Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)

Интересно, а скоро ли она у него попросит развод? И как она это сформулирует? Может быть, она предполагает, что он сам возбудит дело о разводе? Вряд ли. Ну а если она решит сама подать на развод, то какие основания для этого она приведет? Его нельзя обвинить ни в супружеской неверности, ни в грубом и жестоком обращении с женой, скорее наоборот. Цилия не была такой женщиной, которая может довести мужчину до состояния аффекта. Он позволил ей уйти, забрав с собою почти все, что было в доме, и не проблеял при этом ни слова протеста.

– Удачи тебе, Цилия! – громко сказал он. – Удачи тебе – бывшей первой и будущей третьей жене Эндрю Баттерсби!

ГЛАВА 7

Джанет швырнула сумки и пакеты на пол и ударом ноги захлопнула за собой дверь. Пока она разбирала на кухне принесенные овощи, у нее из головы не выходила все растущая гора адресованных Пайпер писем, валявшихся в вестибюле под ее почтовым ящиком.

Она знала, что скажет ее любовник Тим, если она спросит, что он думает по этому поводу: „Оставь ее в покое, не вмешивайся. Ну была бы она нашей приятельницей, тогда другое дело! Мы здесь совсем недавно, мы не знаем ситуации…“ Ну и так далее, в том же духе. Она сунула свежий батон хлеба в свою прованскую хлебницу, предварительно высыпав из нее хлебные крошки в мусорное ведро. Потом она вскипятила воду и приготовила себе чашку растворимого кофе, которую тут же, не садясь за стол, и выпила. Она продолжала думать о Пайпер, которая жила на последнем этаже. Можно догадаться, что разведена, но ее довольно часто посещал бывший муж. Он, видимо, приходил навестить своего ребенка, причем делал это и днем, и ночью, если судить по крикам и топанью, которые были слышны и двумя этажами ниже. В последнее время, однако, там, наверху, все стихло; не было даже характерного шума, производимого обычно детьми. Не видела Джанет и саму Пайпер. Не может быть, чтобы ее не было дома – иначе зачем же приходили к ней тогда эти индийцы из углового магазина? Странно это все. А красивый был цвет у того сари! „Желтолицая“! Я не желтолицая! Нахмурившись, она принялась сосредоточенно разглядывать свое лицо в зеркале. Это, должно быть, осеннее солнце так светит, что кожа кажется желтой. Почему бы не проявить добрососедство? Можно отнести ей немного тех яблок, которые привезла Тиму его тетка, тем более что привезла она их слишком много. Если они еще немного полежат, то сгниют. За ними не уследишь. Джанет отобрала полдюжины яблок, которые были вполне хороши на вид, и положила их в пластиковый пакет. В вестибюле она подобрала с пола кучу писем, после чего поднялась по лестнице и постучала в квартиру на верхнем этаже.

Когда Джулия открыла ей дверь, Джанет сказала:

– Меня зовут Джанет. Я живу с Тимом Феллоузом на первом этаже. Не хотите ли немного яблок? Тетка Тима прислала их ему из деревни. Она не сказала, можно ли их есть просто так или они предназначены для того, чтобы из них что-то варить, но пахнут они очень приятно. – С этими словами, распираемая добрыми намерениями и любопытством, она напористо надвигалась на Джулию, так что той волей-неволей пришлось отступить, и через ее плечо Джанет стало видно комнату.

– Ого! У вас просто идеально чисто. Боже, я, кажется, помешала? – сказала она, увидев бутылку водки на столе, на котором больше ничего не было. – У вас, кажется, будет вечеринка или… О Господи! Какая я глупая! Вы собирались… Ой! – испуганно выдохнула она. „Самоубийство“, – промелькнуло у нее в голове.

– Вы принесли мои письма, – сказала Джулия. – Спасибо!

– Извините, можно я сяду? – спросила Джанет, почувствовав слабость в ногах.

Джулия молча показала рукой на кресло. Джанет села. Джулия опустилась, скрестив ноги, на пол; рядом с ней кучкой ссыпались на пол письма.

Прошло несколько минут. Целая вечность, как она потом скажет Тиму.

– Вы не собираетесь их читать? – выговорила наконец Джанет.

– А какой смысл? – сказала Джулия. – В них во всех будет одно и то же.

