Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)

Он медленно выкатился из деревни. Пожалуй, стоит направиться на запад, к устью Иксы, проверить, не прилетели ли шилоклювки, потом заскочить в паб в Старкроссе, перехватить там устриц. Он проехал мимо кладбища и дома Мадж Браунлоу. Входная дверь была закрыта и окна зашторены, хотя солнце еще не садилось. В саду дома по соседству, напротив, кипела работа – Клода Мей грузила на тачку сорную траву.

Морис остановил машину, опустил стекло и сказал:

– Добрый день!

Клода Мей была такой же высокой, как и ее дочь, но сходство на этом и кончалось. У нее были золотисто-каштановые волосы, бледно-голубые глаза с тяжелыми веками, греческий нос и крупный рот, кончики которого загибались вниз от напряжения: сорняки, которые она продолжала накладывать вилами на уже перегруженную тачку, были влажными и тяжелыми. „В целом, – подумал Морис, – выглядит она неплохо“.

– Побывали у Мадж Браунлоу? – спросила Клода.

– Да, – подтвердил Морис и выключил мотор.

– Смотрит сейчас очередную серию „Соседей“, – сказала Клода Мей, кивнув на задернутые шторы. – Заядлая любительница мыльных опер.

Морис вышел из машины.

– Если желаете, я мог бы помочь вам отвезти эту тачку, – сказал он, кладя руку на калитку.

– Вы из административно-хозяйственной комиссии муниципалитета? – поинтересовалась Клода Мей, кидая в тачку еще одну кипу травы.

– Я был другом Жиля, – ответил Морис. – Я – Морис Бенсон.

– Не помню, чтобы он о вас когда-нибудь упоминал, – заметила Клода Мей и с силой воткнула вилы в травяную гору.

– Мы с ним давно уже не общались. Только на днях мне стало известно, что…

– Об этом писали в газетах. Ужасно, просто ужасно!

– Да…

– Он всегда делал за меня всю тяжелую работу, – сказала она, берясь за ручки тачки.

– Пожалуйста, разрешите мне! – воскликнул Морис и, открыв калитку, шагнул во двор. – Куда везти?

Клода Мей отступила от тачки.

– За дом. Там компостная куча. Спасибо. – И она пошла впереди, показывая дорогу. Морис повез следом тачку, которая оказалась исключительно тяжелой.

– Вам не следовало бы этим заниматься, – сказал он. – Можете надорвать спину.

Клода Мей горестно усмехнулась и, показывая пальцем, куда сбросить траву, сказала:

– Компостная куча вон там, внизу. Смотрите, чтобы тачка сама вас не потащила; у Жиля это происходило каждый раз. – Она стояла и смотрела, как Морис осторожно скатил тачку вниз по крутому склону, опорожнил ее и заровнял вилами компостную кучу.

– Можете тачку оставить там! – крикнула она, когда он закончил.

– Хорошо! – Морис повалил тачку на бок и стал подниматься обратно по дорожке.

– Так вы, оказывается, знаете, что такое компост. – Клода взяла у него вилы и приставила их к стене дома. – Вы заработали себе рюмку. Как вы познакомились с Жилем?

– Это было еще до того, как он женился… хм… довольно давно, – буркнул Морис.

– О! – сказала она, но это „о!“ прозвучало у нее как „ух ты!“

– Вы не могли бы… хм… не могли бы мне рассказать… э-э-э… если это не слишком… э-э-э… не могли бы вы ввести меня в курс дела? Как друг, я хотел бы не остаться в неведении о последних событиях.

– Крах, – сказала она, открывая дверь в дом. – Входите, только вытирайте ноги.

– Да?..

– Я имею в виду их брак. Входите! Не знаю, что вам рассказала Мадж, она вообще-то не болтушка.

Ничего себе „не болтушка“! Морис вошел вслед за Клодой Мей в дом.

– Какая приятная комната!

– Да, у Жиля был хороший вкус.

– Она познакомила меня с голыми фактами. Сказала, что Жиль женился на вашей дочери…

– Эта девица… – Слово „девица“ прозвучало у Клоды Мей, как эпитет. – А что вы стоите? Присаживайтесь! – пригласила она Мориса. – Нет, только не в это кресло – это кресло Жиля. Сядьте вон там.

