Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 49

Прижатая в угол в переполненном вагоне, Флора была в дурном настроении, раздраженная из-за того, что позволила себе стать обязанной Космо, который, путешествуя в первом классе, настоял, чтобы заплатить разницу между ее билетом третьего класса и первым.

Вагон был полон офицеров, отравивших атмосферу табаком, и от этого ей было еще хуже.

– Может, откроем окно? – предложила она к явному ужасу француза напротив.

– А туман? – запротестовал он и обиженно засопел.

– Пожалуйста, – она произнесла это слово таким голосом, каким говорила мать Космо, когда не хотела допустить, чтобы ей сказали „нет“. Майор морской пехоты из середины вагона перешагнул через ноги француза и опустил стекло.

– Огромное спасибо.

Французский офицер, оценив лодыжки Флоры, поднял глаза, задержался на заклеенных пластырем коленях. Флора потянула юбку вниз. Поезд отошел от затемненной платформы и устремился в туман.

– Ну, хорошо, – резко сказал Космо, – нам надо многое успеть.

– Мы не можем говорить здесь, – Флора оглядела попутчиков.

– Дорогая, здесь больше никого нет.

– Что мы должны успеть?

– Восстановить, чем ты занималась десять лет. – Космо понизил голос. – Ты, к примеру, замужем?

– Нет. А ты?

– Нет, ни я, ни Хьюберт. Я не то чтобы… а куда ты девалась, сбежав из Пенгапаха? Мы проснулись, а тебя нет, мы были в отчаянии. Облазили лес, скалы, орали до хрипоты, думали, что ты утонула, пока не поняли, что чемодана тоже нет. Твой след затерялся на станции.

– Вы были похожи на две тряпичные куклы в креслах, – фыркнула Флора. – Вы меня обсуждали. Вы меня анатомировали. Я была в ярости. На кухне я слышала каждое слово, – прошипела она. Потом, подавшись вперед, сказала по-французски: – Не подслушивайте, месье, это очень личный разговор.

– Меня он совсем не интересует, – помотал головой французский офицер, закрывая глаза, отворачиваясь, приподнимая плечи, будто защищаясь от сквозняка.

Флора повторила Космо прямо в ухо:

– Вы обсуждали меня. Я слышала каждое слово.

– С любовью, – кивнул Космо, вспоминая беседу. („О Боже!“) – Что мы такого сказали?

– Если ты забыл, я не стану тебе напоминать. Я все еще в ярости.

– Дорогая, но мы напились. Я помню похмелье, это нечто.

– Я бы не хотела, чтобы ты называл меня „дорогая“.

– Но ты не возражала в такси.

– Я забыла, какая я тогда была злая… и есть.

Космо оглядел вагон. Несколько человек, кроме, француза, пытались заснуть, остальные углубились в газеты.

– Что такого можно вычитать в „Таймс“?

– Нигел в Коппермолте посоветовал мне читать „Таймс“. Я думаю, он был поражен моим невежеством. Он сказал, что из нее я узнаю о людях, о смертях, о свадьбах и тому подобное и еще узнаю, что творится в мире. В тот мой последний вечер, когда Мэбс и Таши с Джойс одели меня в черное платье и твоя мама… Ну ладно, я последовала его совету. С тех пор читаю газеты.

– Понятно.

– Я читала и о твоей работе в судебных отчетах.

– Действительно? – Космо было приятно это слышать.

– И статьи Хьюберта, и его сообщения во время подготовки к войне. Он заставил меня заинтересоваться многим из того, о чем политики предпочитают умалчивать и чего не хотели бы, чтобы мы знали. Я научилась не доверять политикам и ненавидеть войну. Война – грязное дело.

– Она продолжается, и мы все в нее вовлечены…

– Что касается меня, то минимально. Я не хочу никого убивать, это ничему не помогает, и не хочу, чтобы умер кто-то из тех, кого я люблю. Я не хочу, чтобы ты умер или Хьюберт. Смотри, что стало с Феликсом, – сказала она, – нейтрала убили в нейтральной стране. Что происходит в Европе? Я никогда по-настоящему не знала Феликса и уже никогда не узнаю. „Я любила его, но не знала“.

– А ты хотела бы?

– Конечно. А ты, ты хорошо его знал? (Она тосковала по Феликсу своего детства.)

