Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

ЧАСТЬ V

ГЛАВА 50

В свои шестьдесят с лишним Милли, уже смирившись со вдовством, забеспокоилась о Космо. Она переехала снова в Коппермолт, уменьшила его размеры, верхние этажи и задние помещения превратила в квартиры, которые сдавала благодарным семейным парам. Она долго боролась за разрешение на переделку, потом со строителями, чтобы все было, как она хотела, на это ушло несколько лет, и, как говорил ее зять Нигел, она не лезла в чужие дела. Но теперь битва с бюрократией закончилась и появилось время для другого, как она делилась с Фелисити Грин, нанесшей ставший уже традиционным, ежегодный визит.

– Пора что-то делать с Космо. Вы понимаете, Фелисити, у Нигела и Мэбс дети почти выросли, а Космо еще не женат.

Фелисити промолчала, ожидая продолжения. Привычка слушать – весьма полезная в писательской профессии. И хотя лучшая часть ее натуры надеялась, что Милли не выставит себя сейчас в дурацком свете, как обычно, но писательская часть ждала, что именно так и случится. Она частенько вставляла черты Милли в свои романы, популярность которых росла, и полагала, заметив их на столике возле кровати Милли, что эти черточки она достаточно хорошо прячет.

– Космо надо жениться, – твердо заявила Милли. – Даже его взбалмошный друг Хьюберт и то угомонился и завел детей.

„Конечно, – подумала Фелисити, – слово „взбалмошный“ используется только применительно к девочкам“.

– А Космо был когда-то помолвлен?

– Нет.

Как спросить женщину вроде Милли Лей, не гомосексуалист ли ее сын?

– Может, ему нравится быть холостяком? – предположила Фелисити. – Может, он убежденный холостяк?

– У него полно девушек, – сказала Милли.

– Ну, тогда хорошо. (Значит, не гомик.)

– Но пора осесть, – сказала Милли.

– А он это понимает?

– Да откуда я знаю, право, Фелисити!

– Так вы спросите.

– Вот Ангус, о, если бы он был жив, бедный, он бы спросил. Ангус бы все прямо сказал. – (Фелисити с сомнением подняла брови.) – Он бы объяснил Космо, что жениться и иметь детей – его обязанность. Что он унаследует Коппермолт. Я не хочу, чтобы он перешел сыну Мэбс. Он не моется и у него длинные волосы, это уж слишком. Вы, конечно, можете сомневаться, Фелисити, но я знаю, Ангус так бы и поступил. Но, умерев, он все взвалил на меня.

О, Фелисити-писательница была удовлетворена.

– Ну что ж, – сказала она, – а Космо был когда-то влюблен?

Милли, сбитая с толку, пожала плечами.

– У него были связи, и я уверена, что и сейчас есть. Я встречала его девушек. Он ведь нормальный мужчина.

– Ну да. А любовь?

– Это в вас говорит писательница! – воскликнула Милли. – Как-то раз я беседовала с Роуз, с нашей голландской подругой, очень разумная женщина, так она выдала замуж пять некрасивых дочерей. Она обожает устраивать браки. И все получаются крепкие. А ведь в наше время так много разводов.

– А ваш брак с Ангусом был устроен?

– Конечно, нет. Он по любви. Прекрасный брак. Никаких ссор, ревности, сомнений. Но наш брак – исключение. Один на миллион. И я не рассчитываю, что так же идеально сложится семейная жизнь моих детей. Посмотрели бы вы на Нигела и Мэбс. Они ссорятся, как и до свадьбы.

– Хм, – произнесла Фелисити. – Кажется, одну ссору я помню. За ужином. Я робела, тогда я заикалась, что, кстати, было очень полезно, но я помню, как ваш муж выгнал их из столовой.

– О, что за бедлам он устроил в тот вечер, – с любовью вспомнила Милли.

– А Космо тогда не интересовался той девочкой, которая у вас жила, когда я в первый раз приехала к вам? Вы меня еще заставили подвезти ее до Лондона.

– А, эта. Но ей же было всего пятнадцать.

– Но сейчас-то должно быть больше.

– Нет, – Милли как будто оттолкнула от себя что-то. – Я не думаю, что она…

– Ее отец стал большим человеком в Индийской гражданской службе. Не помните? Его имя было в газетах, когда проходило отделение Индии в 1947 году. Вы должны помнить. Очень важный.

