Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 11

Прогуливаясь, Бланко обычно не забредал дальше дома мадам Тарасовой. По пути он заворачивал в кондитерскую, чтобы купить пирожные для маленькой учительницы-армянки. Помучившись угрызениями совести, она дала себя уговорить не заниматься музыкой, а вместо этого говорить по-французски. В общем, это устраивало мадам Тарасову: во время бесед она могла шить свои заказы. Она разложила пирожные на тарелке, взялась за шитье, а Бланко уселся верхом на стульчик возле пианино и принялся за вопросы. Его распирало от любопытства – что же такое революция. Он трепетал, когда встречал кого-то, кто был в России в 1917 году. Может, она сама и не участвовала, но встречала людей, которые участвовали в тех событиях и рассказывали, что видели своими глазами. Он задавал вопросы на своем школьном французском.

– Расскажите мне, что вы видели. Ваш опыт, он волнует. – Бланко жаждал исторически достоверного рассказа.

Мадам Тарасова, сидя напротив тарелки с пирожными, буквально поедала их глазами.

– Возьмите, это для вас, – настаивал Бланко.

– Потом, – отвечала мадам Тарасова, – я люблю смотреть на них. Погляди, – сказала она, – вот это для девочки. Разве не миленькое голубое?

– Для той, которую я…

– Ее маман заказала три: голубое, зеленое и розовое. Очень дешевый материал, но симпатичный. Я бы сама выбрала шелк. – Мадам Тарасова вздохнула. Бланко еще раз подвинул к ней пирожные. – О Хьюберт, ты меня балуешь.

– Расскажите мне о революции, о большевиках, на кого они похожи?

– Большевики, большевики, – она взяла пирожное.

– Расскажите, что вы видели, – не отставал Бланко.

Мадам Тарасова вдела нитку в иголку.

– Она будет прелестна в розовом. Но уж очень простой материал.

– Революция, мадам…

– О, это ужасно. Мне было двадцать лет в семнадцатом году, когда случилось это несчастье. Столько молодых офицеров убиты. Они были так элегантны, носили такую красивую форму, на боку вдоль шинели висела сабля. Никакие звуки в мире не сравнятся по красоте с музыкальным звоном шпор. Их сапоги так блестели, что в них можно было смотреться. – Глаза мадам Тарасовой, разделенные большим носом, были устремлены в прошлое. – А нижнее белье они, конечно, носили шелковое.

„Интересно, была ли у нее связь с кем-то из них? Может, она потеряла любовника? Как спросить?“ – Бланко тоже потянулся за пирожным.

– А кто-то из офицеров был вашим родственником? – он крутнулся на стульчике, чтобы увидеть ее лицо.

– Я смотрела, когда они проносились верхом или в экипажах, запряженных прекрасными лошадьми. Они бывали на балах и на вечерах. Это еще до революции. Мое сердце всегда было с ними.

– Ах.

– Люди благородных сословий, князья, царь с царицей, их прелестные дети. Убиты большевиками. О, какой позор и какой стыд!

– Расскажите мне о большевиках…

– О, ты не видел, как одевались придворные дамы, какие украшения носили. Где они сейчас, эти украшения?

– Я не знаю, мадам Тарасова. Может, заложены.

– Шелка, бархат, кружева, невероятные меха? Можешь себе представить соболя и норку, Хьюберт?

– Расскажите мне о Ленине.

Мадам Тарасова поджала губы.

– Я не могу произносить это имя, мне хочется сплюнуть. Я плюю, – добавила она по-французски.

– Тогда о Троцком. Расскажите о Троцком.

– На него тоже плюю.

– А Сталин? Яда не хватает? – предположил Бланко.

– Я расскажу лучше о чудесах святой России. О Петрограде, об исключительном городе, о великой Москве. Я ничего не знаю о чудовищах, разрушивших мою страну. Где теперь люди, которые ездили в оперу, в балет, на придворные балы в роскошных экипажах и санях. Я могу рассказать тебе о красивых людях…

Бланко попытался еще раз.

– А вы когда-нибудь видели Ленина?

– Конечно, нет. У него были плохо скроенные костюмы. Он понятия не имел, как следует одеваться.

– А вы видели Троцкого?