– Он гостил у нас раз или два. Мэбс им очень интересовалась. Что там можно было знать? Он был из тех людей, о которых говорят. Очарование, привлекательность всегда порождают слухи и ревность. В разное время я слышал, что он: а) бабник, б) гомосексуалист. Даже намекали, что он внебрачный ребенок. Мой отец уверял, что все это ерунда; хотя Феликс и не похож на старого Джефа, как па называл его, но по манерам – его точная копия. Па иногда говорил, что его старый друг был скучноват. Феликс был хороший человек и, более того, – смелый. Немногие люди избирают смерть, прикрывая тех, кого даже не знают. Теоретически да, но на деле, на хладнокровной практике, какой является жизнь, это требует характера.

– Так это и случилось?

– Думаю, да.

„Он, наверное, поставил себя так, что с ним посчитались“, – подумала Флора. Но скучный? Ну, возможно. Он, конечно, не был блестящим собеседником, когда возил ее на ленч. Она, ослепленная любовью, обвиняла себя за тот неудавшийся день. И совсем недавно, уже в постели Феллоузов, она подумала, что он очень скучный любовник. Гораздо лучше вспоминать его мраморным, из детства.

– Феликс был очаровательным, – сказала Флора. – Он возил меня на ленч, когда я еще училась в школе. Это было ужасно. У меня начиналась корь. И ему было со мной очень скучно.

Космо рассмеялся. Он бы расхохотался еще больше, скажи она ему, что переспала с Феликсом и это ее совсем не тронуло. „А если бы я ему рассказала, что если в постели с Феликсом кому и было скучно, так это мне?“

– Что за черт! – Он повернулся и еще раз поглядел на туман. Космо вырос и еще больше похудел. Большой нос сделал его похожим на ястреба, придал надменности, его волосы, когда-то такие светлые, стали темнее. Он снова повернулся к Флоре. – Ты почти не изменилась за десять лет. Может, стала еще красивее. – Потом, испугав ее совсем другой мыслью, добавил: – Люди с мозгами любят глуповатых, и с этим ничего не поделаешь. Я так хочу, – пробормотал он ей в ухо, – заняться с тобой любовью.

– Ты хочешь сказать, что со мной ничего не поделаешь?

– Да.

– А ты бы хотел…

– Я не говорил этого. Умное и не очень – вполне сочетаются.

– О, смотри, – сказала Флора, – солнце.

Несколько пассажиров открыли глаза, когда поезд в какой-то момент из тумана въехал в яркое солнце.

– Давай закроем окно, мне холодно, – попросила Флора.

Космо закрыл окно. Двое пассажиров встали и начали пробираться в коридор, к туалету.

– Что с тобой случилось? Куда ты тогда уехала? – не отставал Космо.

– Я отправилась туда, где меня никто бы не мог искать. Я поменяла класс.

– Что?

– Я стала служанкой.

– Какого рода служанкой? – его голос стал недоверчивым.

– Горничной. На Турлой-Сквэ.

– Но это в пяти минутах от дома Мэбс.

– Да.

– Я часто пересекал площадь. Я мог бы…

– Ты бы не нашел человека, которого искал.

– Так ты была тем человеком? – Космо пытался заглянуть Флоре в глаза, но она отвернулась.

– Смотри, – сказала она весело, – Мейденхед, Темза. Это река Темза.

– Пожалуйста, Флора, – сказал Космо, – расскажи мне, как ты это сделала. – И он подумал: „Кем ты стала?“

– Да любой дурак сумеет подметать полы, заправлять кровати и полировать мебель.

– Как ты устроилась?

У нее это заняло не более чем путь от Труро до Мейденхеда, когда она унеслась из Пенгапаха. Она посчитала деньги раз шесть, потому что каждый раз забывала, перевозбужденная, точную сумму. Между Мейденхедом и Паддингтоном она придумала, как ей выжить, и паника, сперва охватившая ее, за шесть с половиной часов езды улетучилась. Она нашла дешевую гостиницу и наутро отправилась в Найтсбридж искать Ирену Тарасову. На Бошам-Плейс случайно столкнулась с Алексисом, шедшим от Ирены, они узнали друг друга. Полагая, что она с Хьюбертом (иначе почему он не остановился в Париже на пути в Марсель, чтобы поиграть в бридж?), Алексис спросил о нем хитрым, игривым голосом.

