Текст книги "Кольцо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Даже подумалось – а не купить ли что-нибудь в этом роде? Чтобы там тоже был лесок, и сосны над головой, и тишина...
Но сейчас спокойствием здесь и не пахло. Еще у ворот к машине подскочил человек:
– Парковка налево по дороге, пожалуйста. А, это вы, мистер Вильямс!
Издалека доносилась бодрая ритмичная музыка.
– Много уже подъехало, Терри?! – поинтересовался Вильямс.
– Нет, машин двенадцать всего.
– Большинство гостей только часа через полтора подъедет, – сказал Вильямс, делая шоферу знак двигаться дальше. – Нэнси, дорогая, у вас голова не болит? А то мне показалось, что у вас вид какой-то...
Нэнси, которая всю дорогу рассеянно смотрела в окно, улыбнулась и покачала головой.
– Нет, Танк, все в порядке. Устала немного...
– Какое «устала»?! Веселье еще только начинается! Подходите часа через полтора, а пока отдохните хорошенько и помните: я собираюсь сегодня затанцевать вас до упада! Ник, надеюсь, вы не против?!
Ник вынужден был пробормотать нечто утвердительное.
Они высадились и молча пошли по каменной дорожке, ведущей к бунгало.
«Вот так. Последний вечер», – подумал Ник.
У него было странное настроение. Казалось, нужно срочно сделать что-то очень важное – и никак не удавалось вспомнить, что же именно. Но не проходило тревожное ощущение, будто время проходит, утекая, как песок между пальцев, и его уже почти не осталось.
Завтра он скажет ей, отдаст чек... Заплачет она? Или, наоборот, обрадуется?
Он поймал себя на том, что хочет что-то ей сказать – все равно что. И чтобы Нэнси ответила. И тоже ответить. Просто... для разговора...
Но первой, едва войдя в бунгало, заговорила Нэнси:
– Тебе ванночку для ног сделать?
– Не надо. Так полежу, сойдет. Ты в этом на вечеринку пойдешь? – кивнул Ник на лежащее на тахте голубовато-палевое платье.
– Да. – Нэнси перевесила платье на стул. – Ночью светлое красиво смотрится.
Не о том она говорит, не о том!
Он швырнул в кресло смокинг, на ходу развязывая галстук, направился в спальню – и уже в дверях не выдержал, обернулся.
– Ты... приходи. Я жду.
Разделся до трусов, обмыл ноги сильной струей теплой воды – это помогало снять напряжение с мышц. Прямо так, с мокрыми ногами, плюхнулся на кровать поверх покрывала, закинул руки за голову и закрыл глаза.
Придет не придет? Наверное, придет, раз попросил...
И вспомнилось вдруг, остро и отчетливо, как она приходила к нему в «тихий час». Веселая, с пушистыми волосами, в халатике и тапочках-«собачках». Прибегала, со смехом прыгала на кровать и смотрела на него сверху радостными глазами. И на душе было легко, и горько, и светло, и руки сами тянулись – скорее, обнять ее, прижать к себе! – и Нэнси смеялась и попискивала, когда он неловко или слишком сильно прихватывал ее...
Что же с ними обоими стало, если простую улыбку на ее лице он воспринимает теперь как нечто подозрительное?!
Придет не придет?..
Наверное, она тоже измучена этой неестественной «двойной» жизнью. Обжигающая страсть, нежность и поцелуи – ночью, и холодная вежливая отстраненность – днем. И ведь и то и другое – искренне!
Да еще то, что самим своим присутствием, хочет он этого или нет, он напоминает ей об Алисии... Об Алисии, черт бы ее побрал! Об Алисии, которая своей болтливостью, своим нелепым враньем свела на нет все его попытки исправить то, что случилось четыре года назад.
Нэнси не появлялась. Было слышно, как она ходит в соседней комнате: сдвинулся стул, хлопнула дверца холодильника, что-то стукнуло... Наконец шаги раздались совсем близко, и Ник почувствовал, как рядом на кровать опустилось легкое тело. Даже не открывая глаз и не поворачивая головы, он знал, что Нэнси лежит сейчас спиной к нему. Как всегда – спиной...
Заметила ли она, как изменилось его отношение к ней за последние дни? Что он больше не пытается разговорить ее и, как и она, отделывается сухими односложными репликами? И не целует перед уходом... Наверное, заметила. Скорее всего, заметила, не могла не заметить – но ничем не показала, что для нее это имеет хоть какое-то значение.
