Текст книги "Евпраксия"

Автор книги: Михаил Казовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Евпраксия рванулась к выходу, но сестра не дала ей скрыться: спрыгнула с кровати и ударила в лицо сдернутым с одра одеялом. Младшая упала, выпустила шило, и оно укатилось к плинтусу. Янка в это время подняла табуретку и сиденьем обрушила на голову несчастной. Та едва успела дёрнуться в сторону, подсекла старшую, сбила с ног. Попыталась отползти к двери, но, увы, не смогла, схваченная за лодыжку келейницей, справившейся с болью. Началась всеобщая свалка, – две против одной, – Ксюша каталась с Янкой по полу, Харитина подняла шило и пыталась ударить им соперницу в голову, но никак не могла попасть.

Более цепкая игуменья придавила монашку локтем, начала душить. Харя отвела руку с шилом, целя посреди лба. В этот миг Опраксе удалось крутнуться на полу и подмять под себя сестру. А келейница ударила по инерции, не успела отреагировать, и разящее жало оказалось у Янки в правом глазу. Кровь и слизь брызнули во все стороны. От ужасного вопля дрогнули покои. Но секундного замешательства оказалось достаточно, чтобы Евпраксия вскочила и выбежала наружу.

В порванной, измятой одежде, поцарапанная, растрёпанная, чуть ли не скатилась по лестнице, вырвалась на воздух, набрала его полной грудью, еле-еле перевела дыхание и опять бросилась бежать – из Андреевской обители вон.

Только на Владимирской горке понемногу пришла в себя. Села на холодную, высохшую траву, голову обхватила руками и заплакала в голос. Чувствовала, что от этого ей становится легче. Утирала слёзы руками. Всхлипывала, стонала: «Господи Иисусе! Благодарна Тебе за всё. Ты меня защитил. Значит, правда на моей стороне. Катя отмщена, и на мне, к счастью, нету крови. Слава Богу! Но при том – как же тяжело! Почему так невыносимо плохо, Господи?!» Постепенно рыдания её стали тише. Ксюша заплела волосы, скрыла под накидкой, обернулась ею потуже и, перекрестясь, поспешила в Печерский монастырь.

Не прошло и часа, как она предстала перед игуменом. Тот, увидев лицо несчастной – в синяках, ссадинах и шишках, прямо обомлел. А узнав о случившемся, не поверил своим ушам. Повторял: «Чтобы матушка настоятельница так себя вела? Да на ней креста нет!» – «Истинно, что нет», – подтверждала избитая. Наконец Феоктист сказал:

– Я страшусь иного: как бы не обвинили тебя в злодействе – что не Харитина, а ты выколола Янке глаз!

У Опраксы вытянулось лицо:

– Точно, обвинят... Но ведь ты, владыка, вступишься за меня? Я тебе письмо показала, шило тож и предупредила, что беру его, дабы оборонить свою жизнь.

– Помогу, конечно. Но готовься к тяжкому разбирательству. Шило-то твоё. И ещё не известно, как митрополит дело повернёт.

Восемь месяцев спустя,
Киев, 1109 год, лето

Нет, на удивление, Янка подавать жалобу не стала. Появлялась на людях с чёрной повязкой на вытекшем глазу, объясняя происшедшее неприятной случайностью. Но с тех пор видели её редко, Ксюша вообще только раз – на торжественном освящении церкви Пресвятой Богородицы на Клове. Стоя за спинами монахов, наблюдала за сестрой исподволь: та как будто бы пожелтела вся, руки и лицо сделались из воска, губы сжаты вроде бы от боли. Ксюша произнесла мысленно: «Господи Святый Боже, помоги ж ей справиться с собственными муками. Как она страдает! Вырви ея из рук вражеских!» – и покинула церковь раньше времени, дабы не столкнуться с игуменьей лицом к лицу.

Зиму и весну провела спокойно – в переписывании «Повести временных лет», в изучении древних книг и в молитвах, посещала Вышгород, где подолгу с удовольствием занималась с Ваской, ужинала с матерью.

