Текст книги "Волчья степь (СИ)"

Автор книги: Михаил Сухоросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

– Почему?

– Просчитать можно очень многое – например, твои реакции на определенные обстоятельства. Вот, наверно, и ответ на некоторые твои вопросы – почему ты оказался здесь, в частности.

– И почему же?– тупо осведомился я. Неужто я в самом деле такой примитив?

– Опять же, специфика твоей обработки в рамках проекта "Изумруд". Решили, что уничтожать тебя – не рационально, перебросили сюда, ты оказался в Ордене и занялся прикладными задачами. Но кто-то, наверно, сообразил, что вечно это продолжаться не может, и рано или поздно ты вспомнишь о своей… приспособленности.

Я помолчал, чувствуя, как к горлу подступает глухая злость, потом сквозь зубы, не узнавая своего голоса, тихо выдавил:

– А ты, значит, меня по прямому назначению использовать решил? Ключ от Запределья, да? Так вот, послушай теперь меня: ты тут красиво говорил, ничего не скажешь. Особенно насчет глобальных категорий. Так вот, я ими мыслить не умею и предпочитаю при своей маленькой этике и порядочности остаться. И кашлять я на все великие цели вместе с идеалами хотел!

Волк сей взрыв бессвязного негодования выслушал с легкой, чуть снисходительной усмешкой, потом качнулся в мою сторону:

– Это эмоции. А ни ты, ни я права на них не имеем. Постарайся до завтра перекипеть, и я к тебе за ответом приду. Подумай, расслабься… Я бы дал тебе больше времени, но от твоей эскапады в Ущелье круги чересчур широко разошлись,– он поднялся, сделал жест, словно отряхивая пыль с ладоней:

– Сигареты и коньяк пусть у тебя останутся. До завтра… разведчик.

Он притворил за собой дверь, а я щедрой рукой плеснул себе коньяка. Теоретически я сейчас должен напряженно обдумывать свое положение, но в голову только ругань и лезет. За ответом он завтра придет… Глобальные категории у него… С катушек он от большого ума соскочил, вот что я скажу. Комплекс Великого Инквизитора. Ну а я как то ни малейшего желания не испытываю кого бы то ни было "пасти жезлом железным"…

Но ведь как он меня ловко насчет приспособленности зацепил! Значит, из меня какое-то сверхоружие готовили, двуногое паранормальное и без перьев… И если он прав, то что мне остается? Беспомощно ручками-ножками сучить и орать: "Не хочу, не буду!"? Подготовка, мать ее ети! Для начала подготовили, теперь перебрасываются мной, как гранатой с сорванной чекой. Тут и Грентвиг, отправивший меня на заведомо гиблое дело, чуть не ангелом небесным выглядит – он хоть дал мне понять, что меня ждет… Хотя и Волк тоже был сравнительно честен: без обиняков высказал, что я просто карта в его игре. Джокер…

Тут на меня навалился очередной приступ истерического хи-хи, до спазмов в животе. Ну нет, так дело не пойдет!

Я изо всех сил хватил кулаком по краю стола. Боль на время отрезвила, и некоторое время я сидел, покачивая правую ладонь на левой и тупо разглядывая ободранные костяшки и исходя тихими злыми ругательствами, бормоча их как молитву, понося Волка, Лигу, Институт, Грентвига, Дэна, господа бога…

И осекся. Весь мат, мной за последние несколько минут извергнутый, относится главным образом именно ко мне. Можно сколько угодно кого-то обвинять, крыть Волка, но фокус-то в том, что я с его доводами почти что согласился. Стара шутка – скрытая обработка. Ребят он к торгу не подключает, как же… Он, значит, меня на множество ходов вперед просчитал и уверен, что я соглашусь – хотя бы ради того, чтоб остальных вытащить. Вот и попробую просчитать этот вариант – без эмоций, как машина. К этому меня и приспособили…

Значит, допустим, я соглашаюсь – хотя бы для того, чтоб попробовать Волка переиграть. Это уже само по себе самообольщение… А Малыш тот же – его могут таким образом настропалить, что окажись я на стороне Братства – и он мне в жизни руки не подаст, а уж дальше Волк меня через ту же скрытую обработку подведет к тому, что я своих прежних товарищей своими руками убирать буду… А отказаться – подписать смертный приговор всем. От таких дел можно и в параноика превратиться… Хотя нет. Волк не позволит. Чтоб меня тем или иным путем раскрутить, я ему нужен в здравом уме и твердой памяти…

Итак, если без паранойи: допустим, я согласился… Нет уж, на фиг! Я человек простой и, прямо скажем, к интеллектуальным гигантам не отношусь, так что глобальные категории – не для моих мозгов. Просто есть два правила: во-первых, не суди о мире с чужих слов, а во-вторых – коней на переправе не меняют. И нечего тут сложности разводить. Просто надо как-то от контроля уйти.

