Текст книги "Жизнь моя"
Автор книги: Мишель Пейвер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
Ничем подобным ей не хотелось бы делиться с этим невозмутимым элегантным мужчиной, стоящим перед ней. Его это не интересовало. Он даже не задал очевидного вопроса: куда делись деньги? Конечно, не было причин спрашивать, но она нашла такое отсутствие любопытства пугающим.
Внизу, у моста, загудела машина. Он повернулся и поднял руку в знак подтверждения. Наверное, в машине сидела Нерисса, искавшая его для «ланча в Сент-Эвлали».
Сент-Эвлали… Боже… это должно быть там?
– Я должен идти, – сказал он.
– Конечно. – Она выпрямила плечи и попрощалась с ним в манере Дебры: – Прекрасно, Патрик. Это просто невероятно, снова увидеть вас.
Он кивнул ей, не улыбнувшись:
– До свидания, Антония.
* * *
– Большой стакан вина, – бормотала она сквозь зубы, направляясь обратно на мельницу. – Большой стакан. А потом – сразу за работу. Чем быстрее ты покинешь это адское место, тем лучше.
Она отбросила намерение позвонить Кейт. Она бы не смогла скрыть от подруги свое замешательство, и та примчалась бы первым самолетом. Кейт ненавидела Патрика. Правда, она никогда его не видела, но это Кейт не смущало.
Все это было каким-то нереальным. Она была уверена в том, что Дебра продала Лез Лимоньерс много лет назад. И вот они здесь, изображая Счастливое Семейство. И с Патриком.
Приемный сын…
Боже, как он изменился! Романтический мальчик, мечтающий стать врачом, превратился в адвоката. Она плохо представляла себе, что такое «персональный ущерб», но готова была поспорить, что адвокатские хлопоты Патрика не имеют ничего общего с защитой неудачников. Во всяком случае, не в Хэммондс Инн.
Невозможно было поверить, что такой человек мог когда-то заучивать наизусть пассажи из «Стихотворений» и испытывать суеверный трепет, обнаружив каменный кубок в пещере: «Мне кажется, богиня не любит мужчин…»
Она давным-давно об этом не вспоминала. Теперь же это вызывало у нее легкую грусть.
Удивительно, как меняются люди. Нет больше «Стихотворений», нет больше кантароса. Адвокат…
А вообще: чему она удивляется? Ей приходилось видеть и других мужчин, идущих таким же путем. Они переболели всеми этими эмоциональными заморочками в двадцать лет, а потом занялись тем, что действительно имело смысл – продвижением.
Просто она почему-то никогда не думала, что такое может произойти с Патриком.
Придя на мельницу, она была встречена дыханием холода. Это было все равно что зайти в морозильную камеру. Она положила руку на ближайший радиатор. Он был ледяным. Громко выругавшись, она схватила фонарь, нашла ключ от подвала и начала спускаться вниз по почти вертикальным ступенькам, чтобы найти бойлер.
Делая это, она испытывала детское чувство нарушения запрета, поскольку отец всегда держал подвалы закрытыми. Они занимали все пространство под мельницей и являли собой смертельно опасную игровую площадку, так как были забиты старыми пустыми бутылками и мельничным инвентарем.
По счастью, ей не пришлось долго искать. Бойлер примостился у основания лестницы; медный котел размером с небольшую субмарину. Он имел угрожающую неподвижность еще неразорвавшегося снаряда. Судя по теплу, он перестал функционировать сравнительно недавно, но она не смела пытаться вернуть его к жизни.
Она поднесла фонарик к часам. Четверть двенадцатого. Нет смысла возвращаться к телефонной будке и звонить водопроводчику, по крайней мере до трех. Ни один водопроводчик, считающий себя истинным каталанцем, не подойдет к телефону во время сиесты.
Задержавшись в морозной темноте на одно холодное мгновение, она подумала о Патрике и Нериссе, которые сидят за ланчем в Сент-Эвлали, а затем возвращаются в свой прекрасный, хорошо освещенный, натопленный маленький домик.
– Остановись! – сердито пробормотала она. – Остановись сейчас же. Собери дров, подвигайся – и все встанет на свои места! – Ее голос звучал тонко и неуверенно. Неубедительная бравада, если здесь было что-то от нее.