– Правда? А я как-то не связала. Так это тот самый сэр Денис Тревельян? А, понятно. У него ужасная жена. Я ее помню.

– Ну несчастье, которое не помешало его карьере.

– Как интересно. Как очень… ну да… И как глупо, что я не уловила. Ангус бы заметил. Я так скучаю по Ангусу.

– А потом про него еще раз писали газеты. Были статьи о нем и о жене.

– Скандал? – Милли открыла рот.

– Нет-нет, более странное. Они решили остаться в Индии, когда все оттуда уезжали. Это стало сенсацией. Они заявили, что представить себе не могут, чтобы поселиться в Челтнеме или в Танбридж-Уэлсе.

– Людям кажется это трудным. Наверное, это похоже на то, как овдоветь, вырвать корни. И что же, они там зачахнут и умрут? Наверное, девочка присматривает за ними?

– Я слышала, – сказала Фелисити, – что она отказалась ехать к ним, и решила жить самостоятельно. Она практически…

– О мой Бог! – воскликнула Милли. – Вспоминаю. Ее мать что-то писала о ней. Девочка стала проституткой.

– На самом-то деле она работает у моих друзей на западе. – Фелисити изнывала от скуки. Она думала: „Или я забуду этот разговор с годами, или он выльется и по капле попадет на бумагу“.

– Она сейчас, наверное, уже как следует поистрепалась. – („Вот это тоже надо запомнить“.) – Сколько разных людей вы знаете из разных кругов.

– Ну, я всегда думаю о людях. Я очень ими интересуюсь. И все очень связаны между собой, – сказала Фелисити вежливо.

– Ну да, вы вставляете их в книги. Вы же умница. Но чем я могу быть вам полезна, вываливая на вас кучу проблем, семейные тревоги? Я буду стареть, как говорит мой зять, и буду устраивать рождественские елки, как когда-то прежде. И я позову Джойс помочь мне. А она знает многих молодых людей, и мне пора вытащить палец, как выражается мой внук, ужасный мальчик.

– Вы знаете, что это означает?

– Да он объяснил. Я сказала, дорогой мальчик, я родилась не вчера. Я приглашу Джойс, она будет кстати. И для нее хорошо, она пока свободна между своими браками.

– А я думала, вы осуждаете разводы, – сказала Фелисити.

– Да, осуждаю. Но Джойс – другое. Она старинная подруга. Мы привыкли к ее отчиму, такому приятному человеку, мы охотились у него на куропаток в Пертшире.

ГЛАВА 51

Когда Флора прочитала о женитьбе Хьюберта в 1949 году на некой Виктории Рэглэн, она с удивлением и удовольствием отметила, что это ее никак не тронуло. Кто бы она такая ни была, она не испытает того свежего чувства, того порыва страсти, которое она сама испытала с Хьюбертом в Провансе. Медовый месяц не будет для него тем впервые изведанным ощущением, независимо от того, помнит он его или нет. Флора стала критерием для сравнения со всеми остальными. Виктория Рэглэн, может, гораздо симпатичнее, богаче, но она не будет такой. „Я была его первой любовью, – подумала Флора, – я была его первым приключением“. Но ни тогда, ни сейчас она не сравнивала себя с Джойс, она знала, что такое Джойс, и та всегда ей нравилась, с первых дней в Динаре. Джойс – развлечение. В Джойс не было зла, и она думала, что отношения с Джойс – необходимый курс сексуального обучения для таких молодых ребят, как Хьюберт и Космо. Мальчиками в школе они тоже прошли определенную практику. Флора обрадовалась за Хьюберта и надеялась, что он счастлив со своей женой так же, как удачлив в карьере. Она пошла созывать коров на вечернюю дойку с легким сердцем, а потом, когда загнала их под навес, где доила, подумала, что и Феликс тоже, вероятно, прошел через уроки какой-нибудь опытной женщины, вроде Джойс. С годами она вспоминала о Феликсе уже с меньшей болью. Очень часто в мыслях она видела его все тем же холодным мраморным любовником из полудетских грез.