А средства? Заблокироваться – не выход, самогипноз неэффективен и легко снимается. А значит, надо попробовать уйти из-под контроля попросту прекратив свое физическое существование.

Странно, теперь вот я совершенно спокоен, внутри – только какая-то ватная пустота, и сердце глухо по ребрам – та-тап… та-тап… Интересно, а может, я, опять же в рамках этой подготовки сволочной, запрограммирован на самоуничтожение?..

Впрочем, неважно. Выход обозначился. Странно: подхожу к самоубийству как к обычной процедуре, вроде чистки зубов… Хотя и к лучшему: не ждал же я от себя заламывания рук к небесам и пространных монологов?.. Только волчье пойло допью сначала – не гнить же зерну…

Я выплеснул остатки себе в пасть, поперхнулся, закашлялся. Потом с трудом подавил новый приступ идиотского смеха: вот бы Волк матерился, захлебнись я его коньяком…

Теперь – способ самоуничтожения. Самый чистенький и приятный для Чародея – сердечко остановить, но в данном случае не катит: я под колпаком, и попытку самоубийства с применением Силы тут же блокируют. Ботинки, правда, на мне, даже шнурки на месте, но зацепить их за что-то… Крюк для люстры тут не предусмотрен. Что мы еще имеем? Стакан. Бутылка. Стекло… Есть.

Переходим к основному пункту повестки. Стаскиваю рубаху. плотно оборачиваю бутылку. Лишний звон привлечет внимание… И с размаху – об угол стола! Рассматриваю отблескивающие красноватым закатным огнем осколки с зеленоватыми льдистыми краями. Вот этот должен подойти – небольшой, треугольный, с острым краем. Рука предательски дрожит. Спокойно, главное – спокойно… Одно четкое движение – и всему конец. Воткнуть поглубже за ухом – и резко надавить вперед и вниз. На какой-то момент вдруг явственно ощущаю все свои внутренности – как работу плавной, четко сбалансированной машины. Приспособленность… Главное – не тянуть, будет куда труднее. Как во сне, вижу свою руку с осколком, сверкающим, как драгоценный камень…

И приходит удар извне, прокатывается по спинному мозгу, по каждому нерву, словно ультразвук, сводящий все тело судорогой6 лишающий малейшей возможности пошевелиться. Словно в рапиде, открывается дверь, влетают двое охранников. Минута – и я распластан на топчане, как лягушка на демонстрационном стенде, ремни охватывают запястья, лодыжки, грудь, голову даже. Не соображая больше, пытаюсь некоторое время вырваться, выкрикиваю какие-то угрозы, бессвязные ругательства – но Сила извне окутывает непроницаемым туманом, и я теряюсь в нем.

ГЛАВА 30.

Из всего окружающего мира остался только солнечный зайчик на стене, оранжевый, как сквозь цветное стекло. Утро сейчас или вечер – не знаю, да и какое это имеет значение? ДЛя меня уже ничего значения не имеет, я подготовился к тому, что ждет меня, фактически, превратил себя в деревяшку, исчезли и мысли, и эмоции, и даже страх куда-то подевался – чего бояться, если от тебя все равно ничего не зависит?..

– Итак, ты решил, Меченосец?

Голос – слабый, призрачный – выплывает ниоткуда. Наверно, исходит он от одной из серых теней, почти неразличимых, колышущихся, как большие амебы, сливающихся и разделяющихся снова. не будь они такими серыми, смотреть на них, наверно, было бы интереснее…

Сквозь толстый слой льда, отделяющий меня от них, едва удается протолкнуть заранее приготовленную и ничего не значащую фразу:

– Коней на переправе не меняют.

Где-то на краю сознания снова возникают голоса, такие же серые и бессмысленные:

– У него блок.

– Это ненадолго.

Говорится еще что-то, но смысл я не улавливаю – незачем. Я отсутствую, меня нет, я прочно заперт в локальном и далеком мире. Медузы или амебы продолжают общаться между собой, потом одна из них подплывает совсем близко, закрыв солнечный квадрат…

И неожиданно приобретает форму и четкие линии, становится полным, чуть одутловатым лицом в очках с толстыми стеклами:

– Видишь, все просто, Ордынцев… Только не надо усложнять жизнь друг другу.

