Текст книги "Кольцо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Нэнси подошла и взглянула.
Что и говорить, ожерелье было великолепным. Крупные темные каплевидные камни, окруженные бриллиантами, переливались всеми цветами радуги.
– Это опалы. Черные, из Австралии, – пояснил Ник, не дожидаясь вопросов.
– Красиво... – согласилась Нэнси.
Глотнула из фужера не очень холодного, кисленького и полувыдохшегося шампанского – в самый раз, чтобы утолить жажду, – вздрогнула, услышав громкий звук, похожий на звон гонга.
– Начинают уже... – сказал Ник. – Пойдем?
За каждым столом в банкетном зале сидело по шесть человек. Четвертая сторона стола, обращенная к подиуму, оставалась свободной, чтобы сидящие лучше могли видеть аукциониста.
Им с Ником в соседи достались: мистер и миссис Хенли (пара лет сорока), миссис Хенли-старшая, чья седина была вызывающе покрашена в светло-лиловый цвет, а три ряда великолепного жемчуга на шее отвлекали внимание от избытка косметики на лице, и мистер Ламберт – невысокий, часто улыбающийся человечек с большой лысиной, судя по всему, близкий друг миссис Хенли-старшей.
После обычных приветствий и представлений: «Здравствуйте, как поживаете... Очень рады знакомству... Вы впервые в наших краях?..» – все расселись на места. На подиуме появился пожилой импозантный мужчина с великолепной седой шевелюрой – его встретили аплодисментами и приветственными возгласами.
– Это Брайан Ратледж – директор-распорядитель фонда. Внук того самого... – шепотом объяснил Ник.
Кивками и улыбками ответив на приветствия, Ратледж пощелкал по микрофону и, дождавшись тишины, начал вступительную речь.
Нэнси не слишком прислушивалась – ей было интереснее просто незаметно смотреть по сторонам.
– ...У вас осталось меньше часа, чтобы решить, за какой лот вы будете бороться! – закончил Ратледж. – Красочные каталоги на столах помогут вам в этом! А сейчас: приятного аппетита!
Его проводили аплодисментами – и официанты начали разносить первые блюда.
Во время обеда Хенли попробовал втянуть Ника в светскую беседу. Тот отделывался вежливыми короткими репликами, не заинтересовался ни гольфом, ни бейсболом, а на вопрос, собираются ли они с Нэнси принимать участие в торгах, ответил: «Возможно. Пара вещиц нам там приглянулась», не уточняя, о каких именно предметах идет речь. На этом разговор увял.
За десертом миссис Хенли-старшая решила внести в общение свою лепту: спросила у Нэнси, бывала ли та в Чикаго, после чего пустилась в подробный рассказ об истории бала-аукциона Ратледжа. Оказывается, она впервые посетила это мероприятие еще при президенте Эйзенхауэре, с тех пор не пропустив ни одного. И жемчуга – вот эти самые! – покойный муж купил ей именно здесь в 1958-м... нет, в 59-м году!
Монолог, разбавляемый дополнениями мистера Ламберта – тоже здешнего «старожила», – продолжался до тех пор, пока на столах не появился кофе, а на подиуме – молодой человек в белом смокинге.
Раздавшиеся аплодисменты были куда громче, чем те, которыми встретили Ратледжа.
– Это Барри Пауэлл, наш аукционист, – прокомментировала сбоку старшая миссис Хенли. – Раньше аукционы вел Трейс Мерридью – вот это, я скажу вам, мастер был!
– Ну что вы, мама! – впервые подала голос миссис Хенли-младшая. – Барри значительно лучше! Мерридью под конец плохо видел и все путал! Вы представляете, – повернулась она к Нэнси, – он как-то перепутал порядок лотов и, показывая на картину с двумя болонками, заявил: «Перед вами портрет очаровательной юной девушки»!
– Леди и джентльмены! – начал аукционист. – Наступил момент, которого все так ждали! Мы начинаем сегодняшний аукцион!!!
Он взмахнул руками, и невидимый оркестр грянул туш. Снова раздались аплодисменты. Из-за кулис появился слуга в камзоле и парике, подняв над головой, показал всем присутствующим первый предмет торгов – картину с корабликом – и положил ее на стол аукциониста.