Когда ее хозяева продали большую ферму торговому банку (банку Нигела, заметила Флора с удивлением), она согласилась переехать с ними в их новое небольшое имение, которое они приобрели. Они обещали ей предоставить собственный домик и определить больше обязанностей. Флора была довольна. И только после переезда поняла, что новая ферма совсем недалеко от Пенгапаха. Ей не надо было проходить мимо него и беспокоиться из-за этого. Но, если бы она захотела, она могла туда легко попасть. Это не так далеко, не за тридевять земель. И вот однажды, желая успокоить болезненные воспоминания из-за подслушанного разговора, после которого она убежала, Флора доехала до деревни на автобусе и отправилась через лес посмотреть.

В доме никого не было. Он печально приник к земле, окна закрыты, и дом казался слепым, таким, как когда она впервые увидела его вместе с Хьюбертом. Маленький садик зарос сорняками, и ползучие растения, посаженные кузеном Типом в разрушенной части дома, разрослись и закрыли стену. Пять ванн затянулись илом от сгнивших листьев, рыба исчезла, а старая пара, которую Хьюберт нанял следить за домом, должно быть, уже умерла. И ей показалось вполне естественным почистить русло ручья, ванны, выбросить сухие ветки. Она с удовольствием это делала, время от времени приезжая сюда по выходным. Она смотрела теперь на дом под другим углом зрения, и новые впечатления как бы накрыли собой и вытеснили из памяти прежние болезненные ощущения.

Иногда она замечала следы гостей – пустые бутылки из-под молока, отпечатки автомобильных колес, оставленный инструмент, уменьшившаяся куча дров. Однажды Флора, подходя к Пенгапаху со стороны скалы, услышала голоса. Она посмотрела на бухточку и увидела крепкого, седеющего и лысеющего – сверху было видно – Хьюберта. Он играл с детьми, они кричали ему:

– Папа, папа, посмотри, что мы нашли! Посмотри. – Они тащили охапки водорослей.

– Не давай им вымокнуть, дорогой. Помнишь, какая у них была ужасная простуда. – Виктория, когда-то Рэглэн, а теперь жена Виндеатт-Уайта, гибкая и девственная на свадебной фотографии на ступеньках церкви Святого Спасителя и всех ангелов, повиснувшая на руке Хьюберта и глядевшая на него с полным доверием, сидела теперь на сухом камне в окружении семьи – мужа и троих детей – и вязала нечто похожее на носок.

Флора стояла спиной к кусту утесника, наблюдая, как Хьюберт строит песчаный замок, окружив его рвом, сделав целую систему запруд на ручье, протекавшем через пять ванн к морю.

Она услышала, как Хьюберт сказал старшей девочке:

– Нет-нет, стой как следует, а то все разрушишь. Виктория! Забери Эмму, она растопчет запруду Джулиана!

Флора подумала, глядя на Хьюберта, а обращался ли он с Викторией так же по-хозяйски, как когда-то с ней? „Но я с ним долго не жила, разве во Франции. Я испортила его, позволив привезти себя в Пенгапах, так же как испортила путешествие на поезде с Космо во время войны. Я была резкая и нервная, и мне надо было выйти в Труро. Не поддаваться ему и не оставаться с ним до отлета. Хорошо, – подумала она, возвращаясь обратно по скале, – хорошо, что Хьюберт и Виктория пользуются Пенгапахом. Хорошо и радостно, что у Хьюберта так сложилось с женитьбой, с семьей“. Направляясь в обход, чтобы еще раз взглянуть на дом, Флора с удовольствием посмотрела на внушительный фургон Хьюберта и увидела плетеные ящики для винных бутылок в багажнике. Возвращаясь домой на автобусе, она думала о Хьюберте с удовольствием и с любовью. А потом прочитала о регистрации брака Космо в Челси. Он смеялся на фотографии. На заднем плане стояли Хьюберт и Виктория с серьезными лицами. Было трудно прочесть выражение лица Милли.

ГЛАВА 52

– А как было в Индии? Ты здорово загорел. – Космо критически оглядел племянника, надеясь под внешним сходством с Мэбс увидеть основательность Нигела. – Что будешь пить? – спросил он.

Они сидели за ленчем в его клубе, и он с удивлением заметил, что Чарлз надел костюм.

– Воду, пожалуйста, – сказал Чарлз. (Господи, какой добродетельный!)

– Трезвенник? – спросил Космо.