Обойдя весьма удобное кресло, в которое он нацелился было усесться, Морис сел в то, на которое ему указали. Хозяйка подошла к коктейльному столику.

– Виски? – предложила она.

– Спасибо! Разбавьте побольше – я за рулем.

– А я нет. – И миссис Мей плеснула немного висни в стакан гостя и щедро налила в свой. – А воды, сколько считаете нужным, налейте сами.

Морис разбавил свою мизерную порцию виски и сел снова в кресло.

– Так вы говорили…

– Я ничего не говорила.

Красивая женщина, подумал, глядя на нее, Морис: длинные ноги, пышная грудь, сексапильна, съест живьем. Встреть он ее несколькими годами раньше, он мог бы ею увлечься, но сейчас она способна пробудить в нем лишь легкое сердечное волнение. Морис оглядел комнату в надежде увидеть что-то такое, чем можно было бы воспользоваться для продолжения беседы.

– Никаких фотографий, – заметил он.

– А кому они нужны?

– Например, вашей приятельнице… хм… вашей соседке – миссис Браунлоу.

– Мисс Браунлоу.

– Да? Не замужем?

– Старая дева.

– Слишком сентиментальна?

– Нет. Просто никогда не испытывала страсти.

– Ясно.

– Ничего вам не ясно.

– Ничего?

– Абсолютно!

– Ну так объясните мне!

– Почему бы нет? – Она вытянула ноги и посмотрела на него поверх стакана. – Если я этого не сделаю, то вы уедете отсюда с искаженной версией происшедшего, а я не хочу, чтобы у людей сложилось превратное мнение о Кристи и Жиле. Между прочим, то, что вы там видите, – сказала она, указывая на стенную нишу позади Мориса, – это игрушки моего внука.

Развернувшись в кресле в указанном миссис Мей направлении, Морис увидел перед собой целую шеренгу несоразмерно крупных игрушек. Стиснутые, как пассажиры в вагоне в часы пик, на диванчике красовались розовый медведь, клоун почти в натуральную величину, голубой тигр и зеленый слон с чем-то похожим на удава на шее. У них был совершенно новый, нетронутый вид. Морис чуть было не поперхнулся своим виски.

– Малыш Кристи, наверное, очень любил их?

– Конечно! Теперь, когда она… Она не хотела, чтобы эти игрушки были в ее лондонской квартире. Вряд ли это имело, конечно, какое-либо значение… Это, вот это было его домом. Их домом.

– То есть…

– Я имею в виду Жиля и Кристи.

– Ага!

– Понимаете?

– Миссис… то есть мисс Браунлоу высказала мнение…

– Что?

– Что вы… Что ваша дочь…

– Я не считаю ее своей дочерью. – Клода Мей проглотила виски и поднялась, чтобы налить себе еще. „Великолепные ноги, – подумал Морис, – и задница, как у молодой женщины“.

– Мисс Браунлоу сказала, что она машина, – рискнул он заметить с некоторой игривостью.

Клода Мей сардонически усмехнулась.

– Вот уж действительно так – она и была машиной. Замечательно. Молодец, Мадж! Так что, – спросила она, – хотите правду?

– Да, прошу вас! – сказал Морис и приготовился слушать.

Собираясь с мыслями, Клода Мей задумалась, глядя мимо гостя в сад, огороженный посаженными Жилем камелиями.

– Я вышла замуж за архитектора, – начала она свой рассказ. – Он оплодотворил меня своей спермой. Вас шокировало слово „сперма“? Оно почему-то шокирует многих мужчин. Достойным сожаления результатом этого было рождение девочки. Скоро он ушел. Вернее говоря, это я его выгнала – не люблю жить со своими ошибками. В конце концов девочка тоже ушла. Вчера она еще ходила в школу, а сегодня ее уже не было – ушла в чем-то вроде джинсов, не взяв с собой абсолютно ничего. Лично я не имею обыкновения внезапно исчезать, так что это у нее от отца. Честно говоря, я была рада, что ее больше нет. В девочках-подростках есть что-то такое, чего я просто не переношу.

