Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 8

Дружеский настрой и чувство юмора Шовхавпенсов – их фамилия стала известна после упоминания ее Ангусом – действовали как катализатор на отдыхающих в Динаре. Для Элизабет, Энн, Мэри, Дотти и Долли не имел значения возраст партнеров, они играли в теннис с детьми, в бридж – с их родителями, в рулетку – с Ангусом, Милли или собственной матерью. Они танцевали с Космо, Бланко и братом, ходили по магазинам. Более искушенные Мэбс и Таши, явившиеся из Парижа, не могли все повернуть по-своему. Да, им семнадцать, и, конечно, они затмевают других девочек, носят короткие дамские стрижки, пользуются губной помадой, когда Милли не видит, стараются сбросить детский жирок, умеют танцевать не только чарльстон, но и фокстрот, но им еще учиться и учиться легкости манер голландских сестер. Под их благотворным влиянием молодые люди из разных отелей объединялись в компании, которые носились по городу, перетекая из одной в другую, как птичьи стаи. Три девочки из „Британик“ знали мальчика и его сестру из „Марджолайн“, у них была кузина в „Англетер“, школа которой играла в крикет со школой Космо и Бланко.

Для тенниса составлялись четверки, буйная игра проходила на пляже. Ходили в походы по побережью и с пяти часов допоздна танцевали в казино. Все девочки были влюблены в Феликса.

Флора Тревельян, слишком маленькая и робкая, чтобы резвиться с ними, наблюдала со стороны, трепеща от избытка чувств. Она болезненно завидовала Мэбс и Таши, она видела, как они приехали из Парижа, заметила их симпатичные матросские голубые костюмчики с ослепительно белыми блузками, юбками до колена и шляпками, надвинутыми на наглые носы. Она тоже была влюблена в Феликса.

Феликс, в отличие от сестер, должно быть, принадлежал к какому-то другому стаду. Они были коренастые, он высокий, они светловолосые, он – темный, они резвые, он – тихий, говорил вкрадчиво, мягко. Время от времени куда-то исчезал на машине со своей сестрой Элизабет.

– Он берет ее с собой, потому что она такая старая, он ее жалеет. Ей двадцать шесть, бедняжке, и никакого мужа. – Таши, Мэбс и Космо сидели на террасе отеля и пытались придумать, что делать дальше.

– Вообще-то она археолог. И они ездят осматривать менгиры, – сказала девочка с волосами песочного цвета и неровными зубами, слушая их разговор, хотя сидела не с ними.

– А что такое менгир? – спросила Таши.

– Это стоячий камень, – сказала девочка с плохими зубами, ее звали Джойс.

– А что такое стоячий камень? – поинтересовалась Мэбс.

Космо, предвидя, что сестра сейчас выкажет свое полное незнание, встал и пошел по улице, он заметил Бланко, уставившегося на витрину кондитерской.

– А что такое стоячий камень, Хьюберт?

Удивленный, что его назвали настоящим именем, Бланко произнес:

– Что такое что?

Космо повторил вопрос.

– Их много в Корнуолле и Уэльсе, и на всем пути из Малой Азии в Оркней. Что-то от друидов, по-моему.

– Как много ты знаешь.

– Да я поговорил с Элизабет Шовверс. Зайдем и съедим что-нибудь из этого? – Бланко указал на соблазнительный ряд пирожных с кремом. – Мать прислала немного денег. Я тебя угощаю.

– В самый раз для наших прыщей.

– А что такое наши прыщи, когда рядом Феликс? Нас как будто и нет в природе.

– Пожалуй, правда. – И Космо вошел в кондитерскую. Они сели за столик, заказали пирожные, откинулись на спинки стульев и принялись рассматривать улицу через зеркальное стекло витрины.

– Замужние Шовверсы завтра отбывают к своему супружескому блаженству, – Бланко вонзил зубы в эклер. – Прелесть, – он облизал пальцы.

– Это Элизабет тебе сказала? Интересно, а что представляет собой их супружеское блаженство?