– Итак, перед вами первый лот. Прекрасная картина...
Картина с корабликом ушла за триста двадцать тысяч долларов, понравившийся Нэнси натюрморт – за четыреста сорок.
Аукционист мгновенно реагировал на выкрикиваемые из разных концов зала цены, при этом успевал еще расписывать в красочных выражениях достоинства каждого лота, шутить и подбадривать торгующихся. Нэнси было интересно наблюдать за этим. Несколько раз она даже заключала с самой собой пари, кто из наиболее рьяно сражающихся за очередной лот победит, – но угадала всего дважды.
Миссис Хенли-старшая периодически отпускала короткие язвительные реплики, касающиеся того или иного из присутствующих в зале, казалось, она здесь знает всех. «Монти Тернер, конечно, пожмотничает и дальше ста пятидесяти не пойдет. А вот Франклин, тот до последнего будет биться – если жена на двадцать лет моложе, мужчина носом землю роет, чтобы победителем выглядеть!»
Ник по-прежнему сидел молча. Откинувшись на спинку стула и держа в руке рюмку коньяка, он смотрел в сторону подиума, но думал о чем-то своем. На столе аукциониста появлялись все новые и новые вещи. После картин пришел черед скульптур, затем ваз – следующей в каталоге шла та самая индийская шкатулка.
Лакей внес ее и показал публике.
– Перед вами – великолепнейший образец искусства индийских мастеров! – объявил аукционист. – Эту шкатулку сделали почти двести лет назад – и посмотрите, ее сохранность просто идеальная! Стартовая цена – двенадцать тысяч долларов! Кто заплатит двенадцать тысяч?!
– Двенадцать тысяч! – донеслось сбоку. – Двенадцать с половиной! – откуда-то сзади...
– Ну что? – очнулся от своих размышлений Ник и обернулся. – Давай торговаться?!
Нэнси удивленно уставилась на него. Его «купим – посмотрим» тогда показалось ей шуткой – но, похоже, он вовсе не шутил!
– Вы собираетесь купить эту шкатулку, мистер Райан? – встряла неугомонная миссис Хенли-старшая.
– Совершенно верно, – кивнул Ник.
– ...Пятнадцать тысяч мистер Олсен за восемнадцатым столиком... Пятнадцать тысяч – кто больше?! – надрывался аукционист. – Кто даст шестнадцать? Мистер Мэрфи за восьмым?! Шестнадцать тысяч!..
– А я думала, ты пошутил... – ответила наконец Нэнси.
Ник усмехнулся и махнул рукой аукционисту.
– Семнадцать тысяч – мистер Райан за четвертым столиком! – радостно воскликнул тот.
– Я вообще-то человек очень серьезный... – Усмешка на лице Ника была едва заметна, но глаза весело блестели, и выглядел он отнюдь не как серьезный человек, а как мальчишка, замысливший какую-то проказу.
– ...Восемнадцать тысяч мистер Мэрфи за восьмым! Восемнадцать!..
– Двадцать, – обернулся к подиуму Ник. – И я могу посмотреть шкатулку поближе?
Лакей в парике, держа поднос, на котором стоял «образец искусства индийских мастеров», проследовал к их столику.
Ник взял шкатулку, повертел в руках. Сказал Нэнси:
– Сзади – буйволы, – и развернул так, чтобы и ей было видно заднюю стенку; там действительно было изображено стадо буйволов.
Поставил шкатулку на поднос и кивком отпустил слугу.
– Мистер Райан предложил двадцать тысяч! – напомнил аукционист. – Кто больше? Кто даст двадцать одну? Двадцать тысяч – раз... Двадцать тысяч – два... Двадцать тысяч – три! Продано мистеру Райану за четвертым столиком!
Ник с любезной миной принял от семейства Хенли положенную порцию поздравлений и рукопожатий, выписал подбежавшему помощнику аукциониста чек и удовлетворенно откинулся в кресле. Спросил негромко:
– Ты чего молчишь?
– Поздравляю... – улыбнулась Нэнси.
– Вот еще ожерелье сейчас купим!
Она видела, с каким нетерпением он ждет от нее наивного вопроса: «Как, неужели и ожерелье?! Ах-ах-ах!», но из принципа, чтобы не задавался, приняла невозмутимый вид и решила: «А вот ни за что не спрошу!»
