Текст книги "Жизнь моя"
Автор книги: Мишель Пейвер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Глава 14
Бумажному следу Майлза было оскорбительно просто следовать. Он густо усеял контекстными листами и страницами записей Антонии дорогу к Серсу. Некоторые были прикреплены к деревьям, другие – привязаны бечевкой к кустам или наколоты на забор из колючей проволоки месье Панабьера.
Он хочет, чтобы мы точно знали, куда это ведет, тупо подумала Антония. Что, вероятно, подразумевает, что он прячет кантарос где-то еще.
Кантарос… Ей невыносимо было думать о нем. Что, если он потерял его? Что, если он разбился? Если с ним что-то произошло… Ее желудок сжался.
– Мы возьмем джип, – сказал Патрик сквозь зубы. – Ты будешь вести машину, а я – выходить и собирать листы.
– Нет, – поспешно возразила она.
– Почему нет?
– Это сделаю я.
Она не хотела, чтобы он увидел ни кусочка ее переводов, ни, в особенности, ее Введения – патетической, раздутой, ужасающе субъективной теории о Кассии, Аикарис и загадке. Эта мысль заставила ее сжаться.
– Проклятье, – бормотала она десятью минутами позже, обливаясь потом, карабкаясь вниз по крутой козьей тропе, вившейся по краю ущелья. – Как я могла обманывать себя, думая, что он не найдет это?
Майлз превзошел сам себя. Он смешал в беспорядке контекстные листы с главного раскопа и из Серса, затем использовал листы из ее записей, аккуратно свернув из них стрелки, указывающие путь. Наверное, из-за этого он оставил «панду» на мельнице и проделал весь путь пешком. Сидение за рулем помешало бы вдохновению.
– Как ты думаешь, он знал, что делает? – пробормотал Патрик, когда она вернулась к джипу.
Она не ответила. Конечно, Майлз знал. Если будет утеряна хотя бы часть контекстных листов, весь раскоп будет развален. Труд двенадцати недель пойдет прахом, без надежды на восстановление. Нечего говорить о растраченных впустую деньгах и тех обвинениях, с которыми неизбежно столкнется ее отец на факультете.
Слава Богу, он благополучно пребывает в Тулузе. Правда, он позвонил как раз тогда, когда они уезжали, – хотел, чтобы она посмотрела на деталь одного из листов. Она солгала ему, сказав, что запрется в мастерской и перезвонит позже.
Патрик привел джип в движение, и она бросила на него взгляд. По складкам у его рта она видела, как он зол. Она надеялась, что он будет держать себя в руках до их встречи с Майлзом. Для борьбы придет время, когда у них будет кантарос в целости и сохранности. И тогда, возможно, она тоже позволит себе роскошь злости. А сейчас это лишь помешало бы.
Через полтора часа они нашли оставшиеся листы. Узел в ее желудке немного ослаб, впереди забрезжил свет надежды. По крайней мере, одно бедствие предотвратили.
Патрик замедлил ход. Они как раз проезжали поворот на Ле Фигароль, далее дорога была слишком узкой для джипа. Они должны будут идти до Серса пешком.
Но, к ее удивлению, он не двинулся, чтобы выйти. Вместо этого он барабанил пальцами по рулю.
– Ты не выходишь? – спросила она.
– Зачем? Мы собрали все контекстные листы и большую часть твоих записей.
– Но ведь кан…
– Я говорю, мы сейчас развернемся и поедем обратно.
Она в недоумении посмотрела на него.
– О чем ты?
– Антония, это не способ найти кантарос.
– Почему?
– Ты действительно думаешь, что он будет ждать нас в Серсе, как горшочек с золотом на другой стороне радуги?
Она сглотнула.
– Что?
– Он имеет нас где хочет, Антония. Мы ползали по этим чертовым горам, как муравьи! Он зол потому, что узнал о нас. Не знаю как, но узнал, и мечтает нам навредить.
– Так что, по-твоему, нам делать?
– Возвращаться и ждать его.
– Но…
– Мы должны ему показать, что он не может нас контролировать. Когда он поймет это, он отдаст нам этот чертов кубок.
Он был прав. Но то, что он предлагал, было невозможно.
– Я не могу это сделать, – сказала она, – я должна пойти в Серс. Я должна убедиться.