– Твои родители? – намекнул Бланко.

– О, что ты! – засмеялся Космо и добавил: – Элизабет и Энн собираются познакомиться с Тарасовой, они хотят узнать кое-что про триктрак, всякие армянские жульнические штучки. О, гляди, вон та странная девчонка. – Через окно кондитерской друзья увидели, как Вита и Денис Тревельян, рассматривая витрины, шли по другой стороне улицы. Отстав от них на несколько ярдов, плелась Флора.

– У меня до сих пор все ноги в синяках, – пожаловался Бланко. – Она кажется совсем несчастной.

– Будешь несчастной при таких родителях. – Космо не отрывал глаз от Тревельянов, пока они не исчезли из виду.

– Они скоро возвращаются в Индию, где все эти орды слуг из местных и все такое прочее. Энн говорит, голландцы такие же.

– Какие?

– Да тоже топчут, размазывают покоренные народы, суют свои носы в дерьмо Ост-Индии.

– Отец говорит…

– Твой отец – империалист, поджигатель войны. Еще будешь пирожное?

– Спасибо. Теперь бы ленч, – засмеялся Космо. – Империалистический поджигатель войны до смерти боится забастовки, – сказал он. – Хотя он и не из тех, кто сует свой нос.

– Я надеюсь, что будет революция. Будьте добры, мадемуазель, еще одно пирожное, – попросил Бланко по-французски. – А что твой отец собирается делать? Что он может сделать с забастовщиками без посторонней помощи? – поддразнивал Бланко.

– Он… – Космо запнулся, потом сказал: – Он не поджигатель войны. Да, он голосует за консерваторов и да, он мировой судья, но он думает, что война – мерзость, а революция всегда ведет к войне. Вот почему он сейчас такой дерганый. Все наши отцы – консерваторы.

– Говори за своего. У меня его нет.

– Не прикрывайся своим сиротством, – сказал Космо добродушно. – Если бы твой отец был жив, то он голосовал бы за консерваторов.

– Мне бы хотелось думать, что нет. Твой отец все понимает задом наперед, революции питаются войнами, они начинаются во время войны. Посмотри на Россию…

– Нет, спасибо, Бланко, спасибо за пирожные. Мне надо идти, отец просил кое-что сделать.

– А что?

– Да так, одно дело.

– Я с тобой.

– Нет.

– А ты надолго?

– Может, и да.

– Ладно, вижу, что я не нужен. Но и у меня есть дела – с мадам Тарасовой. Она собирается написать письмо по-русски моему кузену, этому Типу, Энн может отправить его в Голландии.

– А зачем? И о чем?

– Так просто, поиздеваться. Он по-свински поступил с моей матерью тоже через почту. Так, глупость.

– Иногда я никак не могу понять ни тебя, ни твоего кузена Типа. Это навязчивая идея. – Космо легонько провел пальцем по тарелке, собрал остатки крема и, облизав его, поднялся.

Шагая к причалу, он потрогал карман, желая убедиться, что деньги, которые дал отец, на месте. Дойдя до причала, он увидел катер, который высаживал пассажиров и готовился в обратный путь.

Усевшись на край швартовой тумбы, обвив ее ногами, спиной к нему сидела Флора, наблюдая за судном. Пробегая мимо, Космо схватил ее за руку и сказал:

– Поехали со мной в Сен-Мало.

Флора удивилась, но позволила стащить себя с тумбы; пробежав несколько шагов, они прыгнули на борт.

– Давай сядем впереди. – Он подтолкнул ее. Они устроились на носу. – Ты хорошо знаешь Сен-Мало?

Флора кивнула.

– Ты подстриглась? – спросил он, наблюдая, как ветер треплет ее волосы, кидает их на лицо.

– И помыла. Парикмахерша хотела взять лишние деньги за шампунь, – сообщила девочка бесстрастным голосом.