Васка развлекала их пением. По весне смотрели с городской стены, как трещат и ломаются льдины на реке, устремляются из Десны в Днепр; веял свежий ветер, наполняя сердце робкими надеждами. Иногда Евпраксия думала: «Ну а как Герман выполнит своё слово и, похоронив Генриха, явится на Русь, пригласит к себе? Что ему ответить? Может быть, дерзнуть и поехать? Васку взять с собою, а потом отдать ея в обучение в Кведлинбург? Провести старость в тихом замке, вдалеке от тревог и волнений? Было бы, конечно, заманчиво... – Но потом, вздохнув, заключала: – Вряд ли он приедет. Так что и мечтать нечего».

В первых числах лета со случайной оказией отослала в Переяславль брату Мономаху письмо. После традиционных приветствий, пожеланий здоровья и поклонов – от княгини-матери, от себя и Васки – высказала просьбу: коли будет он в Киеве, вместе с нею заглянуть в Андреевский монастырь, чтобы посетить Катину могилку; Евпраксии одной идти боязно, а другого провожатого нет. Мономах письмом сестре не ответил, но велел передать словами, что сопроводит непременно.

Он приехал 10 июля, шумный, говорливый, и привнёс в её келью запах конского пота, сыромятной кожи, сорванной полыни. В бороде и на висках у него пробивалась первая седина, придавая лицу больше благообразия и солидности. Впрочем, улыбался и смеялся, как прежде. Видимо, был счастлив в новом браке, потому что отзывался о своей молодой супруге с нежностью. Тормошил Опраксу:

– Ну, живей, поехали, мне на всё про всё Святополком дадено несколько часов, вечером совет по делам военным.

Собралась мгновенно, только срезала букетик в монастырском саду и предупредила келейника, что уходит с братом. Посадили Ксюшу на коня одного из мечников, впереди седла, и стремглав поскакали к Киеву. Только пыль из-под копыт стояла столбом.

На погосте Янчиной обители было тихо и грустно. Подошли к Катиной плите, опустились на колени и помолились. Возложили цветы. Постояли в молчании. Помянули усопшую – накануне годовщины её гибели.

Неожиданно на тропинке показалась монашка, начала кланяться и отрывочно бормотать, так как задыхалась от бега:

– Батюшка родимый... Володимер свет Всеволодыч... разреши слово молвить...

– Говори скорей – что ещё стряслось?

– Матушка-владычица просют тебя к себе. Как узнали, что ты в гостях, сразу же послали привесть.

– И сестру Варвару?

– Нет, насчёт нея распоряжениев не было.

Мономах повернул к Евпраксии голову:

– Я пойду проведаю, а тебе советую перейти под охрану гридей[24]24
  гриди – княжеские дружинники.


[Закрыть] моих, подождать за воротами.

Ксюша согласилась:

– Хорошо, Володечка. Лишь чуть-чуть побуду на могилке одна, а потом тотчас перейду.

– Но смотри – не медли. – Он пошёл за монашкой торопливо. По ступенькам легко взбежал.

Янчин вид неприятно поразил князя: очень постарела, прямо высохла, быстро превратившись в старуху (а ведь ей ещё не было шестидесяти!), и рука, державшая посох, чуть заметно дрожала, а лицо с повязкой на глазу выглядело хищно. Не сказав ни слова, только покивала на приветствия брата. Он нетерпеливо спросил:

– Для чего звала?

Та пожала плечами:

– Просто повидаться. Или мы чужие?

– К сожалению, не чужие.

– Что, родство со мной для тебя прискорбно?

Он перекатил желваки на скулах:

– Более чем прискорбно. Я тебе сказал: Катину кончину не прощу никогда. И попытку покалечить Опраксу...

Женщина воскликнула:

Я – ея?! – ив негодовании ткнула пальцем в чёрную повязку. – Кто кого покалечил?!