Он внимательно изучал ее лицо.
– Хорошо, хорошо.
Он развернул джип и припарковал его, как обычно, рядом с поворотом к ферме. Антония положила контекстные листы на пассажирское место, придавив камнем.
– На, – Патрик протянул ей ключи, – ты лучше повесь их.
Она бросила на него недоумевающий взгляд.
– Ты не собираешься участвовать в борьбе?
– Кто, я? – Уголки его губ приподнялись. – Я только пойду с тобой, чтобы убедиться, что ты не выцарапаешь ему глаза.
Внезапно все предприятие поразило ее своей абсурдностью.
– Попробуй только остановить меня, – пробормотала она с сожалением.
Они обошли изгиб и натолкнулись на три-четыре листа из Введения, привязанных к кусту можжевельника, и на Моджи.
Она топала к ним вниз по тропинке, краснолицая и взмокшая. Она была похожа на маленького пыльного гоблина.
Антония почувствовала приступ вины. Она совершенно забыла о восьмилетке.
– В чем дело, Моджи? Где твой брат?
Моджи метнула в нее грозный взгляд.
– Он сказал мне отвалить! Он издевался надо мной! Он сказал, я могу быть его помощницей, но потом стал противным и притворился, что это игра, но это не была игра, это просто уловка, чтобы обмануть меня, чтобы я ушла!
Ее вспышка подтвердила подозрения Антонии о том, как Майлз проник в мастерскую, не взломав замок. Верхнее окно было слишком маленьким для мужчины, но достаточно большим для ребенка, особенно для такого хрупкого, как Моджи.
Она спросила Моджи, взял ли Майлз кубок в Серс.
Моджи с негодованием посмотрела на нее.
– Моджи, все в порядке, – сказала Антония. – Я знаю, что это не твоя вина. Но нам нужно найти кантарос. Каменный кубок. Он взял его или нет?
– Мы сделали бумажный след. – упрямо ответила Моджи.
Патрик бросил Антонии предостерегающий взгляд.
– Послушай, милая, – обратился он к Моджи, – это ведь не чаша Грааля, это только какой-то глупый кубок, правда? Мы сейчас пойдем в Серс. Ты как, пойдешь с нами?
Моджи переводила взгляд с него на Антонию и обратно. Она выглядела так, словно вот-вот расплачется. Потом отрицательно качнула головой.
– Двое – это компания, трое – толпа, – пробормотала она и начала спускаться по тропинке.
Патрик собирался было последовать за ней, но Антония удержала его.
– Пусть идет. Мы захватим ее на обратном пути.
– Жди нас у джипа, – крикнул Патрик вслед Моджи.
Она не оглянулась.
Они тащились по тропинке. Хотя была только середина дня, из-за приближения шторма вокруг потемнело. Небо стало грязно-серым и горячий ветер начал дуть в ущелье – удушливая жара не спадала.
По мере того как они шли, бумажный след начал меняться.
Очевидно, Майлз устал делать стрелы и развлекал себя школьной версией оригами: «шляпа ведьмы», «двойная спираль», «болельщик». Если бы дело не касалось кантароса, это было бы даже забавным.
«Что касается кантароса, – думала Антония, – то даже Майлз не смеет делать ничего подобного».
Патрик озвучил ее мысль.
– Он не должен был делать ничего этого. Даже для него это слишком.
Она промолчала.
«Все будет хорошо, – твердила она себе, – все будет хорошо».
Они вышли на Майлза без предупреждения. Когда они обогнули изгиб, он был там, взгромоздившись, как гном, на склон над ними. Он курил «Монтекристо» и пил «Вдову Клико» из бутылки.
– Здравствуй, брат мой, и прощай! – крикнул он Патрику, поднимая бутылку в издевательском приветствии. – Разве не прекрасно вы поступили, проделав весь путь сюда в такую жару? А какую прекрасную парочку вы составляете! Глупо было с моей стороны не заметить этого раньше!
Антония остановилась, успокоить дыхание.
– Прекрати, Майлз. Отдай кубок.
– Она все время говорит мне, чтобы я прекратил, – усмехнулся он. – Прекрати, прекрати, мне больно! Временами даже не слышишь собственного траха! Но ведь ты уже все об этом знаешь, Пэдди, старина? Или нет?