Вместо нее спросила миссис Хенли-младшая:
– Как, еще ожерелье? Которое же?!
Ник бросил на Нэнси возмущеннный взгляд (не замеченный никем, кроме нее), сердито засопел и ответил:
– С опалами. Из коллекции какого-то там графа.
Нэнси стало смешно – он вел себя действительно как мальчишка. Царившая вокруг атмосфера праздника мало-помалу проникла в ее кровь, и сейчас ей хотелось рассмеяться, взъерошить ему волосы, сказать (так уж и быть!): «Ты ужа-асно умный!!!» – а потом выпить еще шампанского, и пойти танцевать, и поцеловаться с ним где-нибудь в укромном уголке...
– А я выбрала брошку с аметистами, но до сих пор не уверена, захочет ли Бейнард мне ее купить, – доверительно сообщила младшая миссис Хенли, покосившись на мужа.
– В мое время аметисты дарили только тем, у кого были проблемы с алкоголем, – тут же заявила ее свекровь и была явно разочарована, когда Ник, вместо того чтобы поддержать разговор, подозвал официанта и попросил еще рюмку коньяка.
Ожерелье он заполучил довольно быстро, снова по тому же методу: дождался, «пока все конкуренты, кроме последнего, отпадут, сразу сильно набавил цену – и через минуту аукционист, стукнув молотком, провозгласил:– Продано мистеру Райану за тридцать пять тысяч долларов!
– Поздравляю, милочка! – первой воскликнула миссис Хенли-старшая.
Нэнси улыбалась, кивала в ответ на поздравления – едва ли кто-нибудь мог заподозрить, что ей стало вдруг не по себе... Тридцать пять тысяч! Только теперь она осознала сумму, до того казавшуюся какой-то абстрактной – это же ровно столько, сколько она зарабатывает за год...
Ник обернулся к ней, держа в руке украшение.
– Ну-ка, давай!
Она подалась к нему и зачем-то зажмурилась. Почувствовала, как ожерелье легло на шею, как теплые пальцы застегнули сзади замочек, поправили его и остались там, будто дожидаясь, пока она откроет глаза.
Сначала Нэнси взглянула вниз, на ожерелье, подумала: «Жаль, нет зеркала!» – и перевела взгляд на Ника, который смотрел на нее в упор с веселым ожиданием. На миг растерялась, зная, что нужно что-то сказать, поблагодарить, но все нужные слова разом вылетели из головы.
Словно прочитав ее мысли, он быстро погладил ее по щеке, сказал тихо:
– Все хорошо! – и, уже громче: – Я так и думал, что тебе пойдет!
– По такому поводу надо выпить шампанского за прекрасных дам! – Громко предложил мистер Ламберт, почти заглушив голос аукциониста, который описывал очередной лот.
Миссис Хенли тоже получила то, о чем мечтала. То ли стремясь не отстать от Ника, то ли под влиянием выпитого шампанского ее муж принял участие в торгах и вскоре триумфально вручил ей бархатную коробочку, в которой лежала вожделенная аметистовая брошь.
Свекровь тут же сунулась посмотреть, примерила брошь на свое платье – и лишь потом, нехотя, вернула владелице.
Это был предпоследний лот.
Еще через пять минут, после короткой заключительной речи Ратледжа («...Хочу выразить благодарность... надеюсь, в будущем году...»), публика начала вставать с мест.
Наступила заключительная, и самая любимая многими гостями, часть бала. Время, когда можно было пообщаться, пофлиртовать, обменяться мнениями о прошедшем аукционе и сплетнями о присутствующих (или отсутствующих) знакомых, потанцевать, прогуляться в приятной компании по нарядно украшенным залам и, вернувшись, освежиться мороженым и бокалом вина или, наоборот, согреться чашечкой кофе с ликером.
Из распахнутых настежь двустворчатых дверей, ведущих в бальный зал, донеслась музыка.
– Пошли танцевать?! – Ник встал и нетерпеливо потянул Нэнси за руку. – Ну, как тебе здесь?
– Я... – сравнение пришло ей в голову неожиданно, – я себя чувствую как Золушка на балу!
Сказала – и рассмеялась, вдруг представив себе, как удивились бы охранники, увидев на стоянке вместо новенького зеленого «вольво» огромную тыкву.
