Текст книги "Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 43

Обнаружив, что дверь открыта, Космо заглянул внутрь. Хьюберт стоял на коленях спиной к двери и пытался ручными мехами развести огонь. Поленья отсырели, искры вспыхивали, появлялся бледный язычок пламени, а ветерок понизу задувал ему в лицо дым, заставляя с руганью отклоняться назад. Потом вдруг пламя с голодным треском занялось и, словно насытившись, замурлыкало.

– Эврика! Отлично! – крикнул Космо.

Хьюберт резко обернулся.

– Что тебя принесло сюда? И как ты нашел дорогу?

– Знаешь ли, существуют карты, поезда, такси и много чего еще. От деревни я шел пешком. – Космо сделал шаг внутрь. – Так ты не будешь так гостеприимен и не пригласишь меня войти? А я купил бутылку виски. Хорошо тут, – сказал он, осматриваясь. – Ну и как Пенгапах, такой, как ты думал? Мечты материализуются? Может, покажешь мне свое поместье?

– Я думал, ты на Рождество в Коппермолте, – не слишком вежливо проговорил Хьюберт.

– А я и был в Коппермолте, встретил там Рождество и очень скучал без тебя.

Космо прошелся по комнате, выглянул в окно.

– Море внизу, за деревьями? Идиллическое место, закрытое, отдаленное, неприметное. Я вижу, и книги хорошие. Твой кузен Тип оказался эрудитом? И мебель такая, что фыркать не станешь. Несколько очень хороших картин, покажи мне все.

– Я вообще-то предпочитал побыть один, но уж если ты здесь, входи. Я открыл дверь, чтобы выпускать дым.

– И незваных гостей. Если я правильно понял, меня тут не ждали.

– Да у меня полно дел… Я надеялся…

– Надеялся порадоваться в одиночку, – дружелюбно сказал Космо, – но, поскольку я уже здесь, желанный или нет, почему бы нам не выпить. – Он открыл бутылку. – Вон из тех прекрасных кубков, что на камине, или они священны? Глоток виски за твое здоровье и твою удачу.

Хьюберт потянулся за кубками.

– Я принесу воды, – сказал он, уходя на кухню.

Космо проследил взглядом за Хьюбертом, заметил кучу продуктов: фрукты, бутылку вина, виски на кухонном столике, батон, масло, сыр. Хьюберт принес воду. – Может, мне и правда стоит выпить? Мне преподнесли сюрприз.

– О! Неприятный?

– Да. – Хьюберт наблюдал, как Космо наливает выпивку, взял свой бокал, посмотрел на часы, потом на Космо. – А почему бы тебе не сесть?

– Благодарю.

Они расположились в креслах у камина.

– Ну и что за сюрприз? – спросил Космо.

– Поверенный моего кузена… мой поверенный, повесился.

– Почему?

– И стоило это делать! Я виделся с ним в Лондоне, он отдал мне ключи, зачитал завещание кузена, угостил ленчем. Дело в том, что его бросила жена, и он хотел ее убить. И я никак не ожидал, что он наложит на себя руки. Все врут про поверенных.

– Я думаю, они тоже люди.

– Я считал его скучным. Я чувствую себя ужасно. Я позвонил ему из деревни, ходил туда за покупками, хотел попросить его сделать кое-что для меня, а его клерк мне сообщил.

– Полагаю, у него есть партнер.

– Господи, какой ты бессердечный.

– Но он тебе докучал, он тебе не нравился. Не так уж ты потрясен. Что тебя действительно волнует, так это мое появление здесь. Ты хотел бы, чтобы я убрался, ты все время смотришь на часы.

– Только раз посмотрел! – воскликнул Хьюберт. – Да, я взволнован.

– Так мне уйти? Скажи. Но сперва ты проведешь меня по дому, во имя старой дружбы. И я тебе привез бутылку, – засмеялся он. – Ну, дай посмотреть ту знаменитую ванну с шестью ваннами. Ну давай, будь гостеприимным хозяином, не позволяй новому положению так повлиять на тебя. Ты как человек, обладающий собственностью, надеюсь, не станешь отказываться от демократических взглядов. – Космо выпил виски.