А может, ей действительно безразлично?
Хотя и правда – какое это имеет значение? Завтра, в это самое время, все уже будет кончено. Еще одна ночь...
И вдруг мучительно захотелось схватить ее, обнять, развернуть к себе, взмолиться: «Нэнси, котенок, солнышко, ну не будь ты такой! Хотя бы в этот, последний вечер...»
Нет! Нет, он не будет начинать все сначала, не будет просить – это бесполезно! Ответом все равно станут лишь чужие пустые глаза. Той Нэнси, которая могла бы это услышать, его Нэнси больше нет...
Ник осторожно повернул голову и увидел на соседней подушке затылок с золотистыми прядками, похожими на перышки канарейки. Все остальное скрывалось под покрывалом.
Подумал: «Черта с два я стану ее обнимать!» И пришел в ярость от мысли, что заставляет себя не делать этого.
Повернулся, обнял – сильно, до боли, будто стремясь целиком вобрать, втиснуть ее в себя, – и уткнулся лицом в эти золотистые, щекочущие, сладко пахнущие прядки.
– Нэнс... Нэнс, котенок мой... Пожалуйста, пожалуйста, Нэнс! – пробормотал он, сам не зная, о чем просит, – а руки уже начали свой привычный бег по так легко откликавшемуся на его прикосновения теплому телу...
Мегитабель Вильямс (именно такое аристократическое имя скрывалось под простецким «Мэгги») нервничала зря. Вечеринка удалась на славу!
На ярко освещенной лужайке перед домом был раскинут огромный бело-золотой шатер, в котором стояли столы с изысканными деликатесами. Официанты в таких же бело-золотых смокингах обносили не добравшихся до шатра гостей напитками и закусками.
Со всех сторон слышался смех и приветственные возгласы – гости продолжали подъезжать, группами и поодиночке. Оркестр наигрывал веселую мелодию из популярного мюзикла; то там, то тут мелькали вспышки фотоаппаратов: вслед за прибывшими знаменитостями неизбежно последовали и репортеры.
Словом, Мэгги было чем гордиться – недаром она пожертвовала Губернаторским балом, лишь бы как следует присмотреть за подготовкой к своему! Она остановилась на минуту, озирая свои владения, – и, увидев Ника с Нэнси, неторопливо идущих по дорожке из глубины парка, поспешила им навстречу.
– Вы уже пришли! – радостно сообщила она очевидное. – Нэнси, дорогая, какое у вас очаровательное ожерелье! Это аквамарины, да?
Сама Мегитабель Вильямс, в серебристо-сером платье и с бриллиантовой тиарой на голове, походила сейчас на королеву из какого-то детского фильма. Ей было уже далеко за пятьдесят, но выглядела она куда моложе, и седина, проступавшая в светлых волосах, не старила ее, а лишь придавала тщательно уложенным в замысловатую прическу локонам красивый серебристый оттенок.
– Это голубые топазы, – дотронулась до ожерелья, словно проверяя, на месте ли оно, Нэнси.
– Какая прелесть! А я думала, топазы бывают только желтые! Пойдемте, я вас познакомлю с гостями! Правда, еще не все приехали – у нас обычно собираются только к полуночи.
Любимым выражением Мэгги было «у нас...» – то есть в том единственном и неповторимом, отличном от всего земного шара месте, которое заслуживало внимания: в Голливуде. «У нас» не носят в этом году шафраново-желтый цвет. «У нас» ездят отдыхать в Норвегию: Италия – это пошло и избито! «У нас» вечеринки длятся до самого утра.
– Знаете, с кем я вас сейчас познакомлю?! Со Стивеном Кормом! – Мэгги ликующе уставилась на Ника, словно ожидая, что он сейчас упадет в обморок от восторга.
Вместо этого Ник, чуть не заскрежетав зубами – и сюда этого... черт принес! – вежливо ответил:
– Спасибо. Танкред нас уже познакомил сегодня на Губернаторском балу.
Мэгги была явно разочарована: главная сенсация вечера не произвела должного эффекта, – но продолжила делиться радостью:
– Он уже час назад приехал, один, и вроде никуда больше ехать не собирается!