Морис рассмеялся, а Клода, поймав его взгляд, улыбнулась.

– И что она делала? – спросил Морис.

– Что делала?

– Да.

– Стала работать служанкой, – сказала Клода Мей ледяным голосом.

– Как это ей удалось? – засмеялся Морис. – Я думал, что такой профессии уже не существует.

– В этом нет ничего смешного.

– Да, конечно. Продолжайте, пожалуйста!

– Все началось с ее работы официанткой во время каникул. В этом, как я понимаю, нет ничего предосудительного. Вообще эта работа мне не по нутру, но я не возражала, поскольку это было в каникулы. И вот в один прекрасный день она вдруг исчезает, и я потом узнаю, что она работает прислугой. Я почувствовала себя униженной. А разве вы не почувствовали бы то же самое?

– У меня нет детей.

– Нет… И, как я полагаю, вы бы…

– Не почувствовал бы себя оскорбленным? – Морис усмехнулся. – Но продолжайте же! – попросил он. – Пожалуйста!

Клода Мей нахмурилась.

– Ну хорошо, короче, несколько лет спустя я сломала ногу. Мне потребовалась помощница по дому. У меня была приходящая прислуга, но нам нужен был кто-нибудь, кто жил бы с нами в доме, и к тому же компаньонку не только трудно найти, но они и обходятся в ту еще копеечку! Вот Жиль и предложил…

– Жиль? Как он…

– Так он же жил здесь! Разве я не сказала? Он работал над своей книгой.

– А я и не знал, что он писал.

– Писал, и писал изумительно! Только подумать – так рано не стало такого таланта!

– Ужасно! Просто ужасно! – воскликнул Морис и подумал, что было бы неплохо, если бы она предложила ему выпить еще.

– Так я продолжу? – спросила она.

– Прошу вас!

– Налейте-ка мне еще. Это как-то оживляет воспоминания. Я, правда, не уверена, что мне это на пользу. Налейте и себе тоже!

Морис сказал „спасибо!“, отнес оба стакана к коктейльному столику и отмерил в каждый по одинаковой порции виски.

– Продолжайте, пожалуйста! – сказал он, возвращаясь. – И постарайтесь расслабиться!

Клода взяла у него свой стакан.

– Итак, я написала, чтобы она приехала. Она приехала. И трудилась. Жиль, конечно, ухаживал за мной, но все остальное делала она, однако… – Клода хлебнула висни.

– Однако что?

– Она вела себя как прислуга, каковой она, собственно говоря, и была. Боже! Когда я все это вспоминаю…

– Ну и?

– Ну и он попал из-за нее в переделку. Она забеременела и имела нахальство заявить, что он ее изнасиловал. А что еще она могла сказать, не так ли?

– А что Жиль? – „Мне начинает казаться, что я знавал этого парня“, – подумал Морис. – Что сказал на это Жиль?

– Дорогуша Жиль все расставил по своим местам. Я как будто слышу сейчас его голос: „Она, наверное, была не совсем трезва. Помнишь, как у вас это было тогда с Даниэлем?“ Он, конечно, негодник… „У нас с тобой будет теперь ребенок“. Да, так мы и сделали – у нас появился Кристи.

– Я-то думал, что Жиль женился… Я думал…

– Ну конечно же, они поженились – я бы не потерпела, чтобы Кристи был незаконнорожденным. Плохо только, что его мать – прислуга.

„Нет, это невероятно, наверное, это мне все просто кажется, – веселился про себя Морис. – Надо заставить ее побольше рассказать. До чего ж здорово!“

– Ну, так что было дальше? – спросил он.

– Она все испортила! – отрезала Клода Мей. – Забрала Жиля на медовый месяц в Париж. Конечно, если бы они тогда не поехали, это дало бы пищу для шушуканья и пересудов, но потом – вы можете себе представить? – она увезла его в какую-то убогую квартиру в Лондоне, а когда родился мой внук, то он бывал здесь, в своем доме, только когда они приезжали навестить меня!

– Круто! – не сдержался Морис и тут же добавил: – Вот так сюрприз!