– Он одевался чуть лучше. Нет, я не видела его.

Бланко еще раз подвинул к ней тарелку с пирожными. Она упорно подшивала подол розового хлопчатобумажного платья, делая короткие быстрые стежки. Да, видно, ему следует прибегнуть к другой тактике.

– А бедные, мадам Тарасова? Крепостные? Как насчет них?

– Да, бедные были. Они служили красивым людям, заботились об их украшениях, нарядах, но давай я лучше расскажу тебе об одежде, а не о крепостных. Они уж очень уныло одевались, ничего интересного.

– Расскажите мне о простых людях, о солдатах, умиравших в снегу на фронте.

Мадам Тарасова вдевала нитку в иголку, держа ее на свету и щурясь.

– Они умирали. Много. Они были в военной форме из грубой ткани.

– Они же были бедные, – сказал Бланко.

– Иисус Христос объяснял, что бедные всегда с нами, разве нет?

– И не офицеры?

– Он никогда не упоминал об офицерах.

Она что, дразнит его?

– Вот офицеры были красивые. А солдаты все одинаковые.

– Я не думаю, что Иисус Христос был таким уж модником, – сказал Бланко.

Казалось, мадам Тарасова его не слышит.

– Значит, вы не интересовались и не интересуетесь тем, что сделал Ленин для простых людей.

Мадам Тарасова, продолжая быстро шить, с чувством мести в голосе сказала:

– Я знаю только то, что, вмешавшись в естественный ход вещей, он сделал меня бедной и простой, у меня нет даже паспорта, который бы защитил меня. Моей Империи России больше нет.

– А если бы вы остались в России, у вас были бы украшения, шелка, меха?

Мадам Тарасова не отвечала.

– Простите за вопрос, – проговорил смущенно Бланко, – но ваша семья была богатая?

– А какое значение это теперь имеет? – сказала мадам Тарасова, сидя в обветшалой комнате над мясницкой. – Ну вот, смотри, платье почти готово. Это все из-за влияния Распутина на царицу. Он отвратительно одевался. Он и сам был мерзкий, пьяный дьявол. Благородные люди, которые убили его, сделали это с большим трудом. Он обладал нечеловеческой силой.

– А что они носили? Им не мешала их одежда?

– Хьюберт, не насмехайся.

– Еще одно пирожное, мадам Тарасова?

– Я хочу оставить его девочке.

– И Игорю? Из Игоря вышла бы хорошая подкладка для жилета. Где Игорь, этот великолепный шпиц?

– С девочкой. Пожалуйста, не шути так, Хьюберт. – Она действительно рассердилась.

– Извините, мадам. Расскажите мне о Распутине. Он не был монахом?

– Царице следовало бы обращаться к православным священникам, а не к Распутину.

– Они хорошо одевались?

– О, Хьюберт. Их одеяния. Их великолепные одежды – ризы, голубые и алые, расшитые золотом. Одеяние митрополита напоминало о святых ангелах. Да, царица должна была слушать его советы.

Бланко удивился – ангелы в его книге всегда были в непомерно больших ночных рубашках.

– Русские ангелы, кажется, большие модники, чем наши, – засмеялся он. – А почему Распутин не…

Но мадам Тарасова, потеряв терпение, совсем рассердилась.

– Ты смеешься над моей потерянной страной, над моей потерянной жизнью. Ты хочешь знать только обо всем отвратительном, о насилии, об ужасах, а я хочу помнить о красоте.

Бланко стало стыдно, что только одно пирожное осталось на тарелке. „Надо было купить больше”, – подумал он. И он не нашелся что ответить, глядя на эту маленькую женщину. Она шептала что-то по-русски, и, когда он подался вперед к ней, он услышал уже на французском: „И ты еще кощунствуешь…“

– Извините, мадам. Иисусу Христу не надо было бы беспокоиться о своем портном. Его одежда – облака славы. Разве нет?

– О портном? – мадам Тарасова едва не поперхнулась.

Бланко подумал, не слишком ли далеко зашел.

В комнату влетела Флора.

