Текст книги "Кольцо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Внезапно Ник выпрямился, тяжело дыша. Пристально и настойчиво глядя Нэнси в глаза, будто стремясь заворожить ее переливами бирюзового пламени, он нащупал ее руку и потянул вниз.
Когда ладонь Нэнси легла на показавшийся ей огромным член и чуть сжалась, Ник с шумом втянул воздух. Пробормотал что-то невнятное, вроде «Вот видишь...», и, не договорив, снова завладел ее ртом.
Теперь в каждом движении Ника чувствовалось нетерпение. Он сдвинул пальцы Нэнси выше, к застежке на брюках, и оставил там, как бы предоставив ей самой право решать, что будет дальше, но на самом деле выбора уже не было. С трудом держась на ногах, она терлась лицом о его шею, целуя ее, вдыхая, пробуя и вспоминая вкус его кожи; руки неловкими торопливыми движениями на ощупь боролись с застежкой.
Платье ее вдруг расстегнулось, будто само собой, и стекло вниз по ногам, застыв на полу светлой лужицей, горящую кожу опахнуло прохладой. В следующую секунду, нетерпеливо отстранив ее руки, Ник мгновенно освободился от брюк и, прижав Нэнси к себе, рухнул вместе с ней на диван.
От удара у нее вырвался болезненный стон. Судорожно ловя открытым ртом воздух, она почувствовала, как пальцы Ника скользнули между ее бедер. Даже сквозь остававшиеся еще на ней кружевные трусики их прикосновение обожгло Нэнси, как ударом тока, и она выгнулась, подаваясь им навстречу. Глаза застилали слезы, ей казалось, что сейчас она не выдержит, взорвется, сойдет с ума от охвативших ее острых, сладострастных ощущений.
Ник яростно рванул тонкую ткань, и последняя разделявшая их преграда лопнула, не выдержав этого натиска. Но Нэнси было уже все равно. Ею владело только одно дикое, животное желание – чтобы то горячее, твердое и пульсирующее, что прижималось к ее животу, наконец оказалось внутри.
Словно подслушав ее бессвязные мысли, он перевернулся, подмял ее под себя, и одним сильным рывком вонзился в нее. Перед глазами Нэнси вспыхнули искры, ей показалось, что тот огненный шар, который жег ее внутри, взорвался от этого удара – и, пронзительно вскрикнув, она содрогнулась в захлестнувшей ее волне оргазма.
Не давая ей опомниться, Ник продолжал двигаться – напористо и ритмично. Груди ее почти расплющивались под натиском мощного тяжелого тела. Нэнси не видела его лица, но слышала над ухом тяжелое дыхание, сквозь которое порой прорывались бессвязные слова: «Моя... ты... пожалуйста... ты... ты!..»; ощущала каждый дюйм его гладкой упругой плоти, раз за разом неутомимо наполнявшей ее, и с каждым толчком, с каждым движением чувствовала, как внутри снова нарастает напряжение.
Вдруг он напрягся и мелко задрожал, голова откинулась назад, и рот открылся в беззвучном крике. Нэнси почувствовала в самой глубине своего тела короткие жаркие толчки, похожие на вспышки пламени, – и, словно именно этого ей до сих пор не хватало, забилась, пронзенная мучительно-острой судорогой наслаждения.
Где-то глубоко внутри еще пробегали вспышки запоздалой дрожи.
Перед глазами плыл туман. Нэнси прикрыла их, мгновенно провалилась в сон – и почти сразу же проснулась от прохлады, охватившей все еще влажное, не прикрытое ничем тело.
Только теперь, все еще лежа с закрытыми глазами, она с беспощадной отчетливостью осознала, что именно только что произошло...
Глава 7
Легкое, опустошенное тело слегка ныло так блаженно, что не хотелось шевелиться. Он собирался с силами, чтобы сдвинуться чуть выше, уткнуться лицом в пышные, по-прежнему пахнущие свежескошенной травой волосы Нэнси и шепнуть туда, как в былые времена: «Котенок...»
– Черт тебя подери, Ник! Не мог быть поосторожнее?! Я же таблеток не принимаю!
