Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 3

Флора Тревельян быстро неслась по извилистым улочкам, сокращая путь к пляжу. Князь Игорь с трудом поспевал за ней – он переел сочных обрезков конины, которые ему перепали от мясника. Собака упиралась, тянула поводок, мотала головой. Когда они подошли к берегу, Флора отпустила его. Он легонько тяпнул ее за руку, а потом понесся по песку, тявкая на волны. Он носился за ними туда-сюда, стараясь не замочить лапы. Флора огляделась – нет ли немецкого шеферда, который как-то набросился на шпица (неделю назад он загнал его в воду), а то вдруг снова появится и начнет мучить пса. Когда Игорь утомился от беготни, она снова прицепила поводок к ошейнику и уже степенной, размеренной походкой пошла через весь город к причалу, где швартовались катера из Сен-Мало с однодневными экскурсантами и пассажирами из Саутгемптона. У нее были знакомые среди экипажа этих катеров, к тому же она могла поболтать с носильщиками, которых присылали разные отели встречать гостей.

– А когда возвращается твоя мама? Она приедет вместе с папой? – Гастон, носильщик из отеля „Марджолайн“, швырнул в воду окурок.

– Не знаю. Она не писала.

– А она знает, что твоя мадемуазель разрешает тебе одной бегать по городу и к морю?

– Со мной же собака.

– Ты называешь вот это собакой? Этот экземпляр? А от самой-то большевистской пигалицы какая тебе защита?

– Мадам Тарасова не большевик, и я очень часто беру с собой собаку побольше. Между прочим, у Игоря есть зубы.

– У Игоря есть зубы. – Гастон с насмешкой пощелкал пальцами перед носом шпица, который подпрыгнул и злобно рыкнул. Гастон отступил.

– Большевик, – прошипел он собачонке.

– Не дразните его. – Флора слегка ослабила поводок, чтобы собака могла поближе подойти к мужчине. – Если вы будете его злить, я его отпущу.

– А этот смельчак кусает твою мадемуазель? Она вообще понимает что-нибудь в животных?

Флора молчала.

– Твою маман ждали несколько недель назад. Так мне говорила твоя мадемуазель, которая сидит днями напролет в отеле, читает любовные романы и ест шоколад, а ты тут носишься на воле, – не унимался Гастон.

– Она передумала и осталась с папой. У него какие-то дела в Лондоне. Ему скоро возвращаться в Индию, и она хочет побыть с ним подольше, – защищалась Флора.

– Можно понять. Ну а ты разве не хочешь побыть со своим папа? – включился в разговор носильщик из отеля „Британик“.

– Иногда, – осторожно сказала Флора, – не всегда.

Она чувствовала, что Гастон и тот, другой, удивились бы, скажи она, что едва знает своего отца и уж никак не горит желанием узнать его лучше. Эти семейные мужчины не в состоянии понять или признать нравы индийского государственного служащего и его ровное отношение к постоянной разлуке.

– У меня все в порядке, – сказала она.

– А твои уроки? Ты учишься с мадемуазель? – поинтересовался Гастон, чей старший сын работал над дипломом бакалавра.

– Конечно, – соврала Флора, понимая, что они с мадемуазель свели уроки до минимума. Носильщик из отеля „Англетер“, моложе своих коллег и неженатый, заметил:

– Эта маленькая англичанка сама собой занимается, носится с собачонками всяких старушенций. Смешно? – он расхохотался. – Глупо, – добавил по-французски.

– Мадам Тарасова учит меня русскому языку. А взамен я тренирую Игоря.

– А какой толк от русского? От этого противного большевистского языка? Да, твое положение не слишком хорошее.

– Не очень, – согласился носильщик из отеля „Британик“, который до сих пор не проронил ни слова.

– Вообще-то вам лучше бы заняться своими делами, – сказала Флора невесело. – А что за гостей вы ждете?

– Английские семьи, – сказал носильщик из отеля „Британик“.

– Я тоже, – кивнул тот, что из „Англетера“. – Их полно едет. Вообще-то мне плевать на них и на их деньги.

– И мне, – поддержал Гастон, – а я встречаю генерала Лея, мужа красавицы мадам Лей, – сам того не замечая, Гастон, говоря это, подтянулся.

– И на него тоже плевать? – поинтересовалась Флора. – О! – воскликнула она. – Глядите! Натер. Скорее, Игорь, бежим. Я должна отвести тебя домой.

