Текст книги "Кольцо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Нэнси и сама готова была броситься к нему, как Дарра, но замерла, будто приросла к полу, пока он, сделав пару шагов к кровати, не кинул туда коробку и не протянул ей руку, – и только тогда сорвалась с места и влетела в его объятия.
Он сказал сверху:
– Какая ты теплая... – Отпихнул попытавшуюся влезть между ними собаку и прижал Нэнси к себе еще теснее. – И как от тебя пахнет хорошо. Опять на тебе эта дурацкая рубашка...
Но Нэнси было все равно, что он сейчас говорит. Привстав на цыпочки, она вжималась лицом в его шею, терлась об него, вдыхала его запах.
Все так же, не отпуская друг друга, они рухнули на кровать. Ник, придерживая ладонью голову Нэнси, поцеловал ее, пробормотал с нежностью:
– Нэнс... – и снова поцеловал. Глаза его были закрыты, от губ пахло кофе. На секунду он отодвинулся, сорвал с себя свитер – под свитером оказалась рубашка без галстука, с распахнутым воротом. Нэнси потянулась рукой в открывшийся треугольник загорелой кожи, расстегнула еще пару пуговиц, но тут Ник внезапно отстранился.
– Подожди... Подожди, подожди! Сначала посмотри, что я тебе привез!
Нэнси не поняла – зачем, при чем тут это сейчас?! – и растерянно уставилась на него.
– Посмотри... – снова попросил Ник. Не дожидаясь, пока она сдвинется с места, сам подтянул коробку поближе и открыл. – Вот!
В коробке лежало что-то, завернутое в полотенце. Нэнси попыталась вынуть и, едва прикоснувшись, по тяжести, по знакомой колючей твердости, догадалась, что это. Новый каменный ночник...
Она замерла, не зная, что сказать. Наверное, это тот, желтый, который когда-то стоял в его спальне... Ладно, пусть так – при виде его тоже будет вспоминаться что-то хорошее! Развернула полотенце, и готовые уже вырваться слова благодарности застряли в горле. В коробке лежал не желтый – там лежал сиреневый аметистовый ночник! Тот самый, который разбился, который выбросили, который...
Не веря своим глазам, Нэнси осторожно дотронулась до гладкого лилового кристалла.
– Это вторая половинка той жеоды, – услышала она и только теперь поняла... И взглянула на Ника – не на глаза, на руки.
Длинные сильные пальцы стали шершавыми и кое-где посветлели от въевшейся каменной пыли; на правой руке у основания указательного пальца виднелась царапина, заклеенная «жидким пластырем», – он всегда пользовался таким.
Нэнси дотянулась и взяла в ладони эту ободранную руку. Поднесла к лицу и прижалась щекой.
– Обцарапался весь...
– С непривычки. Я давно этим не занимался. – Ник осторожно высвободил руку. – Ну что... Давай включим?
– Давай...
Он соскользнул с кровати, вынул аметистовую друзу из коробки, поставил на тумбочку – и внезапно ночник засветился, засиял, заиграл знакомыми розовато-сиреневыми переливами.
Это было чудо! Словно что-то волшебное, чего не может быть, не бывает в жизни, – все-таки случилось! Нэнси едва заметила, как Ник выключил верхний свет, как сел рядом, обхватив ее за плечи, – словно завороженная, она смотрела и смотрела на розовые сполохи.
– Вот видишь – все еще можно исправить. Все, кроме смерти, – сказал Ник негромко.
Нэнси обернулась – глаза его были серьезными, словно он ожидал от нее какого-то ответа. Сказать: «Спасибо»? Но он и без того наверняка понимал, что она сейчас чувствует, поэтому Нэнси просто кивнула.
И вспомнилось внезапно, как давным-давно они вот так же сидели перед ночником и рука Ника так же лежала у нее на плече – тяжелая и теплая...
– Ну что – давай ложиться? – усмехнулся он, выпрямился и махнул Дарре на дверь своей спальни: – А тебе, голубушка, извини уж, как всегда, придется... туда.
Собака изъявила полное нежелание покидать его общество: заизвивалась и попыталась наскочить лапами.