– Одно и то же? Я что-то не понимаю…

– В них во всех будет говориться, с каким огромным сожалением узнали они о гибели Жиля и Кристи.

„Я, видимо, выглядела в этот момент, как выброшенная на берег рыба, – скажет потом Тиму Джанет. – У меня отвисла челюсть“.

– Причем на самом деле они, конечно же, не испытывают никакого такого „огромного“ сожаления. Да, они сожалеют, но сожаление это отнюдь не „огромное“, а что касается Жиля, то в большинстве случаев они, так же как и я, не сожалеют о нем вообще.

– Боже мой! – воскликнула Джанет.

– Почему ты называешь Его своим? Откуда тебе это знать? – В голосе Джулии было столько злости, что Джанет почувствовала себя оскорбленной и обиженно откинулась на спинку кресла.

– Хотите выпить? – спросила Джулия. – Могу предложить водку с тоником, больше у меня ничего нет. Я принесу лимон. – И она проворно вскочила на ноги. ’’Пожалуй, мне лучше убраться отсюда“, – подумала Джанет, когда Джулия ушла в кухню. Но не успела она решиться, как Джулия вернулась с бокалами, бутылкой тонина и лимоном в руках. – Останови меня, когда хватит, – сказала Джулия, энергично наполняя водкой бокалы.

Глядя, как она добавляет тоник и лимон, Джанет сказала:

– Знаете, а я думала, что вы… – и замолчала, смутившись.

– Нет, – мягко улыбнулась Джулия, – я не собиралась. – И глотнула водки. – Аспирин, – сказала она. – Эту хитрость я узнала давным-давно. Проглотив парочку таблеток перед тем, как пить, страхуешь себя от тяжелого похмелья. Пейте! Поскольку уж вы здесь, можете составить мне компанию.

Джанет сделала большой глоток, поперхнулась, не ожидая, что напиток окажется таким крепким, и спросила:

– Как вы считаете – у меня желтое лицо?

– Желтое? Откуда вы это взяли?

– Да вот Тим…

– Цвет вашего лица вам очень идет. Вы симпатичная.

– Спасибо! – поблагодарила Джанет и глотнула еще водки. – Не сказала бы, чтобы тоника было жутко много. – Помолчав, она заметила: – Так значит, вы не собирались… как бы это сказать… э-э-э… ну конечно же! Но почему в одиночку?

– Вы считаете, что я выгляжу одинокой пьяницей?

– Что касается одиночества, то да, и это естественно, если ваш Жиль… Вы ведь сказали „Жиль“? Ваш муж?

– Да.

– Если он погиб, да к тому же еще вместе с Кристи. Господи, так вот почему в последние дни здесь было так тихо! Какая же я глупая!

Джулия снова наполнила бокал Джанет и добавила себе немного тоника.

– Так значит, – сказала Джанет, – вы собирались помянуть, а не…

– Вот именно, помянуть, – подтвердила Джулия. – Помянуть одного и стереть из памяти другого. Это не слишком сложно для понимания?

– Вы меня накачали, – сказала Джанет. – Все это непросто для меня.

– Счастливая! – сказала Джулия. – Пойдем, пора идти. Я помогу вам спуститься вниз.

– Так она и сделала, – сказала Джанет потом Тиму. – Дала мне еще две таблетки аспирина и уложила в постель. Ах, Тим! Еще никогда в жизни я не видела никого так жутко несчастного, как она. Ужасно!

А Тим сказал ей:

– Дорогая, ты просто перепила. Не может быть, чтобы все было так плохо. – Обняв ее, он немного посидел молча, потом нерешительно спросил: – А ужин сегодня какой-нибудь будет? Я умираю от голода.

При этих словах Джанет дернулась было, намереваясь подняться, но тут же со стоном повалилась на кровать.

– У меня все еще такое состояние, будто я катаюсь на карусели. Извини, Тим, но я лучше полежу.

– Вот ведь как тебя разобрало! – удивился Тим, а поскольку он был действительно очень голоден, то вызвался сходить в магазин и купить жареной рыбы с картошкой или чего-нибудь в закусочной из того, что они готовят на вынос.

С чувством признательности Джанет закрыла глаза.

– Я, может быть, засну до твоего возвращения, – сказала она, – но все равно лучше, если ты оставишь свет включенным.