– Наверное, потому, что они у тебя такие густые. – Космо вспомнил, как Вита говорила про угри. Ему захотелось сказать Флоре, что у нее красивые волосы, но он не сказал. Он сказал другое:

– Все женщины стригутся, а мужчины должны давать на шампунь. – Он перехватил быстрый взгляд огромных глаз Флоры. – Интересно, а сколько они попросят, чтобы шампунем помыть ресницы? – Флора смутилась. Может, она и не знала, что у нее такие длинные ресницы. Ему даже захотелось их потрогать. – Я тебя иногда вижу, – сказал Космо, вспоминая, как несколько раз она проносилась одна или с Игорем, исчезая за углом, – сегодня утром я тебя видел с родителями, – сказал он и подумал, хотя и с опозданием, не будет ли каких неприятностей, он ведь увез ее без разрешения. – Я сидел в кондитерской.

– Они поехали в Динан, – сказала Флора. – Они там сняли квартиру и покупают для нее кое-что.

– Значит, вы уезжаете из отеля. Я думал…

– Они уезжают, не я.

Космо не понял.

– Когда они вернутся? – спросил он, вспоминая собственное неприятие их, опасаясь конфронтации, выяснения отношений, хотя что там выяснять?

– Завтра, наверное.

– Значит, они тебя часто оставляют одну?

– Они любят бывать вместе. – Она произнесла это почти по-взрослому, рассудительно.

– О, – протянул Космо, потом: – Ага. – Какое-то время спустя, добавил: – А я еду по заданию отца. По секрету от мамы. Никто про это не должен знать. Он не хочет ее волновать, и ты не говори ни одной живой душе. Я должен купить револьвер.

– Пистолет?

– Да. Он собирается поехать на север на машине, когда я вернусь в школу. При всех этих волнениях он хочет вооружиться.

– Я никому не скажу.

– Я сказал тебе только потому, что взял тебя с собой, и ты, конечно, удивилась бы, увидев, что я покупаю револьвер.

Космо вдруг ощутил, что ему следует пожалеть о своем импульсивном порыве. Но он не пожалел.

– Отец сказал: „Найди оружейного мастера, он там должен быть“. Но я понятия не имею, где его искать, я даже не знаю, как по-французски „оружейный мастер“ и как спросить. Мой французский – это только обиходные слова. Я могу попросить пирожное и что-то в этом роде. Но „оружейный мастер“, – он пожал плечами.

– Я знаю.

– Ты? Откуда?

– Армурьер.

– О, спасибо. Надо записать это слово в книжку. Ты думаешь, что можешь у кого-нибудь спросить?

– Есть один, если от того места, где твоя сестра и ее подруга покупали шляпки, повернуть за угол. Твоя сестра купила зеленую, а подруга – голубую.

– Какая ты наблюдательная.

Флора бросила на Космо быстрый удивленный взгляд. Шляпки не произвели впечатления на Феликса, ради которого и были куплены. Это она тоже заметила.

– Лучше притвориться, что тебе уже восемнадцать, – сказала Флора.

– Ну я же не придурок, – сердито отозвался Космо.

ГЛАВА 9

Космо почувствовал облегчение, когда они вышли от оружейного мастера. Ему было довольно нелегко покупать. Он никак не мог поверить, что в пакете, который нес, под оберткой – смертельное оружие. Мужчина ни о чем не спросил, он осторожно разложил перед ним револьверы, называя цену каждого и поворачивал ценник так, чтобы Космо видел.

Космо взял тот, который просил отец, и не было нужды проявлять осведомленность. Мужчина был вежлив, но он злил Космо. Грузный человек ростом не больше пяти с половиной футов с огромным животом, тяжелой челюстью, его черные глаза так и шарили по фигуре покупателя. Выйдя из-за прилавка безо всякой на то необходимости, он подошел к витрине с ножами, поправил и без того ровный ряд. Возвращаясь, он опустил руку на Флору, но она так дернулась, что рука слетела. Сморщив нос, она выскочила на улицу, что-то бросив на ходу. Хозяин, быстро взглянув на закрывшуюся дверь, перевел взгляд на Космо, сжал губы, кончил заворачивать пакет, взял деньги, дал сдачу и выписал квитанцию.