Мономах ответил покойно:

Говорят: не рой другому яму – сам в нея попадёшь.

Янка отвернулась:

– Не ко мне относится, а наоборот – к суке-волочайке.

– Ты про что?

– За свои дела мерзкие попадёт-таки в яму.

– Не позволю.

– Ты не Бог, бо не вездесущ.

– Я не Бог, но и ты не дьявол! Впрочем, может, дьявол?.. Коли так – опасайся кары Господней. – И, не попрощавшись, вышел из покоев игуменьи.

А она, взглянув единственным глазом вслед Владимиру, прошептала:

– Может быть, и дьявол... кто знает?.. Коли Бог всесилен, почему не желает с дьяволом разделаться? Отчего допускает зло? Получается, не всесилен? Или зло необходимо Добру? И без зла – Добро не Добро? – Опершись на посох, села на скамью. – Коли всё предопределено, значит, Бог, создавая Еву, знал уже о первородном грехе? Для чего это было нужно Ему? – Помолчала и заключила: – Но не приведи Господь – сядет вдруг на Киевский стол брат Володечка... Спуску мне не даст, отомстит за всех, изведёт, заест... Лучше руки на себя наложить...

(И ведь наложила, уточним в скобках: в 1113 году, сразу после смерти князя Святополка и торжественного въезда Мономаха в Киев, выпила отраву...)

Между тем Владимир, выйдя из палат настоятельницы и чувствуя недоброе, поспешил за ворота, чтобы убедиться: с Евпраксией ничего не случилось в его отсутствие. Выбежав, окинул взором дружинников и, невольно вздрогнув, произнёс незнакомым голосом:

– Где она?

Гриди его не поняли:

– Ты о ком толкуешь, батюшка, мой свет?

– Где моя сестра?

– Так с тобою же отправилась в монастырь!

– Что, не выходила?

– Да когда же? Нет, не появлялась.

Он опять бросился в ворота, побежал к погосту. Мысленно молил: «Господи, Господи, прошу! Лишь бы ничего не случилось. Сохрани ея! Ангелочка нашего, солнышко, былиночку!» И увидел издалека распростёртое тело на земле. И, не чуя ног, приблизился, опустился на колени, заплакал.

Евпраксия лежала вполоборота, запрокинув голову, с выражением удивления на прекрасном лице. А из переносицы, посреди бровей, у неё торчала деревянная ручка шила.

Мономах коснулся Ксюшиной ладони – всё ещё тепловатой, влажной. И поцеловал. И закапал её запястье слезами. С болью произнёс:

– Душенька, прости, что не спас!..

А трава у могильных плит слабо колебалась от июльского ветерка, вроде бы сочувствуя князю. Ярко-красные розы, точно капли крови, на надгробии Кати алели. Капля крови алела и на Ксюшиной переносице. Мёртвые затягивали живых. Мёртвых становилось всё больше. И никто не мог помешать этому печальному шествию.

А спустя три дня летописец Нестор, тяжело вздыхая и бубня в вислые усы, внёс в свои анналы следующие строки:

«Преставися Евпракси, дщи Всеволожа, месяца иулия в 10 день, и положена бысть в Печерском монастыре у дверий, яще к югу. И сделаша над нею божницу, идеже лежит тело ея».

Провожали Опраксу в последний путь очень многие: Святополк заехал с митрополитом и близкими боярами, тысяцкий Путята Вышатич, Мономах привёз из Вышгорода мать-княгиню и Васку. Феоктист привёл множество монахов. Только из Андреевской обители никого не было – те, кто любил покойную, не пошли, побоявшись навлечь на себя гнев игуменьи.

Мать-княгиня плакала и шептала:

– Тэвочки моя... На кого меня бросил, почему оставил? Всё я потерял: муж-супруг, сын и дочки... Больше жить нельзя. Надо уходить вслед за ним...