* * *
Она была во дворе – возвращалась от поленницы с охапкой виноградных корней, – когда наступила на кочергу, которая, лязгнув о старый бидон, вспугнула монстра в мастерской. Она закричала, монстр завизжал. Она упала на спину, виноградные корни рассыпались. Когда монстр выбегал во двор, она успела увидеть взлетающие копыта, гриву, грубую, как прелая солома, и ужасающе влажное сиреневое мясо там, где должен быть глаз. Затем монстр с грохотом скрылся.
Ушибленная и потрясенная, она села там, где упала, на грязные камни, борясь со слезами. Сначала Кассий, затем Патрик, а теперь это. Она закрыла глаза и уговорила себя сделать глубокий медленный вдох. Перестань… Перестань… Слезами горю не поможешь.
– С вами все в порядке? – прозвучал вежливый голос на английском в нескольких футах от нее.
Она открыла глаза и увидела Джулиана Пасмора, взирающего на нее с выражением беспокойства на приветливом квадратном лице.
– Не вполне, – пробормотала она неуверенно. – Меня только что атаковала бешеная лошадь.
Улыбаясь, он подошел к ней и осторожно помог подняться.
– Знаете, я не уверен, что у лошадей бывает бешенство. Это всего лишь маленькая упряжная лошадка месье Панабьера. Его зовут Ипполит. Вы его не бойтесь. В прошлом году у него была стычка с першероном – отсюда и глаз, то есть его отсутствие. – С тех пор он и отличается дурным настроением.
– Дурным настроением? Да он летел прямо на меня!
– Бедняга, наверное, был поражен. – Он посмотрел на рассыпанные коряги. – Может быть, я лучше отнесу это, пока они не намокли?
Она засопела. Она была невероятно рада его видеть.
Ей всегда нравился отчим Майлза. Когда она была тинейджеркой, он часто приходил на мельницу, чтобы распить бутылочку вина с ее отцом, и задавал ей интересные вопросы по поводу книг, но главное – слушал ее ответы. Даже во время той ужасной трагедии он был решительно добр к ней.
Он слишком милый, чтобы быть судьей, думала она, наблюдая, как он собирает виноградные корни. Хотя, наверное, он уже в отставке.
Он вежливо предложил ей помочь добраться до кухни, «если она не возражает». Она сказала, что не возражает. Затем он предложил спуститься в подвал, чтобы взглянуть «на этот бойлер».
– Моя дорогая девочка, я настаиваю. У нас был точно такой же много лет назад. Мы с ним старые противники!
Вернувшись через подозрительно короткое время, он вскипятил воду для чая, предварительно испросив на это ее разрешения.
– Вы невероятно добры, – сказала она кротко, держа свою кружку и чувствуя себя чуть ли не двенадцатилетней девочкой.
Он улыбнулся.
– У вас был такой вид, словно вам необходима помощь. Кроме того… – Он помолчал. – Я полагаю, что, столкнувшись с Деброй, вы испытали некоторый шок.
Прямота Джулиана Пасмора удивила ее. Но это было одно из тех его свойств, которые она любила еще ребенком.
– Для нее это тоже был шок. Могу себе представить.
Он пил свой чай и ничего не ответил.
– Знаете, – осторожно продолжила она. – Я и не думала, что кто-то из вас может здесь оказаться. Правда! Мне казалось, что это последнее место, куда бы вам захотелось приехать.
Его лицо помрачнело.
– Напротив. Мы проводим здесь все свободное время. Дебра превратила одну из пустующих комнат в свой офис. Факсы, компьютеры, сканеры. Думаю, что для нее эта долина… – он подыскивал слова, – стала местом, где она чувствует себя ближе к нему.
Антония разглядывала свой чай. Несмотря на то, что они находились в ее собственной кухне, она чувствовала себя незваным гостем.
– Я об этом не подумала…
Он поставил кружку и положил руки на стол. Это были хорошие руки – с широкими кистями и короткими сильными пальцами. Руки, созданные ласкать лабрадоров и успокаивать испуганных коней.
– Боюсь, у меня довольно сложная задача, просить вас… – сказал он.