– Мерси, месье.

Флора ждала на другой стороне улицы.

– Давай, поедим мороженого. А что ты ему сказала? – спросил Космо заинтригованно.

– Макеро.

– Похоже, ему не понравилось. Что это значит?

Флора ухмыльнулась.

– Хорошее мороженое в кафе Жюля, у гавани, – сказала она.

Космо запомнил: „макеро“, он вышел сегодня без записной книжки, а перед Флорой ему не хотелось доставать карманный словарь. Он подумал, что Бланко назвал бы этого оружейного мастера „развратником“. Он не знал точно, что это значит.

– А сколько тебе лет? И до сих пор я не знаю, как тебя зовут.

– Флора Тревельян. Мне десять.

Они пробирались по узким улочкам к гавани. Флора указала на кафе, обращенное на бухту.

– Подходит?

Они сели.

Хозяин быстро вышел, поцеловал Флору в обе щеки и затараторил по-французски.

– А, малышка, как дела? Хочешь мороженого? Клубничное, ванильное, шоколадное. А месье? Здравствуйте, месье. – Он пожал руку Космо. – Что выберете?

Космо выбрал шоколадное, Флора – клубничное.

– Ты часто сюда ходишь?

Она явно была любимой посетительницей.

– С мадам Тарасовой.

– А-а.

– Один или два раза была с мадемуазель.

– Ага.

– Мадам Тарасова переделывает платья жене хозяина. Она быстро толстеет. – Флора округлила перед собой руки, изображая большой живот. – Мадам Тарасова их расставляет.

– Ага, ясно.

– Хозяин любит толстых дам.

– А мадам Тарасова учит тебя играть на пианино?

– Русскому учит. И потом они ее просили натаскать меня по математике перед школой.

– А где твоя школа?

– Нигде. Я пойду осенью.

– Так ты еще не ходила?

– Нет.

– А в какую собираешься?

– Ну, какую они выберут.

– Своеобразно.

– Почему?

Ей казалось, все равно, какая школа.

– Ну, странно, что ты не знаешь, куда пойдешь учиться.

– Они решают. Она будет в Англии. Я не могу жить с ними в Индии из-за климата.

Космо подумал, как странно Флора называет родителей – „они“. Он вспомнил и про Бланко, который называет своего кузена Типом или Чоузом.

– Нас с Мэбс обычно везут показать школу, понравится или нет.

– Ну, вы другие.

Чувствуя себя и впрямь другим, Космо сказал:

– А мадам Т. научила тебя триктраку?

– Да, мы играем. Когда сыро и Игорь не хочет гулять.

Они смотрели, как лодки подпрыгивали на воде, пока Жюль не принес два больших мороженых и не поставил перед ними. Флора выпрямилась на стуле, опустила ноги, чтобы они доставали до пола. Она ела мороженое, растягивая удовольствие.

– Иногда я гуляю с собакой Жиля.

– Это та, с которой я тебя видел в первый раз?

Космо вспомнил ту дурную собаку, с которой Флора мучилась на пляже за Сен-Энога.

– Та – кюре из Сен-Бриака. – Она вспомнила их первую встречу. – Собака Жиля – мастиф.

– Правда?

– У очень занятых людей нет времени дрессировать своих собак. – Она ела мороженое понемножечку, маленькими глотками, чтобы оно не кончалось так быстро.

– Там прекрасный пляж, – сказал Космо, – я наблюдал за птицами. Мне кажется, на таком берегу должно быть хорошо песчаным угрям.

– Так и есть.

– А что значит „макеро“? – не сдержал любопытства Космо.

– Сутенер, – сказала Флора.

– А ты знаешь, что это такое?

– Это невежливое слово.

– Да уж нет.