Это была его Нэнси! Его, та самая, которую Ник помнил все эти годы! Та самая, которую он искал, – знал, чувствовал, что она должна быть где-то рядом, и нашел наконец, и не хотел больше отпускать.
Она смеялась, и незаметно поглаживала его по шее, зарываясь пальцами в волосы, и смотрела на него снизу верх веселыми глазами... В этом зале были женщины красивее ее, но не было ни одной – желаннее.
Нога заныла почти сразу же. Ник знал, что вскоре его ждет неизбежная расплата – судорога, от которой захочется взвыть, – но это сейчас не имело значения. Важно было лишь одно – держать, прижимать к себе, чувствовать под руками движущееся в одном ритме с ним упругое легкое тело.
В какой-то момент, подняв глаза, Нэнси воскликнула, удивленно и весело, будто увидела нечто очень забавное:
– Смотри-ка, даже люстра есть!..
Он не понял, в чем дело, но все равно рассмеялся. Еще один танец... и еще... Ник почувствовал, что нога вот-вот подведет, но признаваться в этом не хотелось.
Предложил:
– Пойдем, может, мороженого поедим?
– Давай, – согласилась она – и вдруг фыркнула, словно не в силах сдержать смех.
– Ты чего?
– Ничего... просто так...
Еще немножко – и можно уходить. Через час они уже будут в самолете. «На ней останется только ожерелье – больше ничего...» – Придерживая Нэнси за локоть и лавируя в толпе, Ник все еще смаковал эту идею...
Нэнси остановилась так внезапно, что он чуть не налетел на нее. Бросив взгляд через ее плечо, он увидел, что за их столиком сидит какая-то женщина с высокой седой прической, оживленно беседуя с миссис Хенли-старшей. «Да быть того не может!» – услышал Ник, подумал, что сейчас придется потревожить ее, – и в этот момент женщина обернулась.
На старом морщинистом лице выразилось сначала удивление, затем радость. Ярко накрашенные губы растянулись в улыбке, она вскочила и громко воскликнула:
– Нэнси, милочка! Господи, вот уж кого я не ожидала здесь увидеть!
Глава 17
– Здравствуйте, миссис Бретиган, – сказала Нэнси сухо и невыразительно.
Стоя чуть сзади, Ник не видел ее лица, но почувствовал, что она вся напряглась.
– Ну что ты, Нэнси, когда это ты меня так называла?!
– Здравствуйте, тетя Памела, – покорно поправилась Нэнси, шагнула вперед и поцеловала морщинистую щеку.
Старуха перевела взгляд на него.
– Здравствуйте, мистер Райан! Мы с вами незнакомы, но я про вас так много слышала от нашей дорогой Алисии!..
Нику показалось, что это имя прозвучало оглушительно громко; он мысленно чертыхнулся и бросил взгляд на Нэнси. Высокий возбужденный голос «тети Памелы» продолжал ввинчиваться в уши:
– ...Как это мило с вашей стороны – вывести в свет свою будущую падчерицу! Господи, какие глупости – так долго прятаться от людей! Все уже давно забыли эту неприятную историю с помолвкой! А я как раз пыталась объяснить Луизе, что вы не можете здесь быть с женой – Алисия бы меня непременно пригласила...
– Миссис Бретиган, тут какое-то недоразумение! – перебил ее Ник. – Я не понимаю, о чем вы говорите! Мы с Нэнси женаты уже четыре года!
– Но как же, ведь Алисия мне сама сказала... – очевидно, по инерции попыталась возразить старуха.
– Миссис Бретиган! – Он еле сдерживался, чтобы не рявкнуть в голос: «Заткнись, дура!», но их разговор и без того слышало достаточно много внимательных ушей. – Нэнси – моя жена!
С короткой вспышкой злости подумал: «Ну не стой ты, как неживая! Скажи же, подтверди!»
«Тетя Памела», очевидно, лишь теперь сообразила, что ляпнула что-то не то, – она захлопнула рот и потрясение уставилась на него. Сказала после секундной паузы, уже значительно тише:
– Но ведь... Алисия же...
– Измышления моей... тещи не имеют ничего общего действительностью. – Ник тоже понизил голос. – И я не думаю, что вам стоит их повторять.