Пожав плечами, Тим вышел из дома.

Вернувшись вскоре с двумя пакетами жареной рыбы и чипсов, он увидел перед домом Питера и Анжи Эддисонов, проживавших этажом ниже Джулии Пайпер. Они разгружали свою машину.

– Привет, – сказал он им. – Вернулись из отпуска? Хорошо провели время?

– Шикарно, – сказал Питер Эддисон. – Мы пересекли на машине всю Восточную Европу. Сказочно!

– Как там было с питанием? – поинтересовался Тим. Он засунул руку в пакет, вытащил оттуда несколько чипсов и положил в рот. – Несу домой ужин, – сказал он. – Не хотите ли? – И он протянул им пакет. – Джанет неважно себя чувствует.

– О! Спасибо! – сказал Питер Эддисон и, открыв пакет из вощеной бумаги, вытащил из него кусок трески. – Так приятно оказаться снова дома! – воскликнул он. – Нам осточертели все эти клецки, кислая капуста и Бог-знает-что в их колбасах.

Анжи Эддисон поднялась по ступенькам, неся в рунах набитые чем-то пакеты.

– Очень аппетитно пахнет, – сказала она, – просто слюнки текут! – Она открыла рот, и муж положил в него горстку чипсов из пакета Тима.

– Ничего, что мы так бесцеремонно? – спросила она, прожевывая чипсы. – Ах, рыба! Можно попробовать?

Тим любезно протянул свой пакет, и Питер выбрал для нее подходящий кусок жареной рыбы, а поскольку руки у нее были заняты, то ему пришлось ее покормить.

– Ничего здесь особенного не произошло, пока мы путешествовали? – поинтересовалась она и тут же воскликнула: – Но Прага! Она оказалась просто…

– Я бы сказал, что кое-что все-таки здесь случилось, – перебил ее Тим. – Настоящая драма! Та девица на верхнем этаже – та, у которой был муж и маленький шумный сынишка… Мне, пожалуй, не стоит говорить так громко – она там, наверху. – Тим раскрыл пакет пошире, и теперь в нем были хорошо видны золотистые чипсы и маслянистые куски жареной рыбы. – Подходите поближе, – сказал он. – Угощайтесь!

Анжи поставила свою ношу на землю и потянулась за чипсами.

– Так что случилось? Какая драма? Вы вызвали полицию? Нам тут как-то пришлось этим заниматься.

– Ее бывший супруг разбился на машине, – сказал, понизив голос, Тим. – Списал в расход себя и мальчишку.

Не переставая жадно уминать рыбу и чипсы, Эддисоны воскликнули „Да что вы!“ и „О Господи!“, потом „У него же отобрали права!“ и „Где это случилось?“ и наконец „Как она себя чувствует? Кто-нибудь узнавал?“. Однако, похоже, что чипсы, которыми они продолжали угощаться, действовали на них успокаивающе.

Тим сказал:

– В газетах об этом ничего не было. Она несколько дней не выходила из квартиры, потом к ней поднялись люди из магазина, который торгует газетами. Она впустила их к себе – мы это сами видели. Сегодня днем Джанет наконец не выдержала и поднялась к ней с ее письмами. Она не забирала их все эти дни, так что Джанет подумала, что… В общем, она поднялась к ней посмотреть, не может ли она чем-нибудь помочь. Я так понимаю, что ей хотелось выяснить, что происходит, – все эти дни там было так тихо!

– Там никогда не бывает тихо, – сказали Эддисоны.

– А вот теперь там тихо, – сказал Тим. – Джанет увидела ее сидящей с бутылкой водки и таблетками и, естественно, заподозрила, что она намеревается покончить с собой. Но она ошиблась.

– Мы уже почти все ваши чипсы съели, – сказала Анжи.

– Не стесняйтесь, – сказал Тим. – Ешьте, пока они не остыли.

– А что она сказала Джанет? – спросила Анжи. – Если это не было попыткой самоубийства, то что? Если она не собиралась…

– Вот именно! Она рассказала Джанет о своем бывшем муже и мальчике и как они погибли. Все это она ей рассказала. Джанет ужасно расстроена.

– Ну а эта Пайпер – как она-то?

– Похоже, что она поставила под сомнение веру Джанет в Бога.

– А разве Джанет религиозна?