Она ждала, гадая, что же последует дальше.
– Каждый год, примерно в это время, мы устраиваем маленькую вечеринку для деревни. Нечто вроде запоздалого réveillon. Приглашаются все, даже внезапно приехавшие. Это завтра, в семь…
Она дико оглядывалась по сторонам в поисках предлога для отказа.
Он поднял руку, чтобы предотвратить ее протесты.
– Прежде, чем сказать «нет», пожалуйста, выслушайте меня. Причина первая: приглашены решительно все, и было бы в высшей степени странно не пригласить вас. Причина вторая: там будет много народа. Так что вы можете не опасаться инквизиции, Пасморы полностью растворятся в толпе. – Примирительная улыбка неподдельной теплоты заставила Антонию пересмотреть свое мнение по поводу его способностей как адвоката. – И наконец, третья причина, если быть честным, единственно значимая: я думаю, встреча с вами могла бы очень помочь Моджи.
– Моджи? – без выражения повторила она.
– Имоджин, нашей дочери.
– Да. Я… я помню ее, конечно. Но я не… – она смолкла.
Его глаза сощурились от улыбки, на которую было больно смотреть. Он был на десять лет старше своей жены, значит, он уже давно перешагнул шестидесятилетний рубеж, и внезапно он стал выглядеть на свой возраст.
– Последние несколько лет для нее были тяжелым временем. Не знаю толком почему. Юность, я полагаю. Возрастное. По крайней мере, это то, на что приходится надеяться. – Она понимала, что на самом деле он не верит в это. – Патрик умница. Он – единственный, с кем она разговаривает. – Снова эта улыбка. – Конечно, ее мать и я – мы полностью за пределами этого. Хотя, мне кажется, что это довольно естественно для двадцатилетних. Нет?
Он с сомнением посмотрел на нее, словно ища поддержки. Антония была тронута тем, что он апеллирует к ней – женщине за тридцать, никогда не имевшей детей.
– Я не знаю, что делать, – сказала она беспомощно.
– Я просто подумал, – продолжил он, – что, поскольку она всегда восхищалась вами и даже более того – очень любила, для нее может оказаться полезным, увидеть вас снова. – Он вздохнул. – Она чувствует себя такой неуместной во время этих мероприятий. Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы мы просто оставили ее, с ее видео и компьютером, но, возможно, Дебра права, Моджи надо учиться.
Антония внезапно вспомнила себя тинейджеркой: грузная, с лоснящимся носом, вечно на грани слез, слушающая, как родители спорят по поводу ее веса: «Но ведь, Эвелин, если ребенок не желает следить за этим теннисным турниром, неужели это так необходимо – заставлять ее?» – «Да, Чарльз, это действительно необходимо. Она должна учиться!»
История повторяется. Бедная Моджи!
Вечер в Лез Лимоньерс с Деброй и Нериссой. И Патриком. Боже правый! Что сказала бы Кейт, если бы слышала это?
Джулиан Пасмор уловил ее колебания и перешел в наступление:
– Так вы придете?
Она подняла голову и улыбнулась ему, надеясь, что улыбка получилась не слишком принужденной.
– Конечно, я приду, – сказала она.
Глава 22
– Не могу поверить, что ты можешь быть таким глупым, – в сотый раз сказала Дебра. – Пригласить эту женщину сюда, в этот дом, на коктейль!
Все еще в банном халате, она атаковала спальню, срывая простыни с постелей и швыряя их на пол. Ванная комната уже подверглась чистке и была затоплена водоворотом полотенец, большей частью неиспользованных. Завтра все это будет отослано в Мазеранс, в прачечную.
Джулиан опустился в кресло и погладил свой череп. Жрица очищает Святая Святых, устало подумал он. Он спрашивал себя: не станут ли также занавеси жертвой очистительного ритуала его жены? А что потом? Чистка гостиной? Полная смена декора? Возможно, простое упоминание об Антонии Хант заразило весь дом.
– Я просто не мог ее не пригласить, – сказал он мягко. – Мы же приглашаем всех остальных.
Она проигнорировала это.
– Ты забыл, что она сделала с моим сыном? Ты забыл, что она заклеймила его как вора?