– А что, обычно он приезжает с кем-то? – поинтересовался Ник, покосившись на Нэнси.
Та стояла с легкой светской полуулыбкой на лице, рассеянно разглядывая шатер и держа в руке подхваченный где-то бокал с шампанским.
– Постоянной подружки у него нет – если вы это имеете в виду, – беззастенчиво объяснила Мэгги. – Но, сами понимаете, одиночество ему не грозит. – И совсем по-девичьи хихикнула: – Любая была бы не прочь...
– А он, случайно, не... не голубой?
Ник продолжал незаметно поглядывать на Нэнси. Показалось – или при этих словах губы ее чуть дрогнули?
– Нет, ну что вы! Определенно нет! Ходят слухи, что он несколько лет назад даже отказался сниматься у одного известного режиссера, – Мэгги понизила голос, – потому что тот с ходу предложил ему... ну, сами понимаете...
– Да, конечно, – кивнул Ник и обернулся к Нэнси. – Дай пивнуть!
– Что? – не сразу поняла она.
– Дай пивнуть глоток. В горле пересохло. Детская, дурацкая примета: выпью из твоего бокала – узнаю твои мысли...
– Ну куда запропастились эти официанты! – сердито оглянулась по сторонам Мэгги. – Пойдемте к пруду! Там коктейль-бар, и оттуда лучше будет видно фейерверк – он вот-вот начнется!
Дело было не только в фейерверке – судя по всему, ей хотелось поскорее выполнить основную обязанность хозяйки вечера: свести гостей с другими гостями, с которыми, по ее мнению, им будет интересно.
Нэнси протянула ему бокал. На ходу Ник сделал глоток, покатал по рту приятно пощипывавшую язык кисленькую жидкость. Мыслей новых от этого, увы, не появилось.
До большого искусственного пруда с мраморным обрамлением и плавающими на поверхности листьями кувинок он добрался уже без Нэнси.
Подлетевший к ним на полпути Вильямс обхватил ее за плечи.
– Ник, я похищаю ненадолго вашу жену – должен же я затанцевать ее до смерти! – хохотнул он от собственной шутки. – Обещаю вернуть в целости и сохранности через четверть часа! Мэгги, ласточка, не ревнуй, я тебя тоже люблю! – Чмокнул жену в щеку и повел Нэнси в ту сторону, откуда доносилась музыка.
Мэгги сопроводила Ника до пруда, представила ему тощего типа с английским акцентом – случайно затесавшегося в компанию киношников директора конезавода из Англии – и отбыла с чувством выполненного долга.
Завязалась неторопливая беседа: конезаводчик, именуемый Дерек Скотт (и, в отличие от калифорнийцев, не поторопившийся сказать: «Зовите меня просто Дерек»), рассказал, что купил за семь миллионов фунтов призового жеребца и что жеребец этот должен окупить свою стоимость за три года – после чего пойдет уже чистая прибыль. Собственно, именно за жеребцом он и приехал в Калифорнию: столь дорогостоящую покупку лучше сопровождать самому. Ник заинтересовался некоторыми аспектами страховки, и Скотт охотно и подробно начал отвечать.
Ухватив с подноса проходившего мимо официанта коктейль, Ник лениво потягивал его и краем глаза наблюдал за кипящим вокруг весельем. Лучи прожекторов, метавшиеся над прудом, делали лица людей то красными, то лиловыми, то зелеными. Отовсюду слышались возбужденные голоса. На противоположной стороне пруда веселая компания затеяла игру в догонялки, кончившуюся тем, что немолодой и весьма полный человек в смокинге полетел в воду, но ничуть не огорчился, а стал манить к себе свою подружку, пока та, с визгом и хохотом, не прыгнула вслед за ним прямо в коротеньком, как рубашонка, блестящем платьице.
Пример оказался заразительным: уже через минуту в пруду барахталась добрая дюжина гостей, а официант, склонившись над бортиком, подавал им прямо туда бокалы с шампанским.
– Взрослые люди – а ведут себя как дети! – сказал Скотт. – Сколько приезжаю – столько удивляюсь! Мне это дикостью кажется. А вот жена моя отлично в эту компанию вписалась!
– Она с вами приехала? – чтобы поддержать беседу, поинтересовался Ник.
– Да, она где-то тут. Потанцевать пошла.
– Моя тоже.