– Я испугалась, – сказала она Космо, – что он выдаст и расскажет Хьюберту, где меня встретил, и потому пошла с ним выпить кофе с булочкой в кафе на Бромптон-роуд.

– Он ухаживал за тобой? – подозрительно спросил Космо.

– Алексис? Он же старый и толстый, ему было лет сорок пять.

– Прости, что прервал, продолжай.

После кофе, рассказывала Флора, она дала ясно понять, что не хотела бы, чтобы Хьюберт или Космо знали, что она шла к Ирене просить помощи, думала, что та поможет найти работу. Алексис замотал головой и сказал ни в коем случае этого не делать: на следующий день он уезжал в Париж, потому что собственный визит оказался бесполезным. Ирена отказалась не только одолжить ему денег, но, что он считал так же отвратительно, отказалась снова выйти за него замуж, тем самым лишив его права подать заявление на британское гражданство. Ему до чертиков надоело оставаться, как он выразился, без всякого статуса.

Он был наглым и бесстыдным. Ирена, говорил он, стала эгоистичной, добившись успеха и обезопасив себя, и вовсе не собиралась кому-то помогать.

– Она будет шить тебе платья и брать деньги, вот и все, на что ты можешь рассчитывать, – заявил он. – И более того, она еще выдаст тебя своей болтовней.

Флора уже потом поняла, как она сказала Космо, что Алексис, получив отказ в помощи от бывшей жены, не хотел, чтобы она помогала кому-то другому.

– С возрастом лучше разбираешься в людях, – сказала она.

– Да, наверное. – Космо хотелось получше узнать новую Флору.

– А что потом?

– Но он еще пригодился.

– О?

– Он согласился отправить письмо моим родителям из Парижа. Я хотела, чтобы они думали, что я во Франции. Я написала на простой бумаге, без адреса. Дала ему денег на марку. Я пыталась вести себя так благоразумно, как могла. Я не хотела ехать к ним, но и не хотела, чтобы они беспокоились обо мне.

– Они получили письмо?

– Я не знаю. – Она повернулась лицом к Космо, вздрогнув, когда ее колено коснулось его ноги. – Я думала, что я сама виновата, что не любила их. И надеялась еще на какую-то последнюю связь. Я не могла забыть атмосферу семейной любви, как у Шовхавпенсов, у вас, Леев, в Коппермолте, вам так повезло.

– Ну и как, они связались с тобой? – Космо очень хотелось понять.

– Я им не дала адреса. Но через четыре года, когда мне исполнился двадцать один и я почувствовала себя в безопасности, я написала на адрес отцовского банка, что со мной все в порядке, и поздравила отца – увидела его имя в почетном новогоднем списке.

Поезд подъехал к Ридингу. Несколько человек вышли, но гораздо больше втиснулось в вагон. Послышалось шарканье ног, офицеры старались не впускать новых пассажиров.

– Здесь полно. Попытайтесь в следующий, – говорили они и закрывали дверь, которую те с надеждой открывали и придерживали ногой. – Какое-то проклятье ездить в такие дни.

Дежурный по станции поднес к губам свисток, подул в него, и поезд тронулся.

– В то время пришел ответ, – тихо сказала Флора, – через поверенного. – Она взглянула на проснувшегося французского офицера. Но он снова закрыл глаза.

– И что было в письме поверенного? – озадаченно спросил Космо.

– В письме говорилось, что отец вовсе мне не отец и он не собирается обо мне заботиться, о матери ни слова. – Как Флора ни старалась, ее голос звучал на высокой ноте.

– Так это же прекрасно, это здорово. Разве ты не почувствовала, что с твоих плеч свалился груз?

– Ты рассуждаешь здраво, – сказала Флора, – я согласна с тобой. Но в тот момент я чувствовала себя по-другому, так, как будто меня нет.

– А я думаю, что это прекрасно.

– Но я же все еще ребенок своей матери.

– Выбрось ее из головы, забудь ее. Давай-ка вернемся к Алексису. Ты все-таки пошла к Ирене? Кто помог тебе? Алексис?

– На самом деле, – улыбнулась Флора, – он пытался ухаживать. Но я… мм… отшила его.

Космо почувствовал ярость.

– Так что случилось?

– Ничего. Он мог и не послать мое письмо, а деньги на марку прикарманить, – засмеялась Флора. – Я пошла к Молли.

– Кто такая Молли?