– Сюрприз?! – вскричала Клода Мей, старавшаяся до сих пор говорить спокойно. – Вы говорите „сюрприз“? Следующим сюрпризом было то, что она развелась с ним. Что вы на это скажете?

– На каком основании? – спросил Морис, заранее предвкушая, что услышит в ответ что-нибудь о супружеской неверности, а если так, то интересно, с кем и в чьей постели? Затаив дыхание, он ждал.

Клода Мей забралась в кресло с ногами и устроилась поудобнее.

– А какое это имеет значение? – сказала она холодно, давая понять, что не допустит фамильярности. Ее взгляд скользнул мимо него. – У меня теперь ничего не осталось, – прошептала она. – Ничего!..

Морис с тревогой взглянул на выглядевшую довольно враждебно шеренгу игрушек.

– У вас осталась их могила, – сказал он.

– Вы что, предлагаете мне подвергнуть Жиля и Кристи глубокой заморозке и держать их при себе? – вопросила она Мориса и добавила: – Вам далеко ехать?

Изгнанный таким образом, Морис Бенсон сел в машину и направился к главной дороге; однако, поравнявшись с пабом и прочитав объявление-завлекаловку „Открыто весь день“, он притормозил и вошел. Хозяина, с которым он тогда разговаривал, не было, как не было и никаких посетителей. Сомлевшая от скуки женщина перетирала полотенцем рюмки под звуки тихо шелестевшей в громкоговорителе музыки.

– Что будете пить? – спросила она.

– Хорошо бы что-нибудь не крепкое – я на машине.

– Безалкогольное пиво?

– Годится. Спасибо.

– Вы уже выпили с Мей и Браунлоу, – сказала она, наливая ему безалкогольного пива.

– За мной кто-нибудь следил? – спросил Морис.

– У нас маленькая деревня, – ответила она. – Так вы, значит, его друг?

– Можно сказать и так.

– Что-то не видела вас на похоронах.

– Не смог приехать, – сказал Морис и принялся за пиво. Потом попросил: – Расскажите мне о вдове.

– Вы работаете на газету „Сан“? – спросила женщина.

– Нет, я не журналист. Я был другом Жиля Пайпера. Расскажите мне о Джулии.

Женщина положила свои морщинистые руки на стойку бара.

– Джулия уехала отсюда до того, как я приехала, и, судя по тому, что я слышала, ей лучше было бы никогда сюда и не возвращаться.

– Вот как! – воскликнул Морис и с надеждой на удачу спросил: – А почему?

– Вот вы у нее сами это и спросите, коли вы были другом Жиля. Адрес-то ее у вас есть?

– Да, – сказал Морис и снова закинул крючок. – Похоже на то, что Жиль вам не нравился?

– Я этого не говорила, не так ли? Некоторым, я не скажу, что и мне, он казался изворотливым. Он – ваш друг – был человеком дела. Он долго не возился, а сразу – раз! – и в трусики. О мертвых плохо не говорят, вот и я не буду. Это была ужасная катастрофа!

– Да, я слышал, – сказал Морис. – Миссис Мей очень тяжело ее переживает. Хотите, я угощу вас?

– Спасибо, – поблагодарила она. – Я выпью кружечку шенди.

– Какой она была матерью?

– Джулия или ее мать?

– Ее мать. На меня она не произвела особого впечатления. У вас есть дети?

– Пока нет. – Женщина ехидно взглянула на Мориса, однако с его стороны никаких комментариев по поводу того, что она оставила для себя производство потомства на слишком поздний срок, не последовало, тогда она сказала: – Клода Мей вышла замуж почти подростком и родила Джулию, когда ей было восемнадцать.

Ухмыльнувшись, Морис спросил:

– Что еще можно о ней сказать?

– Вы же ее видели. Не слишком богата, но зато ведет себя – и считает, что так и выглядит, – как аристократка. Таким же был и Жиль. Кстати, его отец действительно был аристократом, но вы, конечно, знаете о этом. Денег ни гроша, а послушать их, так можно подумать, что малыш Кристи готовится поступать в Итон. А кто, интересно, будет платить? Смешная это была пара! – Женщина улыбнулась. – Дело в том, – сказала она, – что Джулия им не подходила.