Ник подумал, что прошло уже четверть часа, – и тут увидел на противоположной стороне пруда Вильямса, обнимавшего за талию какую-то смуглую брюнетку в белом платье. А Нэнси-то где?!
– Извините, сейчас... – бросил он Скотту, повернулся, махнул рукой и зычно рявкнул во весь голос, перекрывая визг и хохот: – Эй, Танк!
Вильямс махнул рукой в ответ и через минуту оказался рядом, потеряв по дороге свою спутницу.
– Вы уже познакомились! А я как раз думал...
– А где Нэнси? – перебил его Ник.
– Она еще потанцевать осталась. С Кормом, – небрежно отмахнулся Вильямс. – Сейчас фейерверк начнется! – Эта тема явно волновала его куда больше.
Но Нику было не до фейерверков. Он с трудом подавил в себе желание переспросить: «Как это с Кормом? Почему?!» – или сорваться с места и устремиться к танцплощадке.
Опомнился, поняв, как глупо будет выглядеть. Да и что тут особенного?! Ну потанцует... Все-таки не выдержал, спросил:
– Она ничего мне не передавала?
– Нет, Корм у меня почти сразу ее отбил.
Отбил?! Корм?! Зачем этому любимцу публики Нэнси?! Что, мало вокруг готовых к услугам голливудских красоток?! Нику стало еще больше не по себе...
Неподалеку вдруг что-то грохнуло, и небо над головой расцветилось тысячами огоньков, мгновенно превратившихся в колючие сверкающие звезды.
– У-ух ты-ы! – заорал кто-то из пруда.
– А здорово получилось, правда?! – похвалил сам себя Вильямс. – Сейчас еще зеленые и лиловые будут!
«Зеленые и лиловые» не заставили себя долго ждать, вызвав новый восторженный вопль публики. Ник счел момент подходящим, чтобы удалиться «по-английски», не прощаясь, и быстрым шагом пошел вдоль пруда.
Со всех сторон раздавались крики, свист и смех. Какая-то девчонка, совсем молоденькая, пробегая мимо Ника, налетела на него, ухватила за руку, чтобы не упасть, и восторженно выпалила:
– Во здорово, правда?!
Он невольно улыбнулся ее энтузиазму. Продолжая держать его за руку и вглядываясь ему в лицо, она спросила вдруг:
– А я вас где-то видела! Вы кто-то – или так?!
Сам Ник считал себя кем-то, но понимал, что эта девчушка интересуется другим: принадлежит или не принадлежит он к волшебному и неповторимому миру кино.
– Я – так... – Претерпел разочарованную гримаску, появившуюся на ее лице, и пошел дальше, но медленнее. Этот короткий эпизод заставил его немного успокоиться и прийти в себя. Ну пригласил Нэнси этот Стивен Корм, захотел снизойти к поклоннице – и ладно. Возможно, единственный раз в жизни ей довелось потанцевать с обладателем «Оскара»!
Да нет, надо подойти просто посмотреть...
Звезды над головой продолжали вспыхивать, то рассыпаясь золотым дождем, то освещая все вокруг призрачным зеленым заревом.
И в этом зареве, на лужайке, Ник вдруг увидел их. Нэнси и Стивена Корма. Они стояли рядом, почти вплотную, и смотрели вверх, на расцветающее яркими вспышками небо.
Голливудский красавчик после Губернаторского бала успел уже переодеться и теперь щеголял в черных брюках и черной рубахе с распахнутым воротом, в которой выглядел как романтический герой из любовного романа девятнадцатого века. А Нэнси улыбалась – улыбалась той самой теплой улыбкой, которую Ник уже видел сегодня на ее лице...
Она заметила его первой и быстро что-то сказала Корму – мгновенным движением тот убрал руку с ее талии. Почему-то это особенно взбесило Ника: она не против, чтобы этот тип ее обнимал, только не хочет, чтобы он это видел...
Больше Нэнси не улыбалась – стояла и смотрела, как он идет к ней, даже не пытаясь сделать хоть шаг навстречу.
– Вот, возвращаю вам вашу жену. Передаю, так сказать, с рук на руки, – сказал Корм легко и весело, но Нику за этой веселостью почудилась злая ирония. Или неприязнь.
– Спасибо, – кивнул он.