– Конечно же, нет. В общем, когда Джанет сказала „ах, Боже мой!“, она как с цепи сорвалась.

– Почему?

– Не знаю, но дело было именно так. А потом она напоила Джанет допьяна. Та лежит теперь в кровати, совершенно без сил. Поэтому мне и пришлось пойти самому за этой рыбой и чипсами.

– Которые мы съели, – сказал Питер.

– Как думаете, что нам нужно сделать? – спросила Анжи.

– Думаю, что мы должны заниматься своими собственными делами и разгрузить машину, – проворчал ее муж. – Мне завтра на работу, а что касается этой Пайпер, то я по собственному опыту знаю, что она не любит, когда суют нос в ее дела. Когда я однажды попытался вмешаться в ее ссору с мужем, мне чуть было не отгрызли голову.

– Так что оставьте ее в покое, – сказала Анжи. – Спасибо, Тим, что рассказали нам все это.

Супруги Эддисоны направились к машине, чтобы взять из нее остальные вещи. Поглядев им вслед, Тим повернулся и пошел к себе. Джанет спала, лежа на спине, и громко храпела. Доев то, что осталось от рыбы и чипсов, он горестно вздохнул, разделся и лег рядом с ней в постель.

В квартире над ними Питер и Анжи Эддисоны распаковали вещи и легли спать. Удобно устроившись в постели, Анжи сказала:

– Как ты думаешь, дорогой, может быть, мне надо было подняться и навестить эту Пайпер?

– Ничего не случится, если ты сделаешь это не сегодня, а завтра, – сказал Питер. – До сих пор мы с ней друзьями вроде не были.

– Это верно, – сказала Анжи. – Она всегда всех чуждалась. Думаю, что это самое приятное из всего отпуска, – и она с наслаждением потянулась.

Среди ночи Джулия Пайпер тихо спустилась по лестнице и вышла на улицу.

ГЛАВА 8

Морис Бенсон миновал деревню и пошел по дороге, внимательно посматривая вокруг и запоминая то, что ему встречалось на пути. Он оставил свою машину во дворике паба. Там он перекусил бутербродом с пивом и поболтал с хозяином и говорливым местным жителем, прежде чем направить свои стопы туда, куда ему было надо. Его бинокль елозил в такт шагам по груди, отчего на свитере под пиджаком вскоре появился лоснящийся след. Время от времени он возвращался мыслями к бутерброду с пивом и полученной информации, останавливался и оглядывал в бинокль расстилавшиеся вокруг поля и прорезавшие их ограды. Местность была явно не из тех, где обычно можно неплохо понаблюдать за пернатыми, но, будучи заядлым исследователем, он знал, что самые необыкновенные птицы встречаются иногда в самых вроде бы не подходящих для них местах. Однажды, например, он неожиданно увидел зимородка на пруду возле железнодорожной станции. Правда, сегодня его главный интерес был связан не с птицами, а с миссис Мей – матерью недавно овдовевшей Джулии Пайпер.

„Недалеко от кладбища, через два дома. Тот, что огорожен кустарником, принадлежит Мадж Браунлоу – приятельнице миссис Мей. Чуть дальше увидите дом с ограждением из камелий. Это как раз и будет дом мамаши Джулии. Посадить их стоило ей изрядную кучу денег. Ее сагитировал на это ее зять – тот самый, который недавно погиб. Это было еще до того, как они поженились. Говорили, что ему удалось выторговать скидку; такой уж он был человек“. Сказав это, хозяин паба хрипло рассмеялся.

На кладбище развлекалась пара сорок – они шныряли, без умолку треща, меж могильных камней. Морис остановился посмотреть. Кто же это сказал, что они похожи на крупье?

Подправлявшая свежую могилу женщина выпрямилась и, отряхивая землю с ладоней, закричала на них:

– Прочь, противные, прочь!

– Хорошо им вдвоем! – выкрикнул Морис.

Ей было пятьдесят с хвостиком. Она выглядела почти квадратной в своей аляповатой бежевой кофте, практичном бежевом кардигане, вельветовых, тоже бежевых, брюках – они хороши пока новые, а потом, как эти вот, садятся и становятся узки – и в зеленых высоких сапогах. Ее остриженные на мужской манер волосы были в тон с ее одеждой.