– Послушайте, что происходит? Я больше не могла удержать Игоря под дождем, он два раза сделал свое дело, и ему нечем больше писать. Я помешала? (”Я помешала?“ – Она произнесла это как взрослая.) О, мадам Тарасова. Мое платье уже готово? Какая прелесть! Можно я его примерю?

– Отвернись, Хьюберт, пока она примерит. Погляди в окошко.

Хьюберт уставился на серую улицу. В стекле слабо отражались женщина и девочка, он увидел, как девочка через голову сняла довольно уродливый коричневый свитер, потом дала упасть потертой твидовой юбке и осталась в нижнем белье. Он слышал, как мадам Тарасова спросила:

– А тебя это белье не царапает? – Голос ее был тихим. – В России ты бы носила шелковое белье. – Через голову она надела на девочку платье, расправила, застегнула. – Ну вот, – сказала мадам Тарасова. – Ну как?

– Здорово. – Флора забралась на стол, чтобы разглядеть себя в зеркале на стене. – Большое спасибо. – Она посмотрела вниз на Бланко.

– Привет, – сказал Бланко, глядя вверх.

– Привет.

Флора покраснела.

– Я не знаю, зачем тебе выходить в такую сырость, – сказал Бланко. – Мы бросили уроки музыки. А от разговоров на французском вряд ли Игорь завоет. А ты что, живешь тут?

Она возвышалась над ним на столе, и ему показалось, что она взрослая.

– Я здесь почти весь день. Я учу русский и математику. И составляю компанию мадам Тарасовой. – Она осторожно слезала со стола, чтобы не помять платье. – Я все еще сплю в пристройке, – сообщила Флора.

– Мы тебя никогда не видим, – говорил Бланко, уже понимая, что она совсем не имела в виду, что ее должны были видеть. – Тут вот осталось одно пирожное тебе…

– Правда мне? – Бледное лицо порозовело. – Вы оставили его мне?

– Ну, мадам Тарасова.

– О!

– У меня несколько пакетов для дам из „Марджолайн“. Ты поможешь Флоре донести их?

– Конечно, – сказал Бланко.

– Флора, снимай платье, я пришью еще одну пуговицу.

Он видел, как не хотелось ей переодеваться. Портниха сделала его с вырезом – каре, открывавшим ключицы.

– Для такого платья сейчас холодно. А если погода поменяется до школы, ты можешь надеть его на пикник.

– Какой пикник? О, я… – она прикусила язык, вспомнив, что надо быть благоразумной. – Ты мог бы отвернуться, пока я переоденусь?

– Хорошо.

Когда Бланко повернулся, она снова была в своем унылом свитере и твидовой юбке, вытянувшейся так, будто у девочки была большая задница. А у нее был очень аккуратный задик, он это увидел в отражении в оконном стекле.

– Ты не съела пирожное. Ешь.

Флора откусила, когда они стояли возле рабочего стола, наблюдая, как мадам Тарасова упаковывает заказы для дам, пишет счета и пришлепывает их к оберточной бумаге.

Пирожное отдавало кокосом, который она ненавидела. Она дала кусочек Игорю, усевшемуся на задние лапы, сверлившему ее черными глазами-бусинками. Игорь выплюнул его на потертый ковер. Они вышли на улицу с пакетами от мадам Тарасовой.

– Как заставить мадам Тарасову рассказать мне о революции? – Бланко испытующе посмотрел на свою спутницу.

– Игра к триктрак напоминает ей о хорошем, и иногда она рассказывает.

– А мы как раз не поиграли в триктрак. А как ты думаешь, если я смогу оторвать Космо от гольфа и приведу его сюда?

– Космо? – она подняла голову. – Ты приведешь?

– А почему бы и нет? Он ничего. Будет ли она говорить при нем свободно?

– Но не о революции. Она любит рассказывать, как она оттуда бежала. Она ненавидит бабуинство большевизма.

– И откуда ты знаешь такое выражение?

– Мой папа вычитал его в „Таймс“. Кто-то сказал, что это Черчилль придумал. Я рассказала мадам Т., и ей понравилось.

– А если я не стану трогать большевиков, она расскажет?

– О да. Царь, царица, красивые люди. – Флора изобразила мадам Тарасову. – Но ты будешь говорить со смешным акцентом, если станешь учить французский у мадам Т., – она засмеялась.