Носильщики наблюдали, как она исчезает, волоча за собой собаку.

– Она что, дьявола увидела? – спросил один.

– Родителей, – сообщил Гастон. – Я узнаю ее мать, а мужчина рядом с ней, должно быть, отец. Вон тот, в черной шляпе, он посинел от холода. А высокий здоровяк рядом с ним – мой клиент, генерал, муж леди, она тут сорит деньгами, которые ты так презираешь, тратит их на модисток. А разве твоя сестра не работает в шляпном магазине на Рю-де-Тур?

Носильщики кончили подпирать стену и, поправив свои фуражки, придали лицам подобострастное выражение.

В то время как Флора, тяжело дыша, бежала через город, волоча за собой Игоря, к мадам Тарасовой, чтобы потом нестись и поднимать с дивана мадемуазель, устроившуюся со своим романом в пристройке отеля „Марджолайн“, Денис Тревельян как-то неотчетливо представлял встречу с дочерью. Ему не понравился переезд из Саутгемптона, он замерз, когда они пересекали залив. Он взял руку жены и засунул ее себе под локоть. Представленная Ангусу Лею, она одолевала его вопросами о том, насколько вероятна всеобщая забастовка, как если бы он был политиком или тред-юнионистом, даже после того, как он скромно пояснил ей, что он военный на пенсии и знает про все это не больше любого читателя „Таймс“ или того, кто слушает радио. Случись всеобщая забастовка, сказал он, он бы предложил жене остаться в Динаре, а сам бы обратно поехал на автомобиле.

– В случае волнений я бы хотел, чтобы моя жена оказалась в стороне от них. Никому сейчас неизвестно, не станут ли дела еще хуже.

– О, Денис. Ты слышал? – Вита подняла глаза на мужа. – А что мы будем делать, если забастовка? И что – если революция?

Денис Тревельян повторил для генерала то, что его жена сама хорошо знала. Что бы там ни было, в конце июня его отпуск завершается, и он должен отплыть в Индию. Во всяком случае, сказал он, опять же больше для генерала, чем для жены, он считает, что эти разговоры о революции – просто паника. При этом он не добавил, что молил Бога, чтобы Вита поехала с ним, он ревностно и страстно любил ее, и перспектива оставить ее здесь причиняла ему боль. Он думал, что нет нужды оставаться ей с Флорой до осени. В Индии на время жары она могла бы поехать в горы, как обычно и делала, и он бы знал, где она. Он думал, что ребенка можно было бы устроить в школу, которую они выберут сразу же, не дожидаясь начала учебного года. Прижимая к своему боку руку жены и поджав губы, он вспомнил, что тогда, на пятом месяце беременности, у Виты едва не случился выкидыш, и он хотел, чтобы ребенка не было. Дети и служба в Индии несовместимы. Нет, думал он с горечью, хотя Вита любила детей. Флора была результатом страсти, достойной сожаления. Ребенок – лишние расходы, неудобства, и он вбивает клин между ним, женой и карьерой.

Он был любящим мужем и не допускал мысли делить ее с кем-то. Для Виты провести лето с Флорой – дань родительскому долгу. Она была счастлива оставить ее с гувернанткой на те недели, которые они провели в Лондоне, подумал он мрачно. Он знал Виту, с Флорой она бы заскучала. Ну и что тогда? По крайней мере, когда она была в горах и он недалеко от нее, был какой-то контроль. Большинство жен могли себе позволить легкий флирт с холостыми офицерами. И Вита тоже, но одна во Франции…

Шагая рядом с мужем, Вита рассказывала генералу, что у них есть дочь и они подумали, что совсем неплохо для нее выучить французский до школы, что она уже бегло говорит по-итальянски, после года, проведенного в Сиене с гувернанткой-итальянкой.

– Денис очень интересуется языками, – сказала она. – А дочь учит еще и русский.

– А, хм, хорошее дело. А вы сами лингвист? – Ангус вовлекал Дениса в разговор.