– Он вонял. – Она с сожалением положила ложку на блюдце и втянула воздух, долетавший из гавани. Веревки, смола, рыба, соль, водоросли, сети, которые сушились. Она заполнила свои легкие. От хозяина того магазина пахло отвратительно. Она задержала дыхание, вспомнив зловоние в родительской спальне, когда она, убежав от служанки, влетела к ним, чтобы сказать: „Доброе утро“. Они завопили, чтобы она убиралась вон, и заодно выбранили прислугу. – Мне этот запах не нравился еще в Индии, – сказала Флора.

Космо спросил:

– Хочешь еще мороженого?

– Нет, спасибо. Было вкусно.

– Тогда поедем обратно.

– Замечательно. Спасибо за все.

Космо подумал, что она, наверное, прислушивается к тому, как говорят люди, потому что некоторые фразы она произносила точно, как его мать.

Когда на катере возвращались в Динар, Космо сказал:

– А почему бы нам не устроить вечеринку и всеобщий праздник на пляже? Прощание с каникулами. Накопать угрей, разжечь костер, поджарить. Они очень вкусны с хлебом и с маслом. Мои родители, твои родители, и Шовхавпенсы, и все дети. Вот было бы весело, правда?

– Да, – ответила она, но равнодушно.

Когда они вошли в бухту, он сказал:

– Может, мы с Бланко возьмем тебя поиграть в триктрак?

– О да! – сказала она. И ее лицо просияло.

ГЛАВА 10

Каникулы, как им и полагается, начинаясь, предвещали много удовольствий. Но сейчас они сжимались, как резина, до их конца оставалось только десять дней.

Идея Космо о грандиозном пикнике быстро получила свой приговор. Изменилась погода. Задул неласковый ветер с востока. Лил дождь не переставая, и люди едва не валились с ног, а сточные канавы превратились в бурлящие реки. Дети, которым приходилось ехать из Сен-Мало, мучились морской болезнью. Семейства не высовывали носа, играли в детские карточные игры или в шахматы и шашни. Они отваживались только добежать до кинотеатра или до казино. Молодые люди почти не виделись.

Три младшие голландские дочери Мэри, Дотти и Долли уехали из „Марджолайн“ к мужьям в Гаагу и Амстердам. Компания за центральным столом сократилась до десяти, иногда даже до восьми, поскольку Феликс и Элизабет, несмотря на погоду, уезжали в пригороды к своим менгирам. Порой они забирались так далеко, что ночевали там же. Элизабет, как стало известно, писала диссертацию. В такие вечера Мэбс и Таши не ходили в казино: какой смысл шлепать под дождем, если там нет Феликса, который пригласил бы их танцевать фокстрот и чарльстон. Мальчишки-школьники, предлагавшие свои услуги в качестве партнеров, получали отказ. Они не умели танцевать, они наступали на ноги, портили туфли и от них пахло потом. Но эти юные любительницы магазинов готовы были и в такую погоду, прыгая через лужи, метаться от шляпных магазинов к галантерейным в надежде привлечь предмет своей страсти прелестными нарядами.

Роуз и Милли усаживались на диване в гостиной со своими романами и вязанием, дружба их постепенно крепла, они наблюдали – одна с изумленным терпением, привыкшая к тому впечатлению, какое ее сын производит на девочек, а другая – с сожалением. Было больно видеть, как девочки делали из себя дурочек. Это напомнило ей о собственной страсти до того, как Ангус, этот божественный Ангус, вытащил ее из подростковой незащищенности и женился на ней, осчастливив на всю жизнь. Ну, почти осчастливив. Потому как она не чувствовала себя счастливой, видя, как он тащит Космо играть в гольф, несмотря на ветер и дождь. Космо проклинал этот гольф – принуждаемый к игре, он не мог ее полюбить. И она рассказала про это Роуз.

