.

– Да, сэр, – сказал он наконец. – Так все и было.

Коронер кивнул.

Кажется, я получил десять из десяти, кисло подумал Патрик, начиная недолюбливать этого человека – недолюбливать всего лишь на том основании, что он был таким дотошным и, видимо, получал удовольствие от своей ужасной работы.

Коронер вручил приставу стопку бумаг, и она передала Патрику комплект: два листа формата A4, сколотые вместе, на каждом по две глянцевых черно-белых фотографии.

– В этом плане мы будем сдержанны, – сказал коронер, рассматривая свой комплект, пока Патрик пытался единолично сражаться со своим. – Фотографии доступны для всех, кто желает изучить их, но родственники умершего могут найти их шокирующими. Итак, мистер МакМаллан, – продолжил он, не поднимая головы, – снимки были сделаны полицией после того, как пожар потушили. Ясно, что тело умершего обгорело до неузнаваемости, но, вглядитесь, это похоже на то, что вы видели на месте происшествия?

Патрик сосредоточился на том, чтобы ничем не выдать своих эмоций. Будь он проклят, если он собирается доставить этому хрену удовольствие собственным содроганием!

Он узнал часть двери джипа и нечто за рулем. Это «нечто» было более усохшим, чем в тот момент, когда он видел это, и менее лоснящимся. «Это» выглядело слоистым, как обгорелая бумага. Будто бы ее разметал порыв ветра.

Он кивнул.

– Для протокола, мистер МакМаллан…

– Да, сэр. Это то, что я видел. – Возможно, он должен был сказать «он», но не «это». Но вещь на снимках очень явно была «это».

– Очень хорошо, – сказал коронер, поразив Патрика нереальностью. – Итак, резюмируем: вы видели джип, падающий вниз, и вы видели тело умершего в джипе, когда спустились на дно ущелья?

Патрик сказал «да».

Коронер кивнул.

– Думаю, для идентификации нам этого достаточно. Пристав, заберите фотографии.

Последовал общий выдох, в то время как толстая блондинка переваливалась вдоль прохода. Немногие пожелали ознакомиться с фотографиями: только полисмен с первого слушания, оставшийся, должно быть, из профессионального любопытства, и два болезненного вида молодых человека сзади, в которых Патрик заподозрил репортеров.

Он взглянул на Антонию. Она выглядела поразительно незнакомой в черном (раньше она казалась ему птицей райской расцветки) и с волосами, стянутыми в косичку. Но она поймала его взгляд и послала ему слабую улыбку. И хотя он не мог улыбнуться в ответ, он был уверен, что она знала: он сделал бы это, если бы мог. Внезапно он ощутил себя гораздо менее изолированным.

– Давайте перейдем к причине смерти, – сказал коронер, просматривая свою папку. – Тело в таком состоянии, естественно, сложно квалифицировать, но из заключения патологоанатома явствует, что это был молодой человек двадцати четырех лет, физически здоровый, если не учитывать тот факт, что его печень, носила признаки злоупотребления алкоголем.

Печень. Господи Иисусе, неужели он должен был так выражаться? Пока коронер говорил, Патрик смотрел на Дебру, которая оседала и старела на его глазах. Кто-то поместил ее сына на стол и разделал его, как кусок обугленного мяса.

– Содержание в крови алкоголя, – продолжал коронер, зачитывая отчет, – не может быть установлено с достаточной точностью, но оценивается значительно выше допустимого по закону лимита в 80 мг на 100 мл. – Это прозвучало сурово. Майлз явно терял очки за плохое поведение. – Итак, мистер МакМаллан, – коронер не сводил с Патрика взгляда своих ясных карих глаз, – примерно за полчаса до происшествия вы видели умершего за распитием полной бутылки шампанского.

– Да.

– А в своем заявлении мисс Пасмор сообщает, что тем же утром он выпил большую часть бутылки вина. Кроме того, из заявления доктора Хант нам известно, что умерший принял ночью значительную дозу кокаина. Не знаете ли вы, имел ли умерший обыкновение употреблять запрещенные вещества?