– Пока! – Актер обаятельно улыбнулся, развернулся и пошел в сторону пруда, откуда по-прежнему доносились визг и хохот.
Нэнси молчала.
Ник сам не знал, что сказать ей – собственно, и говорить-то было нечего. Любой упрек выглядел бы нелепым. Что она не вернулась вместе с Вильямсом, а осталась танцевать с Кормом? Что тот держал руку на ее талии? Ну и что? Тут все так себя ведут, и никто не видит в этом ничего особенного...
– Я хотел с тобой тоже потанцевать. А ты уже с площадки ушла, – наконец произнес он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
– А я думала, ты меня ждешь и захочешь пойти потом... перекусить, – повела Нэнси головой в направлении шатра.
Она что, считает, что он только о еде думать способен? Придется ее удивить!
– Я не хочу есть! Пойдем лучше потанцуем... если, конечно, ты не слишком устала.
Кажется, она действительно удивилась...
Они танцевали, довольно долго, потом, заглянув ненадолго в шатер, просто прогуливались по лужайке. Поболтали с Вильямсом, Нэнси выразила восхищение вечеринкой и фейерверком.
У пруда Ник не мог не заметить в очередной раз звезду сегодняшнего вечера и любимца публики Стивена Корма – его облепила целая толпа, и он подписывал какие-то проспектики, трепал девиц по щечкам, смеясь, говорил что-то...
Нэнси лишь скользнула по актеру взглядом, чуть улыбнулась и пошла дальше. Наверное, ее подписанный проспектик уже в сумочке!
К себе они вернулись глубоко за полночь. Веселье на лужайке все еще продолжалось, даже до бунгало порой долетали отдаленные возгласы, но Ник счел, что на сегодня с него достаточно.
Вообще-то он хотел уйти раньше, но именно в тот момент Нэнси спросила:
– У тебя ноги болят? – Очевидно, он слишком сильно на нее оперся при неловком шаге.
– Ничего у меня не болит! – буркнул Ник, исключительно из чувства противоречия, сам понимая, что ведет себя глупо, и от этого злясь еще сильнее. – Я выпить хочу!
Взял в баре двойной скотч, заодно представил Нэнси Скотту, поболтал с ним несколько минут – и лишь потом снисходительно заявил:
– Ну, раз ты уже устала, пойдем, пожалуй...
Ноги действительно сводило так, что на глаза чуть ли не слезы наворачивались, и в голове было только одно: добраться до бунгало и сунуть их в теплую воду. И пожалуй, принять пару таблеток обезболивающего, которые он позволял себе лишь в исключительных случаях!
Нэнси наверняка заметила это – под конец он не мог не опираться на нее, хотя делал вид, что просто обнимает за плечи.
– Посиди. Я тебе ванночку принесу, – сказала она, едва войдя в бунгало.
У Ника не оставалось сил ни возразить ей, ни просто разуться – только сидеть, чувствуя, как правую ступню словно сжимает в тисках. Ну за что эта напасть, черт бы ее побрал?! А врач еще говорит, что все идет нормально и через несколько лет он про нее и думать забудет! Когда – в могиле, что ли?!
Он почувствовал, что Нэнси рядом, и открыл глаза. Ванночка стояла у его ног, а она, нахмурившись, смотрела на него.
– Принеси мне таблетки. В чемодане, зеленая коробочка, – попросил Ник.
– Сейчас. Сначала ноги.
С этими словами она опустилась на колени и начала расшнуровывать ему ботинки. Он хотел сказать: «Не надо, я сам!» – ну что она из него калеку делает?! – но представил, как нужно будет наклониться вперед и опереться на эти самые злосчастные ступни... и только вздохнул.
– Спасибо.
Снова закрыл глаза, почувствовал, как ногам стало свободно. Правую ступню, сведенную судорогой, Нэнси перед тем, как поставить в ванночку, зажала ненадолго между теплыми ладонями – и стало легче. Настолько легче, что он готов был в этот миг попросить: «Подержи так еще... пожалуйста», но промолчал.
– Сейчас я принесу тебе таблетки и сделаю ванну. Мне обычно помогает, когда ноги устают, – выпрямившись, сказала она.
Он хотел отказаться, подумал: «Что это – попытка "навести мосты"?», но боль постепенно уходила, и ни возражать, ни спорить не было сил. Поэтому он просто взял ее руку, поцеловал, прижал к щеке.