– Да что вы! – воскликнул Морис. Он страстно желал, чтобы она продолжала говорить о Джулии.

– Она развелась с вашим другом, так? Я никогда ее не видела, пока здесь был ее ребенок. Он жил со своим папочкой и Клодой Мей. Но она приехала на похороны. – Женщина подняла голову и посмотрела мимо Мориса на дорогу, по которой он ранее шел к кладбищу. – В деревне говорят, что после того, как она вышла замуж за Жиля, она не жила в доме своей матери, даже до развода, а если привозила сюда Кристи, то сама останавливалась на здешней ферме, где постояльцам предлагаются ночлег и завтрак.

– Смешно.

– Не скажите! Перед тем как выйти замуж, она не была в своем доме несколько лет. Жиль и Клода бывали у нас в пабе. Я бы даже сказала, что они были завсегдатаями. Однажды вечером Клода упала тут в баре со стула. – Женщина засмеялась. – Она сломала ногу. Грешно, конечно, смеяться над чужим несчастьем, но тогда это действительно выглядело очень смешно.

– Да, всегда смешно, когда падают другие, – сказал Морис Бенсон.

Женщина смущенно улыбнулась и продолжала:

– Они тогда попросили Джулию приехать, чтобы поухаживать за матерью и помочь Жилю управляться в саду. Они, конечно, могли бы и нанять кого-нибудь из деревни, но Клода Мей не из тех, кто платит за услуги там, где может получить их бесплатно.

– Вот тогда Жиль и познакомился с ней? – спросил Морис.

– Точно. Она ухаживала за матерью, вела хозяйство и работала в саду с Жилем. В общем, как говорят, на ее плечах лежало почти все. Я тоже люблю цветы, но не люблю пачкать руки в земле. А она это делала. – Взгляд женщины снова скользнул мимо Мориса. – Бедная девочка! – вздохнула она. – Еще пива?

– Спасибо, достаточно, – сказал Морис. – Миссис Мей говорила, что будто бы она с Жилем…

– Нет-нет! – сказала женщина. – Она только смотрела, как работала Джулия. Да я бы сказала, что и Жиль только смотрел. В деревне считают, что именно Джулия проделала всю основную работу. Люди говорят, что она может заставить расти даже обычную палку. Бывало, воткнет какой-нибудь хилый саженец в землю, скажет: „А ну, расти, шельма!“, и он растет. Она знает всякую всячину о садах, птицах, диких животных, ну и все такое. Таких людей называют, кажется, „зелеными“?

– Итак, работая вместе в саду, они полюбили друг друга? – усмехнулся Морис. – Просто идиллия!

Женщина фыркнула.

– Какое там! – воскликнула она вдруг с раздражением. – Уж скорее это смахивает на траханье в свинарнике! А вообще говоря, я сочувствую бедняжке Клоде – она была крепко влюблена в того парня. – Морис собирался уже открыть рот для очередного вопроса, когда она снова вспылила: – Чего это я здесь болтаю с вами? Если у вас есть адрес этой девушки, то почему бы вам не позвонить и не задать ей самой все эти вопросы?

Оттолкнувшись от стойки бара, Морис сказал:

– Вы правы. Я, видимо, так и сделаю. – „Возможно, удастся чего-то добиться и по телефону“, – подумал он. Открывая дверь и выходя на улицу, он спросил: – В какого именно парня была она влюблена?

Женщина повернулась к нему спиной и в сердцах крутанула до отказа регулятор громкости репродуктора.

ГЛАВА 9

Джулия Пайпер бродила по улицам в тщетной попытке убежать от самой себя. Ночь была теплая и безветренная, но потом пошел дождь. От многочасового мыкания по мостовым болели ноги; капли дождя скатывались по волосам за воротник. По пути ей не попалось ни одного укрытия, в котором можно было бы спрятаться от дождя и передохнуть. Скамейки на набережной были заняты бродягами; у магазинов, съежившись под картонными коробками, тоже теснились люди. Она продолжала идти, нигде не останавливаясь, сторонясь редких прохожих и выбирая в основном безлюдные боковые улицы. Ранним утром ее чуть на сбила мчавшаяся с большой скоростью машина. Водитель свернул в сторону, просигналил, крикнул „дура! корова!“ и помчался дальше.