Глаза старухи заметались по сторонам, словно в поисках выхода: получалось, что вместо того, чтобы показать вою осведомленность, она поставила себя в крайне неловкое положение. Ей явно захотелось оказаться за пару миль отсюда – в этом Ник был с ней полностью солидарен.
– Я... Наверное, я что-то не так поняла, – с запинкой выговорила она. Бросила взгляд за плечо Ника, изобразила губами радостную улыбку, словно увидела там кого-то знакомого, пробормотала: – Извините, мне надо... Очень приятно было познакомиться. Нэнси, милочка, еще увидимся, – и растворилась в толпе.
Он взглянул на Нэнси. С застывшим, безжизненным лицом она неподвижно стояла вполоборота к нему. Ничего не выражавшие глаза смотрели в никуда; если бы не едва заметное дыхание, ее можно было бы принять за манекен.
Ник и сам понимал, что получилось неудобно. Черт бы побрал болтливую суку Алисию – неужели она не могла держать язык за зубами... или хотя бы не врать! И черт бы побрал эту так некстати вылезшую раскрашенную старуху!
Больше всего ему хотелось сейчас схватить Нэнси в охапку, увести куда-нибудь подальше отсюда, туда, где они смогут остаться вдвоем, – и попытаться как-то утешить, успокоить, объяснить... Но поспешный уход выглядел бы как признание вины – а надо было сделать вид, что ничего не произошло.
Поэтому, прикоснувшись к ее плечу, он тихо сказал:
– Пойдем сядем!
Нэнси молча шагнула к столику и опустилась на стул.
Ник внутренне содрогнулся, увидев, с каким любопытством уставились на нее четыре пары глаз. Он не сомневался, что семейство Хенли слышало весь разговор – да еще неизвестно, что успела наговорить им «тетя Памела».
Стараясь выглядеть абсолютно естественно и невозмутимо, он подозвал официанта и попросил мороженое. Спросил у Нэнси:
– Ты мороженое будешь?
– Нет, спасибо...
– Может быть, вино или сок?
– Да, сок.
– ...И яблочный сок, пожалуйста, – кивнул он терпеливо дожидавшемуся официанту.
Атаку начала миссис Хенли-старшая, заметив, словно бы «в пространство»:
– Пэмми Бретиган всегда все путала. Мы учились с ней в одной школе...
– А это правда, что вы дочь Алисии Хэнсфорд? – встряла ее невестка, обращаясь уже к Нэнси.
– Да, миссис Хенли, – с любезной улыбкой кивнула Нэнси.
– Алисия Хэнсфорд – подумать только! Я помню ее совсем девочкой! – воскликнула старшая миссис Хенли. – Никогда бы не поверила, что у нее уже такая взрослая дочь!
– Очаровательная женщина – просто очаровательная! – добавил ее кавалер. – Недавно как раз снова показывали этот сериал...
Ник смотрел – и не мог понять, только ли ему видно, что улыбку, словно намертво прилипшую к губам Нэнси, едва ли можно назвать естественной, как и лихорадочный румянец, двумя пятнами выступивший у нее на скулах. Хотя, наверное, никто другой ее так хорошо не знал...
«Как интересно, наверное, быть дочерью такой известной актрисы! А правда, что она пользуется французской диетой?.. И неужели?..»
Нэнси отвечала высоким вежливым голосом, казавшимся Нику нестерпимо монотонным, кивала, улыбалась – лишь глаза по-прежнему оставались пустыми, безжизненными и устремленными куда-то внутрь себя.
Что бы ни успела сообщить окружающим миссис Бретиган, никто, естественно, не упоминал «скользкой» темы и не осмелился задать хоть один вопрос ему. Несомненно, какие-то отзвуки этого инцидента могут попасть в бульварные газеты, но, по крайней мере, там не будет фигурировать фраза «своим внезапным уходом Ник Райан доказал, что...».
Доказал – что?! Что два с лишним года назад, когда он только-только встал на ноги и (чего греха таить?!) наверстывал упущенное после семи лет вынужденного воздержания, одной из тех, с кем он пару недель «наверстывал», была Алисия Хэнсфорд?! Ник бы теперь многое отдал, чтобы этого тогда не случилось.