– Слишком хорошо, – ответила она, глядя на Мориса через кладбищенскую ограду, и крепко потерла ладони одну об другую.

– Миссис Мей? – спросил Морис.

– Нет, Мадж Браунлоу. А вы кто?

– Друг, скорее, знакомый… Н-да… Какая трагедия! – пробормотал Морис и уставился на могилу. Земля каменистая, подумалось ему, тяжело здесь приходится могильщикам! Могила была вся заставлена венками и букетами хризантем, перевязанными белыми лентами. Целлофан, в который были обернуты карточки, запотел, буквы расплылись, и их невозможно было прочитать.

– Я приняла вас за корреспондента, – сказала Мадж Браунлоу. – Клода сыта ими по горло. Прочь! – снова закричала она на подлетевших сорок. – Кыш! – Она хлопнула, отпугивая птиц, в ладоши. – Эти сороки – предвестники неприятностей и всяких бед.

– Они похожи на крупье в казино, – сказал Морис, глядя на Мадж Браунлоу. – Их оперение выглядит как вечернее платье или смокинг.

– Я никогда не была в казино, – сказала она. Шутка Мориса оказалась мертворожденной. Она нагнулась, чтобы поднять садовые тяпку и лопатку, и положила их в корзину, наполовину наполненную опавшими листьями и жухлой травой. – Я не видела вас на похоронах, – заметила она. – Вы были его лондонским другом?

– Ножницы! – Морис указал руной на то место, где они лежали. – Они тут могут заржаветь.

– Спасибо! – сказала Мадж и подняла ножницы. Морис распахнул кладбищенскую налитку. – Я делаю это ради Клоды, – сказала она, выходя и проверяя, хорошо ли закрыта щеколда калитки. – Она все еще очень расстроена, слишком…

Глядя в сторону, Морис зашагал рядом с ней.

– Я попытался навестить Джулию в Лондоне, – сказал он.

– Ну да, – сказала Мадж, – Джулию.

– Ее не было дома, – продолжал Морис. – Мне сказали, что ее вообще невозможно застать дома, – солгал он.

– Мне о ней мало что известно, – сказала Мадж. – Их развели, причем решение о разводе прошло почти без запинки. Им, конечно, вообще не стоило жениться.

У Мориса перед глазами вновь возник образ бегущей девушки, длинные, рассекающие воздух ноги, несущие ее к овце.

– Был ли у них ребенок? – тихо спросил Морис, решив проверить информацию, полученную в пабе.

– Конечно, был! Его звали Кристи. Как она теперь… Это мой дом. Почему бы вам не зайти? Не хотите ли чашечку чаю?

Морис поблагодарил и последовал за ней в дом.

– Осторожно, – предупредила Мадж, – не ушибитесь о балки над головой. Проходите вон туда, а я пока поставлю чайник. Я на минуточку, – сказала она, и отправив его жестом в гостиную, сама свернула в кухню. Дверь она оставила открытой.

– Я пытался ей дозвониться, – сказал, повысив голос, Морис, – но безрезультатно: указанный в телефонной книге номер не отвечал.

– Это устарелый номер, – прокричала из кухни Мадж. – Джулия, кстати, жаловалась, что Жиль названивал в любое время дня и ночи. А почему бы и нет? Он же был отцом Кристи, не так ли? Он был ее мужем. У меня есть где-то номер ее телефона, нам его дали в полиции. Я вам продиктую.

– Я бы был вам благодарен.

Морис оглядел комнату. Ситцевые покрывала, нелепые занавески, изобилие фарфоровых безделушек, женские журналы, пакеты с вязанием, большой телевизор, камин, висящие за окном коробочки с кормом для синичек, болтающиеся вблизи зеленушки и в конце лужайки – дуб с обвивающим его хмелем. Очень мило!

На каминной полке несколько фотографий. Ну-ка, поглядим! Мадж Браунлоу и рядом женщина помоложе. Клода Мей? Она с молодым мужчиной, а вот снова она, но с ребенком на руках. А вот ребенок отдельно, один. Ребенок похож на мужчину, значит, это его папа. Из кухни послышался звон стекла.

– Помочь? – предложил Морис.

– Да, если можно. Я положила слишком много всего на поднос. Стакан разбила, растяпа! Я подумала, что висни к чаю нам не помешает. Мне необходимо взбодриться.