Патрик облизнул губы. Он ощущал жар взгляда Дебры Пасмор.

– Да, – сказал он наконец.

– А была ли у него привычка комбинировать запрещенные вещества с чрезмерным количеством алкоголя? Или это было для него необычным?

Патрик прокашлялся.

– Необычным это не было. Хотя незадолго до происшествия он заявлял о своем желании завязать с этим…

– Держитесь в рамках заданного вопроса, мистер Мак-Маллан. Если не возражаете.

Патрик почувствовал, что краснеет.

– А вы когда-нибудь видели его за рулем в таком состоянии?

– Да, сэр.

– Часто?

– Думаю, несколько раз. – И никогда не пытался остановить его. Поскольку полагал, что это не имеет смысла. Он бы не послушался в любом случае. Да. И теперь мне с этим жить.

– Так, и какой мы делаем отсюда вывод? – спросил коронер с налетом любительского спектакля. – Нам известно, что умерший, в тот момент, когда садился за руль джипа, принял алкоголя значительно больше допустимой нормы. И нам известно, что сначала он давал задний ход, чтобы сделать поворот. Возможно, он пытался проехать вперед, чтобы попасть на дорогу – но вместо этого он ошибся с переключением скоростей, дал задний ход и попал на край утеса. Как я понимаю, он допускал простые ошибки и прежде, управляя этим джипом.

– Да, сэр. Скорости могло заедать, я и сам заметил это, когда вел джип.

В своем первом накале отчаяния Дебра Пасмор громко кричала о предъявлении иска Хантам – за то, что они допустили ее сына управлять неисправным джипом. На следующий день неутомимый Джулиан убедил ее оставить эту затею.

– Таким образом, умерший, вероятно, повторил одну из своих прошлых ошибок, но на этот раз его способности были ослаблены алкоголем и кокаином. Вы согласны?

– Да, сэр, – пробормотал Патрик.

– Хорошо, с этим, кажется, все в порядке. Итак, из медицинского заключения следует, что основной причиной смерти явились травмы, полученные в результате падения, но эта причина могла быть не единственной. – Коронер пролистнул несколько страниц, и Патрик снова почувствовал, что он наслаждается ведением дела. – Ах да. Мне бы хотелось выяснить, когда вы добрались до горящего джипа, не заметили ли вы каких-либо признаков того, что умерший еще был жив?

– С-сэр? – Патрик запнулся.

– Поскольку, видите ли, – продолжал неумолимо коронер, – аутопсия показывает наличие карбон моноксида и цианида в тканях. Из этого следует, что он был еще жив, по крайней мере когда начался пожар.

Почва начала уходить у Патрика из-под ног. Он смутно почувствовал движение на скамьях. Головы пригибались к коленям, руки зажимали рты.

Коронер ничего не заметил, поскольку все еще был занят просмотром своих папок. На затянувшееся молчание Патрика он поднял голову и стрельнул в него нетерпеливым взглядом.

– Нет, сэр, – ответил Патрик. Его голос звучал сухо. – Я не заметил признаков того, что Майлз был еще жив.

– Благодарю вас.

Патрик сделал судорожный вдох.

– Итак, мы переходим к сопутствующим обстоятельствам, – сказал коронер, – а именно, к тому, как умерший оказался за рулем, будучи в состоянии интоксикации, посреди крутой горной дороги. Я опять кратко изложу суть показаний, а вы, пожалуйста, скажите, если я упущу что-либо существенное. Между вами и доктором Хант, подругой умершего, не так давно возникла привязанность… – Патрик вздрогнул. – …о которой стало известно умершему и которая побудила его отомстить доктору Хант, для чего он соорудил некий бумажный след на горной дороге. Там же и произошла перебранка. Это верное изложение событий?

– Да, – сказал Патрик.

– Далее. После перебранки доктор Хант предложила вам пойти поискать восьмилетнюю сестру умершего, которая в это время находилась на склоне горы. Что вы и сделали.

– Да.

– Проходя мимо джипа, вы отметили, что ворота фермы, которые были открыты, когда вы поднимались вверх по дороге, теперь были закрытыми и более того – запертыми на замок. Таким образом, выезд для джипа был заблокирован.