Его глаза были покрасневшими и опухшими. Антония подумала, не плакал ли он.
Патрик стоял глядя на друга.
– Извини, старина, – сказал он миролюбиво, – я не хотел, чтобы так случилось.
С минуту на лице Майлза отражалась работа. Затем он щелкнул пальцами.
– De nada! Ну что такое один-два траха между друзьями?
Антония слышала, как Патрик глубоко вздохнул.
– Майлз, – сказала она. – Скажи, куда ты дел кубок, и мы все сможем идти домой.
– Пшла вон! – прорычал он.
– Ну-ка, Антония, – сказал Патрик, – это же просто пустая трата времени.
– О-о-о! – Майлз закатил глаза. – Пустая трата времени. Разве это не звучит по-дилетантски, когда янки говорит «пустая»? Для них это то же самое, что «порочная»! – Последовал очередной глоток из бутылки. – Не надо призов, чтобы догадаться, кто из нас станет победителем. Антония великолепная, Антония фригидная, она и только она!
Патрик тронул ее руку.
– Антония пойдем.
– Без кубка не уйду.
– Антония, пойдем. Сейчас же.
– Это то, что я всегда ей говорил, – заметил Майлз. – Пойдем сейчас, же, потому что я по горло сыт ожиданиями, – но она разве послушает! К черту! Ты думаешь, – он сделал еще глоток, – тебя не надо было убеждать прошлой ночью, да, старушка? Боже, что за прекрасное зрелище я вам доставил, а, друзья?
– Не слушай его, – сказал Патрик. – Майлз, перестань быть идиотом и скажи, где ты оставил кубок.
Майлз не ответил. Вместо этого он поднял бутылку в шутовском тосте:
– Кубок вина днем – и не надо кувшина с водой. – Осушив бутылку, он кинул ее через голову в ущелье.
Антония повернулась к Патрику:
– Я иду в Серс.
– Я говорил тебе, – сказал он с каменным лицом, – единственное, чего он добивается, это нарваться на ссору.
– Мне безразлично.
– А мне нет.
– Патрик…
– Господи, Антония! – вспыхнул он. – Открой глаза! Неужели ты не видишь, что ты стала игрушкой в его руках? Он все время манипулирует тобой, он делал это все лето!
– Ну ладно, не все лето, – вставил Майлз. – Если ты помнишь, Патрокл, я тогда был…
– Ах, ну да, – сказал Патрик кивая. – Я и забыл, что ты тогда манипулировал Нериссой.
Антония похолодела.
– Но ведь ты знаешь об этом, правда, Антония? – лицо Патрика было натянутым и разъяренным. – Думаю, ты должна была спросить себя, почему он спит с тобой только в определенные дни недели? Да потому, что в остальное время он крутит мозги ей. А знаешь, почему? Потому что ему скучно со всем этим Кассиевым дерьмом! Не смотри так, ты думаешь, что я не знал о твоих записях до этого дня? Что это твоя страшная тайна? Он рассказал мне, Антония, так же, как рассказал каждому в этой чертовой деревне! Господи, девочка, да открой же ты глаза!
Она стояла в слепящем солнце, в то время как он грохотал над ней. Ее глаза были огромными и темными на лице, от которого отлила вся кровь.
Однажды начав, Патрик уже не мог остановиться. Он был слишком зол – на Майлза, на нее, но больше всего – на себя, чтобы сдерживаться. Поводом для его злости было подозрение в том, что этой ночью она с Майлзом… «Подумай, – шептал фальшивый голос в его мозгу, – она не отличается от других. Вспомни простыни на ее постели. Как они могли бы оказаться в таком беспорядке? Кто знает, может быть, она и не собиралась рвать с Майлзом. Парень богат, он британский подданный и принадлежит к высшему классу. Что ты в сравнении с ним?.. Нет, нет, так нельзя, Остановись! Не позволяй этому встать между вами!»
Антония стояла на дороге в нескольких футах от него, сворачивая собранные листы в трубку. Ее суставы побелели, она старалась не замечать их обоих.
Он подошел к ней и извинился. Антония взглянула на него, послав в ответ напряженную улыбку. Она боролась, чтобы овладеть собой, и ему больно было видеть, с каким усилием ей это дается.