И возвращается, наваливается всей тяжестью страх – душный, грузный, липкий. Я снова чувствую доски под лопатками, свое тело, затекшее и неповоротливое, оплывшее ледяным потом. Волк невесело усмехается:

– Первый блок сняли. Второй тоже снимем… Только не надо в героя играть, хорошо?

Пытаюсь что-то сказать, но получается невнятный, царапающий горло хрип. Теперь все поле зрения заняли глаза за стеклами очков – кажется, вполне человеческие, с какими-то нездоровыми прожилками по углам, с серо-зеленой радужкой… Но зрачки – иссиня-черные, вертикальные и твердые, как вороненая сталь, сразу приковывают внимание к себе, взгляд я отвести уже не могу.

– Даже если и рассказывать – слов таких не придумано…

– А слов и не надо. Откройся.

– Не могу.

– Можешь,– без нажима произносит голос. От него и глаз исходит мягкое убеждение, почти дружеское, согласиться с которым покуда просто гордость не позволяет. И копошится где-то в глубине сознания беспокойный шершень, словно желающий пробраться сквозь мой ледяной саркофаг. Его гудение нарастает, эхом отдаваясь внутри головы, превращается в вой аэродинамической трубы, становится дополнительной защитой – и затихает. Защита цела, хотя сил для ее поддержки у меня нет.

– Вот как…– озадаченно произносит голос Волка.– Но ты можешь снять это.

– Нет.

– Тогда… ничего не поделаешь, придется менять тактику. Не обессудь,– теплота уходит из голоса…

…А в следующий миг в голове взорвалось, заметалось, запульсировало обезумевшее кровавое солнце, расплавившее мозг в жидкий бурлящий огонь, рвущийся наружу, бешеный и неукротимый.

Не знаю, сколько вечностей все это длилось, но кончилось так же внезапно, как и началось, оставив только клочья черноты перед глазами и стучащие пулеметы в висках. Рот поминутно наполняется кровью, но боль от прокушенной почти насквозь губы остается где-то в стороне, почти нереальная. горло дико саднит. Значит, я орал… С каким-то тупым удивлением обнаруживаю, что у меня намокли штаны.

И снова появляется голос – спокойный и убеждающий:

– Ты вынослив, Мик. Но героев не бывает, пойми. Зависит это от тебя или нет, но ты не выдержишь. Мне не хочется ломать тебя. И те, кто послал тебя ко мне, тоже этого не хотят. твой Мастер не осудит тебя. Будь он здесь, он бы разрешил тебе открыться. он просто приказывает тебе сделать это. Он ведь тоже не хочет твоего сумасшествия или смерти.

Мимоходом, как-то равнодушно, отмечаю, что выстроенный мной саркофаг до сих пор цел. И снова серые, с вертикальным зрачком глаза оказываются совсем близко, и на этот раз в них что-то непонятное. Вызов?.. И голос, не дожидаясь пока до меня дойдет смысл предыдущих фраз, произносит раздельно и жестко:

– Я все равно сумею заставить тебя.

И снова страх, и поток видений, не имеющих названий, и поднятая перчатка… А еще– что-то среднее между лебединой песней и боевым кличем. И я бросаюсь на прорыв куда-то в неизвестное никому, а в особенности мне, измерение.

Здесь нет конкретного положения в пространстве-времени, все это просто, как трава под солнечными часами – немного направо, немного налево, немного назад, а еще немного – туда, не знаю куда, а там найди то, не знаю что, а зачем оно мне? Не знаю, зачем, да и незачем знать зачем, и превратился я в зеленый цвет, разлитый в пространстве, вернее, даже самого цвета нет, вернее, он не имеет названия, есть только волны определенной длины и куча корпускул и гомункулов, или как их там еще. Есть еще чутье на опасность и реакции, неизмеримо более быстрые, чем в так называемой реальности. И я успеваю увернуться от противника – смерча из огня и льда, несущегося где-то вне пределов моего спектра в этом мире цветовых абстракций, успеваю собраться в лазерный луч микронной толщины и нанести ответный удар до смены картинки.

А там, в картинке, все прекрасно, как на детском рисунке – поиски друг друга в бесконечном мультфильме, среди графических нагромождений – но Волк все плутает в трех соснах, а я как бревно провалился в болото, и продолжается все это не первый век. Скучно…

– Мне скушно, бес.

– Опять цитата,– Волк лениво усмехается, ссыпая из горсти песок.– И тут следуешь стереотипу. Хорошему, конечно, но все-таки…

– Ничего с этим не поделаешь,– я поворачиваюсь, чтоб солнце не лупило прямо в глаза.– Мир стереотипов – знакомый мир по определению… А здесь, мне кажется, я бы мог с тобой без всякого колдовства разделаться.