– Да.

– Теперь я хочу спросить вас вот о чем: почему вы и доктор Хант решили припарковать машину за воротами, рискуя быть заблокированными, если ворота запрут на замок?

Патрик моргнул.

– Там больше негде парковаться, сэр. Мы все время парковались там. Это единственное место, где дорога достаточно широкая, чтобы пропустить трактор месье Панабьера, фермера, который…

– Я знаю, у меня есть его показания. Итак, перед тем как припарковаться, вы развернули джип к съезду с холма? Вы так поступали всегда?

– Нет. – ответил он встревоженно, – кажется, я впервые так сделал.

Господи, это звучит подозрительно, как будто он сделал это нарочно!

– Так почему же вы сделали так?

Добродушные карие глаза стали слегка менее добродушными.

– Потому что я знал, что мы будем усталыми, когда вернемся к джипу. Мы почти не спали накануне ночью (ох, парень, как же это здорово прозвучало!), и я решил, что будет безопасней, если мы развернем джип до своего возвращения.

Последовала пауза, во время которой каждый обдумывал сказанное, а Патрик жалел, что не использовал любое другое слово из словаря вместо «безопасней».

– Вернемся к воротам. Вам не показалось странным, что они были запертыми на замок?

– Ну, может, немного. Хотя так бывало и раньше. Я имею в виду не замок, но раз или два я видел ворота закрытыми.

– Видите ли, месье Панабьер утверждает в своих показаниях, что он определенно не закрывал ворота и не навешивал замок, когда они с женой проезжали около двух часов дня. Месье Панабьер считает, что ворота могли быть закрыты туристами, в качестве своего рода шутки. Он говорит, что сталкивался с этой проблемой раньше. В тот день вы не видели туристов?

– Не помню.

– И у вас нет никаких мыслей насчет того, кто бы мог навесить замок?

– Нет, сэр.

Коронер кивнул.

– Хорошо, думаю, в дальнейшем мы можем не возвращаться к этому. Итак, продолжим, – он нахмурился над своими бумагами, – вы нашли сестру умершего чуть ниже на дороге. С этого места вы случайно оглянулись и увидели умершего с доктором Хант.

– Да, сэр.

– Согласно заявлению доктора Хант, после того как вы ее покинули, она продолжала спорить с умершим, который требовал, чтобы она отдала ему ключи от джипа. Вы можете подтвердить факт спора?

– Я не мог видеть Анто… доктора Хант, но я видел Майлза.

– Но в своих показаниях вы утверждаете, что видели, как она отдает ключи умершему.

– Я видел, как он ловит их, но видеть ее не мог. Там были кусты.

– Ах да. Совершенно верно, – коронер сверился со своей папкой. – Доктор Хант говорит в своих показаниях, что она бросила ключи умершему.

Краешком глаза Патрик видел, как напряглась Дебра Пасмор.

– Полагаю, что так, – неохотно признал он. – Если бы она не позволила ему взять ключи, он так или иначе отобрал бы их, потому…

Успокаивающий взгляд коронера.

– Потом вы увидели, как покойный садится в джип.

– Да.

– И джип опрокидывается в ущелье.

– Да.

– Вот мы и вернулись туда, откуда начали. Очень хорошо!

Патрик покачнулся. Его спина болела от долгого пребывания стоя, левая рука пульсировала. Скажи коронер хотя бы еще раз «очень хорошо» – он не знал, смог бы удержаться от того, чтобы не подойти к столу и не разбить ему физиономию.

– Я подхожу к концу опроса, мистер МакМаллан, – объявил коронер любезным голосом, ввергнув Патрика в смущение. – Но я должен спросить, и это очень важно, поэтому позвольте отнять у вас еще немного времени. Не был ли умерший чрезмерно расстроенным или угнетенным тем, что он узнал о ваших отношениях с доктором Хант?

– Сэр?

– До такой степени, что он мог покончить с собой или же сделаться безразличным к тому, жить или умереть?

Дебра Пасмор прикрыла руками рот.