– Извини... извини... – повторил Ник, похлопал ее по бокам – после чего, слегка подталкивая коленом, довел до спальни и закрыл за ней дверь. Вернулся и начал раздеваться.
Нэнси сидела, забыв о том, что ей тоже нужно что-то делать. Ей вдруг пришла в голову странная мысль: а ведь она никогда раньше не видела, как Ник раздевается! Никогда... Обычно он или приходил уже полностью раздетый, или ждал в постели. И захотелось хотя бы сейчас досмотреть все до конца. Досмотреть – и запомнить, как переливаются мышцы под кожей, как он поворачивает голову, как усмехается чему-то...
– Что ты так смотришь? – с усмешкой спросил Ник.
– Красивый ты очень... – Против ее воли, это прозвучало почти печально.
– Какой уж есть.
На этот раз он не погасил свет. И вел себя необычно – с какой-то непонятной, чуть ли не пугающей нежностью.
Всегда напористый и страстный, так хорошо знающий, как пробудить в ней ответную страсть, в этот раз он гладил и гладил Нэнси по лицу, по шее – легонько, кончиками пальцев; пощипывал губами мочки ушей, проводил ими по векам, не давая открыть глаза.
От этих легких прикосновений все ее тело налилось томительной жаркой тяжестью. Нэнси знала, чувствовала, что и Ник хочет ее, – не почувствовать было трудно, его мужское естество прижималось к ее животу, возбуждая еще больше. Но пальцы его по-прежнему скользили по ее лицу неторопливо и нежно.
– Я никогда раньше не спрашивал – тебе хорошо со мной? – неожиданно спросил он.
И это было странно – он не разговаривал обычно в постели...
– Да, – выдохнула Нэнси. – Да, да...
Да, да! Лучше, чем с ним, ей не было никогда и ни с кем. Только с ним, с Ником, с единственным, она забывала обо всем, превращаясь в комок неистового, безудержного желания. Как и сейчас. Как и сейчас – в нереальном, наполненном переливами розового света, мире...
По телу Нэнси пробегали короткие судороги наслаждения, служившие лишь предвестниками чего-то большего. Вцепившись Нику в плечи, она извивалась, стонала, подавалась к нему, стремясь почувствовать его в себе еще глубже, еще полнее. Ей казалось, что в комнате не осталось воздуха, что легкие с каждым вдохом наполняются жидким огнем. Она распахнула глаза, будто это могло помочь ей дышать, и забилась в пронзившей ее судороге сокрушительного оргазма.
Перед широко раскрытыми невидящими глазами метались розовые пятна, похожие на вспышки фейерверка; где-то далеко, словно сквозь забытье, она ощутила, как Ник задрожал и извергся в нее, но и после этого продолжал двигаться, как разогнавшаяся машина. Правда, все медленнее... и медленнее – пока, наконец, не опустился на нее, навалившись всем весом и обжигая шею горячим тяжелым дыханием.
Охваченная сонным блаженным оцепенением, Нэнси не в силах была ни сказать что-то, ни повернуть голову и дотянуться губами до оказавшихся совсем близко темных волос, ни даже шевельнуть кончиком пальца. Веки ее постепенно ослабели и сомкнулись.
И, засыпая, она все еще чувствовала Ника рядом как часть себя – часть, без которой жить невозможно.
Глава 22
Он устал. Он чертовски устал. А главное – все было бессмысленно и безнадежно. Что бы он ни делал, как бы ни старался, сегодня он не был ни на йоту ближе к Нэнси, чем тогда, когда встретил ее в коридоре телестудии.
И даже когда на мгновение мелькала надежда, что вот, наконец теперь все будет хорошо – снова и снова что-то вставало между ними.
Что-то... Не «что-то» – пора назвать вещи своими именами, всегда одно и то же: ее маниакальная ненависть к Алисии. К Алисии – и ко всему, что с ней связано, ко всему, к чему та прикоснулась, ко всему, что напоминало о ней. В том числе и к нему.
Зачем он еще продолжал эту бессмысленную игру? Ведь уже было ясно, что ничего не выйдет. Пройдет ли еще двадцать дней, которые им осталось быть вместе согласно контракту, или месяц, или больше – все равно с этим ничего не сделать. Так не лучше ли все бросить, и уехать обратно, в Нью-Йорк, и жить, как жил раньше, и в первый же вечер найти себе какую-нибудь дурочку вроде Стефи!