Эти резкие слова прозвучали таким диссонансом его настроению, что Ник на миг опешил. Нэнси между тем вывернулась из-под его руки, встала, нагнулась, подбирая платье, – и, не оборачиваясь, не делая попыток взглянуть на него или сказать еще что-то, направилась в спальню.
Щелчок замка, и – тишина...
Вот тебе и «котенок»...
Ник помедлил с минуту, прислушиваясь. Потом глубоко вздохнул, тоже встал и подошел к двери. Крутнул ручку – как и следовало ожидать, заперто...
Прошел к себе, попытался открыть соединяющую их спальни боковую дверь – тут повезло больше – наверное, Нэнси про нее просто не вспомнила.
В ее спальне оказалось пусто – лишь собака, явно обрадовавшись его появлению, тут же начала наскакивать, виляя хвостом, – зато из ванной отчетливо доносился плеск и шум воды. Ник сделал несколько шагов и прислушался. Почудилось ему – или действительно из-за двери раздавались почти заглушённые шумом воды тихие всхлипывания?..
Он понимал, что совершил глупость, – не следовало этого делать, не следовало тащить Нэнси в постель в первый же день. И ведь не собирался – думал сначала немного «поприручать»: ну там за плечико, под локоток, цветочки, поцелуйчики... Наверное, так и следовало себя вести... наверное...
Но когда он поцеловал ее – совсем легонько, чуть ли не невинно (ну ладно, не невинно)... словом, нет смысла сейчас ругать себя за то, что получилось само собой...
И получилось...
Тогда, четыре года назад, Ник десятки, сотни раз представлял себе, как это могло бы быть. Гнал от себя эти мысли – к чему мечтать о несбыточном?! – и снова возвращался к ним. И хотел ее – хотел, как ни одну другую женщину в мире...
Может быть, именно это неосуществленное желание, въевшееся в плоть и кровь, и не давало ему забыть Нэнси все эти годы?.. А теперь оно сбылось – и разочарованным Ник себя не чувствовал. Отнюдь.
Все оказалось именно так, как он когда-то мечтал, – гибкое упругое тело, чутко отзывающееся на малейшее прикосновение, искренность – и сумасшедшее, безудержное желание, владевшее ими обоими. И в ноздри бил запах травы, и хотелось кричать от восторга, и казалось, что ничего лучше этого в его жизни не было и не будет...
Словом, он не отказался бы хоть сейчас повторить все еще раз.
Проблема состояла лишь в том, что там, в ванной, Нэнси, судя по всему, теперь пыталась смыть с себя следы «грехопадения». И плакала...
Когтистая лапа, мелькнувшая в дюйме от его гениталий, заставила Ника подумать, что, пожалуй, лучше одеться – хотя бы частично. Шепотом цыкнув на распрыгавшуюся собаку, он отступил через свою спальню обратно в гостиную, натянул штаны и успел вернуться как раз вовремя – щелкнула задвижка, и Нэнси появилась на пороге.
Закрытый, туго подпоясанный халат охватывал ее, как доспехи. Мокрые волосы тщательно прилизаны волосок к волоску, покрасневшие заплаканные глаза, казалось, одни жили на бледном застывшем лице.
Увидев Ника, она замерла, чуть ли не отшатнулась, словно готова была снова броситься в ванную, но потом выпрямилась и вскинула подбородок. Глаза ее вспыхнули неприкрытой враждебностью.
– Что ты здесь делаешь?! – спросила она хрипло и, стоило ему шевельнуться, отчаянно выкрикнула: – Не подходи ко мне!
– Нэнси, что с тобой?!
– А ты что, не знаешь, что со мной? Не знаешь, да?!
– Успокойся, пожалуйста!
– ...Ты что, не знаешь, что со мной? – Лицо Нэнси исказилось, голос становился все громче: – Ты что, не знаешь, что я только что переспала с любовником собственной матери? Ты что, не понимаешь, что меня тошнит при мысли об этом поганом инцесте?!
– Успокойся, перестань!