– Молли была помощницей горничной у твоих родителей в Коппермолте, она переехала в Лондон и работала у Таши. Она была влюблена в вашего дворецкого, который сблизился с коммунистами.

– Боже, – сказал Космо. – Я никогда этого не знал. Гейдж!

– Они поженились, – сообщила Флора, – и открыли табачный бизнес в Уимблдоне. Он голосует за консерваторов.

– Но почему ты не пошла к Мэбс или Таши? – недоумевал Космо.

– А они бы много болтали. Они же не могут остановиться. Молли стала моим мостиком.

– Мостиком?

– Из среднего класса в рабочий, где никому бы в голову не пришло меня искать.

До Космо все доходило медленно.

– Пожалуйста, продолжай, – сказал он с уважением.

Она позвонила Молли, рассказала Флора, а, выбрав время, когда Таши не было дома, зашла и за чашкой чая на кухне узнала, как и почему становятся служанками. Слуги, как она выяснила, имеют бесплатную еду и крышу над головой, как раз то, без чего ей никак не обойтись. Молли, совершенно изумленная, рассказала ей, где, кроме „Таймс“, можно поискать объявления.

– В тридцатые годы, – сообщила Флора, как будто считала его полным идиотом, – была жуткая безработица, но не хватало слуг. Никто не хотел идти в услужение. Журнал „Леди“ был забит объявлениями о найме, умоляющими.

– Я помню, – кивнул Космо. – Все суетились вокруг чьих-нибудь тетушек. Продолжай.

Она ответила на объявление, приглашавшее горничную в Турлой-Сквэ, к миссис Феллоуз.

– Я сказала миссис Феллоуз, что еще нигде не работала, это была чистая правда. Нервничая, вручила ей свои рекомендации. В них говорилось, что я честная, трудолюбивая, чистоплотная, из хорошей семьи, что у меня нет опыта, но я буду стараться научиться и что у меня хороший характер.

– И? – удивился Космо.

– Миссис Феллоуз прочла их. Она спросила, люблю ли я собак. Я сказала, что да. Потом она спросила: „Ты сама написала эти блестящие рекомендации?“

Я стащила листок почтовой бумаги у Таши с адресом наверху, но я подумала, что уж совсем разумно будет запастись вторым и пробралась в отель „Найтсбридж“. Я написала их в холле отеля. И призналась, да, сама. Я очень сожалею, но решила попытаться и снова извинилась, сказала, что сейчас уйду и не буду отнимать у нее время. Она велела:

– Подожди минутку, расскажи мне только, и она взглянула на рекомендации, кто они – Александр Батлер[14]14
  Butler (англ.) – дворецкий.


[Закрыть], мировой судья, и Хьюберт Виндеатт-Уайт, доктор богословия?

– Я знаю дворецкого, но его зовут Гейдж, а покойный Виндеатт-Уайт, кузен моего друга.

Флора продолжала свой рассказ:

– Я похолодела от стыда, сидя на краешке стула, как дура. Это было что-то ужасное. Миссис Феллоуз расхохоталась, а когда кончила, сказала: „Когда ты можешь приступить?“

Флора вздохнула.

– Я пробыла у них горничной до 1939 года, а потом работала на их ферме, вместо мужчин, ушедших на войну.

– Расскажи мне. Что за работа?

– Ничего особенного. – Как она могла ему объяснить, что служанка отгорожена от людей, наблюдает за ними, как будто они – действующие лица в пьесе. Эта отстраненность обеспечивала ей безопасность. Она только наблюдала за ними.

– А ты, например, носила шапочку и фартучек с черным платьем?

Он задавал вопросы, как своим свидетелям в суде.

– Днем я носила черное, а по утрам – розовое, как Молли и как другие слуги в Коппермолте.

– Что ты делала в выходные?

– Я выгуливала хозяйских собак в парке.

– И?

– Иногда ходила в кино.

– И?

– И в музеи, галереи. Я облазила весь Лондон, каталась на автобусах.

– Одна?

– Большей частью.

Если бы он только знал, где ее найти.

– Я и представить не мог, что ты живешь за углом от Мэбс. – А как ты зарабатывала деньги?

– У меня была зарплата. И чаевые. Гости оставляли чаевые на туалетном столике, и некоторые были довольно щедры, – сказала Флора.

– Что еще?