И чтобы не было сейчас этой конвульсивно сжатой руки с белыми косточками, и напряженной позы, и неестественно-плавных движений, и застывших глаз, и бледного лица...
Ушли они минут через двадцать. К этому времени тема Алисии Хэнсфорд была исчерпана, и за столом продолжилась обычная светская беседа – лишь Нэнси молчала, пристально глядя в недопитый бокал. Пару раз Ник заметил, как по лицу ее пробежала легкая судорога.
Стоило ему сказать: «Дорогая, нам пора!», как она встала, вежливо попрощалась и направилась к выходу все той же плавной походкой. Даже не вздрогнула, когда в вестибюле на плечи ее лег мех, проследовала к машине и, оказавшись внутри, снова застыла в неподвижности.
Ник осторожно попытался взять ее за руку, все еще плохо представляя, что сейчас скажет, – но холодная, жесткая рука с неожиданной силой судорожно вывернулась из его ладони.
– Нэнси...
Она продолжала смотреть прямо перед собой. Они молча доехали, молча поднялись в «Фалькон». Едва войдя в салон, Нэнси уселась на диван – попросить ее пересесть в кресло и пристегнуться Ник не решился. Лишь когда самолет взлетел, он снова попытался заговорить:
– Послушай...
Она расстегнула ожерелье и положила его на стол.
– Забери это.
– Почему? – не понял Ник.
– Я сказала, забери это! Забери его, забери к чертовой матери, – вдруг исступленно выкрикнула Нэнси. – Забери, я видеть его не хочу! Это не мое, не мне куплено, не хочу, слышишь, не хочу! И это не хочу! – В лицо ему полетела скомканная меховая накидка. – И тебя не хочу – мне не нужны ее обноски!..
Ник махнул рукой вбежавшей на крик Моди – та мгновенно скрылась за дверью.
Нэнси ничего не заметила – она стояла нагнувшись, вцепившись в край стола и не сводя с него полубезумных, наполненных яростью глаз.
– ...Интересно, сколько человек на этом дурацком балу к концу вечера знали, что ты вставлял и матери и дочери, и гадали, которая из нас тебе больше понравилась! Хотя, конечно, – где уж мне тягаться с несравненной Алисией Хэнсфорд!
– Да брось ты, не переживай! Кто будет придавать значение словам глупой старухи?! Ну что делать, если так вышло... – Он попытался дотронуться до ее руки – рука отдернулась так, словно к ней прикоснулись каленым железом.
– «Так вышло» – это когда в подворотне трахнут силком! А ты спал с моей матерью – спал, потому что тебе так хотелось. И потому что ей так хотелось! Так ей и дари эти свои проклятые цацки! – Она схватила со стола ни в чем не повинное ожерелье и со злостью швырнула в угол.
Ник подавил в себе мгновенное желание подобрать его (опал – камень хрупкий, жалко, если сломается!) и сказал, уже резко:
– Я тебе говорю, у меня с ней все давно кончено!
– Да? А она об этом знает?!
– Ты тоже не монашкой тут жила!
– Я с твоим отцом не спала!
Еще несколько секунд они яростно сверлили друг друга глазами – и вдруг, словно внезапно лишившись сил, Нэнси опустилась на диван и закрыла лицо руками. В салоне наступила тишина, нарушаемая лишь монотонным свистом реактивных двигателей.
Нику было не по себе – против всякой логики, он чувствовал себя виноватым.
Конечно, Нэнси задолго до бала знала о его связи с Алисией, так что закатывать новую истерику по этому поводу было по меньшей мере глупо. А уж к появлению, словно чертика из табакерки, этой «тети Памелы» он точно не имел ни малейшего отношения!
Но неприятное свербящее чувство все не отпускало – и усиливалось, стоило ему взглянуть на неподвижную фигуру, сидевшую перед ним. Хотелось приласкать ее, утешить как-то... потом, может быть, увести поутешать в спальню...
– Как глупо все, как глуупо...
Ник даже сразу не понял, что этот тихий скулящий звук – не плач, а слова.
Нэнси оторвала руки от лица и взглянула на него. В глазах ее больше не было ярости. Слез тоже не было – лишь растерянность и обида, будто он ее в чем-то обманул.