– Все в порядке, – сказала она, – ничего страшного.
– Нет, не в порядке. Я рассердился. Меня понесло. Извини.
Он хотел сказать больше, но Майлз наблюдал за ними, упиваясь произведенным эффектом. Патрик скорее бы проклял себя, чем дал ему повод для насмешек. Он внезапно понял, что если не уйдет отсюда немедленно, то поднимется на склон и начнет колотить своего друга. И не остановится до тех пор, пока не убьет его.
Антония, видимо, угадала его мысли, потому что положила руку ему на грудь и, легко толкнув, сказала:
– Иди и найди Моджи.
Он настаивал:
– Пойдем со мной.
– Хорошо, – сказала она, – но сперва я должна подняться в Серс. Понимаешь, я должна это сделать. А ты пока найди Моджи.
Потом она с улыбкой коснулась его руки, и его сердце подпрыгнуло. На этот раз это была настоящая улыбка, и он подумал, что все будет хорошо. Мы проберемся через эту путаницу. И вечером будем вместе в большой старой гостинице в Сент-Эвлали, как и планировали.
* * *
После ухода Патрика Майлз спустился вниз по склону и уселся под оливковым деревом, уткнувшись головой в колени. Если бы не кантарос, Антония пожалела бы его.
– Да, Ахиллес, – сказала она, – ты просто счастливо спасся. Еще немного – и Патрокл размозжил бы тебе голову.
– Канай отсюда, – пробормотал он, не поднимая головы.
Не говоря больше ни слова, она оставила его и прошла несколько последних сотен ярдов к пещере. Патрик был прав – кантароса здесь не оказалось. У нее не было выбора, кроме как возвращаться обратно к джипу и ехать домой в надежде, что Майлзу надоест и он вернет кубок.
Она нашла его там же, где и оставила – под оливой, и прошла мимо, не говоря ни слова.
Несколькими минутами позже он догнал ее. Его лицо было угрюмым и побежденным.
«Получи по заслугам, – подумала она. – И я не буду тебя жалеть». Она чувствовала себя больной и разбитой, ее глаза закрывались от усталости. И она хотела остановить мысли, крутящиеся в голове. Нерисса… Кантарос… «Кассиево дерьмо»… Она спрашивала себя: неужели Патрик думает об этом то же, что и Майлз?
О, но он не думает так, успокаивала она себе устало. Он выдохся. Вы оба выдохлись. Все будет хорошо. Все-все будет хорошо.
Но когда они вернулись к джипу, там не было и следа ни Патрика, ни Моджи. Кто-то закрыл новые алюминиевые ворота месье Панабьера, блокировав путь домой. Джип скромно стоял за воротами, готовый к скоростному спуску. Но внушительных размеров замок и цепь препятствовали этому.
«Месье Панабьер, – опустошенно подумала Антония, – баррикадирует свою ферму от предполагаемых захватчиков…»
Теперь ей предстоял долгий жаркий путь к мельнице, с угрюмым Майлзом, который будет ныть всю дорогу. И все еще без кантароса.
Майлз подошел к джипу и яростно толкнул ворота.
– Это последняя долбанная соломинка! Что нам теперь делать?
Антония фыркнула:
– Я думаю, это очевидно: поднимемся вверх и пойдем пешком.
– Ты иди пешком, если хочешь, – огрызнулся он, – а я поеду.
– Неужели? И как ты предлагаешь открыть ворота?
– Я советую тебе сходить в Ле Фиг и хорошенько попросить глупого старого пердуна отдать ключ.
Антония удивленно посмотрела на него:
– Сходить! Это более двух миль! И почему я? Меня бы и не было здесь, если бы не ты. Кроме того, его нет дома – суббота. Он уходит к Мазеранам играть в boules.
– Тогда мы прервем их и попросим ключ.
– Не пойдет.
Его глаза опасно вспыхнули.
– Хорошо, я доеду до этой чертовой фермы. Дай мне ключи от машины.
– Не будь смешным! Это не дорога, а коллекция выбоин! Я не дам тебе крушить джип моего отца только потому…
– Дай мне ключи, ты, маленькая сучка, или я отберу их сам!
– Прекрасно, – пробормотала она, роясь в кармане. Затем она бросила ему ключи, и он поймал их одной рукой.