И не лететь сейчас ни в какую Калифорнию... Зачем это? К черту!
Наверное, он просто привык доводить все до конца – как в детстве, даже если фильм оказывался скучным и неудачным, все равно не уходил из кино. Что ж – похоже, этот фильм тоже оказался неудачным, и пора когда-нибудь повзрослеть.
«Как блуждающий манящий огонек на болоте, за которым человек идет, не разбирая дороги, и увязает все глубже и глубже». Почему-то в голову Нику пришла эта странная, вычитанная где-то фраза.
Он искоса взглянул на сидевшую напротив Нэнси. Ее лицо было строгим и печальным. Не отрываясь, она смотрела на клубившиеся за окном белые груды облаков, словно видела в этом монотонном зрелище что-то интересное.
Да, он глубоко увяз, снова и снова пытаясь отыскать в этой чужой безразличной женщине ту прежнюю, переполненную веселой легкой энергией и радостью жизни, девушку.
Но похоже, все поиски были напрасны, хотя порой ему и мерещилось другое – как в ту единственную ночь, когда она сама пришла к нему. Или как всего два дня назад, когда он приехал ночью и привез ей этот дурацкий светильник, и Нэнси смотрела на него, как на чудо, и казалось, что теперь-то наконец все будет хорошо.
Тогда, наутро, он проснулся и увидел ее ожившие глаза, из которых не исчезло тепло. И послал к черту работу, и остался с ней, и она была солоноватой и вкусной, и сонной, и нежной...
Один день прошел нормально – словно в насмешку, чтобы показать ему, как это могло бы быть. Один день – потому что к вечеру все снова стало плохо. И именно из-за этой самой поездки в Калифорнию...
Часам к шести Ник решил позволить себе короткую передышку: забрал у мисс Эмбер подготовленное для его жены расписание на ближайшую неделю и пошел на первый этаж – по словам Джеральда, Нэнси сейчас сидела в «малом салоне» и смотрела телевизор.
И обрадовалась, увидев Ника.
– Я через час-полтора уже освобожусь. Пойдем вместе снова гулять с собакой?
– Пойдем...
Как-то само собой получилось, что Нэнси оказалась у него на коленях, и они сидели вместе, и говорили, и говорили... О чем? Ник даже и не помнил сейчас – о каких-то пустяках...
Уже собравшись уходить, он вспомнил и достал из кармана бумаги.
– Вот, расписание тебе от мисс Эмбер.
Звонкий напряженный голос Нэнси ударил ему в спину в дверях:
– Ник, ты что – хочешь досрочно прервать контракт?
В первый момент Ник не понял, о чем она говорит, обернулся – и ему стало не по себе при виде ее вытянувшегося лица.
– С чего ты взяла?!
– Тут написано «Церемония вручения "Оскара"». Ты что, не знаешь, что там обязательно будет Алисия?! – Это имя прозвучало громко и хлестко, как пощечина. – Мы с тобой о чем-то договаривались!
– В этом году ее не будет.
– Почему ты так думаешь?
– Она сейчас в Европе. Вернется недели через три, не раньше. – Он по инерции еще пытался что-то объяснить, хотя уже понял, что это бесполезно.
– Понятно. Как раз тогда, когда закончится контракт... – кивнула Нэнси. На лице ее появилась улыбка – почти веселая, если бы не полубезумные, наполнившиеся болью глаза. – Как же я сразу не догадалась! Стал бы ты со мной дело иметь, если бы она была здесь! – Хриплый рыдающий смех резанул уши.
– Нэнси, хватит о ней! – Охватившее Ника ощущение безнадежности было настолько острым и мучительным, что он не смог сдержать крика. – Хватит, слышишь?! Я с тобой, потому что я хочу быть с тобой, потому что ты моя жена, и она тут совершенно ни при чем! Я тебе в сотый раз говорю – у меня с ней давно все кончено, и мне до нее дела никакого нет!
– То-то ты так хорошо осведомлен о ее делах!
Он не стал отвечать – просто выскочил за дверь.