– Хорошо, только побыстрее. Так, вот это – лестница, – указал Хьюберт.

– Вижу, ступеньки.

– Лестничная площадка, – сообщил Хьюберт. – Спальни. – Он шел, открывая и закрывая двери быстрее, чем Космо мог заглянуть. – А там чердак, набитый старьем. Многое сгорело. Да, тут был пожар. Полдома сгорело. Кузен Тип не стал его восстанавливать, а разбил на этом месте сад и обнес его стеной.

– Хьюберт потягивал виски на ходу. – Ванная. – Он открыл ее, указывая стаканом. – Ванная комната, – добавил он по-французски.

– Но тут всего одна ванна. – Космо огляделся и увидел только большую одинокую ванну, на деревянной решетке – губку, мыло и фланелевый халатик.

Хьюберт закрыл дверь.

– Он убрал лишние пять; давай, спускайся, покажу кухню. Те пять он вкопал в землю в саду и устроил водопад на ручье. – Ф… Я нашел их там, они позеленели от мха. И никогда не догадаешься, что когда-то эти прудики были фарфоровые.

– Потрясающе, – покачал головой Космо. – Я хочу посмотреть. Золотые рыбки? – Он шел за Хьюбертом.

– Форель. Кухня, м… Я ем здесь.

– Очень демократично, – мрачно кивнул Космо.

– Вот и все, – сказал торопливо Хьюберт. – Как видишь, нет электричества, свечи и масляные лампы, нет телефона, вода из ручья. Извини, я не могу предложить тебе ленч, я здесь по-походному. Завтра уезжаю в Германию. Тороплюсь. Вот и все. – И он пошел к двери. Вон письма, полно дел.

Но Космо не двигался.

– Поскольку ты приехал на моей машине, – сказал он, наливая себе висни, – я подумал, что мы могли бы вместе вернуться в Лондон. – Тон его был дружеский, выражение лица довольно глупое.

– О нет, – сказал Хьюберт. – То есть, я хочу сказать, да. Это не…

– Где ты ее прячешь? – тихо спросил Космо.

– Прячу? Кого прячу?

– Флору. – Космо сел в кресло, вытянул ноги к огню, поставил перед собой бокал.

– А почему ты так решил? – Хьюберт благословил виски, которое помогло сдержать удивление в голосе. – Почему бы?.. Какая странная мысль.

– С каких пор ты носишь розовый банный халат?

– Джойс…

– Насколько мы оба знаем, Джойс носит розовато-лиловые, и сейчас она на Канарах с мужем Эрнестом. – Космо подался вперед, снова наполнил бокал Хьюберта. – Где Флора?

– Я не знаю, о чем…

– О чем я говорю. Садись, – велел Космо. – Ты врешь так же плохо, как и мой отец.

– А что твой отец?.. – Хьюберт выпил виски и сел.

– Я тебе расскажу. Мать Флоры, ну та дурная баба, написала моей матери письмо.

– Зачем?

– Похоже, Флора никого не знает в Англии, кроме нас в Коппермолте и своей школы. Миссис Тревельян написала, желая узнать что-нибудь о Флоре. Мол, она сбежала с парохода в Марселе и ни слуху ни духу. Подозревают, что, может, ее сдали в дом терпимости, она же доверчивая, но я помню, что ты, и это весьма любопытно, на пару месяцев затерялся во Франции. По сумме очков выходит, что Флора… Так где она?

– Смешно. – И Хьюберт, наклонившись вперед, подбросил полено в огонь.

– Насколько я помню, мы заключили договор поделиться.

– Тогда мы были мальчишками, – неуверенно проговорил Хьюберт.

– Но наш пол не изменился. Мы оба хорошо поработали с Джойс.

– О, – протянул Хьюберт, – Джойс.

– Ты женился на Флоре? – спросил Космо.

– Женился? О Господи, нет. – „Она отказалась, разве не так?“ – Я не могу себе позволить жениться.