– Меня интересуют языки коренных народов, – Денис не стал уточнять каких. – В моей работе это необходимо. – Он презирал Виту за ее ложь, но в то же время упрямо продолжал любить ее даже за это. Год, который Флора провела в Италии, и ее нынешняя жизнь никакого отношения к изучению языков не имели, все это было связано с обменными курсами лиры, франка, фунта. У него не было свободных средств (роскошные чемоданы генерала раздражали его). Стоя на катере и глядя вперед, на причал, он решил, что Вита вообще-то могла бы справиться и без мадемуазель, пока Флора не в школе. Презирая жену за этот обман, Денис в то же время чувствовал острое вожделение к ней. „Может, она и глупа, – думал он, – но я хочу ее“.

– А твоя дочь нас встретит? – спросил он, как бы отстраняясь от отцовства. Потом, заметив быстрый взгляд Ангуса Лея, засмеялся.

– Наша дочь так непохожа на нас, что я часто шучу по этому поводу, но, после того как я обнаружил портрет моей прабабушки, я отбросил все сомнения насчет ее происхождения.

– О, – вежливо произнес Ангус Лей.

– Денис, ты невыносим, – проговорила Вита, а потом повернулась к Ангусу. – Мы оба светловолосые, а она темненькая. – Потом сказала Денису: – Нет, дорогой, не думаю, что она нас встретит. Лучше было бы не говорить ей вовсе, что мы приезжаем сегодня. Из-за забастовки отплытие могло ведь и отложиться.

– Но забастовка еще и не начиналась, – сказал Денис, понимая, что они остались бы в Лондоне, если бы сумели достать билеты на одно шоу.

– Я хочу затащить тебя в постель, – пробормотал он жене в ухо.

– А я тебя, – отозвалась она. – Ну вот мы и приехали.

Судно глухо ткнулось в причал.

– Увидимся в отеле, – сказала она Ангусу.

– Да-да, конечно, – согласился Ангус, неуверенный, что хотел бы этого.

Он отдал свои вещи Гастону и сразу же быстро направился к „Марджолайн“, предоставив Тревельянам отправляться своей дорогой. Когда он шел, то подумал, что Вита Тревельян хорошенькая, но утомляет и что она могла бы подружиться с его женой. Муж не привлек его внимания.

ГЛАВА 4

Отель был переполнен, и управляющий спросил Космо и Бланко, не будут ли они против того, чтобы перебраться в пристройку. Там у них будет комната с балконом, гораздо больше той, которая у них сейчас, в главном здании. И не обременит ли их то, что им придется ходить в столовую через сад? Конечно же, прислуга перенесет их вещи. Космо и Бланко ничего не имели против.

– Мы же можем ночью улизнуть отсюда куда-нибудь, к примеру, в бордель, – захихикал Космо, – если здесь он, конечно, есть. Интересно, да? – протянул он задумчиво. Друзья обследовали новую комнату.

– Нам там дадут от ворот поворот, возраст не тот. Сам знаешь, идиот, – фыркнул Бланко.

– Это теория. А какая польза от теории?

– Может, в казино? Приклеить фальшивые усы и пойти?

– Там будет то же самое. Говорят, они угадывают возраст с точностью до недели, – проговорил Космо. – А ты знаешь, почему нас переселили? Из-за этих девиц-голландок. Бьюсь об заклад, за ними будут строго надзирать и держать подальше от сексуально озабоченных – вроде нас.

– А твоя сестра и ее подружка? Подружка что собой представляет? – спросил Бланко.

– Понятия не имею. Зовут ее Таши Куэйл. Ты собираешься в ванную?

– Да надо бы. О Боже! Они свалили всю нашу одежду в одну кучу. Посмотри. – Бланко выдвинул ящик комода, другой рукой расстегивал брюки. – Давай-ка, разберем. Ничего хорошего в том, что моя лучшая рубашка лежит вместе с твоими штанами. А мне нравится эта комната. Интересно, кого-то может интересовать эта пристройка? Между прочим, ты пихаешь в свой ящик мой пуловер. – Он вылез из брюк и забрал пуловер. – Но ты можешь его надевать, если он тебе нравится. Он вроде тех, которые носит принц Уэльский, я их терпеть не могу.

– Нет, спасибо. Не хочу.

– Знаешь, зови-ка ты меня настоящим именем – Хьюберт, – запальчиво попросил Бланко.

– С такой фамилией, как Виндеатт-Уайт тебе надо привыкать к Бланко. – И Космо увернулся от нацеленного на него кулака друга.