Метрах в двух от меня с мокрого серого песка лениво откатывается волна, оставив клочья грязноватой пены.

– Мир стереотипов – коварный мир. Опять же, по определению. А хороший стереотип несет в себе противоречия. так что не думаю, чтоб ты что-то серьезное попытался сделать.

– Почему же?

– Ну что бы было, если б Фауст Мефистофеля не вызвал?

– Ничего б не было. Жил бы доктор себе…

– А дальше? Если б он просто жил, мы бы здесь не оказались. А потом… Если ты действительно хочешь отделаться от меня, для тебя это будет ощутимая потеря. Особенно здесь.

– Хочешь сказать, мы нужны друг другу?

– Где-то так… А ведь в данной ситуации ты даже остановить мгновение не можешь.

– Наверно, ты прав… Но ведь здесь, получается, и ты ко мне привязан.

Он улыбается:

– Растешь… А ведь есть множество мест, куда смертный за мной последовать не может.

– Ты что – бессмертен?

– В некотором смысле. То есть, физически, конечно, я смертен…

– Это ты насчет бессмертной души?

– Сам не знаю. Тоска… Давай развлекаться?

– Давай. Что там белеет, говори.

– И развлечения-то у тебя стереотипные… Оставим цитаты. Решение стандартное?

– Стандартное. Всех утопить.

– Сейчас, Волк неторопливо поднимается, вразвалочку направляется к кромке прибоя, я усмехаюсь ему в спину:

– Давай. Сделай его.

– СДЕЛАЙ ЕГО!

Команда словно взрывается в мозгу. Ларри, сидящий на заднем сиденье, резко подается вперед, я вижу даже поры на его громадном носу, шрам над левой бровью:

– Ну, давай. Влепи ему.

– Ч-черт… опять потерял.

– Он, конечно, засек тебя?– вопрос-утверждение. Даже не поворачиваясь, знаю, что Стоян, сидящий за рулем, иронически усмехается, что в углу его рта дотлевает неизменная сигарета. Он, в отличии от Ларри, хронически невозмутим, профиль – чеканно-плакатный…

Мы кружим по этому городу уже вторые сутки, отлавливая "подставного экзаменатора", как называет его Стоян. Вернее, отлавливаю я, а Ларри и Стоян отслеживают, как я это делаю. Они – устоявшийся тандем, со стажем, и явно недовольны, что вместо серьезной работы им приходится выгуливать новичка – меня, то есть. Вообще-то сей контрольный экзамен, перед которым вся наша группа мандражила, как неизвестно перед чем, до смешного напоминает игру в ляпки: мне, используя все, чему я обучился, надо отыскать этого самого подставного и слегка ему врезать. Ну уж, черта лысого – слегка! Впаяю я ему от души – ушлый какой, опять оторвался!

Обстановка, что называется, приближена к боевой: незнакомая местность (город), я даже не знаю, что это за мир, не говоря уж о местном языке. По звучанию напоминает испанский или греческий… Итак, моя задача – найти и заляпать, а задача ребят – следить, чтоб я ни во что не вляпался и все было по правилам…

– Стоп, вот он!

– Вломи ему.

– Ага,– отвечаю сквозь зубы. Невысокий человек в светло-сером и в самом деле кажется чужаком в яркой толпе. Так, подошел к перекрестку, открылся… Ну и заставил ты меня, друг ситцевый, голову ломать! Так получи!..

Мысленный импульс – удар по мозгам – не слишком силен, конечно, но его тут же подхватывает и усиливает Ларри. Усиливает по полной программе, с мощным воздействием. Зачем он это?.. Светло-серый останавливается, вздрогнув, потом – движения неуверенные, замедленные – поворачивает – и широкий шаг с тротуара навстречу несущемуся автобусу, глухой удар, серый пиджак пропадает из виду, а я съеживаюсь так, словно это меня шибануло – и тут Стоян рвет с места так, что меня вжимает в сиденье.

Некоторое время тупо смотрю перед собой. Пока я не успел ничего сообразить, только и осталось, что какое-то гнусное дрожание в каждой мышце, в каждой клеточке. Вытираю пот со лба, оборачиваюсь к Ларри:

– Я что – убил его?.. Да?

– Не совсем так. Но экзамен ты выдержал,– он кладет мне на плечо тяжелую ладонь, и мне хочется сбросить ее, но в то же время этот жест рождает чувство какого-то странного… не облегчения, нет, просто ощущения, что ты не один.

– Экзамен,– хмыкает Стоян, не сводя глаз с несущейся под колеса дороги.– Это была боевая операция, если ты до сих пор не понял. Инициация… Вот теперь ты из наших.