– Я сильно подозреваю, что отец с ней в контакте, – хитровато сообщил Космо.

– Твой отец? Ну и насмешил, – расхохотался Хьюберт.

– Матери это не кажется смешным, – едва не задыхаясь, сказал Космо. – Не могли бы мы немного разбавить это, пока не напились?

Хьюберт осторожно налил воды.

– Ну расскажи, в чем дело с твоим отцом. – И он сел, улыбаясь. – Твой достойный папаша, генерал.

– О, это было черт знает что за Рождество. Полный блеск климактерического взрыва. Начиная с рождественского завтрака и до самых святок: вопросы тихим голосом, бормотание в сторону, намеки – и все это на фоне всеобщего рождественского подъема. Нельзя же портить праздник. Мэбс и я чувствовали себя совершенно несчастными. Да перестань ты улыбаться. Ты такой же дурной, как Нигел и Генри.

– Но это же смешно. Твой взрослый папа… как мог он…

– Перестань смеяться! Если я тебе скажу, что там что-то есть?

– Да ничего там не может быть.

– Да есть. Ни Мэбс, ни я не видели его таким пристыженным и виноватым. А мы уже наблюдали столько маминых атак по подозрению, но это…

– Но ему же около шестидесяти.

– Шестьдесят шесть.

– Ну и…

– Говорю тебе, когда мама обвиняла его, он выглядел очень пристыженным. Все началось с того, что отец подарил ей подарки, но такие, которых он никогда не выбрал бы сам. Потом она получила письмо от этой миссис Тревельян и стала думать о Флоре, вспомнила, какая она была в Коппермолте.

– Ну ей же тогда было всего пятнадцать.

– Она знает. Когда мать читала письмо, она вспомнила последний вечер, помнишь, когда девчонки нарядили Флору „роковой женщиной“. Мама дала понять, не употребляя самого слова, что Флора – проститутка. И отец вышел из комнаты, будто услышал телефонный звонок.

– О!

– А во время рождественской службы в церкви, когда Мэбс и Таши притащили своих детей, мать была очень рассеянная, она шептала что-то отцу, его шея стала совсем пунцовой. Я сидел как раз за ними. „Милли, тише. Ради Бога, заткнись“, – говорил он совсем не в рождественском духе. Но она не унималась. Все Рождество она цеплялась к нему, а он путался в ответах. И вел себя не как обычно – не смеялся над ней. А она, сто раз возвращалась к письму и к Флоре. „Это твоя подружка Роуз навязала ее нам, я никогда не имела никаких дел с Роуз”. А отец: „Так мы сейчас не ее обсуждаем”. И потом все дни она рычала, как Бутси на кость. „Когда я приглашала ее тем летом, я не думала, что она из этой породы девиц. А когда Мэбс и Таши одели ее, стало ясно, что она настоящая проститутка”. А ночами мать совсем извела отца. Никто не мог ничего с ней поделать. Отец пил больше обычного, набрасывался на графин с виски сразу после ужина. Потом, когда мы, слава тебе, Господи, шли спать, то слышали, как она вопила: „Ты встречался с ней в Лондоне! Перестань лгать! Я знаю, что ты встречался!”

И Хьюберт открыл рот.

– Отец сказал: „Если ты хочешь знать, да, я встречался”, – сказал ужасным ледяным голосом.

– И?

– Спал в своей гардеробной; он никогда этого не делал, разве когда болел. Он ведь обожает мать. День на святки был холодным, и они не разговаривали. Оба выглядели совершенно несчастными. Я вспомнил, как ты спешил, когда брал машину. Не очень-то похоже на тебя, и я решил проверить.

– Глупый старик, – сказал Хьюберт. – Он все выдумал. – И плеснул виски Космо и себе.

– Если он выдумал, – сказал Космо, – значит, ты ее прячешь где-то здесь. Где она? Наверху среди обгоревшего хлама?

– Нет, – покачал головой Хьюберт. – Нет. Она вышла. Сказала, что хочет подумать. – Он лег на спину и закрыл глаза.