– Ничего не имею против, – пожал плечами Бланко. – А как она бежала?

– Она и ее муж…

– Она замужем? А где он?

– В Париже. Они бежали из Петрограда в Москву, потом в Киев, Баку, Одессу, в Константинополь, где застряли на несколько месяцев, потом Египет, Италия, Франция. На это ушло два года. Я все посмотрела по карте. Они сидели полуголодные. Она тебе все это расскажет. А я знаю наизусть.

– А что делает ее муж?

– Он таксист. Многие русские – князья, генералы, благородные люди работают таксистами в Париже.

Флора подбросила вверх пакет, который несла, и поймала.

– Правда?

– Все лучшие люди водят такси. Лучше водить такси, чем быть снобом.

Флора снова изобразила мадам Тарасову.

– И дай ей рассказать, как „оскорбляют“ нижнее белье.

– Нет, ты расскажи о нижнем белье. – Бланко вдруг ощутил неодолимое желание попугать ее, как пугал маленьких мальчиков в школе. Он подтолкнул Флору к стене.

– Давай, говори, – приказал он, возвышаясь над Флорой. Он понимал, руками, занятыми пакетами, будет трудно удержать ее в западне, зажал между колен своими ногами, как пришил. – Ну давай, рассказывай.

– Была зима и холодно, – поспешно заговорила Флора. – В Константинополе жена британского посла организовала сбор вещей для русских беженцев. Она купила егерского нижнего белья и послала его им. – Флора пыталась высвободиться, но Бланко не отпускал. – Мадам Тарасова отослала все это обратно с письмом, в котором очень благодарила, но сообщала, что никто из них не надевает никакого белья, кроме шелкового.

– Проклятая нахалка, – произнес Бланко, отодвигаясь от Флоры.

– А тебе нравится, когда кусаются штаны? Лови! – Флора кинула пакет, который держала, поднырнула под его рукой и унеслась по улице.

Бланко с полными руками смотрел ей вслед. Он не думал о русских беженцах и шерстяном нижнем белье, он об этом вспомнит позже, когда станет рассказывать про это Леям, Шовхавпенсам и Космо за ужином, чтобы посмешить их. Когда он прижал Флору к стене, ему очень хотелось, чтобы не было этих пакетов в руках. Ему хотелось взять ее за шею, положить большие пальцы на ямочки над ключицами, он ощутил, как над верхней губой выступил пот, и он почувствовал эрекцию.

ГЛАВА 12

Обнаружив дверь приоткрытой, Космо удивился, он толкнул ее и увидел Флору, сидящую на корточках посреди лестницы, ведущей к квартире мадам Тарасовой.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

Флора, удивленная не меньше Космо, ответила вопросом на вопрос:

– Почему ты не играешь в гольф?

– Отец занят, он беседует с другими отцами о том, как нас отправить в школу. Если там всеобщая забастовка, то поезда ходить не будут. – Космо поднялся на ступеньку и посмотрел вверх.

– Значит, ты можешь остаться в Динаре?

– Да они вернут нас, даже если придется идти пешком. А откуда ты знаешь, что я играю в гольф?

Флора не ответила, но натянула юбку на колени.

– А что ты делаешь? – Космо поднялся по лестнице. – Мне так надоел гольф, – пожаловался он. – Но я не говорю отцу.

– Я играю сама с собой, – натянутым голосом ответила Флора.

– В триктрак? – Космо заметил доску на ступеньке. – Играешь левой рукой против правой? А ты честно играешь?

– А зачем мне играть нечестно?

– Дай, я посмотрю.

– Нет, – Флора зажала кости и принялась все сгребать в коробку. – У Элизабет и Энн сейчас примерна. В комнате негде повернуться. Они ведь такие большие. – И Флора показала обеими руками размер бюстов голландок. Космо вспомнил, как они ездили в Сен-Мало за револьвером для отца. Тогда она держала руки так же, только чуть ниже, изображая живот жены хозяина кафе.

– А как жена твоего друга Жюля? – спросил он, усаживаясь на лестнице чуть ниже.

– Она уже похудела. Жюль говорит, что теперь он купит ей новые платья, а она принесла ему маленького ребенка.