– Спасибо...
В ванне, да еще после таблеток, Ника разморило окончательно. Он с трудом добрался до постели и рухнул в нее. Почувствовал, как Нэнси накидывает на него одеяло, хотел сказать: «Не надо, жарко!» – и отключился, не успев вымолвить ни слова.
Ник очнулся, не зная, сколько прошло времени и что так внезапно разбудило его. Лишь одно он понял сразу, не успев даже открыть глаза, – что Нэнси рядом нет...
Глава 25
Он вскинул голову и прислушался. Ни звука, ни шороха... но что-то же разбудило его?! Нэнси?..
Подумал: «Наверное, она к себе спать пошла», – и тут, в тускло-сером свете, пробивавшемся из окна, увидел вмятинку на соседней подушке...
Быстро пошарил рукой под одеялом – простыня была еще теплой. Значит, она спала здесь – а потом ушла... Куда? К себе в спальню? Почему?
Ник вскочил с постели и снова прислушался. Тишина...
Он сделал пару шагов к двери, но, еще не войдя в соседнюю комнату, уже каким-то непостижимым образом понял, что Нэнси нет и там. Нетронутое покрывало... открытый шкаф...
«Стивен Корм... – пронеслось в голове. – Стивен Корм!» Почему именно это имя сразу пришло в голову? Ну а куда она могла еще пойти?!
Наверное, они договорились, что стоит ему заснуть, и Нэнси...
Да нет, ну... она же обещала!
Ник и сам понимал, как глупо и по-детски это звучит. Руки тем временем выхватывали из шкафа первую попавшуюся одежду и лихорадочно натягивали ее прямо на голое тело. Кое-как зашнуровав ботинки, он выскочил в холл, открыл дверь – и замер на пороге.
Вокруг простирался тускло-серый, лишенный красок и звуков мир.
Небо лишь начало светлеть. Уже в пяти ярдах едва ли можно было что-то различить, противоположный же край бассейна полностью терялся в тумане.
Ник спустился с крыльца и медленно пошел – сам не зная куда.
«Я не хочу оказаться в роли обманутой жены», – сказала Нэнси когда-то. А теперь он сам оказался в роли обманутого мужа...
Он дошел до бассейна и остановился у края, вглядываясь в затянутую дымкой темную воду.
...Порой, особенно в молодости, случалось, что он ухитрялся перепихнуться с чужой женой чуть ли не за спиной у ее мужа. И не задумывался о чувствах этого самого мужа – пусть проигравший плачет!..
Звук долетел неведомо откуда – еле слышный, почти призрачный. Смех? Стон?
Ник вскинул голову и замер, не дыша. Сердце неистово колотилось; гулкие ритмичные удары отдавались в голове, мешая прислушаться. Но звук раздался снова...
До сих пор в нем еще тлела робкая, почти безумная надежда, что причина отсутствия Нэнси другая: может, где-то залаяла собака... или близко к бунгало подошли олени, она увидела их в окно и вышла посмотреть. Но теперь надежды не осталось – до ушей его донесся ясно различимый мужской смех.
А может, она таким образом решила «отплатить» ему за Алисию?!
Он пошел вдоль бассейна, ведомый скорее инстинктом, чем слухом. Звуки постепенно становились отчетливее – Ник еще не в силах был разобрать слова, но голос Нэнси узнал безошибочно. И второй голос – тоже...
Значит, то, как она перед сном хлопотала вокруг него, разула, наполнила ванну, – все это было притворством! Она просто заранее... замаливала грехи!
Ну что ж, он пройдет через это унижение, но увидит все своими глазами! Увидит – а потом скажет ей, что видел. И все равно отдаст деньги, которые ей причитаются, – бросит их ей в лицо.
Внутри все сжималось в тугой узел, так, что даже дышать было больно, но Ник упорно продвигался вперед.
Громада дома выросла впереди неожиданно – темным силуэтом в тумане. Гостевое бунгало – такое же, как их.
Он сделал еще несколько шагов...
Похоже, голоса доносились с террасы. Они что, прямо там устроились, на каменном полу? Глупо: ведь в лесу, на траве или на хвое, и то удобнее было бы!
Стараясь ступать бесшумно, Ник подошел вплотную к углу дома, присел на корточки, а потом сполз наземь, прислонившись спиной к стене. Теперь он мог различить каждое слово...