Что ему на это ответить? Он не мог произнести ни звука.

– Майлз, Майлз был… – он прервался и начал снова. – Майлз никогда бы не сделал попытки убить себя. Никогда. У него было слишком много того, ради чего стоит жить.

Внезапно он представил Майлза, выкрикивающего со смехом по поводу клише: «Слишком много того, ради чего стоит жить?» Господи Иисусе! – сказал бы он. Где ты откопал это?

Потом они посмеются над этим.

В эту минуту его поразило, что уже никогда он не будет смеяться чему-то вместе с Майлзом. Кровь зашумела в его ушах. Зал суда затуманился.

– Я знал его, – сказал он. Его голос скрипел. – Он никогда бы не покончил с собой. Он был мой лучший друг.

На этот раз коронер не стал предупреждать его, чтобы он отвечал в рамках вопроса. Он молча разглядывал Патрика, слегка заинтригованный этим свидетельством скорби. Потом сказал:

– Последний вопрос: младшая сестра умершего была с вами во время происшествия, и она тоже была свидетельницей. Понятно, что девочка слишком подавлена, чтобы ее опрашивать. Но я задам вопрос вам. По вашему мнению, могла бы она добавить еще что-нибудь к тому, что вы нам сегодня рассказали? Вообще что-нибудь?

Патрик подумал над этим. Он подумал о Майлзе, который завербовал Моджи в помощники, чтобы забрать кантарос. Он подумал о напряженном личике восьмилетнего ребенка, когда та проигрывала несчастный случай со своими Синди. Он подумал о своем обещании «не говорить про нее» и о своем обещании Майлзу присматривать за сестрой.

– Нет, сэр, – ответил он. – Она не смогла бы к этому ничего добавить.

– Благодарю вас, мистер МакМаллан, на этом все.

И только когда он сел на свое место рядом с Деброй, прикрыл глаза и сделал пару глубоких, медленных вдохов, он почувствовал, как что-то шуршит в кармане его пиджака и вынул карандашный набросок, сделанный Антонией.

Он собирался вернуть его ей в кофейне, но как-то позабыл об этом.

Внезапно у него возник вопрос, не совершил ли он ошибку, защитив Моджи.

В первый раз за все это время ему пришло в голову, что еще ничего не было сказано о кантаросе. Конечно, это было немного странно. Надо ли было ему что-нибудь сказать?

Но что бы это дало? Это означало бы только всевозможные вопросы к бедной маленькой Моджи, а смысл? Она не знала, где Майлз спрятал этот проклятый кубок, так какой в этом смысл?

Запрокинув голову, он смотрел, как дождь маленькими серыми ручейками струился по окну в крыше. Он чувствовал себя более высушенным, чем когда-либо в жизни.

Кассий, загадка, кантарос. Что из этого сейчас имело смысл?

Он сунул рисунок обратно в карман.

* * *

Коронер прошелся с Антонией по тем же вопросам, что и с Патриком, но гораздо быстрее.

Она старалась отвечать как можно точнее, но с трудом понимала его вопросы. В результате ее речь прерывалась, и она часто переспрашивала. Она подозревала, что он находит ее уклончивой. Она ничего не могла поделать с собой. Все, о чем она могла думать, был тот факт, что Майлз был еще жив, когда начался пожар.

Но, конечно, он был без сознания? Или это еще одна маленькая аккуратная ложь из тех, которые люди говорят друг другу, чтобы спать по ночам: «По крайней мере, он не страдал», «Это наверняка было мгновенно», «Он не должен был ничего почувствовать».

Коронер задал ей следующий вопрос. Что-то о бумажном следе. Она извинилась и попросила его повторить, и он сделал со слегка преувеличенным терпением.

– Да, – сказала она. – К тому времени когда мы с Патриком добрались до поворота на Ле Фигароль, мы уже собрали все контекстные листы.