Ни с какой собакой он, естественно, не пошел – впрочем, его и не пригласили. А за ужином увидел напротив прежнее застывшее лицо.
Ну да, он знал, где Алисия и что с ней! Не говоря уж о том, что он контролировал ее финансовые дела (ведь куда проще и предпочтительнее приставить к ней своего бухгалтера, который вовремя доложит о нежелательной ситуации, чем потом выслушивать: «Ники, милый, у меня ужа-асные проблемы!»). Так вот, помимо этого, и сама Алисия являлась к нему два-три раза в год с целью поклянчить денег. Заодно Ник получал полный отчет на самую интересующую ее (и абсолютно не интересующую его) тему: «Жизнь Алисии Хэнсфорд».
Визит этот обставлялся как целое действо. Сначала следовал звонок из Хьюстона: «Ники-и! Я завтра приеду, мне надо срочно тебя повидать. Так что если вокруг тебя там крутится какая-то молоденькая шлюшка, – взрыв веселого смеха давал понять, что последние слова – всего лишь шутка, – то убери ее скорей подальше – а то я очень-очень рассержусь!»
Имя «Ники», подходившее, по его мнению, для какой-то комнатной собачки типа пуделька («Ники-и, гадкий мальчик, ты опять измазал лапки?! Ники-и, а где же твой бантик?!»), всегда вызывало у Ника зубовный скрежет. К сожалению, многих женщин почему-то тянуло называть его этой идиотской кличкой.
А потом, на следующий день, появлялась и сама Алисия. Мисс Эмбер сообщала, что она уже в приемной. Ник, в зависимости от текущих дел, или говорил: «Впустить», или: «Пусть подождет» – но, рано или поздно, Алисия вплывала в кабинет – элегантная, стройная, золотоволосая, улыбающаяся так, словно шествовала сквозь толпу поклонников.
Говорить она начинала, едва усевшись в кресло. Обо всем подряд – о предлагаемых ей ролях, о погоде, о светских сплетнях и так далее. Ник слушал вполуха и изредка кивал, перебирая и просматривая бумаги и думая о своих делах. Он знал, что до главного Алисия доберется лишь минут через пятнадцать, и это будет всегда одно и то же: она поиздержалась, а до ежеквартальной выплаты еще почти месяц!
Надо отдать ей должное – она никогда не зарывалась и не просила слишком много. И всегда говорила, что это «только на месяц», что она получит деньги и сразу, сразу отдаст – хотя оба они хорошо знали, что долг этот так никогда и не будет отдан.
Ник выписывал ей чек и, в зависимости от времени и настроения, принимал либо отклонял предложение пообедать или поужинать вместе. В ресторане. К себе он ее никогда не приглашал.
За обедом или ужином Алисия продолжала болтать, а он – думать о своих делах. Под конец она обычно говорила: «Я пробуду в Нью-Йорке пару дней, наверное, еще к тебе загляну!» – но на самом деле, получив свое, больше не появлялась.
Как-то раз из этой болтовни Ник узнал, что Алисия, вкупе с еще парой голливудских деятелей, намерена финансировать постановку фильма, где она же будет играть главную роль. Пришлось найти человека, который сумел дать понять ее потенциальным компаньонам, что ни «Райбери», ни лично мистер Райан не собираются принимать участия в финансировании, материальное же положение самой мисс Хэнсфорд не настолько устойчиво... словом, идея увяла на корню.
Во время последнего визита, всего два месяца назад, Алисия томно заявила, что собирается в Европу – полюбоваться на памятники архитектуры. На самом деле Ник прекрасно знал, что памятниками она будет любоваться из окна модной «омолаживающей» клиники неподалеку от Женевского озера – по сведениям бухгалтера, речь шла о целом комплексе косметических операций и прочих мероприятий...
Зачем он делал все это? Терпел визиты Алисии, давал ей деньги, интересовался ее делами?.. Из сентиментальности?
Пожалуй, что так – именно из сентиментальности. Но дело было не в Алисии. Все эти годы где-то глубоко внутри у него гнездилось странное мстительное чувство: когда-нибудь, встретившись с Нэнси, он сможет с полным правом бросить ей в лицо: «Хоть ты от меня и ушла, но я все равно сделал то, что обещал, – решил твои финансовые проблемы. Хоть ты от меня и ушла...»