Плакала и Васка. Про себя твердила: «Ненавижу их! Всех и каждого в этом городе! Вырасту – уеду в Германию. Не желаю жить среди тех, кто убил мою дорогую маменьку!»

А Владимир думал: «Отчего так несправедливо устроен мир? Не успеешь одолеть одних супостатов, как на смену возникает вдвое больше новых. И в борьбе гибнут только лучшие. Бедная сестрёнка! Сколько довелось тебе пережить! На три жизни хватит! Но теперь, я надеюсь, ей легко и привольно. Встретилась в раю с мужем и ребёнком, пребывает в радости. Царство ей Небесное! Ангелом была на земле – и на небе оказалась вместе с ангелами!»

Колокол звонил на Успенском соборе. Этот звон нёсся над Днепром, возвещая, что ещё один человек из семейства Рюрика приобщился к вечности, а деяния его – суть уже история.

Два года спустя,
Киев, 1111 год, лето

Феоктисту доложили:

– Прибыл из Неметчины ихний латинский архиепископ, прозывается Герман, спрашивал сестрицу Варвару. А узнав, что давно преставилась, плакал, сокрушаясь зело. И хотел посетить ближние печёры, где ея могилка. Дать ли дозволение?

Настоятель ответил:

– Сам сопровожу.

Вышел из покоев и увидел гостя: совершенно седого, с мелкими морщинами по всему лицу, покрасневшими веками. Обратился к нему на латыни, обменявшись приветственными словами, задал вопрос:

– Коли не секрет, с чем пожаловали на Русь?

Герман не скрывал:

– С вестью доброй для покойной Варвары: после всех перипетий удалось нам захоронить Генриха Четвёртого в Шпейерском соборе.

– Поздравляю. Мне сестра рассказывала о том. Как сие случилось?

– Генрих Пятый выступил походом в Италию, и, во избежание поражения, Папа Пасхалий согласился на ряд уступок. Он короновал короля императором Священной Римской империи и при этом снял анафему с прежнего правителя. Молодой же Генрих согласился в ближайшем будущем отказаться от права инвеституры – то есть назначать епископов своей волей, без согласования с Римом. В общем, помирились.

– Жаль, сестра Варвара не узнала про то. Впрочем, вероятно, на небе радуется вельми.

Герман из вежливости кивнул.

Феоктист повёл его в ближние пещеры монастыря. Вышли из палат настоятеля, миновали кельи и трапезную, завернули к спуску между двух монастырских стен и по галерее спустились к деревянной однокупольной церкви. Из неё попали в другую, Антониеву церковь, расположенную уже под землёй, рядом с захоронением основателя монастыря – Святого Антония, имя которого только-только было включено в священный синодик[25]25
  синодик – списки для церковного поминовения.


[Закрыть]. Здесь же, неподалёку от дверей, Герман увидел горящую лампадку под иконой Пресвятой Богородицы с Младенцем, а внизу – замурованную нишу с надписью кириллицей. Немец прочитать не сумел и спросил на латыни:

– Здесь?

– Да, – ответил сопровождающий и перекрестился.

Гость перекрестился на свой манер – всей ладонью, встал на колени и поцеловал известковую стену. Прошептал по-немецки:

Извини, Адель, что не смог пораньше. Но теперь всё уже улажено. Спи спокойно. – И погладил с нежностью грубые шероховатые камни. Поклонился и заключил: – Ничего, ничего. Я уж как-нибудь. Я уже привык. – Встал с колен и снова перекрестился.

А потом Феоктист привёл его к молодому дубу, росшему за Успенской церковью. И сказал:

– Это посадила она. Хорошо прижился.

– Можно мне побыть одному недолго? – чуть застенчиво посмотрел на игумена архиепископ.

– Несомненно, святой отец. Сколько захотите. Если я понадоблюсь – буду у себя.

Герман сел на маленькую скамеечку, подбородок подпёр руками и заботливо стал разглядывать деревце. Мягко улыбался, что-то произносил невнятное и слегка кивал.