– ...Я так готовилась к этому балу... прическа эта, платье... все покрасивее хотела выглядеть... – Она безрадостно усмехнулась. – Вообразила, что могу быть тебе парой! Да уж конечно, такой красавец, как ты, – и дворняжка!
– Почему дворняжка? – не понял Ник.
– Она меня так назвала. Мне лет шестнадцать тогда было, но я до сих пор помню... я случайно услышала, как она отцу сказала: «Странно, что у двух таких красивых людей, как мы с тобой, – и вдруг такая... простенькая дворняжка получилась!» И засмеялась, и он засмеялся – понимаешь, засмеялся! – и только потом ответил: «Ну зачем ты так – Нэнси хорошая девочка...» Интересно – ты бы тоже смеялся?..
Он встал (стукнулся головой о потолок – забыл, что нужно пригибаться), подошел к ней, присел на корточки и положил руки ей на плечи. Нэнси мгновенно напряглась, вся словно ощетинившись.
– Не надо, забудь ты эти... детские обиды. И не вспоминай больше о ней. Она для меня ничего не значит. А ты – моя жена.
– На два месяца! Точнее – теперь уже на пятьдесят восемь дней...
От этих слов руки, готовые обнять ее, притянуть к себе и утешить, опустились. Ник почувствовал себя глупо – чуть ли не на колени перед ней встал! – и уселся рядом, на диван.
– ...Вот ты меня тут попрекнул, что я «не монашкой жила»... – продолжила она. – Да, у меня были мужчины – я ведь тоже живой человек, мне хочется и тепла, и ласки! И встречалась, и общалась, и... все остальное тоже...
(Зачем, ну зачем она говорит о том, о чем он никогда не спрашивал?! Не спрашивал, не хотел и не хочет знать!)
– ...Только ни с одним из них я больше двух-трех недель не была. Как чувствовала, что начинаю к кому-то привыкать, привязываться, – так и расставалась с ним. Жалко было иной раз, так жалко! И человек-то ни в чем не был виноват... Но... представлю себе, что она появится, задом перед ним повертит – и он за ней побежит, как кобель за сучкой. И предаст меня – как Эрик, как ты...
– Я тебя не предавал! – перебил Ник. – Это ты меня бросила и уехала, а не я!
– Я тебя бросила?! Ты что, не понимаешь, что после того, как я застала вас вместе, я не могла оставаться с ней в одном доме?! Я же тебе тогда сказала – если ее не будет – я вернусь! А ты выбрал ее!
– Да если хочешь знать, ее не было в доме уже через час после твоего ухода! – рассвирепел он, вскочил и снова врезался затылком в потолок.
Черт возьми, ну что же это такое делается?! Морщась и потирая голову, он сердито взглянул на Нэнси.
Она уставилась на него так, словно у него выросла внезапно еще одна пара ушей. В глазах застыл неприкрытый ужас, рот был слегка приоткрыт, а лицо стремительно, буквально на глазах, бледнело.
Да что с ней?! Ник даже забыл, что сердился.
– Так ты-ы... – начала она непохожим на ее обычный, низким, рыдающим голосом. Рука взметнулась ко рту в странном жесте, виденном им лишь однажды – когда она пришла и застала на его постели Алисию. – Ты это сам? Не из-за нее – а просто, са-ам?
– Ты что?! – Он протянул руку, хотел встряхнуть ее за плечо...
– Не трогай меня! – Отшатнулась Нэнси, лицо ее болезненно исказилось. – Не трогай меня, не трогай!
В маленьком салоне ее крик прозвучал оглушительно громко. Она вскочила и, прижимаясь к стене, словно одна мысль о том, чтобы случайно соприкоснуться с Ником, была для нее ужасна, метнулась к спальному отсеку. Ворвалась туда, захлопнула за собой дверь; через секунду послышался еще один хлопок двери – в душевую, – и все стихло.
Фу-ух! Ну и темперамент! Ник с шумом выдохнул воздух и медленно сел. Хорошо еще, что никто не прибежал проверять, не убивают ли они тут друг друга!
Да что он такого особенного сказал, что вызвало эту внезапную вспышку?! И что значит «ты не из-за нее, ты сам»?..