Значит, дело именно в Алисии... Он-то собирался сказать, что они взрослые люди, более того – муж и жена, и все, что произошло, вполне естественно, и оба этого хотели, и не стоит никого теперь винить и переживать...
А что говорить теперь? И при чем тут инцест – он же не ее отец, черт возьми!
– Тебе будет легче, если я скажу, что наши отношения с твоей... с Алисией закончились два года назад... И продолжались они всего пару недель от силы?! – сказал Ник. – И...
– Нет, мне не будет легче. Ты спал с ней – знал, что она мне всю жизнь искалечила, и все равно спал. И тебе было на меня наплевать, с самого начала наплевать?! Ты и операцию свою сделал ради нее – чтобы ее трахать, да? Ради меня не мог, а ради нее – пожалуйста! Ну конечно, кто я такая!..
Отвечать было бесполезно – едва ли Нэнси в таком состоянии способна была что-либо воспринимать. Поэтому Ник молча присел на кровать – тем более что ноги все-таки побаливали.
Но в этот момент она, завершая свой монолог, крикнула:
– Убирайся к черту!!! – и бросилась в ванную, хлопнув дверью так, что содрогнулись стены. Оттуда снова раздался шум воды.
Прошло несколько минут. Из-под кровати послышалось шебуршение; собака выползла на свет и тихонько подошла к Нику, повиливая хвостом. Всем своим видом она словно спрашивала: «Ты ведь на меня не сердишься, правда?»
– Хорошая собачка! – погладил по голове единственное сочувствующее ему существо Ник. Хвост замотался из стороны в сторону энергичнее. – И часто твоя хозяйка так?
Собака вздохнула и положила ему голову на колени – понимай как знаешь...
Вышла Нэнси не скоро. Едва скользнула по Нику взглядом и сказала ровным монотонным голосом:
– Ты еще здесь? Уйди, пожалуйста.
– Давай ложиться спать. Поздно уже.
Эти произнесенные спокойно и дружелюбно, даже с улыбкой, слова заставили ее все-таки взглянуть на него.
– Ты что... ты что – собираешься спать здесь?! Со мной?!
– Ты моя жена. По-моему, это вполне естественно, – пояснил Ник, слегка пожав плечами.
– Я тебе не жена! – В голосе Нэнси слышалась едва сдерживаемая ярость. – У нас контракт, ты нанял меня – и ничего больше!
– Во-первых, ты таки моя жена – наш брак никто не отменял. А во-вторых, если уж так, то и по контракту ты должна выполнять обязанности моей жены.
– Я не думала, что контракт включает в себя еще и это! – Она с явным презрением кивнула в сторону кровати. – Не думала, что после таких красоток, как твои обычные... партнерши, ты польстишься на меня!
– Что ты можешь знать о моих, как ты выразилась, обычных партнершах?! – усмехнулся Ник.
Он поймал себя на странной мысли: если бы любая другая женщина посмела говорить с ним так, он бы уже кипел от злости. А тут... Нэнси ревновала – и сама не отдавала себе отчета, насколько это очевидно. И было забавно, хотелось подойти, обнять, погладить ее по возмущенно вскинутой голове, по заострившимся напряженным плечам, прижать к себе... (Можно себе представить, какая будет реакция!)
– То же, что и вся Америка, – съязвила его нежная женушка. – Ты же у нас... персона публичная, так что их фотографии регулярно появляются в газетах.
– В газетах многое врут.
– Но не все же?!
– Не все... – с безмятежной улыбкой подтвердил Ник. – Но это тут сейчас ни при чем. В контракте записана полная супружеская верность. Не думаешь же ты, что я собираюсь все два месяца поститься? Так что... давай лучше, начинай принимать свои таблетки – я терпеть не могу презервативов.
– А если я откажусь?! Ты что, силой будешь?! – Нэнси не договорила, очевидно от возмущения не сумев подобрать приличного выражения.
– Сегодня, по-моему, все было с обоюдного согласия.
– Да, надо отдать тебе должное – техника у тебя превосходная, – саркастически усмехнулась она (при этом, правда, слегка покраснев), – чувствуется большой опыт. – Ник молча пожал плечами, решив «не дразнить гусей». – И ты был прав, когда говорил, что все надо оговаривать заранее и внимательно читать деловые документы...