– Конечно, нет.
– Пригласить ее сюда! В этот дом! Это оскорбление… Осквернение!
– Нет, – твердо возразил он. – Это цивилизованно.
– Ах, цивилизованно! – с презрением отпарировала она. – А цивилизованно было с ее стороны возвращаться сюда спустя столько лет? Сюда, в наш рай. Где мы были так счастливы!
Джулиан не ответил.
Дебра бросила постельные принадлежности и, присев к трюмо, выдвинула ящик для косметики.
– Я не знаю, о чем ты думаешь. Ты годами убеждаешь меня забыть об этом. «Забудь об этом», – передразнила она его, схватив первую попавшуюся помаду и вонзая ее в губы. – Потом ты приглашаешь это создание в мой дом! Мне казалось, что неуместность этого очевидна даже для тебя.
Джулиан рассматривал ее негнущуюся спину.
– Я думал, это могло бы помочь Моджи. Я и сейчас так думаю. Она так восхищалась Антонией.
– Моджи ни до чего нет дела.
Он откинулся назад, закрыл глаза и позволил воцариться молчанию.
– Ты думаешь, что я слишком бурно реагирую, – сказала она наконец.
– Я думаю, что ты расстроена, и это моя вина, и я извиняюсь. Но не могу же я теперь отменить приглашение.
– Ты разочарован, – сказала она, как будто не слышала, что он говорил. – Ты надеялся, что я смогу это проглотить.
– Тсс!
Она разглядывала свой макияж.
– Никто не может этого проглотить. Никто не может «проглотить» потерю своего ребенка.
– Я знаю.
– Нет, ты не знаешь.
Она подняла голову и сурово взглянула на свое отражение.
Он видел, что она перебрала с помадой, замазав внешнюю линию губ. С перепачканными помадой губами, с короткими, влажными волосами, перышками торчащими над ушами, она выглядела до нелепости юной, как ребенок, пойманный за разграблением вещей своей матери.
Он подошел и опустился на стул рядом с ней.
– Насчет этого мероприятия сегодня вечером… Ты можешь не спускаться вниз, ты ведь это знаешь. Я скажу всем, что ты нездорова.
Она подняла подбородок и встретилась с ним глазами в зеркале, и он с облегчением обнаружил, что из ее взгляда ушла сталь.
– Я буду в полном порядке, – сказала она. – Уж если я могу быть цивилизованной с моими кошмарными клиентами, то уж пару минут смогу побыть цивилизованной и с этим созданием. – Она взяла салфетку и ловко стерла расплывшуюся помаду. – Я буду любезной, я буду цивилизованной. Я даже буду ей улыбаться. Сделала же я это вчера, так что я смогу прекрасно сделать это и сегодня.
– Узнаю мою девочку!
Уголки ее рта приподнялись.
– Ах ты, высокомерный ублюдок!
Он улыбнулся.
– Люблю, когда ты даешь мне имена. Это позволяет чувствовать себя сумасшедшим, и скверным, и опасным.
Она фыркнула от смеха.
– Иди и договорись с поставщиками, а меня оставь в покое! Мне еще надо позвонить в Палату и остановить их с выработкой основных аргументов. И к тому же я должна разобрать все эти простыни.
– Оставь их. Мы сегодня займем свободную комнату. Сюзанна разберет все это утром.
Она кивнула, желая, чтобы ее уговорили.
Хотел бы он, чтобы она была столь же послушной, когда речь заходила о важных вещах. Но тогда, поправил он себя, она не была бы Деброй. И он не мог бы так восхищаться ею.
Он положил руки ей на плечи и слегка сжал их.
– Скоро все будет позади. «Это создание» завтра уезжает. Она сама мне сказала. Все, что тебе нужно, – продержаться до этого времени.
* * *
– Я думала, ты это уже прочел, – сказала Нерисса, взяв с комода глянцевый триллер в твердой обложке.
Патрик, сидя на кровати в окружении факсов, положил руку на трубку.
– Я его где-то оставил. Купишь другой в аэропорту. Алло! Мисс Уилкс?