– Давайте я отнесу, – сказал Морис. – А вы несите виски. „Приятная кухонька, – отметил он про себя, – печь типа „Рейбурн“, уэлльский шкаф для посуды, голубая плитка, сосновые шкафчики для утвари, опять же журнал „Дом и сад“, но при всем том ужасный кафельный пол“. – Вы, наверное, очень замерзли, – заметил он сочувствующим тоном, когда они вернулись в гостиную. – Разрешите, я подкину полешко в камин?

– Да, спасибо, – сказала Мадж и начала разливать в чашки чай. – Я взяла для вас чашку побольше, – сказала она. – Мужчины любят большие чашки. У Клоды всегда была для Жиля большая чашка. Угощайтесь, наливайте себе виски. Это подарок Жиля. Он был такой заботливый…

– Я, может быть, выпью попозже, – сказал Морис, – а пока с удовольствием попью чаю. С молоком, без сахара. – Пока она разливала чай, он приметил серебряный чайник времен короля Эдуарда (ничего особенного, но все же стоит в наши дни больших денег), взял чашку и удобно устроился в кресле.

Мадж плеснула немного виски в свою чашку, выпила, вздохнула, сказала: „Вот это хорошо, так-то лучше“, – и уставилась на огонь.

– Интересные фотографии, – сказал Морис, кивнув на каминную полку. – Ваша семья?

– О да! Я считаю их своей семьей. У нас с ними нет кровного родства, если не считать какого-то двоюродного брата в Канаде. Клода всегда… и Жиль, конечно, и маленький Кристи… Ах, я этого не перенесу! Ах! Вот это Клода, это – Клода с Жилем, а это – Клода и Крис, ну а это – Кристи, один. Такая прелесть! Клода моложе меня, но мы уже многие годы дружим с ней, а к тому же Жиль… Вот это – очень хорошее фото Жиля, то, на котором он с откинутой назад головой, и все его волосы… Это фото было, конечно, сделано до того, как Джулия сломала ему нос.

– Сломала ему нос?

– Ну да! Разве вы не знали?

– Хм, как-то вылетело из памяти. Хм… каким же образом?

– Сковородкой. Когда ему делали пластическую операцию, хирургу пришлось чертовски потрудиться – хрящ был совершенно раздроблен! – Мадж замолкла и закрыла глаза.

– А мальчик очень похож на своего отца, правда? – мягко возобновил разговор Морис, наблюдая, как хозяйка допила свой чай, налила еще чашку и добавила в нее виски. – Я говорю, что малыш Кристи был очень похож на своего отца, – повторил Морис более громким голосом. – Многое у него перенял, не правда ли? – Он встал и принялся снова внимательно рассматривать фотографии. Что это они тогда сказали в этом пабе? Парень, мол, не промах, в весьма приятельских отношениях со своей тещей, изворотливый насчет денег, любит девочек. Темперамент? Несомненно имеется, но не без определенной доли расчетливости. А в целом сказочно обаятелен.

– Очень милый мальчуган, не то что его мать. Смешно, – рискнул Морис.

– Он был сыном Жиля и внуком Клоды, – твердо отреагировала Мадж. – С какой стати он должен быть похож на Джулию? Она всего лишь машина.

– Что? – удивился Морис.

– То, что слышал. – Мадж допила свой чай, презрительно фыркнула и вне прямой связи с предыдущим заявила: – Она чуть было не опоздала на похороны.

– Да что вы!

– Она в шестнадцать лет ушла из дому и с тех пор ни разу здесь не появлялась. Жиль – да, он приехал и жил вместе с Кристи у Клоды. То, что Джулии присудили опекунство, просто смешно. Клода считает, что судью подкупили – нет, не деньгами, а словами, уговорами, красивой ложью. А потом Жиль попал вместе с ребенком в эту страшную катастрофу…

– И оба они погибли. – Обо всех деталях катастрофы Морису тоже рассказали в пабе: машина – старая развалина, которой давно пора на свалку, отец и сын погибли, причем сразу же; голова ребенка практически оторвалась от тела; водитель грузовика, столкнувшегося с машиной Жиля, в шоковом состоянии в больнице. – Очень печальный случай! – сказал он вслух.