Проходя по Трафальгарской площади, она посидела немного на ступенях храма Святого Мартина, но, увидев направлявшегося к ней полицейского, встала и, перейдя через Шафтесбьюри-авеню, оказалась в районе Сохо. Страшно уставшая, еле плетущаяся и почти ничего не видящая вокруг, она столкнулась со спешившим куда-то небритым сердитым мужчиной с тяжелой ношей на спине. Он тоже крикнул „дура! корова!“, и ей неожиданно захотелось в зеленые поля с сочной травой, в которой коровы не спеша пережевывают жвачку, наполняя воздух ароматом своего дыхания. Потом она увидела перед собой ступеньки, открытую дверь и, спасаясь от дождя, последовала за входившими в церковь людьми.

Оказавшись внутри, она прошла немного вперед и притулилась на протертой скамье в темноватом приделе. Поскольку другие предпочитали большой основной зал, Джулия оказалась практически в уединении и с наслаждением вытянула натруженные ноги. Мимо нее прошаркал старин. Он взял из ящичка свечку, вставил в подсвечник, покопался в карманах, разыскивая спички, зажег свечу, что-то пробормотал, перекрестился и поплелся прочь. Джулия загляделась на огонек свечи, глаза ее закрылись.

Когда она проснулась, в церкви шла служба. В приделе она была уж не одна – вместе с ней там сидели еще человек шесть-восемь женщин, несколько мужчин в типичных для служащих Сити костюмах, и к ним присоединилась еще супружеская пара средних лет с маленькой девочкой. Мужчина сел перед Джулией и жестом показал женщине, чтобы они с девочкой заняли места на скамье по другую сторону от прохода. Эти мужчина и женщина были совсем непохожи на родителей девочки; скорее, они выглядели как ее дядя и тетя. Муж все время беспокойно поглядывал на жену, а девочка, ребенок лет десяти, вертела пальцами косички, сопела и явно скучала. Сопение постепенно усилилось. Мужчина протянул девочке через проход свой носовой платок. Та с неохотой вытерла нос и отдала платок обратно. Джулия отвела глаза. Поскольку она не могла уйти, не причиняя при этом неудобств другим, то попробовала сосредоточиться и послушать, что говорил священник. Ей не приходилось никогда присутствовать на церковной службе, она не знала, что и когда надо делать, и решила копировать сидевшего впереди мужчину, опускаясь вместе с ним на колени, поднимаясь, садясь и снова вставая.

После сна она чувствовала себя ужасно. Из того, что говорил священник, она могла уловить лишь отдельные слова, так как голос его звучал невнятно и с какой-то странной интонацией. Прозвенел колокольчик, и все стали на колени; потом священник поднял что-то над головой, и колокольчик зазвенел опять. По тому, какая воцарилась тишина, Джулия поняла, что это был какой-то важный момент. Сидевший перед ней мужчина, однако, явно не обратил на это внимания, поскольку его мысли были заняты ребенком. Нагнувшись через проход, он с негодованием прошептал жене:

– Она ковыряет в носу!

Зарывшись лицом в ладони, Джулия с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Она заткнула пальцами уши и так просидела до самого конца службы, пока все не поднялись и не потянулись к выходу. Когда супружеская чета с ребенком выходила из церкви, муж что-то сердито сказал жене. Интересно, подумала Джулия, не сказал ли он ей „дура! корова!“.

Поставленная стариком свечка оплыла. Джулия встала, взяла из ящика другую, зажгла ее от почти погасшей первой и, вдохнув в себя такой знакомый, домашний запах, села опять на скамью. И тут она вспомнила, что несколько лет тому назад, еще до того как она вышла замуж за Жиля и у них родился Кристи, она работала у этой нескладной пары и была уволена, потому что никогда после уборки не могла поставить безделушки опять точно на их места. Это напомнило ей, что пора снова искать работу, если она собирается оплатить многочисленные, еще не распечатанные даже счета, по-прежнему валявшиеся вперемешку с письмами на полу. Память снова перенесла ее в то время, когда она была домработницей у этой четы. Она усмехнулась, вспомнив, как эта женщина ревностно пересчитывала каждый раз, сколько печенья съедала Джулия с чашкой кофе, который хозяйка, скрепя сердце, наливала ей по утрам. Представив себе чашку кофе, она почувствовала голод, и в этом не было ничего странного – она ничего не ела еще с того самого вечера, когда миссис Патель угостила ее своим карри.