Ее голос звучал холодно и скучно, словно она говорила о погоде. Она поняла, как ей держаться перед ним. Жесткая, бесчувственная карьеристка, разрушившая дружбу двух молодых людей, хладнокровно лгавшая своему собственному отцу. Только такая, как она, могла удариться в истерику и швырнуть ключи от машины своему мертвецки пьяному да к тому же безжалостно отвергнутому бой-френду, а потом стоять и смотреть, как тот летит навстречу своей смерти. Она и пальцем не шевельнула, чтобы помочь, в то время как его лучший друг рисковал головой, пытаясь его спасти. Неудивительно, что два репортера в боковом ряду что-то ожесточенно строчили. И уж тем более неудивительно, что Дебра Пасмор метнула в нее этот взгляд василиска.

– …Так почему же, – продолжал коронер, – вы сочли необходимым оставить джип и продолжать поиски? Если вы уже собрали все бумаги, вы могли бы просто повернуть и поехать домой?

Она в замешательстве посмотрела на него.

– Почему?

– Да, почему?

Нетерпение сделало любезный голос коронера куда менее любезным.

– Потому что, – начала она, – мы должны были найти кантарос.

– Что? – Коронер нахмурился и зашуршал бумагами. – Не могу припомнить, чтобы нечто с таким названием фигурировало в показаниях. Объясните, пожалуйста.

«К чему теперь все эти вопросы?» – устало подумала она и ответила:

– Это был артефакт, каменный кубок. Римский. Патрик нашел его за несколько дней до происшествия.

– Римский, вы говорите? Он был ценным?

– О да. Из-за связанных с ним ассоциаций он должен быть… да, бесценным.

Два репортера выпрямились на своих сиденьях и обменялись заговорщицкими взглядами – вот в чем дело.

– А почему вы пытались найти этот артефакт?

– Ну… – начала она неохотно, – потому что Майлз взял его.

Возбуждение в лагере Пасморов. Джулиан выглядел ошеломленным. Лицо Дебры было как маска из слоновой кости.

– Доктор Хант, – сказал коронер тоном консультанта, распекающего небрежную медсестру, – в ваших показаниях я не могу найти ничего об этом артефакте, римском или каком бы то ни было.

Все это было настолько запутано – что с местной жандармерией, пристававшей к ней с деталями происшествия, что с французскими авторитетами по культурному наследию, которых интересовал только кантарос, – что она решила: эти два мира должны договориться друг с другом.

Взгляд коронера стал задумчивым.

– Очень хорошо, – сказал он наконец. – Так значит, теперь вы говорите, что умерший забрал это изделие. Как вы об этом узнали? Он вам в этом признался?

– Нет, этого не было. Но мы знали, что это он. – Она посмотрела на Патрика, но он сидел, нагнув голову и глядя в пол. – В этом нет никаких сомнений.

– Это возмутительно! – закричала Дебра. – Эта девушка лжет! Она пытается использовать моего сына, чтобы прикрыть собственную небрежность, – потому что он мертв и не может защитить себя! Она неуравновешена! Мой сын не был вором!

– Миссис Пасмор, – твердо сказал коронер. – Я уверен, что не должен напоминать вам и всем остальным о штрафе за прерывание заседания суда.

– Но она же называет моего сына вором! А где ее доказательства?

– Я адресую этот вопрос ей.

– Я не называла его вором, – упрямо возразила Антония, – но я не лгу. Я только сказала, что он взял кантарос, и именно поэтому мы не вернулись обратно, когда собрали контекстные листы. Нам надо было ехать назад, теперь я знаю это. Но мы не сделали этого. Потому что он взял его. О, конечно же, он собирался его вернуть. Он не был вором. Но он сделал это. Я уверена.

* * *

После вспышки матери коронер кратко распорядился освободить зал суда.

Он наблюдал за миссис Пасмор, и по его профессиональному мнению, если кто-то и был неуравновешен, так это она.

О Боже, Боже, Боже! Какое несчастливое нарушение, и по вопросу, имеющему не более чем тангенциальное отношение к делу. Исключая, конечно, то, что, если это правда, то это, по крайней мере, объяснило бы, почему эти несчастные, переутомленные молодые люди остались в горах на душной жаре, вместо того чтобы поступить как все разумные смертные и вернуться домой до того, как случится беда.