Он подождал немного, потом разулся и откинулся на спину дивана, шевеля пальцами ног и чувствуя, как боль в ступнях постепенно отступает. Попытался вспомнить, о чем они говорили, когда Нэнси вдруг завелась. Кажется, о том, что он выставил Алисию из дома почти сразу после ее ухода...
Ну и что?
«Ты не из-за нее, ты сам»...
Ах вот оно что: речь, наверное, идет о том, что он тогда не позвонил ей – и не позвонил вовсе не потому, что Алисия продолжала находиться в его доме. Теперь, по прошествии стольких лет, Ник и сам понимал, что позвонить надо было – возможно, она тогда бы и не уехала. И вообще, все пошло бы по-другому... Но что теперь говорить?!
Хотя, конечно, жаль...
Из спального отсека не доносилось ни шороха. Может, плохо стало? Или, наоборот, спать легла?
Не выдержав, Ник подошел к двери, осторожно приоткрыл ее.
Нэнси сидела на постели. Не плакала, хотя глаза были красными, и не шелохнулась, когда он подошел и погладил ее по растрепавшимся волосам.
– Ты... извини. Наверное, мне тогда действительно стоило позвонить, сказать, что...
– Это не имеет теперь никакого значения, Ник, – перебила она спокойным, ровным и полным горечи голосом. – Никакого... Не беспокойся, я буду выполнять все условия нашего договора. Не знаю, правда, зачем он тебе понадобился – уж наверное, не из-за этой дурочки, с которой ты способен справиться одним щелчком пальцев. Если бы тогда, когда ты предложил мне его, я знала все, что знаю сейчас, я бы просто не пустила тебя на порог. Но теперь у меня нет другого выхода – и я буду играть роль твоей жены, и делать все, что положено, и спать с тобой... если тебе это нужно. Только не надо требовать от меня никаких чувств. У нас контракт. Он закончится – я уйду. И не надо мне ни твоих извинений, ни вот этих... ласк. – Неприязненно сдвинув брови, покосилась она на руку Ника, лежавшую у нее на плече.
Возможно, она ожидала каких-то возражений, но он молча повернулся и вышел.
Спорить, объяснять... зачем?! Ведь тогда, в отеле, Нэнси тоже кричала, плакала и обвиняла его во всех смертных грехах, вплоть до инцеста, – а наутро все было в порядке, без всяких слов и объяснений.
Завтра будет новый день... потом еще один, и этот досадный случай постепенно забудется. И когда-нибудь, в подходящий момент, он скажет ей... нет, он не станет оправдываться и говорить еще что-то про Алисию – он скажет совсем другое: что весь этот дурацкий, нелепый договор придуман им, чтобы они снова оказались вместе и смогли получше узнать друг друга – а потом решить, как жить дальше...
Глава 18
Теперь он знал, когда она становилась прежней Нэнси – во сне. Утром, когда за окном едва пробуждался рассвет, Ник просыпался, и она была рядом – теплая, своя, уткнувшаяся носом ему в плечо и смешно посапывающая. Темные тени ресниц прикрывали глаза, и лицо было спокойным и мирным.
Он смотрел на нее... долго – пока из-за какого-то донесшегося издалека неясного звука, или просто так, ресницы не начинали трепетать в преддверии пробуждения.
Потом глаза открывались. В первый миг в них еще хранилось сонное тепло, но через несколько секунд оно таяло, не оставляя взамен ничего...
Ничего... Именно этим словом точнее всего можно было охарактеризовать их отношения – ничего...
Они жили в одном доме, ели за одним столом и спали в одной постели – но при этом у Ника часто возникало ощущение, что живут они в параллельных, не соприкасающихся между собой мирах.
Сразу после пробуждения Нэнси уходила в ванную. Он не пытался задержать ее или попросить полежать с ним еще немного, хотя знал, что она подчинилась бы этой просьбе. Некоторое время лежал, прислушиваясь к доносившимся из ванны звукам, – потом вставал и шел к себе.
Следующий раз они встречались за завтраком. Безупречные манеры, пара-тройка вежливых, ничего не значащих реплик: «Передай, пожалуйста, соль... Нет, спасибо, я больше не хочу салата... Спасибо...» И лицо – не холодное, не отчужденное: ведь и холод и отчуждение – это тоже выражения. Никакое... Или как у человека, который думает о чем-то, недоступном другим, и почти не обращает внимания на окружающее.