– Я думал, твоего кузена зовут Хьюберт, но поскольку он тебя мало интересует…

– Мой отец тоже был Хьюберт. У нас в семье любят повторять имена. Слушай, здесь такие тонкие стены, как бумага. Послушай-ка.

В коридоре раздались шаги, кто-то постучал в соседнюю дверь. Дверь открылась. Женский голос спросил:

– Мадемуазель? Вы здесь? – Дверь закрылась.

– Да, мадам, я здесь. Девочка прибежала и сказала мне… я никак не ожидала… если бы я знала, что вы сегодня приезжаете, я бы…

– Послали бы Флору встречать? Где она? – Голос звучал резко.

– Я разрешила ей сбегать за цветами для вашей комнаты. Она собиралась обрадовать и удивить вас с отцом. Я дала ей немного денег из карманных на следующую неделю, если точнее.

– Хорошо.

– Это она сама придумала.

– Хорошо, да… Я вижу… Ну, в общем-то, пока ее нет, может, мне лучше поговорить с вами.

– Конечно, мадам. Сядете?

– Лучше постою.

Космо и Бланко замерли. Космо расстегнул рубашку и медленно снял ее, Бланко наблюдал за ним, потом Космо разулся и на цыпочках подошел к открытому французскому окну. Бланко, уже в носках, присоединился к нему.

В соседней комнате Вита Тревельян рассчитывала гувернантку, выдавая ей зарплату и месячное пособие вместо уведомления. Она объяснила, что оставшуюся часть каникул, пока Флора не пойдет в школу, она сама проведет с ней.

– Неплохо, если бы ребенок проводил время и с отцом, – довольно грубо заметила мадемуазель. Вита Тревельян, казалось, пропустила мимо ушей это замечание. Она объявила, что было бы удобнее, если бы мадемуазель упаковала вещи и завтра же уехала. Она договорилась с управляющим, что Флора переберется в одноместный номер.

– Все одноместные номера – в задней части отеля и выходят окнами на улицу, а не в сад, – пожала плечами мадемуазель.

– Это удобно, – кивнула Вита Тревельян.

– И экономно, – не унималась мадемуазель. Космо и Бланко не дышали.

– И это тоже учтено, – холодно ответила Вита.

– А мадам даст мне рекомендацию?

– Конечно, – бесстрастно пообещала Вита.

– Спасибо.

Наступила пауза. Космо и Бланко ждали. Космо – с открытым ртом, Бланко – придерживая на груди наполовину снятую майку.

Вита Тревельян снова заговорила:

– Ну что касается, я думаю… мы сожалеем, конечно… Мы увидимся за ужином? Мне надо идти распаковывать вещи.

– Если мадам простит меня, у меня болит голова.

– Очень хорошо. – Дверь открылась, закрылась, шаги стихли в дальнем конце коридора. Бланко стащил майку через голову.

В соседней комнате мадемуазель очень громко произнесла по-французски:

– Салопе.

Космо потянулся за карандашом и в записной книжке написал: „салопе“.

– Знать бы, что это такое, – прошептал Бланко. – О, смотри.

Через сад бежала Флора, у нее под ногами скрипел гравий. Она казалась очень-очень маленькой из-за огромного букета нарциссов, который тащила.

– Это как раз та девочка, которая выгуливает отвратного шпица мадам Тарасовой, когда у меня урок музыки, – прошептал Бланко.

– Я видел ее несколько недель назад на пляже, она гуляла с другой собакой, здоровенной, и чуть не утонула, – прошептал Космо. – Слушай.

Садовая калитка распахнулась, раздался быстрый топот вверх по лестнице, потом по коридору. Хлопнула дверь соседней комнаты.

– Я вот эти купила. Чудесные, правда? – радостно затараторила девочка. – Я купила все ведро… – И потом: – А что случилось?

– Твоя мать меня уволила. Я завтра уезжаю. Я ввожу ее в ненужные расходы.

– О, – изумленно произнесла девочка. – О…

Космо и Бланко отпрянули, услышав, как французское окно соседней комнаты с треском распахнулось. Они увидели, как Флора вышла на балкон, развела руки, и нарциссы каскадом полетели в сад.

В обеденном зале воцарилась атмосфера ожидания. Центральный стол, обычно уставленный закусками, сырами, фруктами, накрыт на семь персон. Семьи англичан, входя в зал, украдкой бросали на него взгляд. На столе лежали многочисленные ножи, вилки, неправдоподобно белые салфетки, искрилось стекло бокалов. Английские подростки, уже начинавшие узнавать друг друга, удивленно поднимали брови и обменивались многозначительными взглядами.