Глупо... Он так до сих пор и не сказал ей этого.
В ту ночь, впервые за все время, он не пошел к Нэнси. Разделся, сел на кровать – и сидел, не в силах сдвинуться с места. На душе было тошно и тоскливо, ничего не хотелось. Ничего...
Когда за спиной открылась дверь, Ник не поверил самому себе и резко обернулся – неужели... пришла?!
Она действительно стояла на пороге и, встретившись с ним взглядом, спросила:
– Ты собираешься приходить? А то я не знаю, спать или...
– Не приду. Спи, – буркнул он.
Она уже повернулась, чтобы уйти, и тут Ник не выдержал:
– Нэнси, ну скажи – что же, она всю жизнь так и будет между нами стоять?!
Нэнси застыла на месте. Не обернулась, не ответила – просто застыла в неподвижности, будто злая волшебница дохнула на нее холодом и заморозила на полушаге. Это длилось несколько секунд, потом, словно не было никакого вопроса, она плавно шагнула в свою спальню и закрыла за собой дверь.
Он все-таки пришел к ней среди ночи – не выдержал. Злясь на нее, и на себя, и на весь белый свет, сорвался с постели, вкатился в соседнюю спальню и плюхнулся на кровать. Обнял Нэнси, решительно, чуть ли не грубо, притянул к себе и, без всяких долгих ласк и поцелуев, овладел ею, не чувствуя в этот момент ничего, кроме злости. Злости и желания.
А проснувшись утром, подумал, что пора заканчивать со всем этим безнадежным предприятием и возвращаться домой.
Глава 23
– Премия присуждается Стивену Корму за фильм «Восточный ветер»!
Под бурные аплодисменты молодой светловолосый красавец легко взбежал, почти взлетел на эстраду и вскинул руки в коротком приветственном жесте, вызвав новый взрыв оваций. Это было вполне ожидаемо – Стивен Корм числился в «первой двадцатке» актеров Голливуда. В свои неполные тридцать лет он снялся в десятках фильмов, от «римейков» шекспировских пьес до крутых боевиков, и с некоторых пор его участие гарантировало фильму кассовый успех.
Золотоволосый и синеглазый, с невероятным обаянием и сексуальностью, он завоевал сердца миллионов зрителей (особенно зрительниц!). Впрочем, критики признавали, что своим успехом Стивен Корм обязан не только привлекательной внешности, но и несомненному таланту и колоссальной работоспособности.
Так что в присуждении именно этому актеру приза Киноакадемии за лучшую мужскую роль для Ника не было ничего неожиданного.
Неожиданной для него оказалась реакция Нэнси: он не предполагал, что, услышав имя Стивена Корма, она начнет бешено аплодировать, чуть ли не подпрыгивая на месте от возбуждения. Вытянув шею, она вглядывалась в то, что происходило на сцене, и, стоило победителю снова вскинуть руки – на сей раз в одной из них была зажата золоченая фигурка, – вскочила и громким голосом крикнула:
– Стивен!!!
Ошеломленный Ник уставился на нее, не веря своим глазам. Вот уж от кого-кого, но от Нэнси – от Нэнси! – он меньше всего мог ожидать подобной выходки, достойной офанатевшей девочки-подростка.
Она привлекла не только его внимание – на нее обернулось чуть ли не ползала. Даже сам Стивен Корм, очевидно решив сделать своей столь истовой поклоннице приятное, снова вскинул руки и махнул фигуркой – на сей раз в ее сторону, после чего подойдя к микрофону, начал полагающуюся приветственную речь: «Я благодарен всем... высокая честь...» Нэнси продолжала взирать на него, как на икону, с волнением прислушиваясь к каждому слову.
Ника не слишком интересовало, что говорил актер, да и вообще вся эта шумная помпезная церемония. Не отрывая глаз, он смотрел на Нэнси. Раскрасневшаяся, с сияющей улыбкой, она, как никогда раньше, напомнила ему ту молоденькую, жизнерадостную и полную энергии девушку, на которой он когда-то женился, потому что был не в силах потерять ее, отпустить, дать ей уехать куда-то... И которую в конечном итоге он все-таки потерял...