Антония повернулась и направилась к воротам. Сзади она слышала, как он с трудом завел двигатель, потом рывком пустил джип.
– Не насилуй его, идиот! Ты сломаешь коробку передач!
Он даже не взглянул не нее.
Она наблюдала, как джип, судорожно подергиваясь, едет по дороге к ферме. Чтобы повернуть, Майлз выкрутил руль. Снова взвизгнула коробка передач – он переключился на первую скорость. Она снова крикнула ему, чтобы он шел легче. Майлз завопил в ответ, чтобы она убралась, и нажал на газ.
Но вместо того чтобы идти вперед, джип двинулся назад – к краю ущелья.
Крик замер в ее глотке. Не веря, она наблюдала, как заднее колесо гладко скользнуло по обочине. Взлетели гравий и пыль. И вот колесо зависло над пустотой. Затем зависло и другое.
Майлз поднял голову и встретился с ней глазами.
Его лицо было бледным, очень бледным, и взгляд, которым они обменялись, длился вечность. Потом джип медленно завалился назад и скользнул вниз.
Она не могла крикнуть. Ее глотку сжало спазмом. Она слышала скрежет гальки, осыпающейся в ущелье. Она чувствовала горячий ветер, обдувавший лицо. Она увидела контекстные листы, трепещущие в воздухе, там, где был джип. Они были ослепительно белыми и неестественно мирными, когда крутились на ветру. Как белые птицы, взлетающие в оловянное небо.
Где-то сзади нее начала кричать Моджи. Высокий, тонкий, пронизывающий звук заполнял все пространство. Затем появился Патрик. Перепрыгнув через ворота, он схватив ее за плечи так крепко, что причинил ей боль, и крикнул ей, чтобы она оставалась с Моджи. Потом он начал спускаться вниз по козьей тропе – такой крутой, что она крикнула ему вслед остановиться, но он уже ушел.
Далеко внизу раздался мощный раскат грома, потом треск, как при лесном пожаре. Внезапно в небо поднялся черный дым. Густой, жестокий, масляный черный дым. И запах бензина. И всюду – контекстные листы: ослепительно белые и мирные, порхающие, как голуби, над ущельем.
Глава 15
Уилтон Роуд 17, Белгравия. Понедельник, 24 октября 1988 г.
В то утро, когда должно было начаться следствие, Пасморы завтракали раньше обычного. Патрик спустился вниз последним. Он плохо спал. Со времени несчастного случая он всегда плохо спал. И все время чувствовал себя усталым. Усталым, отяжелевшим и заторможенным. Была ли это печаль? Он не чувствовал печали – скорее нереальность. Глубоко укоренившееся чувство, что ничего этого не было.
Моджи, мать и отчим Майлза уже сидели в прекрасной, бело-голубой комнате для завтраков. Когда Патрик вошел, все трое посмотрели на него и улыбнулись. Моджи скользнула со стула и ринулась в кухню, сказать Наде, чтобы она принесла его апельсиновый сок.
– Ты выглядишь довольно-таки чахло, старина, – заметил Джулиан Пасмор. – Опять тебя беспокоят эти ужасные ожоги?
– С этим все в порядке, – ответил Патрик. – Спасибо.
Он занял свое место и правой рукой неловко налил кофе в чашку. В те дни он все делал неловко, но этим утром он чувствовал себя еще хуже чем обычно, поскольку был в костюме и при галстуке. Он не надевал костюм со времени выпускных экзаменов. Он чувствовал себя в нем как в смирительной рубашке.
– Может быть, надо, чтобы доктор Фостер осмотрел вашу руку? – спросила Дебра Пасмор.
Патрик взглянул на нее.
– Нет, все прекрасно, благодарю вас.
– Это не проблема, Я скажу, чтобы Надя записала вас.
Патрик поблагодарил.
Они продолжали завтракать.
Патрик пил кофе и наблюдал, как мать Майлза намазывает маслом тост – в дополнение к двум уже лежавшим на ее тарелке, которые она забыла съесть.
Они с Джулианом обменялись взглядами. Квадратное проницательное лицо Джулиана встревоженно напряглось.
Дебра отложила тост в сторону и принялась листать стопку факсов под рукой, только что присланных ее клерком.