Уф-ф... Кажется, постепенно начинает сдаваться...
Больше всего Ник боялся, что в какой-то момент Нэнси взорвется, пошвыряет вещи в чемодан и уйдет, плюнув на контракт. Непонятно, что тогда делать... Но пока что у нее этого и в мыслях не было – похоже, обещанные деньги крепко ее зацепили.
– Не думаю, что терпеть мое общество так уж мучительно. Я не храплю и принимаю душ три раза в день, – осторожно пошутил он.
– Я не хочу с тобой спать, Ник. Понимаешь – не хочу.
Не в словах – в интонации Нэнси ему послышалась усталая обреченность. Это была уже капитуляция.
– Поверь, все совсем не так плохо, как ты думаешь. Вот увидишь... И вообще – считай, что это наша брачная ночь... с задержкой на четыре года...
Пошутить так Ника дернул именно черт – другого слова не подберешь. Да и ляпнул-то он это просто для того, чтобы заполнить затянувшуюся паузу, – и мгновенно почувствовал, что сделал глупость.
Нэнси взвилась, будто ее хлестнули плетью. Глаза вспыхнули неприкрытой яростью; усталости и обреченности не осталось и в помине.
– Не смей так говорить! – медленно произнесла она хриплым, похожим на рычание голосом – и вдруг сорвалась на крик: – Не смей говорить так! Не погань то немногое в моей жизни, что я вспоминаю с радостью! У меня уже была брачная ночь! Была! И с человеком, которого я... который мне нравился, с которым мне было хорошо – а не с надутым поистаскавшимся куском дерьма с чековой книжкой вместо души!
– Это я – дерьмо с чековой книжкой?! – Вскинулся Ник – и мгновенно осадил себя, решив выслушать до конца.
– Да, ты! И если хочешь знать – помнишь, ты, когда явился ко мне домой, спросил меня, ненавижу ли я тебя до сих пор? Так вот – я проклинаю тот день, когда мы встретились! Если бы не ты, я бы уехала тогда, и, может быть, еще что-то в моей жизни бы получилось. А теперь у меня ничего нет – ни семьи, ни детей, ничего... Только Дарра и мой дом. Ты был там, видел. – Нэнси уже не кричала – всхлипывала, стирая рукавом халата текущие по лицу слезы. – Небось подумал – убожество, дешевка, да? Все эти картинки, мебель... Да, ты у нас, конечно, привык к другому... Но это мой дом, понимаешь, мой?! И я его люблю, и эти картинки я выбирала, и покупала, и вешала – с любовью! И мне выть хочется, когда я думаю, что придется уехать и все бросить... А ты еще улыбаешься тут и хочешь, чтобы я спала с тобой!
– Да при чем тут твой дом? – Не понял он.
– Неужели ты думаешь, что я смогу теперь там жить, зная, что эта... твоя сука может в любую минуту постучать в дверь?! «Ах, мамочка соскучилась по своей маленькой глупышечке!» Все уже отобрала – и жениха, и мужа, и деньги, – все! Но как же не посмотреть, нельзя ли еще как-нибудь мне жизнь искалечить?!
Ее слова прервались беспомощным всхлипом, и в комнате стало тихо – так тихо, что Нику показалось, будто от этой тишины звенит в ушах.
– Ты все сказала? – наконец негромко спросил Ник. – Давай ложиться. Завтра рано вставать.
«Она так обрадовалась...»
Уснуть никак не удавалось, словно организм начисто забыл, что это вообще такое – спать. Ник лежал, прислушиваясь к сонному дыханию рядом и ощущая бедром прикосновение теплого упругого тела.
Честно говоря, он до самого конца не был уверен, что Нэнси не начнет новый «раунд переговоров». Он давно уже лег, а она все бродила по спальне, вздыхала, искала что-то в шкафу и в чемодане, а потом ушла в ванную – казалось, это длится вечность.