– Ты не поешь в фильмах...
– Не пою... Я и не говорю никому, что умею. Не хочу. Хоть это не хочу... на продажу. А ты их смотришь?
– Все.
– Туфта! И этот, «оскаровский», тоже туфта.
– Зачем ты так?
– Ну, я же могу оценить себя объективно. Они из меня фактуру сделали. Такой, понимаешь, мятущийся герой-одиночка со склонностью к истерике.
– Вот уж к чему ты меньше всего склонен – так это к истерике, – рассмеялась Нэнси.
– Я иногда думаю – плюнуть бы на все и уехать куда-нибудь, где меня никто не знает. На ранчо там или продавать какие-нибудь... подержанные автомобили!
– Брось, Стини! Ты бы через неделю без всего этого не выдержал... Уж я-то тебя знаю!
– Тоже верно. – В голосе Корма явственно послышался смех.
С первых же слов, которые Нику удалось различить, у него возникло ощущение неправильности, несообразности этого диалога. Так не разговаривают люди, которые познакомились всего несколько часов назад и встретились, чтобы по-быстрому трахнуться и разбежаться.
Стини?! И словно что-то щелкнуло, встал на место кусочек головоломки, делающий всю картину цельной.
Теперь он знал имя человека, которого Нэнси вспоминала с такой теплотой, который жил с ней, кормил ее картошкой с кетчупом, а потом перебрался в Голливуд и «пошел вверх», – того самого «друга» из Калифорнии, к которому она уехала...
– ...Но ты знаешь, иногда действительно все на свете надоедает. Хочется выйти, побродить по улице, в парке посидеть – и чтобы никто ко мне не лез, – продолжал жаловаться на нелегкую участь кинозвезды лауреат «Оскара». – Ни режиссеры-придурки, ни приятели, которые в лицо улыбаются, а за спиной гадости говорят, ни все эти... постельные курочки, которым на самом деле все равно – кто я, какой я... Стивен Корм! Знаменитость! Никто из них даже имени моего настоящего не знает!
– Тебе этот псевдоним идет...
– Да... – тускло отозвался Корм. – В Нью-Йорке, когда я мечтал об этом, все виделось немножко по-другому.
– Знаешь, а я сегодня весь день вспоминала, как мы с тобой тогда жили. Самое лучшее время было. Мечтали... радовались... смеялись... Потом уже никогда так хорошо не было.
– Я до сих пор думаю иногда, что мне не нужно было уезжать. Одному, я имею в виду.
– Не надо, Стини. Я же не в упрек тебе... Все получилось так, как получилось... и я за тебя рада. Действительно рада.
Наступило молчание.
– Я так и не понял, зачем ты согласилась на этот идиотский контракт, – внезапно сказал Корм. – А главное, не понимаю, с какой стати он понадобился твоему этому... не знаю, как назвать, – мужу, не мужу.
– Ну... я же тебе говорила...
– Это он может тебе баки забивать. Я-то мужик, и в таких делах понимаю лучше, чем ты. С бабой расплеваться можно и без этих выкрутас – и не думаю, чтобы у него опыта в подобных делах не было. Нет. И ревнует он тебя по-черному. Ты не видела, как он смотрел сегодня, когда увидел нас вместе. Когда он... прихромал. Думал – придушит сейчас...
– Не надо, он же не виноват, что у него ноги болят, – попыталась возразить Нэнси.
– Не нравится мне это все, – не обратил внимания Корм. – Непонятно как-то и... в общем, не нравится. Завязывай ты с этим делом, Нэнси.
– Мне еще девятнадцать дней осталось...
– Тебе так нужны деньги? Ну хочешь, я тебе их дам, столько, сколько надо?! Что ты мотаешь головой?! Сколько он тебе посулил? Я сегодня, сейчас могу чек выписать – только уходи от него! Ты же сама на себя не похожа! У тебя глаза... как у побитой собаки. Опять хочешь попасть в психушку? Мало тебе одного раза?!
– Не бойся, Стини.
– Я боюсь! Я как раз очень даже боюсь!
– Не бойся, в этот раз я... буду беречься. Мне нельзя, у меня Дарра, – непонятно объяснила Нэнси – и, помолчав, вдруг добавила тоненьким жалобным голоском: – Он все-таки спал с Алисией – ты знаешь?