Его сотрудница взяла трубку и начала уныло перечислять беды. Он глубоко вздохнул и принялся успокаивать ее. Это была обычная паника уик-энда. Замотанный молодой ассистент крупной фирмы в Сити оставил висеть судебный запрет до суда, пока его босс уехал кататься на лыжах. Все было прекрасно, но вечером в пятницу другая сторона протащила тонну новых доказательств и кинулась за прикрытием. Внезапно факсы понеслись, подобно ракетам, клиенты требовали заверения, а казавшиеся твердыми свидетельства рассыпались на глазах. Бедная мисс Уилкс весь уик-энд боролась в одиночку, пока не вызвала наконец кавалерию, которая должна была вскоре получить сто пятьдесят страниц проекта свидетельств «для обзора». А пока мисс Уилкс могла поспать около четырех часов, наверное впервые за много дней, кавалерия должна бы подготовить абсолютно новый проект к завтрашнему утру.
Пока все как обычно.
Все было бы просто, если бы Нерисса не бродила вокруг, отвлекая его. Он знал, что она делает это нарочно, желая отвлечь его от телефона. Ей надо было в Ля Бастид – помочь Дебре с организацией вечеринки, и ей сильно хотелось начать.
Удар молнии в голове заставил его вздрогнуть. О, потрясающе! Снова головная боль! Он полез в тумбочку у кровати за сильным болеутоляющим, и его пальцы коснулись голого дерева. Внезапно он вспомнил о красно-желтом пакете, спокойно лежащем на его столе в офисе, в ожидании, когда его вскроют.
О, черт возьми! Черт!
Нерисса хмурилась, читая текст на обороте книги.
– Мошенничество со страховкой в Сити. Я думала, тебе этого хватает на работе.
Он прикрыл трубку.
– Я работаю с фармацевтическими компаниями. Ты помнишь?
Она пожала плечами.
Он вернулся к разговору с мисс Уилкс.
– Конечно, Элен. Вышлите мне по факсу проекты, я буду завтра утром.
– Это то, что случилось с родителями Антонии, – сказала Нерисса. – Страховое мошенничество. Тебе об этом известно?
Патрик метнул в нее взгляд и кивнул.
– Хорошо, Элен. Поговорим позже.
Он положил трубку и снова лег на кровать, вдавливая ладонями глаза, чтобы молнии исчезли. Это не помогало.
Врачи не находили никаких физических причин его недомогания. Кто-то из них предположил, что его подсознание силится ему что-то сообщить, и понадобятся месяцы, чтобы найти, что именно. Тогда спазмы прекратились бы.
Возможно, вся причина в этом проклятом деле. По всему получалось, что другая сторона должна была выиграть дело – но она не выиграла, поскольку их поверенные были слишком заняты общением с прессой, чтобы поискать в документах слабые места. Похоже, это должно было стать очередной победой Хэммондс Инн. Еще один случай ловли рыбы в бочке. На этот раз «рыбой» были двадцать четыре женщины средних лет, чье лечение от ломкости костей привело их в инвалидное кресло. Так что изменилось?
Нерисса легла на кровать и свернулась клубочком рядом с ним.
– Она говорила, что имела какую-то работу на телевидении.
– Кто? – пробормотал он, взяв свежий факс от клиента и начиная его читать.
– Антония. Но она не сказала какую. И я, конечно, никогда ее не видела.
Она лежала спиной к нему, но он знал, что она расстроена. Он ощутил укол совести. В последнее время он не уделял ей достаточно внимания. И было ясно, что ее актерская карьера никогда не удастся. На нее находил какой-то шок, и она боялась говорить перед аудиторией. В те дни она притворялась, что ходит на прослушивание, но ее агент сообщил, что она не была ни на одном в течение многих месяцев. Патрик гадал, что она делала в это время. И знает ли она о том, что ему это известно.
– Может быть, она сочиняет насчет своей работы на телевидении? – предположила Нерисса.
– Может быть, – ответил он, поглаживая ее шею и продолжая читать.
– И знаешь, – упорно продолжала она, – она действительно встречалась с Саймоном Тойнби.
Он отложил свой факс и взглянул на нее.
– С Саймоном?
Зазвонил телефон.
Это опять была мисс Уилкс: «Простите, простите, у меня совсем вылетело из головы, не могли бы вы разобраться с юрисдикцией, которая только поднимает голову?..»