– Ты ублюдок, – сказал Космо. – Когда она вернется?

– Не знаю. Обычно она гуляет часами.

– А о чем ей надо подумать? Ты что, обидел ее?

– А почему я должен обидеть ее? – голос Хьюберта стал агрессивным. – Я люблю ее.

– Я люблю ее, – сказал Космо.

– Ну не начинай сначала. О чем нам надо подумать, так это о том, кого она любит.

ГЛАВА 44

Песок по линии прилива замерз. Следы Флоры отпечатались на заснеженной норке, когда она прошла к воде. Море лежало перед ней цвета сплава олова и свинца и было плоским.

Хьюберт проснется и найдет ее записку на кухонном столе. Она пойдет покупать продукты, знакомиться с окрестностями и звонить.

Она написала коротко: „Я пошла гулять. Флора“. Он будет ждать ее. Она не написала: „Мне надо подумать, придумать что-то и решить“. Но когда оказалась одна на пляже, поняла, что именно это ей и надо попытаться сделать.

Флора наблюдала за чайками, охотившимися за рыбой, кружившими над морем в утреннем зимнем рассвете, прислушивалась к их одиноким крикам. У кромки воды она закуталась в пальто, подняла воротник и проследила за парой бакланов, низко летевших над водой в сторону горизонта, навстречу розовой заре. Было холодно. Между линией неба и моря плыл корабль, может быть, в Индию.

– Куда мне податься? – громко крикнула она. – Я не могу оставаться здесь.

Бредя вдоль воды, Флора вспоминала последние дни в Пенгапахе. Дни, которые так отличались от бурных недель во Франции и когда, слушая Хьюберта, она чувствовала, что их мысли и эмоции переплетаются, как ночами сплетаются их тела. Когда они приехали сюда, она как бы стояла в стороне, наблюдая за Хьюбертом, открывающим реальность своего наследства. Она смотрела на него, сравнивая действительность с выдумкой. Готовый к разочарованию, он сначала подозрительно осматривался, чтобы в случае чего дать отпор, но постепенно его охватывал восторг, горячность, он увидел, какое это замечательное место, и, очертя голову кинулся в него, подчинился его очарованию.

Она ничего не имела против того, что Пенгапах оттеснил ее от Хьюберта, она наблюдала за ним с нарастающим отчуждением, которого он не замечал. Они детально изучили Пенгапах, обошли все границы имения, поговорили с пожилой парой, миссис и мистером Джарвисами в деревне (они работали на кузена Типа).

– Старый мистер Виндеатт-Уайт был настоящим джентльменом, – сообщили они, – истинным джентльменом был мистер Хьюберт. – И смеряли взглядом молодого Хьюберта, размышляя, будет ли новый мистер таким. Не сразу, но в конце концов.

Хьюберт не заискивал перед ними, и они это оценили, согласились кое-что делать по дому, иногда разжигать камин, чтобы дом не отсыревал, держать в порядке сад, как при кузене. Кузен, как теперь стало ясно, в последние годы изредка приезжал сюда, предпочитая застревать в своем клубе в Бате.

– Он не любил, когда что-то переставляли в доме. Он приезжал в хорошую погоду для разнообразия полистать книги, посмотреть почту, но в основном это были открытки, и не так уж много.

Хьюберт, пытаясь не попасться на приманку поболтать, перешел к делу. Он сказал, что станет приезжать, когда сможет. Что ему надо зарабатывать на жизнь, а работа уводит его за границу.

– Да, – кивали Джарвисы, – вот как!

И Хьюберт сказал, что он хотел бы, чтобы его друзья бывали здесь даже без него. Что они заедут за ключами к Джарвисам. Ему неприятно, что дом пуст, так пускай хотя бы порадуются другие. Вот его кузина, мисс Тревельян, она станет часто бывать здесь, они кивали, оглядывая Флору, прикидывая, насколько она значимая часть семейства.