Майлз называл свою мать царица Савская, и Патрик понимал почему. У нее были властные темные глаза на точно изваянном лице, и когда она говорила, то так сильно сжимала челюсти, что мускулы напрягались.
Она была хорошо ухоженной – в том стиле, который показывал, что она предпринимает необходимые усилия не потому, что интересуется своей внешностью, но ради тех, кто ее окружает.
Ее блестящие темно-рыжие волосы были эффектно подстрижены, на лице – минимум косметики, на ней не было никаких ювелирных украшений, кроме простенькой гвоздики из жемчуга. Сегодня, как обычно, она была одета в приталенный строгий костюм, блузу в полосочку мужского покроя и галстук-бабочку. Моджи говорила Патрику, что у ее матери дюжина костюмов, подобных этому, дюжина блузок в полоску и две дюжины галстуков-бабочек.
Из того, что рассказывал о матери маленький Майлз, Патрик догадывался, что тот ее боялся. И симпатизировал ей. И она была добрее к Патрику, чем ее муж. Причем гораздо добрее, чем он того заслуживал.
Появившись три дня назад в этом доме, он был удивлен тем, что в его пользование отдан целый этаж.
Уилтон Роуд, 17, SW1. Адрес звучал безобидно. Откуда ему было знать, что этот Уилтон Роуд окажется рядом с Букингемским дворцом. Букингемский дворец, о Господи!
Его комнаты были оазисом темно-зеленых ковров, стеганых ситцевых покрывал и сверхдлинных гардин, отгораживающих от мира. В придачу к спальне у него были роскошная ванная с плиткой цвета морской волны, кабинет и гостиная, оснащенная телевизором с плоским экраном, видеомагнитофоном и CD-плеером «Bang & Olufsen».
Целый этаж! Как будто, вместо того, чтобы завтра уехать, он останется здесь навсегда.
На другом конце стола хмурился над своей «Таймс» Джулиан Пасмор.
– «Он не похож на судью, – с удивлением думал Патрик. – Хотя, как должны выглядеть судьи?» Он подумал о том, какая жалость, что здесь нет Нериссы, чтобы помочь ему со всем этим разобраться. Но Нерисса была в Париже с Саймоном и собиралась вернуться только к похоронам. Джулиан заметил Патрику с удивительной резкостью, что его дочь, возможно, уехала туда из-за уязвленного самолюбия, так как ей не надо было давать показаний следствию.
Счастливая Нерисса, подумал Патрик. Глядя через стол на родителей Майлза, он чувствовал себя самозванцем более чем обычно. Нет, самозванец – не то слово. Он чувствовал себя гораздо хуже. Он чувствовал себя узурпатором. Он не должен был здесь находиться. Он всего этого не заслужил.
Снова ощущение нереальности. Как он здесь оказался?
Он вспомнил, как выходил из маленького полицейского участка в Мазерансе, подписав заявление. Это было спустя пару дней после выписки из госпиталя и через три-четыре после трагедии. Он стоял на тротуаре под платаном, когда его вдруг словно ударило, что, судя по отсутствию мелочи в карманах, у него нет денег. Он все бросил на трехзвездочный отель в Сент-Эвлали. И теперь он был один в Мазерансе, не имея возможности вернуться в Ля Бастид. Джулиан, Дебра и Моджи подобрали его у полицейского участка, затем поехали в Перпиньян, чтобы организовать доставку тела Майлза самолетом обратно в Лондон. Антония и ее отец вернулись в Англию при первой же возможности, а Саймон с Нериссой отбыли в Париж.
Но он не мог просить Пасморов о ссуде. Они были богаты до той степени, когда деньги становятся неуместными, и расточительны в своем великодушии. Это было великодушие, исключавшее ссуду. Это, и еще Майлз…
Он вышел на площадь Де ля Маири и натолкнулся на мадам Меру, жену пекаря, которая подбросила его в Ля Бастид в обмен на его ответы на любопытные вопросы, как бы невзначай касавшиеся несчастного случая. Уже в деревне он столкнулся с месье Панабьером – он и ссудил ему сто франков. Патрик не чувствовал неудобства взять взаймы у старика, который был сдержанным, понимающим и полностью готовым ждать возмещения, когда представится возможность.