– Конечно, Элен. Почему вы мне сразу не сказали?
Саймон Тойнби?
– С Саймоном Тойнби, – повторила Нерисса с удовлетворением. – Они встретились, когда были в Штатах, и это продолжалось год. По крайней мере, она так говорит.
Господи, думал Патрик, на автопилоте следуя за мисс Уилкс, Антония и Саймон Тойнби? Все, что он помнил о Саймоне, это морковно-рыжий хвост, пара костлявых коленок и раздражающая привычка обвинять окружающих. О чем, черт возьми, она думала, сходясь с таким ничтожеством?
Боже, уик-энд начинался плохо.
Увидеть ее вновь было ужасно. Казалось, последних двенадцати лет вообще не было. Словно он снова оказался на подъездной аллее к дому ее матери в Саффолке, глядя, как она стоит, дрожа под дождем.
Ясно, что она чувствовала то же самое, судя по потрясенному выражению ее лица. Она не могла этого скрыть. У нее не было выучки адвоката.
На ней были почти те же вещи, в которых он видел ее в последний раз, вплоть до резинки для волос. Никакого макияжа, даже помады. И она едва ли постарела. Лицо было по-прежнему бледным и без морщин, и она до сих пор имела слегка отстраненный вид минойской жрицы с прямой спиной.
И все же что-то в ней изменилось. Он вспомнил, как на раскопках она все время за что-то извинялась, будто предваряя критику со стороны отца или Майлза. Теперь он не мог представить ее в прежней роли.
Но зачем она вернулась? Зачем, спустя столько времени?
Все, что она говорила, было с колкостью: «Да, все еще археолог. Иными словами, я осталась верна мечтам. А ты? Адвокат? Предатель».
На это указывало и легкая запинка, когда она услышала, что он работает в Хэммондс Инн. Словно аренда сама свалилась ему в руки, а не была плодом тяжкого труда в течение многих лет.
Ему хотелось рассказать ей, как все было на самом деле. Как после следствия он даже не виделся с Пасморами в течение нескольких лет, несмотря на их протесты. Он был отпущен и уехал мотаться по Южной Америке, сам. Всегда только сам. Ему это было необходимо. Так же, как необходимы были трудности и опасности, и ощущение того, что он находится на другой планете, в другом мире, вдали от Майлза, Уилтон Роуд и Антонии.
Но однажды, спустя примерно три года, он проснулся и подумал: я все же не умер. Так что же мне теперь делать? Самым естественным было вернуться в Штаты. Но это было бы слишком просто. Ему хотелось вступить в борьбу с превосходящими силами. Действительно превосходящими. Почему бы, подумал он, не вернуться в Англию и не стать юристом. Что могло бы быть большим извращением, чем это?
К его удивлению, оказалось, что юриспруденция ему нравится. И у него это получается. И оказался в Палате Дебры он непреднамеренно. Совпадение – разве нет?
Он хотел рассказать Антонии обо всем этом, но какой смысл? Вероятно, она ему не поверит. Она просто подумает, что это речь адвоката.
Или, может быть, он становится параноиком. Кроме того, вряд ли он мог винить ее, если она чувствовала, что жизнь сдала им неравные карты. История с разорением их семьи должна была поразить ее достаточно серьезно.
Но о чем думал Джулиан, приглашая ее в дом?
* * *
Мисс Уилкс промурлыкала сердечное «спасибо». Он попрощался и повесил трубку.
Нерисса обнаружила на комоде его подарок для Моджи. Ее черты выражали насмешливый ужас. Он купил ей футболку «Секретные материалы», размера «экстра». Когда он сообщил, что это для Моджи, и попросил положить футболку на место, Нерисса притворно закатила глаза.
– Ах, для Моджи, – пропела она. – А ты уверен, что она ей не будет маловата?
Он проигнорировал это.
В соседней комнате, ожив, щелкнул факс.
Нерисса сказала:
– Догадываюсь, что она – единственная, кто будет рад видеть Антонию.
О Господи, Моджи! Он должен был об этом подумать. Какое отношение имеет Моджи к возвращению Антонии?
Нерисса уловила его выражение. Ее губы сложились в улыбку.