Конечно, думала Флора, невольно почувствовав, что можно выпрыгнуть на свободу, а Хьюберт ничего не замечал. Он вел себя, как будто она часть всего происходящего и само собой разумеется, что она его собственность и вполне впишется в его планы. Он позвонит поверенному, скажет, чтобы приготовили деньги для выплаты пожилой паре и чтобы после этого разговора они бы получили письмо с уведомлением. „У него сильные деловые качества, – подумала Флора, – и деловой вид, как и во время занятий любовью. Нельзя сказать, что это не здорово“.

– Прекрасно! Прекрасно! – закричала она небу и камням у подножия скалы. А кузен Тип одобрил бы Хьюберта? Ему понравилось письмо на русском? Не было ли Хьюберту стыдно за открытки, которые он столько лет посылал, чтобы поиздеваться? И, наконец, уверен ли Хьюберт, что она вернется с прогулки?

Флора взбиралась по камням, лезла вверх по скале, помогая себе руками и ногами, дрожавшими от напряжения, потом плюхнулась на землю, отдохнуть, едва переводя дыхание. „Я ослабла от этих бесконечных сидений в кафе, – подумала она, – от занятий любовью. А интересно, заниматься любовью с Феликсом и Космо – так же или лучше?“

Способная думать здесь совершенно раскованно – сюда они еще не заходили с Хьюбертом, – она завернулась в пальто, легла на траву и закрыла глаза, слушая бессвязное бормотание моря, воображая себя в объятиях Феликса или Космо, и не в постели, как с Хьюбертом, а здесь, на открытом воздухе, когда переплетены только ноги (они иногда так делали на простынях).

Когда она проснулась, подул ветерок, и Флора оказалась отрезанной приливом. Ей пришлось долго взбираться на скалу, чтобы вернуться домой через поля и леса вокруг Пенгапаха. Голодная, Флора вошла в дом через кухню. Покупки Хьюберта лежали на столе. Она нашла хлеб, сыр, соленья, масло, налила стакан молока.

Отражаясь в стекле гравюры, изображающей Наполеона на палубе „Беллерофона“, – она висела на стене в кухне, – Флора увидела за стеклянной дверью гостиной Хьюберта и Космо, развалившихся в креслах возле камина, и бутылку виски на полу между ними.

Жуя хлеб с сыром, Флора прислонилась к стене и прислушалась.

– Когда я позвонил, клерк сказал, что он мертв. Что он покончил жизнь самоубийством. Вот судьба, – говорил Хьюберт.

– Да, ты рассказывал, – зевнул Космо.

– Видишь, когда он угрожал, что так кончит, я его не слушал. Никто не ожидал, что поверенный способен совершить самоубийство.

– Почему бы и нет?

– Ну, ты не способен. Все, что я тогда хотел, это скорее вернуться к Флоре и привезти ее сюда.

– На моей машине.

– На твоей машине. Сейчас я чувствую себя ужасно. Может, он любил жену, а она его бросила. Понимаешь?

– Да, ты уже несколько раз говорил.

– А я убью себя, если Флора меня оставит?

– Может, и нет. Другое дело, если она меня оставит.

– Ты ее еще не получил. Я получил.

– Ты постоянно это твердишь.

– Клерк сказал, что кто-нибудь займется моими бумагами. Я решил оставить Флору здесь. Проследить, чтобы ей хватило денег и так далее. Чтобы все у нее было в порядке.

– Она знает?

– Я ей скажу. Она делает то, что я ей говорю.

Флора перестала жевать, проглотила, запила молоком.

– Там есть еще виски? – спросил Хьюберт. – Хорошо, что я тоже купил бутылку. Ты молодец, что привез свою, кстати. Я тебя уже благодарил? Эта бутылка почти пустая.

Отражение Хьюберта в гравюре наливало виски.

– По крайней мере, ты получил от привидения кузена Типа приветствие. Похоже, он наслаждался твоими посланиями, собирал их. Особенно ему понравилось то, что написала Флора. Ты никогда не догадывался, что она тебя обманула? Нет? Или ты думаешь, Тип оставил ее открытку специально для тебя?