Я некоторое время пытаюсь уложить все это в голове, но мне это не удается…

…потому что я растворяюсь в непонятном, стремительном движении, сам становлюсь движением – все, что было со мной после "экзамена", проносясь в бешеном темпе, переживается с пугающей отчетливостью, всеми шестью чувствами, с мельчайшими подробностями – и так молниеносно, что выделить отдельные фрагменты невозможно. Словно кто-то раскрутил кинопроектор до космических скоростей, и эйфория сменяется желтой болью, перескакивающей в звук лопнувшей струны, и перетекает в свинцовую, нечеловеческую усталость…

И я снова в Ущелье Морока, и время нестерпимо замедляется, то, что было там, становится вязким, в глицериновом воздухе, на неподатливой дороге, прокручивается, как видеозапись, раскладывается на элементы, словно смакуется… Зеленый медленный-медленный взрыв… Старатель… Ринге. Йокан…

Кода. Начинается мучительный путь в реальность из горящего сумасшедшего дома, в плоскую ледяную тишину, заполненную чем-то серым и чужим. Глаза у меня открыты, но что-то разглядывать я не могу. Плоский, как старая фотография, Волк склоняется надо мной:

– А ты долго держался…

Голос его где-то далеко, смысл сказанного доходит до меня с трудом. Боли нет, только тяжесть какая-то, и каждый нерв – готовая лопнуть струна. Продержался?.. Волку теперь об Ущелье известно все.

Голос продолжает:

– Жаль, но так получилось. Другого выхода нет – ты опасен. Что ж, наверно, это не худший выход… Хотя другого все равно нет.

Лицо исчезает, а голос меняется: теперь он резкий, командный.

– Воденвирт, ребята к выступлению готовы? Снимаемся завтра.

– Почему так рано?

– Ситуация изменилась.

– Хорошо. А с этим?..

– Уничтожить. Второго – тоже. И без твоих штучек. Быстро и чисто.

– Остальные?

– Они не опасны. Этого – уничтожить, и побыстрей.

Кто-то выходит из хижины. Это меня надо уничтожить, и побыстрей. А, какая разница, все равно я уже мертвый… И снова из всего окружающего мира остался только квадратик света…

Снаружи – резкие, отрывистые слова команды, в ответ что-то страшно выкрикивает рубленный хор, поднимается металлический лязг. Не имеет значения. Не имеет значения. Есть только пустота – в теле, в голове, вокруг…

Не знаю, сколько прошло времени – минута, час, день… Рядом со мной возникают два охранника, меня отвязывают от топчана. Лиц толком не видно, да я и не пытаюсь их разглядывать. Я повисаю у охранников на руках, и вижу только глинобитный пол, потом – утоптанную землю…

– Мик.

Знакомый голос добирается до моего сознания через невероятно долгий промежуток времени. Кое-как поднимаю голову. Дикс. По бокам еще двое, но он держится сам, хоть его и мотает на легком ветру. Он изжелта-бледен, глаза ввалились, плечи обвисли. Такого Дикса я еще не видел…

Медленно распрямляюсь, каждое движение – на пределе возможностей. Мы с Диксом идем рядом, охранники лениво плетутся сзади – чего полутрупы охранять?.. Через десяток невероятно трудных шагов, отдающихся болью во всем теле, он тихо сообщает:

– Знаешь… Я про Ущелье догадался.

– Рад за тебя,– мой голос тоже словно откуда-то со стороны звучит, слова выталкиваются с трудом.– А толку от этого теперь…

– Все по-другому пойти могло.

– Может быть.

Дальше идем молча – говорить незачем и не о чем. По сторонам я не смотрю, все сосредоточено на том, чтоб на ногах удержаться. Шаг… Еще один… Движемся слегка в гору. Странно, степь такая ровная…

За спиной остался лагерный гам, в лицо ударяет ветерок. Мы на гребне высокой насыпи, которой обнесено становище кочевников. Чьи-то руки заставляют остановиться и обернуться. Где-то слева – то, что когда-то было Диксом. Вижу только чьи-то мягкие кожаные сапоги, на носке правого – свежая глина. Подняв голову, вижу, как один из полуэльфов проверяет пальцем сабельное лезвие. Вот так, значит. Решили пуль не тратить. Отмечаю это как-то равнодушно…

А потом вспыхивает на миг ослепительно перед глазами косая восьмиконечная звезда, вижу вдруг серенькое низкое небо, а в нем – клинок, он разрастается, закрывает собой все и сменяется плотной серо-багровой мутью, успеваю еще вяло удивиться, что не чувствую боли, а дальше со страшным грохотом обрушивается тьма.