– Это для семьи голландцев, – сказала вдова, мать троих детей. – Я слышала, там пять дочерей. А что…

– Она баронесса, их мать, звучит…

– И все девочки будут баронессами. Так принято на континенте.

– Но чем больше осколков, тем меньше блеска, – заметила вдова.

– Да, но почему-то семь мест, – сосчитала ее приятельница.

– Может, дочерей шесть, а не пять? – предположила вдова.

– Не говори так громко, мама, – прошептала дочь вдовы, перехватив взгляд Космо.

Космо отвел глаза: у девочки были белесые ресницы, неровные зубы, и ей только четырнадцать.

– Не смеши, седьмое место для ее мужа, отца…

– Для барона.

– Что? А? Ну конечно, для барона.

Космо и Бланко вели себя за ужином настороженно, ели не спуская глаз с двери. Они вежливо слушали, как Ангус Лей объясняет своей жене положение британской нации. Космо и так знал, что думает отец о мистере Болдуине, и втайне надеялся, что слова отца выведут Бланко из терпения и тот начнет перечить ему и скажет что-то очень смелое. Ну, например, про замечательного Рамсея Макдональда. Но Бланко молчал, его сердце смягчилось от попыток миссис Лей называть его Хьюбертом, но она все время путалась и у нее выходило то Блюберд, то Блинко; Космо понимал, что голова матери забита магазинами, в которые она, видимо, поведет его сестру Мэбс, если та, конечно, снизойдет до провинциальных магазинов после парижских прелестей.

Оба мальчика на ужин приходили в костюмах, их прилизанные волосы зачесаны назад. Время от времени они перехватывали взгляд кого-нибудь из подростков из других английских семей, подмигивали и отводили глаза. Вечером, позднее, они соберутся где-нибудь – в гостиной или в саду перед отелем, в сумерках разделятся по четверо для игры в теннис или отправятся в Динан или Мон-Сен-Мишель, где есть ресторан, известный своими омлетами, и где прилив несется скорее, чем лошадь в галопе. Космо вообще-то не слишком всем этим интересовался, проведя в Динаре два месяца с матерью, пока лечил колено. Он вполуха слушал отца, исподтишка оглядывал комнату и грезил о пяти изящных голландочках: они длинноногие, в прозрачных платьицах, и через материю можно будет увидеть их таинственные груди. Его мать сказала:

– Нет, Ангус, дорогой. Я этого не вынесу. Если ты поедешь домой, то и я с тобой. Я не останусь здесь одна. – Ее голос почти дрожал. – Что мне здесь делать?

– Ну еще походишь по магазинам. Съездишь в Париж. Заберешь Мэбс из школы. – Ангус жевал мясо. Ему нравилось, когда женщины начинали суетиться, волноваться, он знал, что его жена делает это исключительно для того, чтобы доставить ему удовольствие. Он выпил немного вина.

– Запасись обувью, пока здесь. Если я поеду, то я поеду один. Ситуация не ясна.

– Тогда за твое дезертирство тебе придется расплачиваться платьями и шляпками. Я закидаю тебя огромными счетами за всякие безделушки.

– Ну и что, – просиял Ангус, распушив роскошные усы. – А как с перчатками?

За их спиной, за столиком в углублении сидели Денис и Вита Тревельян и молча ели. Между ними, уткнувшись в свою тарелку, сгорбилась Флора.

Центральный стол все еще пустовал.

Денис Тревельян чистил яблоко. Ангус Лей потягивал вино. Космо грезил.

Двери столовой широко распахнулись, и управляющий, кланяясь, ввел баронессу Хэбенинг, за которой следовали Элизабет, Энн, Мэри, Дотти и Долли. Их появление заметили все.

– Ну… – пробормотал Космо, – ни одной в возрасте для брака.

– Три самые младшие – с обручальными кольцами, – сказал Бланко, который был весьма наблюдательным.

– И нисколько не хорошенькие, – прошептал Космо.

– Домашние, – сказал Бланко.

– Они так и останутся с такой внешностью.

– О чем вы шепчетесь, Космо? – спросила мать. – Манеры, дорогой, манеры.

– Ничего такого, ма. Извини, ма.