Покинув месье Панабьера, Патрик вернулся в Лез Лимоньерс, покидал свои вещи в рюкзак, потом перешел через мост к дороге и сел на автобус до Тулузы.
Все это происходило удивительно легко, с текучестью сна. За исключением того, что автобус задержался на автостраде и он опоздал на свой самолет, а мелочи оставшейся от ста франков, не хватило бы даже на то, чтобы купить гамбургер. Потребовалось несколько дней, чтобы добраться до Оксфорда.
Он вспомнил, как вернулся в дом Майлза на Норхэм Гарденз, добираясь автостопом до Довера и ночуя прямо на автобусных остановках вдоль трассы М40.
Он стоял, моргая, в холле, вдыхая знакомый запах дома – запах грязных носков. Чрезвычайно неправдоподобным было оказаться здесь без Майлза. Везде царил характерный для его друга беспорядок: рубашка для регби свисает с перил, по полу разбросаны CD-диски, его любимая кружка со Снупи, все еще на треть полная закисшим чаем, стоит посреди лестницы. Рядом лежит экземпляр «Краткой истории времени», которую Майлз купил, когда она стала бестселлером, а затем благополучно забыл в пользу нового Уилбура Смита.
Патрик дразнил его этим: «Майлз, какой же ты позер! Ты же никогда не соберешься прочесть эту вещь!» Майлз смеялся, кидал в него пивной кружкой и называл его засранцем.
Двенадцатью минутами позже Патрик вышел и заплатил месячный депозит за крошечную комнату в Джерико, с помощью оформленной второпях и непомерной для него банковской ссуды. В банке у него еще оставались деньги, отложенные как рента для Майлза, но мысль о том, чтобы ими воспользоваться, привела его в ужас. Он должен отдать их в Оксфам.
Сидя на ветхой кровати в Джерико, он гадал, как ему найти Антонию. У него больше не было ее адреса – он потерял клочок бумаги, который она дала перед отъездом. А в телефонной книге были сотни Хантов.
Потом он спрашивал себя, стоит ли ему вообще входить с ней в контакт. Заслуживает ли он ее, после того что случилось с Майлзом?
Двумя днями позже мистер Пасмор («О, зови меня просто Джулиан, это хорошее имя. Мистер Пасмор звучит как имя банковского менеджера») явился без предупреждения. Патрик так никогда и не выяснил, как тот его выследил. Моджи пришла с отцом. Когда она увидела Патрика, то издала мяуканье и повисла на нем, как на давно отсутствовавшем брате.
Джулиан не стал расспрашивать Патрика о том, где тот был все это время, и изящно принял его отказ пользоваться домом в Норхэм Гарденз «так долго, как ему захочется». В качестве компенсации Патрик предложил помочь разобраться в доме и разобрать принадлежности Майлза.
Это оказалось задачей более длительной, чем они предполагали. К их изумлению, Майлз хранил всё — от приглашений на дни рождения десятилетней давности до дневников приготовительной школы и бумаг с результатами вступительных экзаменов. Школьные сувениры особенно поразили Патрика, ведь Майлз ненавидел школу. Возможно, он хранил это, зная, что никто больше не стал бы этого делать.
Неужели все это было? Всего лишь неделю назад? Лишь неделю?
Сейчас он наблюдал, как Моджи отставляет свой апельсиновый сок и тихо спрашивает мать, можно ли выйти из-за стола. Дебра, сжав губы, разрешила ей идти. Она не делала секрета из желания, чтобы ее дочь присутствовала на следствии, но доктор объявил это «явно нецелесообразным», и Джулиан единственный раз пошел против жены, настояв на том, чтобы Моджи осталась дома с экономкой.
Дебра представила несколько доводов. Казалось, она не могла понять, почему ее дочь должна избежать надвигающегося испытания.
Для Дебры Пасмор печаль была делом серьезным. В ней сидел глубокий испепеляющий гнев, который редко прорывался наружу, однако заставлял дом трещать от напряжения.
И теперь Патрик собирался это еще более осложнить.
– Вы не против, если, – начал он осторожно, – мы встретимся с вами в суде перед слушаньем? Я договорился встретиться с Антонией и ее матерью за чашечкой кофе.
Дебра подняла глаза от своих факсов, чтобы взглянуть на него. Потом, в своей обычной манере – сжав челюсти, она сказала прямо противоположное тому, что он ожидал.