– А если бы пришлось играть с хорошенькой девочкой, ему бы понравилось в любую погоду, – сказала Роуз, заметив, что мальчик готов к такому общению и жаждет его. Она перехватила взгляд Милли. – Я, конечно, имею в виду своих глыбообразных девиц. Он и его друг глазеют на девочек, это естественно, и они с надеждой встречают каждую новую семью, появляющуюся здесь. Бедные ребята.

– Жаль, Таши слишком взрослая для него, а Мэбс слишком взрослая для Хьюберта. Те-то считают себя совсем большими. Я очень надеялась, что в эти каникулы Космо, может… с какой-нибудь девочкой, ну, может быть… – Милли оглядела гостиную отеля, в которой, к сожалению, не было подходящих девочек. – Космо еще до каникул ходил наблюдать за птицами. Я надеялась, что он здесь попрактикуется во французском. Он носит с собой записную книжку, выписывает необычные слова и ищет их в словаре. И только. Верится с трудом, что он выучивает полезные слова, он только нервничает, когда нечаянно слышит спор или когда люди кричат друг на друга.

– Первое английское слово, которое я услышала и посмотрела в словаре, было непристойное, – сказала Роуз, продолжая вязать.

– И бесполезное.

– Оно было полезным, – покачала головой Роуз, подавляя улыбку. – Мне сейчас надо сосредоточиться на вязании, а то все перепутаю и придется распускать.

– Интересно, что за слово. – Милли опустила на колени вязание, это были чулки для игры в гольф для Ангуса.

– Да я думаю, вы его не знаете. – Роуз вспомнила, что Джеф как-то сказал про Ангуса: „В конце концов он выберет себе какую-нибудь невинную девицу“. При мысли о покойном муже она пробормотала: – Я скучаю по нему.

Милли, которая была не так уж невинна, как считала Роуз, подумала: она скучает о чувственной стороне, о том, как использовать в постели слова, высмотренные в словаре. Она представила себе, что Джеф – голландский вариант Ангуса. Она продолжала задумчиво вязать изнаночный ряд.

– Здесь есть какая-то рыжая Джойс, вполне подходящего возраста для вашего Космо и его друга Хьюберта, ей четырнадцать.

– А вы видели ее зубы? – воскликнула Милли.

– Но она не глупа. А что, зубы ее исключают?

– Определенно, – сказала Милли.

– Ее мать говорит, что собирается повезти ее к американскому дантисту, который творит чудеса. И потом, у нее красивые глаза и хорошая фигура.

– Космо и Хьюберт ничего не видят, кроме зубов. Они говорят, что она похожа на лошадь.

– Большинство английских девочек из хороших семей похожи на лошадей. Такая вот характерная черта.

– Вы обобщаете, – сказала Милли, смеясь. – Я совсем не похожа на лошадь, ни Мэбс, ни Таши.

– Когда вы и девочки взволнованы, вы похожи на прекрасных арабских скакунов. Раздувающиеся ноздри, откинутая голова, трясущаяся грива. – Роуз улыбнулась, не отрываясь от вязания. Ей нравилось смотреть, как Мэбс и Таши поднимают головки, увидев Феликса. Элизабет как-то заметила, что ей кажется, они вот-вот негромко заржут. Элизабет, фигурой напоминавшая ломовую лошадь, была счастлива, что ее будущее связано с миром интеллектуалов.

– Я хочу сказать, что это комплимент, – сказала Роуз. – Разве вы не слышали, что мужчины предпочитают девочек, похожих на молодых кобылок?

– Боже мой, да, – кивнула Милли. – Это уже набило оскомину. Но Космо не везет ни с какими девочками, на кого бы они ни походили – на лошадей или лягушек. Скоро ему в школу, и он будет так занят, что некогда будет думать о них.

Роуз фыркнула, она не верила в то, что подростка можно чем-то отвлечь от похоти. Ее муж рассказывал о британских школах. Он знал, чем занимаются молодые самцы, когда сбиваются в стадо. Неужели Милли совсем не представляет, что они там делают.

– Отец отправил Джефа учиться в английскую школу, надеясь, что он приобретет акцент, который отличает представителей высших слоев общества, но он сбежал.