На миг показалось, что это все чушь – вот же она, перед ним! Ник даже протянул руку, чтобы дотронуться, почувствовать живое тепло, – и опустил. Зачем? Ведь стоит Нэнси вспомнить об его существовании, и лицо ее снова станет спокойным, светским... отстраненным... никаким.
Прежней Нэнси больше нет – пора понять это и примириться с этим.
И довольно лезть из кожи, чтобы ей угодить, вспоминать, какой она была, и радоваться малейшей улыбке и вести себя... уж во всяком случае, не как подобает взрослому деловому человеку.
Прежней Нэнси больше нет – есть чужая, холодная и нежелающая иметь с ним ничего общего женщина, и расставание будет лучшим выходом для них обоих.
В зале еще звучали последние затухающие аплодисменты, но зрители уже начали покидать свои места и под доносившуюся откуда-то сверху бравурную музыку потянулись к выходу.
– Я и не подозревал, что ты так бурно можешь реагировать, – сказал Ник, вставая. Это был завуалированный намек на неприличную выходку.
Нэнси молча пожала плечами.
– Ник! – Сквозь толпу к ним протиснулся невысокий пожилой человек с пышными седыми волосами и висячими усами. – Сейчас мы прямиком на бал двинемся – мне надо успеть там еще кое с кем переговорить. А Мэгги уже поехала домой готовиться к приему...
Ник про себя чертыхнулся – он бы с удовольствием не тащился сегодня ни на какие светские мероприятия. Собственно, и на эту самую дурацкую церемонию «Оскара» тоже: все дела были закончены, и они с Нэнси могли вылететь в Денвер еще вчера вечером. Но поступить так значило бы обидеть Танкреда Вильямса, председателя совета директоров киностудии «Ареа групп». Да и выглядело бы это не по-деловому – Ник всегда считал, что менять намеченную программу без серьезных на то оснований могут только неорганизованные и безалаберные люди.
Кому какое дело, что в свое время, планируя поездку так, чтобы она совпала с «Оскаром», он надеялся сделать Нэнси приятный сюрприз и не предполагал тогда, к чему это приведет. Впрочем, теперь уже ясно, что не было бы церемонии – нашлось бы что-нибудь другое...
– Нэнси, дорогая, проходите вперед. Вон к той кулисе – там боковой выход, получится быстрее, чем через эту толпу пробираться, – кивнул в сторону сцены Вильямс.
Кровь от крови и плоть от плоти мира кино, он как кощунство воспринял бы мысль, что кому-то может быть неинтересна «самая длинная ночь Голливуда» – ночь после «Оскара», когда по всему городу проходят балы и приемы, от престижнейшего Губернаторского бала до многочисленных вечеринок в модных отелях и ресторанах.
Познакомился с ним Ник всего пять дней назад, хотя переговоры относительно вложения в «Ареа групп» весьма кругленькой суммы в обмен на акции и место в совете директоров тянулись уже пару месяцев. Когда зашла наконец речь о встрече для подписании соглашения, Танкред счел само собой разумеющимся, что мистер Райан с женой остановится не в отеле, а у него, и постарался сделать пребывание своих гостей в «Городе звезд» как можно более комфортным, насыщенным и запоминающимся.
Он предусмотрел все – не мог предусмотреть лишь одного: скверного настроения самого Ника, у которого мысль о том, что им с Нэнси предстоит идти на этот самый Губернаторский бал, а затем продолжить «веселье» на приеме в доме самого Вильямса, не вызывала сейчас ничего, кроме глухого раздражения.
Интерьер холла, где они фланировали, был выдержан в золотистых и красно-коричневых тонах, с которыми прекрасно сочеталось и открытое темно-красное, со стразами по вырезу платье Нэнси, и золотистые прядки у нее в прическе.
«Интересно – неужели теперь и цвет волос принято подбирать под интерьер?! – подумал Ник. – Делать людям больше нечего!»
Вокруг то и дело мелькали лица, смутно знакомые ему по рекламным роликам и газетным фотографиям. Несомненно, Нэнси, с ее увлеченностью кино, знала об этих людях куда больше, но ни горящих любопытством глаз, ни прочих проявлений восторга с ее стороны он не заметил.