День стоял нежаркий, белые кудрявые облака иногда прикрывали солнце, словно щекотали его, остро пахло сеном, по дорожкам монастыря иногда проходили иноки по своим серьёзным делам, а листочки дуба, сочные, зелёные, беззаботные, молодые, радовались свету, теплу, покою, жизни.

Герман выдохнул:

– Жизнь продолжается... – Помолчал и добавил: – Пусть другая. Но жизнь, жизнь!

Вновь повисла тишина, и, о чём-то вспомнив, он заметил:

– Тихий ангел пролетел... Ангел по имени Адельгейда... Ах, куда же ты улетела, ангел мой?!

Киев готовился к Троице.

Русь готовилась к славному княжению Владимира Мономаха.

До рождения его правнука, Александра Невского, оставался век с небольшим.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

Не ранее 1069 г. – рождение Евпраксии. Отец – великий князь Киевский Всеволод Ярославич, мать – половецкая княжна Анна.

1083 г. – Евпраксию сватают за немецкого маркграфа Генриха Длинного. Она едет в Германию и начинает учёбу в монастыре в Кведлинбурге.

1085 г. – знакомство Евпраксии с императором Генрихом IV у его сестры-аббатисы. Свадьба Евпраксии (в католичестве – Адельгейды) и Генриха Длинного.

1087 г. – внезапная смерть Генриха Длинного. Генрих IV делает Адельгейде предложение руки и сердца.

1088 г. – обручение Адельгейды и императора.

1089 г. – свадьба Генриха и Адельгейды.

1090 г. – поход Генриха IV в Италию.

1091 г. – переезд Адельгейды с новорождённым сыном Леопольдом в Верону.

1092 г. – неудачная попытка бегства из Вероны. Смерть маленького Леопольда.

1093 г. – бегство из Вероны в Каноссу, к Матильде Тосканской. Известие о смерти Всеволода Ярославича – отца Адельгейды-Евпраксии.

1094 г. – церковный собор в Констанце (Швабия), поддержавший жалобы Адельгейды на императора. Её встреча с Папой Римским Урбаном II.

1095 г. – церковный собор в Пьяченце (Италия), давший развод императрице и отлучивший Генриха IV от церкви. Адельгейда поселяется у своего пасынка – короля Италии Конрада.

1097 г. – Адельгейда-Евпраксия едет в Венгрию.

1099 г. – возвращение на Русь.

1105 г. – отречение Генриха IV.

1106 г. – кончина Генриха IV. Пострижение Евпраксии в монахини.

1108 г. – смерть Катерины – младшей сестры Евпраксии.

1109 г., 10 июля – смерть Евпраксии.

1111 г. – захоронение Генриха IV в Шпейерском соборе. Смерть княгини Анны, матери Евпраксии.

1113 г. – вокняжение в Киеве Владимира Мономаха, старшего брата Евпраксии. Смерть игуменьи Янки, её старшей сестры.

ОБ АВТОРЕ

Михаил Казовский родился в Москве в 1953 году. Закончил факультет журналистики Московского университета. Свою творческую биографию начинал как сатирик – работал редактором в журнале «Крокодил», издал семь авторских сборников пародий, фельетонов, рассказов и стихов; его комедии «Новый Пигмалион» и «Каскадёр» ставились в семи театрах СНГ; по произведениям Казовского сняты художественные фильмы «Внимание: ведьмы!» (Одесская киностудия) и «Личная жизнь королевы» («Мосфильм»).

С 90-х годов Михаил Казовский увлёкся исторической прозой и драматургией: отдельными книгами вышли его романы «Дочка императрицы» (о крещении Руси), «Золотое на чёрном» (о галицком князе Ярославе Осмомысле) и трагикомедия «Поцелуй Джоконды» (сцены из жизни Леонардо да Винчи).

М. Казовский – лауреат нескольких литературных премий, в том числе в ФРГ (1991 год).

Исторический роман «Месть Адельгейды» – новое произведение писателя.