Неподалеку от церкви она увидела закусочную, набитую конторскими служащими. Отстояв в очереди, она купила бутерброд, а поскольку на улице продолжал лить дождь, вернулась в уютную полутьму церкви.

Пока ее не было, в приделе появились еще несколько человек; они сидели или стояли на коленях, как бы ожидая чего-то. Джулия выбрала место подальше от всех, села, повернувшись к ним спиной, и тихонько, таясь, съела свой бутерброд. Наслаждаясь тишиной и покоем, она уселась поудобнее и сняла туфли.

Недалеко от себя она заметила что-то вроде будни часового, задрапированной в плотную ткань. Люди то и дело заходили за занавеску, снова появлялись из-за нее, преклоняли накоротке колено, потом зажигали свечку, крестились и уходили. Она сидела, глядя как загипнотизированная на огоньки свечей, колебавшиеся всякий раз, когда добавлялась новая свеча. Кристи, вспомнилось ей, любил свечи; он любил их задувать, любил смотреть, как она слюнявила пальцы, прежде чем снять со свечи нагар. Горящих свечей становилось все больше и больше; скоро, подумала она, для других свечей уже не останется места. Беспокойство оказалось напрасным – люди ушли. Она задремала.

Когда из-за занавески совершенно неожиданно, как паяц из коробочки, появился священник, она страшно перепугалась, поняв, что все это время сидела почти вплотную к исповедальне, и священник может заподозрить, что она подслушивала. Охваченная стыдом, она потупила взгляд, но священник молча прошел мимо нее.

Сердце ее тревожно билось. „Пора уходить“, – подумала она. Нагнувшись, она стала надевать туфли, но ноги распухли и не входили в них. От отчаяния она чуть не заплакала.

– Не могу ли я помочь? – Подняв глаза, она увидела вернувшегося и стоявшего рядом с ней священника.

– Я не думала, что это – исповедальня, – испуганно забормотала она. – Не могу никак надеть свои туфли. Я очень сожалею. Я не подслушивала. Ноги распухли и никак…

– Не спешите, – сказал священник, садясь рядом с ней. – Нет никакой нужды торопиться.

– Кроме того, я съела здесь бутерброд. Я очень сожалею об этом.

– Вы съели здесь, говорите, бутерброд?

– И я засмеялась, когда тот противный мужчина набросился на своего ребенка за то, что он ковырял в носу в тот момент, когда зазвенел колокольчик.

– Да, это было „Вознесение Даров“, ммм…

– Проклятые туфли! Мне надо идти. Значит, вы тоже заметили.

– Посидите немного тихонько.

– Я уже посидела тихонько. Я здесь уже несколько часов. Я здесь спала.

– В этом нет ничего плохого.

– Как это нет? Мне нужно работать, платить по счетам, взять себя в руки, собраться.

– У меня такое впечатление, – сказал священник, – что вы уже слишком долго держите себя в руках, слишком собраны.

– Мне теперь не для кого это делать, – тихо сказала Джулия. – Я осталась совершенно одна. Жиля лишили водительских прав, а он все-таки взял машину, и они с Кристи поехали. Оба они погибли. Я не ожидала, что это так опасно. – Голос ее нервно завибрировал. – Ребенок имеет полное право видеться со своим отцом. Неужели вы не понимаете? В этом моя вина. Если бы я была благоразумна и думала о возможных последствиях, Кристи был бы сегодня жив!

Священник молчал.

– Я не более собрана, – продолжала Джулия, – чем „собраны“ мои ноги и мои туфли.

Священник молча слушал.