Наоборот – несмотря на то, что она выглядела изысканно-непринужденной и светской, у Ника сложилось впечатление, что ей немного не по себе. Легкая напряженность в повороте головы, морщинка между бровей... Казалось, она настороженно прислушивается к тому, что происходит у нее за спиной, и ждет, что вот-вот из-за какой-нибудь колонны раздастся: «Моя маленькая глупышечка!» Глупо... Сказано же ей, что Алисии здесь не будет! Переубедить Нэнси, если она что-то вбила себе в голову, невозможно – в этом он уже успел убедиться...
Вильямс, напротив, чувствовал себя как рыба в воде. Куда больше, чем Губернаторский бал, его сейчас волновал тот прием, которая должен был состояться сегодня в его доме. Успех любой светской тусовки в эту ночь измерялся тем, сколько обладателей «Оскара» (или хотя бы номинантов) «отметятся» на ней, – и он старался, обойдя конкурентов, залучить их к себе.
Поэтому он то и дело кивал и махал рукой, заговаривал с людьми, рассыпал направо и налево комплименты и поздравления, говорил: «Мэгги будет так рада...», и, стоило человеку отойти, вполголоса пояснял: «Номинировался на лучший сценарий...» или «Ее муж в прошлом году получил приз за лучшую короткометражку».
Нику все это, честно говоря, было не слишком интересно. Вместо того чтобы глазеть на знаменитых деятелей киномира, он продолжал незаметно наблюдать за Нэнси. Постепенно она стала вести себя менее настороженно и с любопытством поглядывала по сторонам.
Только теперь он понимал, как много она на самом деле унаследовала от матери: и фигуры у них были практически неотличимы, и в узком лице с высокими скулами чудилось что-то общее, и в разрезе глаз... Но Алисия была сногсшибательной красоткой, а... нет, зря она окрестила свою дочь «дворняжкой» – в Нэнси хорошо чувствовалось именно то, что обычно называют «порода». Гордая, красивая посадка головы, негромкий музыкальный голос, сдержанные, плавные движения...
В отличие от Алисии, которая уже истратила целое состояние на подтяжки и другие средства, призванные «схватить за хвост» ускользающую молодость и красоту, Нэнси в этом никогда не будет нуждаться. То, чем она привлекает, останется с ней и в старости.
Ник одернул себя – едва ли он узнает, какой она будет в старости. И в этот момент он увидел, что в лице Нэнси что-то изменилось, оно словно осветилось изнутри. Взгляд ее был устремлен в сторону, и, даже не оборачиваясь, мгновенным мужским чутьем, Ник понял, кто там.
– А, вот кого хорошо бы еще пригласить, – подтвердил его догадку Вильямс, глядя в ту же сторону.
Нику пришлось все-таки обернуться.
Стивен Корм стоял футах в пятнадцати от них и разговаривал о чем-то с невысоким кругленьким человечком в очках. Потом решительно отмахнулся, словно подводя итог всей беседе, и направился в их сторону.
– Корм, рад вас видеть! – радостно воскликнул Вильямс. – Я еще не успел вас поздравить! Пойдемте, Ник, я вас познакомлю!
Он шагнул навстречу актеру. Нику ничего не оставалось делать, как двинуться следом. Ему показалось, что рука Нэнси на его локте слегка дрожит.
– Это Ник Райан, с Востока. Ну а нашего победителя, я думаю, представлять не надо!
Ник вскользь подумал, что он сам тоже является достаточно известной личностью, чтобы его не надо было представлять.
В глазах актера мелькнуло что-то вроде холодного любопытства. Рукопожатие его оказалось неожиданно жестким и сильным.
– Очень приятно, – произнес он отрывисто.
– ...И Нэнси, его жена...
– Рад познакомиться... – Слова, обращенные к Нэнси, прозвучали совершенно по-другому. Очевидно, от таких интонаций впечатлительные поклонницы впадали в экстаз.
Сияющая улыбка на лице Нэнси – красноречивое подтверждение тому, что и она не осталась равнодушной к чарам этого белокурого красавчика.
– Я тоже рада... мистер Корм.