– Уэльские шахтеры – хуже нет, – проговорил Ангус Лей, чьи мысли были заняты волнениями в Англии, – но северные могут оказаться еще страшнее. Вот почему я жду…

– В защиту шахтеров можно сказать немало. Я думаю, их положение…

– Не слишком ли далеко зашел Бланко? – подумал Космо. – Во что тогда превратится остаток каникул?

Но отец не слышал Бланко. Он тоже смотрел на новеньких, которые рассаживались, пытаясь разместить свои весьма пышные зады на веретенообразных ресторанных стульчиках.

– О! – воскликнул он. – Не моя ли это старинная подруга Роуз? Дорогая, пойдем и поздороваемся с Роуз. Ты, наверное, помнишь, я часто тебе рассказывал о Роуз и Джефе Хэбенингах. Я ходил с ним охотиться на дикого кабана. Помнишь? И на уток. Друзья моей молодости… – Ангус отложил в сторону салфетку и поднялся.

– Столько девочек, – проговорила миссис Лей.

– Тогда у нее не было девочек, я говорю о тех мрачных годах. Может, и были у них тогда одна-другая, но они не мешали, они сопели в своих колыбельках. Пошли, ты должна… – Ангус повел жену через зал к центральному столу. – Роуз? Ты меня помнишь?

– Ангус! – Баронесса раскинула руки. – Ангус! Конечно… – Пошли восклицания, представления, пожатия рун, вставания, усаживание на место.

– Посмотри-ка на них, – прошептал Космо. – Кошмар! Какое ужасное разочарование. А я-то…

Но Бланко был поглощен тем, о чем говорили за столиком за спиной. Он услышал…

– Такая грязная, как будто не мылась с тех пор, как я оставила тебя с ней. Обгрызенные ногти, под ними черно. Когда ты в последний раз принимала ванну? Она не удосужилась следить за твоим бельем. Оно серого цвета. Ты отвратительна, и у тебя вылезли угри. Посмотри, Денис, у нее угри.

– Отправь ее в парикмахерскую, – как-то отстраненно проговорил Денис Тревельян. – Пусть их удалят. И мне не нравятся эти косички.

– Но она еще мала для парикмахерской, Денис.

– Ну делай, что считаешь нужным. А ты почему не отвечаешь матери, Флора?

– Пожалуй, я пойду спать, – сказала Флора и встала. – Спокойной ночи. – Ее голос звучал твердо. – Спокойной ночи. – И пошла к выходу.

– Флора, – выпалила Вита. – Сядь. Вернись.

– Да пусть она идет, – сказал Денис, когда девочка проходила мимо стола Леев. – Ты не виновата, дорогая. – Он накрыл рукой руку жены. – Интересно, найдем ли мы пару, чтобы сыграть в бридж? Осмелюсь сказать, что гувернантка очень ленилась. – И он сжал руку жены.

Наблюдая за Флорой, Бланко и Космо увидели, как она пересекла зал и налетела на человека, торопливо входившего в ресторан. Он взял ее за плечи, отстранил, потом отступил в сторону и открыл ей дверь.

– Она его даже не видела. Она плакала, – сказал Космо. – Я скажу отцу, чтобы наш стол куда-нибудь передвинули, – продолжил он, не понижая голоса.

– Не бросить ли мне бридж? – сказал Бланко. – Посмотри, твой отец машет, зовет к себе.

– Наверное, это барон, ее сын, конечно, – вдова, мать девочки с неровными зубами, наклонилась к соседнему столику. – Правда, хорош собой? И такой молодой.

– Ангус, представь меня, – сказала баронесса.

– Мой сын Космо, его друг Хьюберт Виндеатт-Уайт, который проводит с нами каникулы, он немножко „больши“. И разреши мне представить твоих девочек: Элизабет, Энн, Мэри, Дотти и Долли.

– И мой сын Феликс, – добавила Роуз, указывая на молодого человека, столкнувшегося с Флорой, ухватив его за рукав. – Что тебя задержало, Феликс? Мы уже потеряли всякую надежду, что ты придешь.

– Прокол, мама. – Феликс сел рядом с матерью. – Привет, привет всем моим сестренкам.

– Какой удивительно красивый молодой человек, – сказала Милли Лей, когда они отходили от столика, – и какие ужасно неуклюжие девочки. Это просто несправедливо.