– Но не думайте, – сказала Джулия, которая, начав говорить, не могла уже остановиться, – что мне жаль погибшего Жиля. Наоборот, я очень даже рада, что он погиб. Он был эгоистичным, жестоким и грубым, и он был скверным отцом. Я уже с ним в это время разводилась. Мне было страшно видеть его пьяным и неприятно – трезвым. От него всегда воняло, мне было очень трудно его переносить, и однажды я не вытерпела, ударила его и сломала ему нос. Я не жалею об этом, а горжусь собой. Обычно я дрожала от страха и выставляла перед собой Кристи, загораживаясь им как щитом. Я знала, видите ли, что хоть он и был дерьмом, но не настолько, чтобы ударить ребенка. О Господи! – воскликнула она, – зачем я все это вам говорю? Вам же до этого нет никакого дела. У меня нет веры. Моя вера в Бога недостаточно тверда, да к тому же я и не католичка. Ведь это же – католический храм, не так ли?

– Да.

– Я и зашла-то сюда только лишь потому, что спасалась от дождя. Проклятые ноги! – Она снова попыталась втиснуть их в упорно сопротивлявшиеся туфли. – Ну, никак не влезают! – Она огорченно покачала головой.

– Мы могли бы отложить в сторону вопрос о вере, – предложил священник, – и пойти ко мне домой, где моя экономка угостит вас чашкой чая и приготовит горячую ванночку для ног. С этого мы и начнем собирать воедино ваши ноги и ваши туфли.

– Это звучит как небесная музыка, – сказала Джулия. Но тут же спохватилась: – Я несу тут всякую чушь. Извините меня. Мне лучше помолчать. – И высморкалась.

– Мы могли бы также найти для вас на ночь кровать, – сказал священник.

– Ах, спасибо, спасибо вам большое, но не надо, – отказалась Джулия. – У меня дома прекрасная кровать. Я пойду домой, я должна, вот только бы надеть туфли. Нет, я не такая несчастная, как вы, возможно, подумали. Вы очень добры. Простите меня – я попользовалась вашей церковью, и вы из-за меня потеряли много времени. – Взяв туфли в руки, она поднялась и впервые взглянула на него. Седой, усталый мужчина средних лет смотрел на нее с легкой улыбкой. „Было бы ужасно некрасиво обмануть его“, – подумала она. – Мне бы хотелось еще кое-что рассказать вам, но я не могу, – сказала она с болью в голосе. – Речь идет не об убийстве или чем-то таком, и вам это может даже показаться пустяком, но для меня это страшно важно.

– Давайте-ка все-таки займемся сперва вашими ногами и туфлями, – сказал он и повел ее к двери.

„Я ему уже, наверное, порядком надоела, – думала, следуя за ним, Джулия. – Его терпение не может быть бесконечным. Ему и без меня хватает забот с разными бродягами. Нельзя быть такой навязчивой“. С туфлями в руках она молча шла рядом со священником. Проходя мимо алтаря, он преклонил колено. Подняв глаза, Джулия увидела Деву Марию в изумительном по красоте перламутровом обрамлении.

– Какая прелесть! – не сдержавшись, воскликнула она. – И такая неожиданность – ведь большинство католических церквей в Англии не имеют украшений.

– Это Баварская церковь, – сказал священник, не объясняя, что это значит, и сразу же, словно опасаясь, что она начнет допытываться, и не желая этого, спросил: – Вы живете в Лондоне? – Получив утвердительный ответ, он сказал, что даст ей денег на автобусный билет.

Почувствовав некоторый холодок отчуждения, Джулия довольно сухо ответила:

– Спасибо, не надо. У меня есть деньги. Купила же я себе бутерброд!

К тому времени они подошли уже к двери его дома. Открыв ключом дверь, он пропустил ее вперед и позвал экономку. Возможность рассказать ему что-либо еще была упущена, и Джулия замкнулась в себе.

Позже, когда к остановке подкатил автобус, на котором ей предстояло уехать, она вдруг заколебалась и замерла в нерешительности посреди толпы штурмующих входные двери пассажиров.

Священник почему-то даже не моргнул глазом при упоминании о сломанном носе. А не могла бы она скинуть с себя то, намного более тяжкое, бремя? Она колебалась, а толпа продолжала сзади напирать и волноваться. Кондуктор нагнулся, схватил ее за руку и втащил в автобус.