– Не совсем.

Космо сказал:

– Твой отец выпивал в твоем возрасте, ну, под стрессом.

– Но больше нет. Мама заставляет его беречь печень.

– Какой разумной она стала, – насмешливо сказал Космо. – Раньше она любила устраивать ссоры.

Чарлз засмеялся:

– А ему это нравится. Это заставляет его всегда держаться в форме.

Они заказали еду.

Космо, казалось, был счастлив посидеть молча. Чарлз несколько напряженно произнес:

– Гм… Мама сказала, что вы хотите со мной поговорить, дядя Космо.

– А она сказала, что я собираюсь делать?

– Да. Это ужасно великодушно. Вам лучше передумать. – Он покраснел под загаром.

Он не только надел костюм, но и подстригся, заметил Космо с удовольствием. И полоски белой ножи виднелись на шее, у лба и ушей. Должно быть, пытается произвести хорошее впечатление. И Космо сказал:

– Ты чувствуешь себя связанным, заманенным в ловушку? („Может, я вмешиваюсь в жизнь мальчика и делаю ему что-то плохое?“)

– О нет-нет, это прекрасно. Но самое замечательное… Я даже на могу понять, как вы можете отдавать Коппермолт.

– Могу, – сказал Космо. – Кроме того, как тебе объяснит твой отец, это единственный путь удержать Коппермолт в семье. Налоги после смерти владельца разорительны. Но расскажи мне об Индии. Я не могу обсуждать дела и есть. Где ты был?

– Да везде. Это чудесно. Я провел там год. И могу говорить про это неделю.

– Пожалуйста, не делай этого. Постарайся покороче.

– Вот я и хочу. Хьюберт обещал мне помочь опубликовать статьи. Он очень добрый…

– Таким и должен быть.

– Он предложил мне написать книгу. Тогда мне надо туда вернуться и увидеть еще больше. Там так много всего и так много разных людей.

– Слышали.

Чарлз подумал: „О Боже! Я ему надоел. Я никогда не знал его хорошо. Он какой-то напряженный, и с ним тяжело общаться“.

– О, между прочим, пока не забыл, мама сказала, что я должен рассказать вам кое о ком из подчиненных старого раджи. Некоторых вы знаете.

– Знаю?

– Супружеская чета Тревельян. Мама говорит, что бабушка и дедушка приглашали их дочь погостить в Коппермолте, когда она была подростком. Папа помнит ее, он сказал, что вы с Хьюбертом были в нее влюблены. И если бы он не помолвился с мамой, то сам бы попытался. („Проклятый Нигел со своими короткими ногами!“)

– Впервые слышу, – сказал холодно Космо.

– Но, во всяком случае, – затараторил Чарлз, – они там, два старика. По крайней мере, такие же старые, как бабушка, живут в превосходном доме, они построили его для себя в оригинальном стиле, у подножия Гималаев.

– Не Нилгери? – съязвил Космо.

Чарлз сказал:

– Простите, я дурак…

– Продолжай.

– Ну хорошо, эти старики похожи на законсервированные фрукты, у них полно слуг, они ими командуют. Ворчат, что все не так, как было, но не собираются двинуться с места. У них понятие времени исказилось. Индийцы или слишком терпеливы, или находят их забавными. Что взволновало маму и Таши – они были на ужине: Генри уехал в Брюссель на пару дней, – так это то, что старушка Тревельян все еще пишет старой портнихе, к которой они все ходили; так вот, она заказывает у нее платья, а их потом копируют дешевые индийские портнихи. Портниха – одна старушка с Бошам-Плейс.

– Рю-де-Ранс, – пробормотал Космо.

– Что? – Чарлз растерялся.

– Ничего, – сказал Космо. – А что еще?

– А, ну только то, что мама и Таши тут же заговорили о девочке, в которую вы все были влюблены. Они чувствуют себя виноватыми перед ней. Им бы очень хотелось увидеть, какая она сейчас. А потом Джойс сказала: „Все следы затерялись“. Ох, – добавил Чарлз, – может, мне не надо было упоминать Джойс, может, я во что-то вмешиваюсь? Но она тоже была на том ужине. Извините.

– Нет, ничего страшного, – сказал Космо. (Джойс – старинная подруга.) – Она была наша общая подруга. Ты бы посмотрел на ее зубы в четырнадцать лет! Хочешь „стилтон“? Он замечательный.