– Интересно почему?

– Единственный, с кем он подружился в школе, это Ангус, – сказала Роуз. – Джеф был очень хорошеньким мальчиком. – Если Ангус не счел нужным просветить жену, чем мальчики занимались в школе, нет смысла разрушать ее иллюзии.

– Ангус говорит, что здоровое мужеложество в небольших дозах никому не вредит, – произнесла Милли, продолжая вязать, – и он вытаскивает бедного Космо в любую погоду играть в гольф, чтобы его закалить. Космо рассказывает, как он размахивает клюшкой и выкрикивает: „Это за Болдуина, это за Джойнсона-Хикса, это за большевиков, чтоб им пусто было!“ Он действительно беспокоится из-за шахтеров.

Роуз несколько минут вязала молча, потом снова заговорила:

– Видели ребенка той пары, которая поглощена друг другом? Я думаю, в девочке есть какой-то потенциал.

– Вы имеете в виду Тревельянов, что приехали до вас? Ангус встретился с ними на катере по пути из Саутгемптона. Он считает жену хорошенькой. Да, помню, у них ребенок. Но еще слишком маленькая для мальчиков. И они куда-то переехали. Космо почему-то их невзлюбил.

– Нет, они все еще в Динаре, – сообщила Роуз. – Они перебрались в квартиру у залива, а ребенок остался в пристройке, она там жила всю зиму с гувернанткой. Мать какое-то время провела здесь, а в первый месяц отпуска мужа она была с ним в Лондоне, в конце июня он возвращается в Индию.

– Сколько вы всего знаете, – удивилась Милли.

– Да я поговорила со слугами в отеле. Они обожают девочку.

– О! – воскликнула Милли, считавшая, что не любит сплетен.

– Мадемуазель уволили, но это небольшая потеря. Ребенок предоставлен самому себе.

– Но ведь ее родители…

– Я подозреваю, в такую погоду они все время проводят в постели. Делают то самое, что вы найдете в словаре, – сказала Роуз. – Ребенок здесь, но она редко бывает с родителями.

Милли подумала: то, о чем говорит Роуз, вульгарно. Конечно, она голландка, но даже так… Она подняла глаза от вязания. Они с Ангусом никогда не занимаются днем такими делами.

Роуз весело взглянула на нее.

– Эта девочка воспитывается кое-как. Года два назад она обучалась в Италии у гувернантки по дешевке, потом то же самое – во Франции. Я слышала, она учится русскому у одной эмигрантки, а теперь ее собираются отдать в школу в Англии, мать поедет с отцом в Индию.

– Вот что происходит с детьми, когда родители вынуждены надолго расставаться с ними. Печально, они едва знают отца и мать, – сказала Милли.

– А может, этот ребенок не хочет знать их.

Милли подумала, что Роуз слишком резка в своих суждениях. И может быть, слуги ей все не так рассказали.

– Насколько я знаю, у нее есть бабушка или какие-то тетки, которые могли бы позаботиться о ней в каникулы. – Ей хотелось нарисовать более благополучную картину. В конце концов, родители ребенка – англичане.

– Нет у нее ни тетушек, ни дядюшек. Ее единственная бабушка недавно умерла, я так слышала.

„Ну да, от служащих отеля“, – подумала Милли.

– Многим родителям сейчас трудновато. Возьмите мать Хьюберта, миссис Виндеатт-Уайт…

– Какая смешная фамилия, – заметила Роуз.

„Не смешнее, чем твоя“, – подумала Милли.

– У нее только пенсия вдовы, – сказала она вслух. – И она пытается как-то существовать. А их богатый родственник не хочет помочь ни пенсом.

– Гм, – сказала Роуз, чувствуя, что уже достаточно подразнила Милли. – Он так хорошо выглядит и у него такие приятные манеры, у этого мальчика. А что он делает, когда Космо вынужден играть в гольф?

– Он берет уроки музыки, – сказала Милли, – гуляет.