– Знаешь, если бы моя сестрица не была сплошным недоразумением, я бы серьезно опасалась, что начну ревновать.
Патрик вынул лист из факса, бросился на постель и потянулся за ручкой.
– Она просто несчастная, вот и все, – сказал он.
– Я тоже была бы несчастной, – ответила Нерисса, – если бы выглядела, как она.
* * *
Моджи схватила с полки рубашку и натянула ее через голову. Затем она, извиваясь, вползла в леггинсы и втиснула босые ноги в черные туфли-шпильки.
– Так, – сказала она своему ненавистному отражению в зеркале. – Сейчас ты не просто уродлива, а потрясающе уродлива.
Она нацепила на каждый палец столько колец, сколько умещалось, но нигде не могла найти цепочки-ошейника. Ну и ладно, гвоздиков в ушах достаточно.
Жаль, что она не решилась сделать пирсинг бровей, – ее останавливала возможная боль при расчесывании волос, хотя это надо было еще исхитриться – задеть щеткой брови. Это только доказывало, что она совсем не крутая, поскольку девицы, которые делают пирсинг бровей, вообще не расчесывают волосы.
Она расстегнула рубашку на груди, нагнула вниз голову и фыркнула. Хорошо! Она с неделю не стирала свой бюстгальтер, и запах от него был как от сыра «горгонзола». Это было единственное, чего она заслуживала.
Она услышала голос Нериссы внизу, в холле, и ее боевое настроение испарилось. Она сползла на пол, касаясь спиной стены, и сжала колени.
Нерисса будет выглядеть потрясающе. Она наденет короткое платье от Прады в стиле шестидесятых, которое делало ее похожей на Синди Кроуфорд и Клаудиу Шиффер одновременно. Неудивительно, что Патрик любит ее.
Она застонала и закрыла лицо руками.
– Ты – посмешище, – говорила она себе, раскачиваясь из стороны в сторону. – Проклятое чучело. Тебе двадцать, черт возьми! Не шестнадцать и не семнадцать, когда нормально быть полной несуразицей. Тебе двадцать. Тебе бы прыгать в хаки от Тейпа и в топе-стрейче, не прикрывающем пупок. Тебе бы путешествовать со своим бой-френдом, или посещать университет, или рассекать на новом авто, или иметь детей! Но вместо этого взгляни на себя! Жалкая домоседка, завалившая все экзамены, наркоманка с шестым размером одежды. Неудивительно, что ты все еще девственница. Девственница двадцати лет, которая даже не умеет водить машину. Может быть, тебе следует выбраться отсюда, сесть на любой автобус и притвориться проституткой, чтобы получить какой-никакой опыт? Но ты только вляпаешься по уши. Тебя будет мучить сутенер, но скорее всего тебя арестуют, и папе придется тебя выручать. И эта вечеринка! Боже… Все эти люди, разглядывающие тебя. Улыбающиеся в лицо и за спиной качающие головами…
Потом она подумала о том, что увидит Антонию, и почувствовала жар, словно ее сейчас вырвет.
Антония была с ними на склоне, когда все случилось. Моджи это знала, потому что папа сказал ей об этом, но сама она не могла вспомнить. Она не могла вспомнить многое из того, что произошло в тот день. Она знала, что помогла Майлзу унести кубок и устроить бумажный след, но после этого не было ничего – огромный пробел, начиная с того момента, когда она с Патриком стояла, глядя, как джип завис над пропастью. Этот единственный застывший миг. И белые листы, летящие на фоне серого неба.
Иногда ей хотелось вспомнить. Она знала, что мама обижается на нее. Мама расценивала ее выпадение памяти как нелояльность к Майлзу. Майлз – идеал. Никому не позволено забывать о нем.
Она одернула себя.
Какая же ты скотина, что думаешь так! И помни: если мысль о встрече с Антонией задевает даже тебя, то просто представь, чем это будет для мамы!
О, как бы ей хотелось остаться здесь, в своей комнате! Это было единственное место, где она чувствовала себя уверенно.