– Когда у меня были деньги, я ходила в театр. Однажды, с задних рядов, я видела Таши и Генри. Таши была в зеленом платье.

– О.

– Миссис Феллоуз послала меня учиться в кулинарную школу Кордон-Блю. Я научилась готовить. Она добрая женщина. – Флора была в компании начинающих, посланных матерями научиться чему-нибудь полезному. Они оценили ее, пытались пристроить, но им это не удалось. – А к чему все эти вопросы? – спросила она.

– Я пытаюсь восстановить те десять лет, на которые я потерял тебя.

– Космо, да ничего такого со мной не случилось. Мне нравятся Феллоузы, нравится работать у них. Мне чертовски повезло с ними. Я встала на ноги. Они дали мне возможность почувствовать себя в безопасности.

– В безопасности? – „Возможно, – подумал он, вспоминая ее родителей, – для нее почувствовать себя в безопасности – новое. – Что еще, кроме безопасности?

– Я думаю, подходящее слово „довольна – я была довольна.

– А я не был довольным. Как я мог им быть без тебя?

Флора засмеялась.

– О, ну конечно. Ты же продвигался в своей карьере. – Она насмехалась над ним. – Держу пари, именно это ты делал. Продвигал Космо впереди всех.

„Оставим мою карьеру“, – подумал Космо.

– Итак, сейчас ты работаешь у них в деревне, – сказал он. – Тебе нравится? Ты довольна? – Ему хотелось вырвать из нее с корнем это довольство. Как она может быть довольна?

– Мне нравится работа. Я могу не обращать внимания на войну. – „Я нашла свою нишу, – подумала она, – но как ему это объяснить?“ – Я вписалась в деревенскую жизнь, – сказала она. – Меня там приняли.

– Ты, должно быть, умнее, чем я думал. Ведь это же своего рода подвиг.

– Мне нравятся люди.

– А ты им?

– Надеюсь.

– А мужчинам? У тебя много поклонников? Любовников?

– Это не твое дело. – Флора посмотрела в окно. „У меня есть любовники те самые, которые всегда были, – подумала она. – Мне надо избавляться от них, а здесь еще один, из Военно-воздушных сил Великобритании, рядом“.

– Это мое дело. Расскажи мне о них.

– Нет. – Она не расскажет ему о мужчинах, которые хотели ее. Они ничего не сделали Космо и еще меньше – ей самой, подумала Флора. – Нечего рассказывать.

Космо захотелось ударить ее. Но майор морской пехоты открыл глаза.

– Ты счастлива? – спросил Космо.

„Ах, – подумала Флора, – счастье“.

– Я живу очень деятельной жизнью, – сказала она.

– С коровами, гусями, свиньями?

– Есть еще и собаки, много собак, и, конечно, кошек. – Она смеялась над ним. – И еще хорьки.

– А ты счастлива? Когда ты была на вершине счастья? Вспомни.

– Я была счастлива несколько раз. Тогда, например, в Динаре, – ответила она просто.

– И?

– Когда была у вас в Коппермолте.

Довольно скудно.

– Но ты же была счастлива с Хьюбертом в Провансе?

– Это другое.

– Ну конечно, другое. Хьюберт был твоим любовником. Твоей великой любовью, – горько сказал Космо. – Поспешил и опередил, черт с ним, да, первый пробрался, мне ненавистна мысль, что он мой лучший друг…

– Не дури, – и Флора отвернулась от Космо. Хьюберт и Прованс были так далеко, прекрасное время, вкусная еда, солнце, любовь. Но она кончилось, как и Феликс. Она вздрогнула, вспомнив Феликса.

– Ты всегда больше любила Хьюберта, – Космо услышал свои слова.

Флора поднялась и стала пробираться через переполненный вагон к туалету. Космо подумал, что не слишком умно было говорить о Хьюберте. Флора вернулась, и он сказал:

– Когда ты находишь время читать „Таймс“? („Попробую несколько нейтральных тем“.)

– На следующий день после выхода, когда ее прочитывает мистер Феллоуз.

– Все эти годы, – Космо снова с негодованием услышал свой голос, – ты, наверное, скучала по своей давней любви, по Хьюберту.

Флора уставилась на него.

– Не сердись, – сказала она, повышая голос. – Вы же поделили меня между собой, как вещь, как предмет, как кого-то, ничего не значащего, проститутку! – уже кричала она. Несколько человек в вагоне обернулись и поспешно отвели глаза. Флора смотрела на французского офицера, вытянувшего во сне ноги. Вагон тряхнуло, и его ноги бросило на Флорины, она носком туфли пнула его.