– Стивен. Для вас – просто Стивен.
– Корм, надеюсь увидеть вас сегодня на моей вечеринке, – воспользовавшись паузой, вклинился Вильямс.
– Да, – кивнул актер.
Было непонятно, то ли это означает: «Да, я приду», то ли «Да, надейтесь».
Показалось Нику или, сказав это, он снова быстро взглянул на Нэнси?! Еще раз кивнул, шагнул в сторону – и растворился в толпе.
Дальше все пошло как обычно – на таких балах Ник бывал десятки раз. Они отличались только цветом скатертей, количеством соседей за столом и содержанием произносимых в начале торжественных речей.
На этот раз скатерти были золотистыми в клетку, за каждым столом сидело по двенадцать человек – а вот речи затянулись надолго. Представитель губернатора, мэр Лос-Анджелеса, старейший из присутствующих актеров, сегодняшние победители – каждому нужно было что-то сказать! И это после церемонии, на которой все уже вроде бы вволю наговорились!
Когда микрофон взял Стивен Корм, Ник покосился на Нэнси, но та оставалась спокойной и невозмутимой. На губах ее играла легкая рассеянная улыбка, словно она думала о чем-то своем, и, лишь когда актер закончил свою речь словами: «...я благодарен людям, которые верили в меня в те далекие дни, когда не верил еще даже я сам!», она обернулась и взглянула на него.
Глава 24
– Я вас прямо к бунгало подвезу, – предложил Вильямс у ворот своего поместья.
Сорвался с Губернаторского бала он одним из первых. Нервничал, звонил пару раз по сотовому, поглядывал на часы – и, как только подали кофе, спросил:
– Вы, наверное, хотите остаться еще потанцевать? Мне надо ехать к Мэгги, она там нервничает. Я сейчас вызову для вас другую машину.
На самом деле было ясно, что он не прочь, чтобы гости поехали с ним. А потанцевать можно и на его приеме – оркестр там будет не хуже, чем у губернатора!
– Я думаю, мы тоже можем уже двигаться, – решил Ник. – Нэнси, ты не против?
Нэнси, с трудом оторвав задумчивый взгляд от стоявшей напротив нее вазы с орхидеями, встрепенулась:
– А? Да, конечно, конечно...
Нику показалось странным выражение ее лица – как у человека, оторванного от грез и с трудом вернувшегося в реальность. На губах ее играла мягкая рассеянная улыбка, глаза светились теплом – это было совсем непохоже на ту элегантную светскую непринужденность, с которой она обычно вела себя на людях. И – первая мысль: Стивен Корм! Стоило этому актеришке появиться, и Нэнси сразу повела себя странно: свистела, кричала... И улыбалась ему потом в фойе... А теперь вот грезит наяву!
Но это же просто идиотизм! Она уже не девочка-школьница, чтобы влюбляться в актеров! Да нет... чепуха, померещилось, наверное!..
Поместье Вильямса, именуемое «Оленья роща», вело свою историю еще с тех времен, когда слово «Голливуд» обозначало глухое местечко недалеко от Лос-Анджелеса – и ничего больше.
Нику и Нэнси было предоставлено гостевое бунгало, одно из трех, расположенных по сторонам квадратного бассейна, отделанного черным мрамором. С четвертой стороны открывался вид на элегантный особняк девятнадцатого века – особняк, в котором жил сам хозяин.
Вильямс страшно гордился своим маленьким королевством. В первый же день он провез их с Нэнси по всему поместью в коляске, запряженной парой лошадей, показывая основные достопримечательности: теннисный корт, площадку для гольфа, конюшню, оранжерею и гараж на восемь машин – в том числе пару «классических» кадиллаков. Все это окружал огромный парк с дорожками, клумбами, рощицами, беседками, декоративными прудиками, арками вьющихся растений и скульптурами – и даже небольшим стадом собственных оленей (очевидно, чтобы оправдать название).
Нику поместье понравилось. В нем царила атмосфера спокойствия и стабильности. Стоило отойти на сотню футов от бунгало – и казалось, весь остальной мир просто исчезал. Хотелось лечь на хвою, закрыть глаза – а открыв их, увидеть над головой все то же небо и верхушки деревьев.