Ее комната была точной копией комнаты на Уилтон Роуд, с такими же черными стенами и черными занавесями, постоянно задернутыми, с таким же черным матрацем и черными чайными коробками. Ее компьютер отбрасывал жуткое зеленое зарево на единственное украшение – постер Мерилина Менсона в натуральную величину. Она могла сидеть и смотреть на него часами. Она теряла себя в чистой белой плоскости его лица, в тусклых черных глазах. Он выглядел таким мертвым, таким настоящим.
Постер озадачил папу, когда тот увидел его впервые.
– Мерилин? Но ведь это женское имя. А выглядит как парень.
Тогда ей это показалось чем-то вроде леденца, хотя, конечно, она назвала его в лицо идиотом.
Это был последний раз, когда он входил в ее комнату. Мама не заходила никогда.
Внезапно она почувствовала себя опустошенной. Ей захотелось свернуться и заснуть навсегда. Наверное, поэтому люди и убивают себя, подумала она. Не потому, что они хотят умереть, а потому, что хотят навеки заснуть.
Неужели так будет всегда? – спрашивала она себя. Быть заключенной в это ужасное тело, не любимой никем, кроме Патрика, который собирается жениться на Нериссе. И вечное мучительное чувство, что маме невыносимо находиться рядом с ней. Что она предпочла бы, чтобы вместо Майлза умерла она, Моджи.
Поможет ли ей кто-нибудь? Да разве они смогут? Это безнадежно. Не было смысла сидеть на диете, потому что даже если она потеряет килограммы, и обретет чудесную красоту, и поступит в университет, и научится водить машину, Патрик все равно женится на Нериссе, а мама все равно будет обижаться на нее – за то, что она не блестяща, не успешна, не мертва. За то, что она – не Майлз.
* * *
– И был Даниил брошен в логово льва, – бормотала Антония, ожидая у подъезда Пасморов, – но не устрашился.
Или что-то в этом роде.
Легко говорить Даниилу. За его спиной была Высшая Сущность.
– Помни, – мрачно внушала она себе, – после сегодняшнего вечера ты никогда больше не встретишься ни с кем из них.
Потом двери распахнулись, и Джулиан заключил ее в медвежьи объятия.
– Как это мило, что вы пришли! – Он втиснул ей в руку большой бокал рубинового мерло. – Давайте пройдем и посмотрим, сможем ли мы найти Моджи, – шептал он, мягко направляя ее в море лиц и голосов.
Она приехала так поздно, как только могла, и дом был полон. Когда они с Джулианом пробирались сквозь толпу, она узнала Вассалса-сына и приемную дочь мясника, и месье Панабьера, который казался удивительно маленьким и хилым без своей огромной жены, и мадам Меру из depot de pain. Старая леди окрасила свои волосы в красновато-каштановый цвет, но отросшие корни образовали широкую серую полосу вдоль ее пробора, что делало ее похожей на барсука. Она кисло оглядела Антонию и пробормотала что-то краем рта своему супругу.
Антония сочла такую явную грубость тревожной. Она спрашивала себя, не была ли оправдана ее паранойя в «Бар-Табак». Действительно, никто из деревенских не сделал попытки поприветствовать ее.
Она сделала глоток вина. Потом другой, с большим удовольствием. Она забыла, что Джулиан знает толк в винах. Она ему об этом сказала, и он выглядел довольным. Она погоняла мерло языком, давая ему смыть ядовитый взгляд мадам Меру и голландское средство, проглоченное для храбрости перед выездом с мельницы.
С другого конца комнаты ей кивнула Дебра и улыбнулась, хрупкая в шелковой блузке цвета сливы и черных шерстяных слаксах. Нерисса помахала рукой от дверей. К облегчению Антонии, там не было Патрика.
Джулиан прочел ее мысли потрясающе легко.
– У Патрика какое-то дело разбирается в суде. Он будет позже, – сказал он.
Про себя она решила уйти раньше, чем наступит это «позже», и добраться до дома окольным путем. Она не желала столкнуться с ним под луной на rue de la Clouette.
Они двинулись в следующую комнату, которая в дни Майлза была свалкой хлама, а теперь стала просторной столовой. В честь вечеринки обеденный стол сдвинули назад, к стене, и заставили напитками, распределяемыми официантами в униформе, молодыми и красивыми.