– Разумеется. Какая хорошая мысль!
– В котором часу вы с ними встречаетесь? – спросил Джулиан со своей приветливой улыбкой, краем глаза следя за реакцией жены.
– Примерно в восемь тридцать, – ответил Патрик.
– Это хорошо, – сказала Дебра. – Заседание в десять, так что у вас будет масса времени. Мы встретимся в суде, скажем, в девять сорок пять?
– Прекрасно, – ответил Патрик.
– Хорошо, – сказала Дебра и озарилась краткой улыбкой, как бы заверяя его, что, хотя она и сожалеет о его встрече с Антонией, но не ставит ему это в вину.
«Почему, – подумал он, – она так яростно настроена против Антонии, но не против меня?»
С самого начала, когда она и ее супруг вышли из огромного, взятого в аренду, «BMW» наутро после случившегося, Дебра возненавидела Антонию интуитивной мучительной ненавистью без всяких причин и доводов.
«Эта девица, – так она называла ее, когда вино ослабляло железные тиски печали. – Если бы эта девица не бросила Майлзу ключи, когда он был явно не в себе, чтобы вести машину, он был бы сейчас жив!»
Патрик не выносил, когда она так говорила. Он хотел набраться смелости и сказать ей: «Хорошо, Дебра, да, Антония бросила ему ключи. Но она не предполагала, что может случиться что-либо плохое. Все это не ее вина! И если вы хотите обвинить ее, то как же насчет меня? Я был его другом и я все принимал от него. Я пользовался его доверием и гостеприимством. Я отобрал его девушку. Потому-то он и был пьян, Дебра. Поэтому-то он не смог управлять проклятым джипом. Поэтому-то он погиб. Вы никогда об этом не думали? А я думал. Каждую минуту каждого дня».
Но разве можно говорить такие вещи женщине, чей единственный сын был изуродован и обожжен до неузнаваемости? Это лишь успешно направит ее гнев на кого-нибудь другого.
Ох, как же ему не хватало Антонии! Со времени трагедии он едва виделся с ней, и ни разу – наедине. Все это время она была в доме своей матери, в Саффолке, и они обменивались ничего не значащими телефонными звонками, в которых она уверяла его, что у нее все прекрасно, в той очень английской манере, которая может означать все, что угодно, от «совершенно замечательно» до «нахожусь на грани нервного срыва». Ее голос казался таким оцепенелым и невыразительным, что он поинтересовался, не сидит ли она на седативных препаратах, но она ответила, что нет, и он ей поверил. Он догадывался, что и его голос звучит не лучше.
В те дни она редко ему перезванивала. Сначала это его беспокоило, потом он принял это. Возможно, так и должно быть? После того, что произошло, как мог он быть счастливым с девушкой Майлза?
Дебра собрала факсы аккуратной стопкой и положила их под руку.
– Я должна позвонить в палату.
Джулиан поднял глаза от своей газеты.
– Дорогая, ты думаешь, это разумно? Работать сейчас – слишком большое напряжение.
– Будет куда больше напряжения, если они все испортят и мне придется потом в этом разбираться, – ответила она.
Патрик видел, как она вцепилась в факсы. Возможно, именно сейчас они были необходимы ей.
Она обернулась к нему.
– Патрик, забыла вам сказать, мы устроили так, чтобы быть в церкви в среду, в три, нам нужно договориться насчет музыки для службы. Вы придете?
Патрик моргнул. Сегодня понедельник. Завтра он планировал вернуться в Оксфорд. Он не знал, что собирается там делать – кроме попыток найти какую-нибудь работу, – и, конечно, он должен вернуться в Лондон на похороны, как бы ни сложилось. Но он был уверен, что говорил Пасморам о своем отъезде.
Дебра заметила его колебания.
– Вы же останетесь еще на пару недель, не правда ли?
– Скажи «да», старина, – попросил Джулиан. – Это много значило бы для нас. В самом деле, мы ничего не сможем без тебя сделать. Моджи уж точно не сможет. – Он смягчил это одной из своих очаровательных улыбок, хотя и обдумывал каждое слово.
Патрик переводил взгляд с одного на другого. Он пытался улыбнуться в ответ, но его лицо было деревянным. Возможно, из-за ожогов.