– Ах, – сказал Космо. – Как интересно. И они довольны, он и его жена?

– Очень. Жюль говорит, что они уже давно хотят ребенка, и они молились, чтобы Бог им дал, и даже совершали паломничество в Лурд. Но ребенок не из Лурда. Он сказал… Наконец они одного нашли. – Флора казалась смущенной. – Это девочка. В следующий раз они хотят мальчика.

– Да, ясно. Хорошо, – ответил Космо. Из комнаты наверху раздался смех и голоса. – Ну ты сыграешь со мной? – спросил Космо.

– Если хочешь. – И Флора принялась устанавливать доску.

– Я знаю правила, – говорил Космо, наблюдая за ней. – Но не знаю тонкостей. Мадам Тарасова не научила, как и когда удваивать. Давай посмотрим, как пойдет.

– Алексис профессиональный картежник. Какие хочешь – черные или белые?

– Черные. А кто такой Алексис?

– Ее муж. Ты начинаешь.

Космо метнул кости.

– Три один. Что я должен делать? Нет-нет, не говори. – И он передвинул шашку на четыре клетки.

Флора наморщила нос. Теперь она потрясла кости и метнула. Вышло две шестерни, и она быстро – тюк-тюк – заблокировала шестерку Космо. Космо метнул – три и два и двинул свою гвардию, оставив себя неприкрытым. Флора укрепила свои позиции. Космо всегда относился к Флоре доброжелательно, но с оттенком покровительства; сейчас он понял, что Флора, должно быть, не знает, откуда берутся дети, но эту игру она знает хорошо. И когда она взяла свою последнюю шашку, сказал:

– Или я полный дурак, или тебе очень везет.

– Это просто сноровка. – Флора стала собирать шашки. – Ты видел здесь этих Шовелсов? – спросила она, кивнув на дверь мадам Тарасовой.

– Да я вообще стараюсь никому не попадаться на глаза, когда отец закончит дела, он обязательно вспомнит о гольфе. Я думал, что Бланко здесь, моя мать, Мэбс и Таши в парикмахерской, они собираются на ленч в Сен-Мало. Поразительно, сколько времени они тратят на себя. Для кого – интересно узнать? Кого они могут найти в этом Сен-Мало?

„Феликса“, – подумала Флора, которая наблюдала, как он садился на катер.

– Я видела, – сказала она, – как они шли в парикмахерскую.

– Смешная. Ты шпионишь за нами?

Флора покраснела.

– Нет, я просто всех замечаю. – „Феликс никого не замечает“, – подумала она про себя. – Ну что, я лучше пойду. – И она сложила доску.

– Не убегай, – Космо схватил ее за щиколотку. – Останься, сядь. У меня есть идея. Когда Бланко начнет играть в бридж и примется за свои разговоры, ты можешь в это время поучить меня игре. Ладно?

– Ох… я…

– А ты можешь придумать что-то поинтереснее? Что ждут от тебя твои родители? – Он держал ее за щиколотку очень крепко.

– Нет, я… – Она дернулась, ей было больно.

– Привет, – сказал Бланко, входя с улицы. – Эта ужасная освежеванная лошадиная голова. А что вы тут делаете? Зубы у этой головы, как у малышки Джойс, правда, их не надо выправлять. – Он закрыл дверь ногой. – Проклятая лошадь. А Энн и Элизабет все еще там? На какой они стадии? Я вышел купить пирожных и спустил последние франки, как будто каникулы кончаются завтра. Я взял на всех, кроме Игоря. Его тошнит от пирожных. Этот паршивец уже прогулялся? – спросил он Флору.

– Да. – Флора наконец высвободила ногу.

Над ними говорили все громче. Элизабет открыла дверь.

– Посмотри-ка на них, – сказала она. – А почему вы не поднимаетесь? Мы одеты, примерка закончилась. Мы с Энн хотели остаться и вчетвером сыграть в бридж. Но раз пришел Космо, нас слишком много.

– Пожалуйста, оставайтесь. Флора будет учить меня этой проклятой игре, – сказал Космо. – Правда, Флора?

Флора ничего не ответила, она кинулась в комнату мадам Тарасовой.

– Чего ты ее дразнишь? – сказал Бланко.