– Нет, спасибо. – „Зачем мне надо было упоминать Джойс? А мама еще дружит с Джойс? После того, как дядя Космо развелся с ней? И что он хочет сказать про ее зубы? Не понимаю я этого старшего поколения“. – Не надо сыра, спасибо.

– Кофе? – предложил Космо.

– Да, спасибо.

– Сигару?

– Я не курю.

„Было бы жестоко спросить, трахается ли он“.

– Кофе, пожалуйста, официант. А марихуану куришь?

– Иногда.

– Рад, что признаешься в этом пороке.

Официант принес кофе.

– Ну вот, – сказал Космо. – Ты, должно быть, умираешь от нетерпения перейти к главному вопросу. А мне надо отправляться в Бодвин на судебное разбирательство. Насколько я понимаю, ты не хочешь работать в Сити, как твой отец, или жить в Лондоне. Ты хочешь ездить, писать, поэтому тебе должно быть интересно жить за городом. Тебе надо научиться управлять имением. Чувствуешь ли, что способен взять на себя Коппермолт? Если согласен, я предлагаю его тебе. Я верю, что ты разрешишь матери жить там до смерти. У меня нет детей, но если я проживу столько лет, сколько отпущено, не придется платить налоги за наследство. Я надеюсь, что ты будешь там так же счастлив, как все мы, найдешь девушку себе в жены. Я уже подготовил заявление насчет тебя своему поверенному. Ты когда-нибудь слышал, как и когда Хьюберт получил ключи и бумаги Пенгапаха? Просто, что когда он все это получил, поверенный повесился. Это не смешно, но некоторые почему-то смеялись. Это так поразило Хьюберта, что он влил в себя целую бутылку виски. Ну, не будем отвлекаться. Все оформят быстро. – Космо отодвинул стул и поднялся.

– У меня нет слов… – сказал Чарлз.

– Хорошо.

– А могу я задать вопрос?

– Какой?

– А почему вы не хотите вернуться в Коппермолт, когда кончите работать? Я знаю, у вас нет детей, но вы любите это место и, кажется, так…

Космо задумался: „Мне нравится этот мальчик, он справится“.

– Никогда нельзя возвращаться туда, где ты был счастлив. Прекрасные воспоминания очень опасны, они могут придавить. Дело в том, что я недавно съездил в одно местечко во Франции, где был чрезвычайно счастлив. Прогресс его изуродовал до неузнаваемости. Я нашел хозяина кафе, прежде молодого, энергичного человека, влюбленного в свою беременную жену, а теперь он старик в инвалидном кресле. Оружейная лавка превратилась в магазин сувениров. О мой Бог, я побегу. Еще вопросы? Как я сказал, все бумаги – у поверенного. Это было прекрасно. Передай мою любовь Мэбс. – Он торопился уйти.

На ступеньках клуба Чарлз, потрясенный необходимостью сказать что-то весомое в знак благодарности, вдруг выпалил:

– А почему вы женились на Джойс?

Космо расплылся в улыбке.

– Чтобы проучить свою матушку – нечего вмешиваться в мои дела и пытаться управлять моей жизнью. Может, поэтому?

Чарлз, глядя, как он уходил, подумал: „Он какой-то оторванный от всех. Может, он одинок?“ А потом, забыв про одиночество Космо, поспешил к ближайшей телефонной будке, чтобы позвонить любимой девушке, сообщить радостные новости и попросить ее выйти за него замуж.