– Выражайся яснее, чем в баре, – пробурчал Хьюберт. – Не так по-дурацки.

– А, мы уже иронизируем? Интересно, где же она?

– Ушла гулять. Еще налить?

– Когда я первый ее нашел, она выходила прямо из моря… Очень было мило.

– О, рождение Венеры?

– А я тебе рассказывал, как страдал по Венере?

– Боттичелли?

– Я жаждал ее и жаждал. Эти красивые, похожие на водоросли волосы, она стоит и стыдливо прикрывает рукой низ живота.

– Флора была такая юная, худенькая, очень живая, как сейчас помню, но еще слишком маленькая, чтобы иметь такой кустик. Но сейчас он у нее есть, темно-коричневый, почти черный, замечательный.

– Свинья, – бросил презрительно Космо. – Она так же хороша, как Джойс, так же энергична? У Джойс это было ярко-рыжего цвета… А она…

Флора не знала, проглотить ей хлеб или выплюнуть. Щеки горели. Феликс никогда бы не обсуждал ее, как эти.

Отражение Хьюберта осторожно, чтобы не разлить, наполнило бокал виски, добавив воды, и сказало:

– Знаешь, полегче. Ты говоришь о моей будущей жене.

– Моей, скорее всего, – рассмеялся Космо. – Не будь таким самоуверенным.

– Я не самоуверенный! – воскликнул Хьюберт. – Я заставляю себя быть уверенным. Каждый день, каждый раз я пытаюсь становиться все более и более уверенным, – голос его звучал жалобно.

– Когда мы были невинными мальчиками, помнишь, мы размышляли, что же такое – девочки. Ну и как теперь ты считаешь, кто-то из них удивил тебя?

– Твоя сестра Мэбс.

– Мэбс?

– Она играла с моей ширинкой, когда танцевала.

– А вот наша Флора не такая, – сказал Космо.

– Моя Флора.

– Наша. Я думаю, Флора еще свободна, как и Венера, свободна выбирать. Как ты думаешь, она увлечена Феликсом?

– Вздор, старик, напрасная трата любовной энергии для нее. Я узнал от Джойс, что Феликс развлекался с ее братишкой.

– С тем странным, похожим на лысуху хорошеньким мальчиком из нашей школы?

– Именно.

– Но Феликс женат и у него ребенок. Если ты прав, то слава Богу, что Мэбс на него не нарвалась. Но нет, Флора бы не… Идиотская мысль! И если ты прав, что Феликс бисексуал, всякое может случиться. А что-то было между моим отцом и Флорой. Знаешь, матушка просто рехнулась.

Флора перестала жевать, шагнула вперед и уставилась на них. Они ее не видели.

– Может, у меня мозги поехали, – продолжал Космо, – но я почти поверил.

– Ерунда, – сказал Хьюберт. Он лег на спину, вытянул ноги к огню. Оба молчали. Бокал Хьюберта стоял у него на груди, а бокал Космо упал на пол. Потом они снова заговорили.

– Это была вовсе никакая не посудина, в которой стояла Венера, а раковина, – вздохнул Космо.

– Конечно. Какой же я дурак! Раковина, – кивнул Хьюберт.

Флора доела хлеб с сыром, допила молоко, съела банан. И больше не дрожала. Она решилась.

Хьюберт и Космо спали, когда она прошла мимо них к лестнице, не проснулись и когда спустилась с чемоданом вниз.

Воображая себя в объятиях мраморных рук, она не предполагала, какими они будут ожившие. Человеческие и пьяные. Хьюберт волновал ее, будил страсть. Нежность, которую она испытывала, мечтая о всей троице, еще жила в ней, но Хьюберт больше не вписывался в ее мечту. Могла ли она сейчас что-то почувствовать к Космо? Они казались юными и невинными во сне, и ни один не проснулся, когда она стояла над ними и глядела. Они, наверное, потом подумают, если заметят, что пятна на полу – от виски, а не от ее слез.

Они не слышали, как Флора закрыла дверь за собой.