– Из всего того, что было сказано за этот год, это самое слабое определение. Этот „печальный случай“ можно ведь было предотвратить.

– Неужели? – Хлебнув чаю, Морис пожалел, что отказался от виски: заварки хозяйка явно пожалела. Теперь, однако, слишком поздно. – Каким образом? – спросил он. „Что там сказал тот парень в пабе? Камикадзе?“ – Каким образом, – спросил он, четко произнося слова, – это случилось?

– В самом деле, как? – громко задала сама себе вопрос Мадж. – Когда они поженились, за рулем машины всегда была только Джулия. Жиль был авантюристичен. Да, это – подходящее слово. Джулия считала, что ему нельзя доверять машину. Она сказала, что как водитель он безнадежен. Может быть, он и действительно был таким; такие люди есть. Тем не менее машину в тот раз вел он. Вы, наверное, тоже обратили внимание на то, что обычно машину всегда вела она.

– Так ведь, как вам сказать… я же…

– Машину вела всегда она. И потом… Думаю, что полиция ошиблась, но, тем не менее, в течение какого-то времени у него не было прав.

– Он был лишен водительских прав?

– Да, именно так они это и называют. – Она выглядела раздосадованной. – Очень даже глупо!

– Да…

– Клода считает, что они переборщили. В общем, вот что я вам хочу сказать: если бы машину вела Джулия, то не было бы никакой аварии! С моей точки зрения, это главное, и так же считает Клода. Если бы за рулем была Джулия, то и Жиль, и Кристи были бы сегодня живы.

– Простите, – возразил Морис, – но, как я понимаю, Джулии здесь не было, когда…

– Конечно, не было! – резко оборвала его Мадж. – Клода не хотела, чтобы она жила тут с Жилем и Кристи. Она им не подходила.

Осмысливая сказанное, Морис смотрел, как хозяйка пила свой слабенький чай. Когда он попытался совместить образ бегущей по полю девушки с тем, что нарисовала приятельница ее матери, ему пришлось загородить лицо рукой, чтобы скрыть невольную усмешку.

– Итак, она им не подходила, – сказал он.

– Когда подумаешь, то становится ясно, что она им никогда не подходила, – сказала Мадж. – А вообще, не важно, подходила или не подходила, важно, что она виновата, а это совершенно очевидно.

– Из ваших слов получается, что она просто убийца какая-то, – сказал Морис. „Вместо того чтобы копаться здесь во всем этом, я бы предпочел смотреть на птиц, – подумал он. – Здесь я нахожусь лишь потому, что эта девушка меня заинтриговала, нет, скорее потому, что тот высокопарный хлыщ из первого класса так старался помешать мне поговорить с ней. Он просто заставил меня заинтересоваться ею“. – Я бы не считал ее ответственной за это, – сказал Морис. – Я бы не стал ее винить.

– Что ж, – ответила Мадж, – вы бы, может быть, и не стали, но ее мать и я считаем, что виновата именно она. А вы в самом деле не из газеты? – спросила она, кинув на него подозрительный взгляд. – Вы, собственно, так и не сказали, что вам здесь нужно. Вы правда не журналист? Я тут подумала было, что вы переодетый полицейский, но вы не похожи…

– Нет-нет, – заверил ее Морис. – Просто друг. Я хотел разыскать Джулию. Дело в том, что Жиль просил меня кое-что для него сделать. – „Поскольку уж он мертв, – подумал Морис, – то гораздо менее рискованно сослаться на дружбу с ним, чем на знакомство с Джулией“. – Его просьба была связана с ее интересом к овцам, – сказал он.

– К овцам? – удивленно переспросила Мадж. – Что ее могло заинтересовать в овцах?

– Жиль попросил, – пробормотал Морис, – чтобы я…

– Что она может знать об овцах! Она – убийца. Жиль, видимо, шутил. – Затуманенными виски глазами она посмотрела на Мориса. – Я дам вам номер ее телефона, – сказала она, – и от имени ее матери, а также и моего имени, если хотите, можете сказать ей, что она – убийца. Мы сами с ней не разговариваем, это было бы неправильно. – Она поднялась и, подойдя к письменному столу, принялась рыться в ящиках. – Я знаю, что он где-то здесь, – сказала она.

Морис тоже встал и, глядя на фотографии матери Джулии, ее мужа и ребенка, попытался найти в них что-нибудь общее с девушкой, выбежавшей тогда из вагона.