ГЛАВА 53

Космо запер портфель в багажник и сел в машину. Это была уже третья или четвертая после развода, но он упрямо опустил стекло, чтобы свежий воздух изгнал оставшийся в наследство запах. Он открыл окно по привычке. Он редко теперь вспоминал Джойс. Так, упрек в его собственной глупости. Нет надежнее способа потерять подругу, чем жениться на ней. Всегда вдохновленная, энергичная, великодушная Джойс, достигнув среднего возраста и став близкой, быстро наскучила ему. Что касается секса, такого изощренного и чувственного в молодые годы, то он стал похож на аэробику. Но теперь, после Бодмина и судебного разбирательства там, у него оказался свободный уик-энд. Он хочет побездельничать в Лондоне, понаблюдать за птицами, а может, лучше отправиться в Слэптон-Лей и Экс-Эстуари и посмотреть на птичий перелет или воспользоваться случаем залезть на скалы в северном Девоне? Он ехал на машине до Лончестона, наслаждаясь возможностью выбора. „Приятно, – подумал он, – быть ничем не связанным, не надо спешить к жене или семье, как, например, приходится Хьюберту. Он то подстраивается под каникулы детей, а, собираясь в Венецию или Париж, думает, как Виктории успеть проскочить между учебными четвертями детей, и постоянно ездит на работу. Неудивительно, что ему грозит язва“. Космо закрыл окно. Тяжелый ливень обрушился на ветровое стекло. Конец сентября принес штормы, на северном побережье должно быть холодно. Ему лучше сократить путь, поехать на юг от Лончестона, остановиться в пабе, он мог переночевать в Пенгапахе, там всегда его хорошо встречают, как и всех друзей Хьюберта. Он бы взял в деревне ключ и расположился, как дома. „Но я там не как дома, – раздраженно подумал Космо. – И никогда не чувствовал себя как дома после рассказа Флоры о том, что она слышала, как мы ее обсуждали. – А затем он подумал – ведь уже прошло восемнадцать лет с тех пор, Хьюберт женился, достиг успехов, я женился и развелся, но зато у меня хорошая практика. Нет, нет места для сантиментов. Мне надо собраться и стать благоразумным“.

Размышляя, Космо вспомнил отца. Разве во время той ужасной ссоры на Рождество в Коппермолте (улаженной, конечно, но не забытой) он не сказал о Флоре, что она разумная? „Интересно, – думал Космо, ведя машину сквозь дождь, – кто под внешним лоском и видимой простотой был на самом деле разумным? Сам я не могу претендовать на разумность – чего глупее жениться на Джойс ради того, чтобы досадить матери? Я часто поступал по-идиотски. Ну хотя бы то путешествие в Бретань. Глупо. Сен-Мало разрушен в войну и вновь отстроен. Возведено заграждение через залив, который мы переплывали на катерах, пляж за Сен-Бриаком застроен виллами, на месте пикника – асфальтированная стоянка. Даже передавая Коппермолт Чарлзу, нельзя стереть из памяти все, что там было.

Я помню ласковую воду реки, когда мы с Хьюбертом плавали в тот жаркий день, раздевающуюся Флору и то, как мы внезапно окружили ее в воде. Иногда я слышу ее голос или вспоминаю соленый вкус ее век, когда целовал ее в последний вечер в Коппермолте. Или, например, иногда вспоминаю, как выходил из такси в Паддингтоне и держал ее за запястье. Смешно. Я все помню. Мне уже пятьдесят лет, но у меня часто возникает желание отыскать Ирену Тарасову. Что может быть проще? Но я боюсь. – А потом подумал чуть веселее: Я живу за счет того, что использую отсутствие здравого смысла у других людей. Так на кого мне жаловаться? Кто я такой?“

Полицейский махнул ему флажком. Упавшие деревья перекрыли дорогу, сообщил он, и лучше добираться до Плимута, пожалуй, главной дорогой.

– Я, пожалуй, поеду проселочными. – Полицейский предупредил, что они очень запутанные и легко заблудиться. Космо весело ответил, он в таком настроении, что ему лучше всего заблудиться, и развернул машину.

Примерно миль через десять, сделав поворот, он увидел припаркованные у обочины машины. Люди взбирались вверх по дороге, поросшей вереском. Достав бинокль, Космо навел его и на вершине холма увидел костер и окруживших его счастливых скачущих детей. Он вышел из машины и направился к костру. Взбираясь, он почувствовал запах жареного барашка, принесенный влажным ветром, услышал хриплые крики взрослых, перекрывавшие возгласы детей. Он подхватил инвалидное кресло с женщиной – его толкали двое мальчишек. Женщина суровым голосом просила поторопиться.

– Могу ли я помочь? – Он уже толкал кресло перед собой и спросил: – А что за пикник?

– Это не пикник. Это жареный баран, – сообщила пассажирка.

Космо почувствовал, как лихо его поставили на место.

Один из пацанов выпалил:

– Вообще-то мы это называем барбекью. Подходит? – И тотчас рванул с места, оставив кресло на попечение Космо.