Проснувшись, он пробормотал по-французски:

– Извините, мадемуазель, за беспокойство. Пардон. – И убрал ноги.

– Вы подслушивали, – обвинила она его.

– Ну что вы, мадемуазель, – и улыбнулся.

– Он единственный, кто не подслушивал, – сказал Космо. – Он спал. – Космо засмеялся.

– Я выхожу в Тонтоне. Я думаю, это следующая остановка, – сообщил майор морской пехоты, откашлявшись.

– А я в Экзетере, – сказал другой.

– Я выйду в Плимуте, – подал голос третий.

– Посмотри, как ты смутил всех, – сказала Флора.

Все внутри Космо кипело.

Когда поезд остановился в Тонтоне, два человека вышли, а на их места села пара, стоявшая в коридоре. В Экзетере пассажиры снова поменялись. Космо подумал: „Мы зря теряем драгоценное время“. – Он поймал взгляд француза и отвернулся.

– Как Мэбс и Таши обходятся со своими нарядами? – спросила Флора. – Наверное, страдают?

– Они предвидели ситуацию и накупили рулоны тканей. Хватит на несколько лет. Мать их стыдила и говорила, что это непатриотично, но, я слышал, как она сама выпрашивала у них отрез на платье то у одной, то у другой.

Флора засмеялась.

– Прости, я тебя рассердил, – проговорил Космо.

– Ну я зря с тобой так резка.

– Расскажи мне еще о твоей жизни.

„Если бы я стала перечислять моменты счастья, – подумала она, – то высоко бы оценила это путешествие“. Она сказала:

– Теперь понятно, что Тарасова всегда была при деле.

– Ты с ней встречаешься?

– Иногда. Я возобновила с ней отношения через несколько лет, она была добра ко мне в детстве, во Франции.

– Я помню, царь и царица, благородные офицеры, – улыбнулся Космо, – шелковое белье.

– Ну, теперь речь идет о наших короле и королеве, она сейчас больше британка, чем мы сами, и носит шерсть.

– А ее муж?

– Алексис? Он появился с французами, которые пришли с де Голлем. Ирена пыталась его пристроить в английский полк, но он не пришелся по вкусу. Последнее, что я слышала, он был в Джибути с французами.

– Твоя жизнь, еще расскажи мне…

Она рассказала ему о работе, о том, как ухаживает за коровами породы джерси, как любит разные сезоны – уборку сена, урожая, молотьбу, – и все на воздухе. „Куда больше радости, чем быть служанкой“, – сказала она. Но неужели она не понимала, что не этого он добивается от нее. Есть ли кто-то, в кого она влюблена, кроме Хьюберта, из-за кого он может ее потерять.

– У тебя был любовник? – спросил он. – Или несколько?

Он почему-то подумал, что было бы лучше, если бы она делила свои чувства со многими, а не отдавала одному.

– А сколько у тебя?

– Хорошо. Прости. Какое право у меня спрашивать? Прости. Значит, ты довольна?

„Я была довольна, – подумала она. Я была довольна в то туманное утро, когда пыталась найти дорогу в Паддингтон. Я сделала все, что должна была сделать в Лондоне, и стремилась вернуться на ферму, убежать от войны“.

– Возможно, а ты?

– Не сейчас. Я с ума схожу от страсти. Я хочу тебя. Мне мешают все эти люди. Отвратительно, что был Хьюберт, а теперь я…

– Это было давно, – Флора повернулась к нему, – и у тебя еще что-то на уме. – Она просунула свою руку в его руку. – Я чувствую. – Она держала его за руку.

– Ты не можешь понять, – он взял ее обе руки в свои. – Это что-то, о чем не говорят. И нельзя рассказать тебе об этом. Просто я боюсь.

– Ах, – вздохнула Флора, – да, конечно, – вспоминая страх Феликса. – Эта ненавистная война.

– Я боюсь лететь. Я боюсь лететь в Северную Африку. Я боюсь смерти, – сказал он.

– Ах, – повторила она, – да.

– Останься со мной до отъезда. Это недолго.