– Я не дразню маленьких девочек.

Космо направился впереди Бланко в набитую людьми комнату.

– Здравствуйте, мадам. – Он пожал ей руку той рукой, которой только что сжимал Флору за щиколотку, как тисками.

Мадам Тарасова защебетала от удовольствия, увидев пирожные, положила шитье в шезлонг, засунула под него корзинку Князя Игоря, вынесла карты, расставила стулья для игроков и разложила пирожные на тарелке.

Элизабет, Энн и Бланко сгрудились у стола, а Космо и Флора, подтащив к себе стульчик от пианино, уселись на пол.

– А теперь начнем с самого начала, – сказал Космо. – Объясняй. Как, когда и где можно выигрывать.

Уверенность вернулась к Флоре, и она стала объяснять Космо, когда удваивать, когда отступать и когда сдаваться. А когда мадам Тарасова приготовила чай и подала его с дольками лимона, Элизабет и Энн обсуждали законченную партию в бридж, критикуя друг друга за ошибки с превосходным чувством юмора. Откинувшись на спинку стула, они пили чай маленькими глоточками, откусывали крошечные кусочки пирожных. У них было отличное английское произношение, ласкающее слух. Космо, сидя на полу и глядя вверх, был потрясен размером их грудей, выступавших, как носы галлионов из-под свитеров. Ничего общего с Мэбс или ее подругой Таши, модно плоскими, или со скромными изгибами фигуры его матери. С дымящимся стаканом чая в одной руке, другой рукой он бессознательно, заметив, что Флора перехватила его взгляд, сжал кулак и сделал ложный выпад, точно хотел двинуть ей в нос. Флора не стала уклоняться, а наоборот, перегнувшись через стульчик, прошептала:

– Живот у жены Жюля выпирал так же, как перед у Элизабет и Энн.

– Неужели? – Космо про себя вычислял длину ресниц Флоры. – Сиди тихо, больно не будет. – И выдернул одну ресничку. – О, почти полдюйма[8]8
  1 дюйм = 2,54 см.


[Закрыть]. Я так и думал. – Он положил ресничку на ладонь.

– Это опасно? – глаз Флоры увлажнился.

– Еще один роббер? – Бланко призывал игроков в бридж к порядку. – И кончайте свои шуточки, иначе я не смогу удержаться в игорных домах Европы и не прокормлю себя в мире моего кузена Типа. Мне нужна помощь девочек.

– Хорошо, Хьюберт, – отозвалась Элизабет. – Но расскажи нам о кузене и его мире. Мы же не знаем твоего секрета.

– А здесь нет секрета, – проговорил с пола Космо. – Он всем рассказывает, кто согласен послушать о том, в какое дерьмо он его засунул.

– Не употребляй этого слова, Космо. Расскажи нам, Хьюберт, про своего кузена, – попросила мадам Тарасова.

– Только покороче, – не унимался Космо, – я и так знаю наизусть.

– Тихо, – призвала Элизабет. – Мы хотим послушать.

– У моего кузена, старикана, было шесть сыновей. Отец мой числился отдаленным наследником. Моего отца убили. Потом убили шесть кузенов, сыновей старика. Вот и все.

– Да, война, жертвы… – проговорила Энн.

– Все войны такие, – пробормотала Элизабет, – продолжай, Хьюберт.

– Переходи к предкам, – снова подал голос Космо с пола.

– Ладно, – сказал Хьюберт. – Проблема в том, что дом кузена переходит к ближайшему наследнику мужского пола, то есть ко мне, но не деньги. И этот старый ублюдок ведет дела так, что пока дойдет до наследования, у меня ничего не останется. И я не смогу даже продать это проклятое место, потому что завещание составлено хитро. Теперь вы поняли, почему мне надо срочно учиться делать деньги?

Все откровенно ахнули.

– Бедный Бланко, несчастный Хьюберт.

– Вдобавок к этому, – сообщил Хьюберт, – меня заставили взять его имя – Уайт – к отцовской фамилии Виндеатт. Двустволка какая-то. Смешно.

– Только в том случае, если ты социалист, – поддразнивал Космо своего друга.