– Так ты из-за этого такая?
– Я все время представляю их вместе. Как он ее обнимает и... как они смеются... и... Я не могу...
– Не реви, не смей реветь, слышишь! Я же не умею утешать! – В голосе Корма прозвучала чуть ли не паника.
Но было уже поздно. Сквозь захлебывающиеся рыдания с трудом удавалось различить отдельные реплики:
– Он нанял меня... Понимаешь, нанял... Нанял, как шлюху, на то время, пока ее нет, пока она... в Европе. Она вернется через три недели... и... и все, чек в зубы и пошла вон... Понимаешь?!
– Ну что ты... Не надо! Ну перестань... – повторял Корм. – Ну не надо, ну услышать же могут. На вот тебе платок! Ну...
Всхлипывания становились все тише. Потом Нэнси, судя по звуку, высморкалась и хрипло сказала:
– Спасибо. – Шмыгнула носом. – Извини...
– Ничего.
Снова ненадолго стало тихо.
– Ну, и что ты теперь будешь делать? – спросил наконец Корм.
– Ничего. Получу деньги и уеду.
– Куда?
– Не знаю. Сама об этом все время думаю. В Денвере мне оставаться нельзя – там... все знают, что я его жена.
– Хочешь – приезжай ко мне.
– Зачем?
– Будешь жить у меня... Помогать мне готовить роли – у тебя это хорошо получалось. Захочешь – будешь спать со мной, не захочешь – не надо. Если тебе нужен... статус, я могу на тебе жениться... Чего ты смеешься – я буду неплохим мужем. Всех этих кинокуриц я уже в гробу видал! Ну что ты смеешься, правда?! – Актер явно обиделся.
– Ох! – Нэнси действительно рассмеялась, хриплым невеселым смехом. – Самое романтическое предложение, которое я когда-либо получала! Хорошо хоть про деньги не начал. Может, еще скажешь, для разнообразия, что любишь меня?
– Нет... не буду врать. – Корм говорил очень серьезно. – Наверное, я просто по натуре... не романтик. Но ты самый близкий мне человек – пожалуй, единственный близкий мне человек. И... я был бы рад.
– Спасибо, Стини. – Нэнси перестала смеяться. – Спасибо.
– Ну так что – согласна?
– Не знаю...
– Нэнси, да что с тобой?! – взорвался Корм. – Ты же мечтала стать режиссером, мы с тобой говорили об этом часами! А сейчас у тебя есть реальный шанс, а ты: «Не знаю... не знаю...» Что ты с собой сделала?! Ты же была чертовски талантлива – уж я-то знаю! Ведь та самая роль, на которой я поднялся, – мальчишка этот, жиголо, – она и получилась, потому что я делал так, как ты мне посоветовала! И я помню, как ты меня готовила для той кинопробы! Я все помню: и как ты первая сказала – поезжай! – и в аэропорту тогда... Любая другая женщина бы плакала, а ты смеялась и радовалась – за меня и вместе со мной.
– Я потом поплакала... дома.
– Нэнси, да что с тобой?..
– Знаешь, я все это время нет-нет да и думала: может, он просто не знает, где я, поэтому ни разу не позвонил, не написал. Хотела даже написать ему... А оказывается – все он знал. Просто – не хотел меня, с самого начала – не хотел!
– Только не начинай снова плакать, пожалуйста...
– Не буду... Я иногда думаю: а может, во мне просто есть какой-то дефект... и меня вообще нельзя любить?.. Видишь, даже Дарра... Я ее кормила, гуляла с ней в любую погоду, сидела с ней ночами, выхаживала, когда она ногу сломала... А теперь она ему хвостом виляет, а на меня даже не смотрит. Глупо, да?
– Глупо. И все, что ты говоришь, глупо. «Дефект»... «нельзя любить»! Ну не повезло тебе, мужик сволочью оказался – так плюнь на него, перешагни – и иди дальше! А ты на всем этом зациклилась... даже побоялась сказать ему, что мы с тобой знакомы!
– Я не побоялась. Просто не хочу, чтобы об этом узнала Алисия.
– Вот-вот! Ты губишь себе жизнь из-за старой бабы, которой давно уже нет до тебя никакого дела! Или ты что – думаешь, она и ко мне явится?!