– Но…

– Пожалуйста. – Должно же быть несколько минут, когда они смогут побыть вдвоем; может, отложится рейс. Если бы так, они бы провели ночь в отеле. Он очень хотел остаться с ней наедине и заняться любовью. – Я так хочу, – сказал он, – сломать барьер целомудрия.

– Мои колени, – сказала Флора, – они же будут болеть…

– О, Бог мой. Какая ты эгоистичная сука.

– Не начинай снова ссориться, – попросила Флора. – Где ты выходишь? Я – в Труро.

– Поехали со мной в Редрут.

– Не могу.

– Пусть поскучают твои норовы. Пожалуйста.

– Тогда мне надо позвонить, – сказала Флора. – Но мне очень не хочется так близко подходить к войне. Я стараюсь отгородиться от нее.

– Со мной ты будешь в безопасности, в совершенной безопасности. Там нет налетов.

– Неужели ты не видишь, – сказала она, – что теперь мне страшно? Я уже потеряла Феликса. Я боюсь потерять тебя. – Она не упомянула о Хьюберте.

– Меня? – с сомнением спросил Космо.

– Конечно, – сказала она. – Естественно.

– О Боже! Очень мило. Если бы можно было провести ночь вдвоем.

– Постарайся быть разумным, – сказала она с легкостью в голосе.

– Но ты все еще влюблена в Хьюберта, – твердил он с ревностью. – Прости, я дурак. Я думал, что ты так же рада видеть меня через десять лет, как и я тебя. Но ведь ты не это имеешь в виду, когда говоришь, что боишься за меня? О Боже, моя голова идет кругом. Лучше тебе и впрямь избавиться от меня и выйти в Труро.

– Я поеду до Редрута, – сказала Флора. – Я позвоню оттуда и скажу миссис Феллоуз, что меня увезли. Не думаю, что я правильно поступаю, но сделаю, как ты хочешь.

В Труро вышел француз-офицер, он отправлялся в Фалмут, как он сообщил, поправляя кепи.

– Желаю удачи.

Его место сразу занял полковник-американец из воздушных сил, очень словоохотливый, курил „Лаки страйк“ и без умолку рассказывал о своем доме в Техасе, о войне на Тихом океане. Космо больше не пытался говорить с Флорой, а она привалилась к его плечу, расслабила ушибленные и заледеневшие колени, которые саднило. Она была довольна последним отрезком пути, запоминая о Космо все, что могла – его голос, запах его волос, длинные пальцы…

Сидя в неудобном американском бомбардировщике на пути в Северную Африку, Космо упрекал себя. Пусть бы она вышла в Труро, незачем было тащить ее с собой на базу британских ВВС в Сент-Эвел. В Сент-Эвел они попали на шумную вечеринку в офицерской столовой, где были американцы и британцы, и Флора оказалась единственной гражданской девушкой. Столы ломились от выпивки, и он, нервничая перед полетом, ни в чем себе не отказывал. Он громко разглагольствовал о своих делах в ВВС, подавляя страх, а потом, когда кто-то пригласил Флору на танец и она не отказалась, увидев, как мужские руки обнимают ее в танце, он взорвался и устроил сцену.

– Значит, танцевать тебе колени не мешают, как я заметил. Ты вполне могла бы заняться любовью. – Если бы у них было куда пойти, удобный отель, теплый и уединенный! Но, конечно, ничего такого не было. Флора не ответила резко на его выпад, не напомнила, что он сам не пригласил ее танцевать, не сказала, что ей скучно в этом ужасном шуме. Децибелы нарастали, крики этих воинственных молодых людей, совсем чужих, раздражали. Выражение ее лица стало таким же отсутствующим, как тогда, на пирсе в Динаре, когда он позвал ее с собой покупать отцу револьвер в Сен-Мало, смущенным и напряженным.

Теперь, летя высоко над Атлантикой, он в уме сочинял письмо любви, извинялся перед ней. Он порылся в карманах, чтобы найти адрес Флоры, и обнаружил, что не потерял клочок бумаги, но использовал его – он написал на нем свой адрес: номер части, чин, адрес в Северной Африке. Он мысленно увидел, как она положила клочок бумаги в сумочку, а он залпом допил свой бокал.

– Я напишу тебе, как только приеду, – пообещал он.

Когда через месяц в Алжире Космо встретил Хьюберта и рассказал ему про эту катастрофу, друг изумленно поднял брови:

– Такое случается только в романах, – и нарочито громко расхохотался.