– А на что похоже это старое чудовище? – спросила Энн. – Если бы он знал тебя лучше, он бы поменял свою волю, он был бы просто очарован.

– Он абсолютно не хочет меня видеть, – сказал Бланко.

– Ну прямо маленький лорд Фаунтлерой[9]9
  Герой повести Ф. Бёрнетта „Маленький лорд Фаунтлерой“.


[Закрыть], – проговорила Флора.

Космо взорвался от смеха и ударился головой о пианино.

– Ох!

– Значит, ты милорд? – в глазах Тарасовой блеснул интерес.

– О как остроумно, очень остроумно! – воскликнул Космо, все засмеялись, кроме мадам Тарасовой. Космо перегнулся через стульчик, обеими руками схватил Флору за голову и поцеловал. Флора отпрянула, когда Бланко нацелился ударить своего приятеля. Между друзьями вдруг проскочил заряд гнева, такое часто случается у маленьких детей, не поделивших игрушку.

В этот момент в дверь тихо постучали и вошел Феликс.

– Я стучал в наружную дверь, но у вас тут такой шум, что вы меня не услышали. Простите, мадам, мать послала меня поискать сестер. А что здесь такое? – спросил он. – О, я вижу. Те, кого не пускают в казино, открыли свое. Ну что ж, у вас есть все – карты, триктрак. – Он осматривал комнату. – И даже шар для предсказаний. Вон тот, хрустальный. А вы предскажете нам нашу судьбу, мадам? – и он прошел мимо сестер, снял шар с каминной полки.

Мадам Тарасова отняла его у него и вернула на место.

– Я не предсказываю судьбу, – проговорила она напряженным голосом. – Это просто украшение.

Флора перехватила взгляд Бланко и отвела глаза. Феликс легким тоном сказал:

– Извините, мадам. Если бы вы умели предсказывать, мы бы узнали про забастовку в Англии, которая вот-вот начнется, и это уже объявлено официально.

– Да здравствует революция! – завопил Бланко.

– Может, твоего кузена погрузят в угольную тележку и выкинут, – оптимистично предположила Энн.

– Шахтеры проиграют, – сказала Элизабет. – И чтобы это предсказать, не нужен никакой хрустальный шар.

– О Бог мой, – вздохнул Бланко. – Никакой справедливости.

– А мой отец вернет нас в школу, что бы ни случилось, – мрачно сообщил Космо.

– Ну ладно, взбодритесь, – призвал Феликс. – Пока вы тут сидите взаперти, играете в карты, дождь кончился и выглянуло солнце. Прекрасный день.

– Тогда можно устроить пикник, – сказал Космо. – Я знаю отличное место, замечательный пляж. Давайте, созовем все семейства.

Космо, Бланко, Феликс и его сестры вышли на улицу.

– С первого взгляда видно, – сказал Космо, – что у этих женщин груди что надо. Хорошо бы посмотреть на них голых.

– На мой вкус великоваты, – с притворной застенчивостью сказал Бланко.

– Если погода продержится, мы возьмем купальники и поплаваем на пикнике. Бросим вызов холоду.

– А ты думаешь, твоя сестра и Таши так и соблазнятся лезть в океан? – Бланко понял, о чем подумал друг. – Это идея, – добавил он по-французски.

– Ну, если Феликс будет плавать, – никем не замеченная Флора шла за ними по пятам.

Оба резко повернулись, а Флора уже дала стрекача.

– Пускай бежит, – сказал Космо, – задохлик, – и чтобы повеселить друга, он повторил рассказ Флоры о ребенке Жюля. – Она совсем ничего не знает, совершенно невинна и понятия не имеет, откуда берутся дети, – сообщил он.

– Я бы так не сказал, – ответил Бланко. – Она перехватила мой взгляд, когда мадам Тарасова говорила, что не предсказывает судьбу, и кто-то невинный пошел бы топиться в море?

– Я думал, что мы с тобой решили: тогда она была как во сне, – сказал Космо, сознавая, что именно потому, что они так решили, они больше никогда не говорили про это и почти забыли. – Слушай, – сказал он, – впервые я увидел ее как раз на том пляже, где хочу устроить пикник. – И он вспомнил белое лицо Флоры с огромными глазами. – Ее как будто принес прилив.