– Незачем его так баловать. Он лентяй, – проворчал напарник.

– Извини, – сказал Космо.

– Когда же вы наконец меня вкатите наверх? Я не хочу ничего пропустить.

– А вы что-нибудь отмечаете?

Космо перебрал в уме несколько исторических дат.

– Мы ничего не отмечаем, – заявила женщина в кресле. – Это ее идея немножко развлечься в конце сезона. И она дала барашка.

– Отмечаем конец сезона, – подтвердил мальчик.

– Как туристы, путешественники, – кивала женщина.

– Я понял, – Космо собирался остановиться. Добравшись до вершины, он удивился сам себе – с чего это он ввязался во все это? Он отошел и сел в сторонне на камень. Ему незачем здесь оставаться. Женщина в кресле едва поблагодарила его.

Кроме общего костра, был еще один, посерьезнее: над ним мужчины поворачивали барашка на вертеле. Жир сочился в огонь, и пламя вспыхивало еще ярче, освещая мужские лица. Молодые женщины держали младенцев на руках, а детей постарше – за руку. Дети и подростки гонялись друг за другом и вопили. Женщины выполняли указания из инвалидного кресла, на ветру приспосабливали скатерть на самодельном столе, на котором стояли корзины с бутылками пива. Женщина в инвалидном кресле кричала:

– Не так. Делайте, как я говорю.

Носились собаки, путались под ногами. Мужчины, костровые, хлебнули пива. Космо подумал: ну просто сцена из Брейгеля. А потом с печалью: не оригинально. И не лучше ли ему уйти, но они, заметив, что он уходит, могут подумать, какой невоспитанный. И Космо сидел.

Барашка сняли с вертела под всеобщие радостные вопли. Женщина в инвалидном кресле выкрикивала приказания резким голосом, но мужчины не слушали и разделывали тушу. А потом стали раздавать куски мяса. Один направился к Космо, поддерживая кусок бумажной тарелкой. Тяжелым взглядом он оглядел его, протягивая тарелку. Космо почувствовал, что должен объяснить свое присутствие, но мужчина вторую тарелку понес кому-то позади Космо, кого не освещал костер.

Космо и не знал, что за его спиной есть еще кто-то. Он думал, что он самый крайний. Ему стало неловко. И на виду у всех он боялся оглянуться. Потом подумал: это же смешно. Мне полсотни лет. И чего я должен бояться?

Уже много выпили, и вокруг костра раздавались звонкие нестройные крики и хриплый смех. Космо снова подумал, что ему надо уйти. Его же не приглашали. Но должен ли он проститься, вежливо поблагодарить или лучше исчезнуть незаметно? А может, поблагодарить женщину в инвалидном кресле? Разве не он помог ей въехать на холм? Может, она хозяйка?

Встав, Космо почувствовал, как свело судорогой ногу, он топнул, чтобы избавиться от неприятного ощущения и повернулся, увидел за спиной человека с бумажной тарелкой и куском мяса. На камне сидела женщина в куртке, джинсах, веллингтонских сапогах. У ног сидела собака. Она наблюдала за хозяйкой. Хозяйка – за ним. Космо не видел ее лица, но подумал, вот она подойдет. Я могу поблагодарить ее, извиниться, что так вломился, объяснюсь, во всяком случае, так будет вежливо. Когда он шагнул к женщине, костер вспыхнул, и он узнал Флору.

Он, должно быть, стоял как вкопанный, когда трое мужчин отделились от толпы и приблизились. Они держали кружку с пивом. Он уже чувствовал их дыхание. Один из мужчин, нависая над Космо, спросил:

– Флора, все в порядке? Он к тебе не пристает? Может, его выпроводить?

– Нет, все в порядке, Джим. Я его знаю. – Потом она сказала Космо: – Они думают, что, может, ты из министерства. У нас нет разрешения на костер. Так ты из министерства?

Космо подумал, что ее голос не изменился.

– Я не из министерства.

– Ну, значит, не шпион, – рассмеялся Джим. Он оказался дружелюбным парнем.

– Ну, я как-то влез в вашу компанию. Я хотел попрощаться и поблагодарить – может, ту леди, в кресле? Она, кажется, главная здесь?