– Я в то время был за границей, – сымпровизировал он. – Почему они разошлись? – В пабе ему намекали, что, кроме супружеской неверности и грубого обращения, на которые обычно ссылаются в таких случаях, было кое-что еще.

Стоявшая спиной к нему Мадж, не поворачиваясь, ответила:

– Официальные причины были выдуманы. Что касается настоящей, вряд ли ею следует считать то, что она сказала матери; это был лишь набор глупых слов.

– Неужели? – сказал Морис в надежде услышать что-нибудь конкретное.

– Я точно помню, что положила этот листок с номером телефона в один из ящиков стола, и буду искать, пока не найду! Курите, если хотите, угощайтесь висни, а главное – сядьте, а то вы мне действуете на нервы.

Морис сел.

– Я люблю наблюдать жизнь птиц, – сказал он, – и тогда приходится долго сидеть, почти не двигаясь. – Достав пачку сигарет, он закурил, затем налил в свою пустую чашку немного виски. – Иногда, – сказал он, – кажется, что человек болтает глупости, а на деле это оказывается весьма близко к правде.

– Ну, если вам так уж хочется это знать, – сказала Мадж, продолжая шарить по ящикам, – то, когда ее мать стала настаивать, Джулия заявила, что у него пахли ноги, пахло из-под мышек, и изо рта несло табачищем. Это – ее слова.

Морис затянулся. Мысленно посочувствовал Жилю.

– Но она же, надо полагать, знала, что он курит, когда выходила за него замуж, – заметил он.

– Он тогда бросил курить, но потом закурил снова, и, боюсь, что, до того как он женился, он действительно никогда не снимал с ног носки. Эврика! – вдруг воскликнула она. – Вот эта бумажка! Я все-таки нашла ее! Сейчас я перепишу вам номер ее телефона, а потом тоже, пожалуй, присоединюсь к вам и выкурю сигаретку: даже упоминание о Джулии меня раздражает. А вы, – продолжала она, – можете пока сказать мне, что, кроме дружбы с Жилем, привело вас в наши места. Вот вам номер! Так что же вам на самом деле надо?

Морис положил бумажку в карман. Неудивительно, что под действием виски он казался ей все более подозрительным. Разве мог он признаться этой женщине, что тогда, в поезде, при виде Джулии в нем проснулось желание. Гася сигарету, он подумал, что от него, так же как и от усопшего Жиля, видимо, несет сейчас затхлым табаком. Это обстоятельство несколько приглушило желание, но вместе с тем вызвало раздражение, напомнив о том парне из первого класса, который с отвращением от него отшатнулся. Интересно, нельзя ли снова добраться до него через эту девушку? Морис допил виски и зажег другую сигарету.

– Вы были очень любезны, – сказал он. – Думаю, что мне уже пора. Да, – небрежно проронил он, – у нее под рукой уже был, видимо, другой парень, когда она решила разводиться?

– Это абсолютно исключено, – отрезала Мадж. – Побывав замужем за Жилем, невозможно захотеть другого.

Морис посмаковал это двусмысленное заявление и поднялся, собираясь распрощаться.

– А что сделала Джулия после того, как в шестнадцать лет ушла из дома? – спросил он.

– Она покинула орбиту Клоды.

– Ага!

– Она порвала с классом Клоды, – пояснила Мадж, понизив голос.

– Ага! – произнес опять Морис и добавил: – Каким образом?

– Она стала чем-то вроде домашней прислуги, – почти прошептала Мадж.

– Ага!

– Клода говорит, и я склонна согласиться с ней, что она опустилась до подобающего ей уровня и что Жилю надо было там ее и оставить.

– В самом деле, – сказал, направляясь к двери, Морис.

– А вы не хотите зайти к Клоде и поговорить с ней? – спросила Мадж, желая задержать его.

– Как-нибудь в другое время. Не хотелось бы оказаться в роли незваного гостя.

– Что мне ей сказать?

– Приходил друг, – Морис был уже у двери. – И передайте ей мое самое глубокое сочувствие. – И он закрыл за собой дверь.

Идя назад, к оставленной у паба машине, Морис обмозговывал добытую информацию и прикидывал, каким образом он мог бы ее с пользой для себя употребить.