Флора улыбнулась, а мужчины расхохотались. Космо понял, что ошибся. Он сказал Флоре:

– Я забыл, как ее зовут.

– Все называют ее Прирожденный Лидер. Такой тип.

Немного смущенный Джим махнул рукой.

– Ну ладно, если все в порядке, мы пойдем посмотрим, как там с музыкой. – И они ушли с кружками. Флора крикнула им вслед:

– Спасибо, Джим.

В свете костра он видел ее волосы, все еще густые, темные, зубы, когда она улыбалась Джиму, белые и ровные. Он вообще-то не помнил, какие у нее были зубы.

– Портативный граммофон и гармоника?

– Поп-музыка, они запускают от аккумулятора лендровера. Я вообще-то толком не понимаю.

– И я тоже, – сказал Космо. – Можно я минутку посижу? Мои ноги что-то подводят. – Флора подвинулась на камне. Собака понюхала его брюки.

– Его зовут Тонтон? – И погладил пса.

– Нет.

Немного погодя Космо сказал:

– Вообще-то с моими ногами все в порядке. Я силен, как конь.

– Хорошо, – кивнула она.

– Дело в том, что они дрожат, и я думаю, что может случиться разрыв сердца.

– Ну не надо, пожалуйста.

Собака положила морду Флоре на колени и зарычала.

– Он очень боится костра, вот мы и сидим в стороне.

На холм вкатили лендровер. Чей-то голос прокричал:

– Пробуем, пробуем! – И воздух взорвали голоса братьев Эверли.

– Когда твои друзья пошли на меня, я понял, насколько я чужой, и почти испугался.

– Им это нравится. – Она рассмеялась.

Братья Эверли пели: „Возвращайся“, а голоса дрожали на ветру. Флора склонилась к уху Космо и спросила:

– Как Джойс? – Ее дыхание щекотало ему шею.

– Мы были женаты пять минут. Ты разве не читала про развод в „Таймс“?

– Я перестала читать „Таймс“.

– Я хотел тебя найти. Но мне не хватило характера. Я знал, что могу найти твой след через Ирену Тарасову. Однажды я съездил в Бретань, но это было ужасно. Там твоего следа не осталось. Потом я подумал, что если бы я нашел тебя, то ты могла бы меня отшить.

– Ты сам отшил меня, уехав в Алжир.

Она была в ярости.

Перекрикивая битлзов, Космо завопил:

– Это была глупая ошибка! Ты должна была понять!

Собака вскочила и оскалилась.

– Я думала, что ты едешь на смерть. И не хотела быть втянутой в это дело, – успокаивая собаку, сказала Флора.

– Боже мой! – закричал Космо. – Меня уже не могли убить! Я ехал работать за столом.

Флора подумала: мы уже выросли и должны лучше владеть собой. И замолчала.

– Я помню, как ты выходила из моря с собакой и несла в узелке одежду. Ты была тогда очень самостоятельная.

И тогда он закричал ей: „Идиотка!“

– По-французски, – вспомнила она.

Молодежь танцевала вокруг костра. Мужчины, жарившие барана, пили и смеялись. Краем глаза смотрели на Флору. С ней было все в порядке.

– Пора уходить, – сказал Джим, и его голос подхватил ветер.

Матери уводили детей, женщины постарше спускались с холма, толкая перед собой кресло, из которого доносились предостерегающие крики.

– Надеюсь, они ее не опрокинут.

– Тебе она нравится?

– Она добрая.

– Но во все вмешивается?

– Ну, это ее неотделимые качества.

Космо подумал о матери. Он не должен говорить о ней с Флорой. Что же такое безопасность?

– Все годы в Лондоне, когда ты, как говоришь, работала горничной, что ты делала? – Он задавал ей этот вопрос, когда они сидели бок о бок в поезде.

– Я ходила в театр, на дешевые места. В музеи, галереи.

Кто ходил с ней в галереи, кто делил с ней ее радости, кто был частью ее в те потерянные годы?

– Одна? – с сомнением спросил он.

– Обычно да. – Это менее опасно, меньше волнений. Привычки детства умирают с трудом.

– Ты все еще предпочитаешь жить и работать в деревне? Ты довольна? Тогда, в поезде, ты говорила, что была довольна. – Это раздражало его, как она могла быть довольна, возмущался он.