Наконец вышла – в длинной, до пят, ночной рубашке (никаких тебе «интимных кружавчиков»), нырнула под одеяло и сразу повернулась к нему спиной, сжавшись в комок и примостившись на самом краешке. На его «спокойной ночи» ответила сухо, тоном, явно показывающим, что к разговорам она не склонна; сжалась и напряглась, когда Ник, словно невзначай, положил руку ей на плечо.
Он убрал руку и погасил свет. Через минуту почувствовал, что в ногах что-то зашевелилось: похоже, собака без всяких уговоров (в отличие от ее хозяйки) вознамерилась разделить с ним ложе. Ладно, пусть ее... места хватает – тем более собака такая забавная и ласковая... И неуловимо чем-то напоминает саму Нэнси – не теперешнюю, а прежнюю, которую он так хорошо помнил, – веселую, легкую и радостную, с дружелюбными светло-карими глазами, с готовностью улыбаться по каждому пустяковому поводу...
Хотя... если верно то, что говорят: «собака похожа на своего хозяина», то и в теперешней Нэнси все это должно быть. Только спрятано где-то. От него – или от себя самой?
«Прежняя» Нэнси, «теперешняя» Нэнси – собственные определения заставили Ника, в который раз за последние месяцы, подумать: а знал ли он по-настоящему ту женщину, которая когда-то вышла за него замуж, прожила с ним три месяца – и так неожиданно ушла?
Глава 8
«Она так обрадовалась...»
Эта фраза доктора Данвуда тревожила его, как больной зуб, уже несколько месяцев...
На церемонию открытия нового корпуса больницы Св. Екатерины Ник в тот день пошел скрепя сердце – атмосфера больницы до сих пор вызывала у него чувство сродни клаустрофобии. Но «положение обязывает»: он был одним из спонсоров и именно ему в приписке к приглашению предлагали перерезать золоченую ленточку у входа.
После официальной части (приветственные речи, вспышки фотоаппаратов, рукопожатия, аплодисменты и, наконец, – выход Ника с ножницами!) на лужайке перед корпусом началась обычная светская тусовка. Все как водится: шампанское, легкая закуска, деловито снующие в толпе официанты и негромкий гул голосов.
Отбыв положенные полчаса, Ник уже собирался уходить – тут-то и поймал его Данвуд. Подошел сбоку и с обычным дружелюбно-щенячьим видом заявил:
– Здравствуйте, мистер Райан! Вы меня не помните?
С их последней встречи прошло больше трех лет: вернувшись из Швейцарии после операции, Ник узнал, что доктор Данвуд в больнице больше не работает – уехал на Западное побережье.
Началась обычная болтовня давно не видевшихся людей. Точнее, болтал в основном врач – и про медицинский центр в Сан-Франциско, где он теперь работал; и про то, как он рад видеть своего бывшего пациента на ногах и в добром здравии; и про внука, которому уже семь лет; и про жену, которая до сих пор скучает по Нью-Джерси. Ник тоже был искренне рад встрече. С каким-то ностальгическим удовольствием он слушал веселый говорок Данвуда и думал, что впервые разговаривает с ним вот так – лицом к лицу. Точнее, глядя на врача сверху вниз – оказывается, тот был ниже Ника чуть ли не на голову.
И тут Данвуд неожиданно спросил:
– А как поживает ваша очаровательная супруга? Она сегодня не с вами?
В первый момент Ник опешил, даже не сразу поняв, о ком идет речь. Какая еще супруга, откуда?! И вдруг вспомнил... Данвуд же был знаком с Нэнси, он осматривал ее после злосчастного происшествия на стоянке!
– Э... с ней все в порядке, – после почти незаметной паузы ответил Ник. – Она сейчас в отъезде.
Вот так... Фактически почти правда. А теперь лучше побыстрее свернуть разговор...
– Передайте ей от меня привет и наилучшие пожелания! – не унимался Данвуд. – Такая милая женщина! Она ко мне приходила тогда консультироваться... Представляю, как она рада, что об этих проблемах можно уже не вспоминать!..
– О каких проблемах?! – недоуменно перебил его Ник.
Мысли его лихорадочно метались. Нэнси консультировалась с Данвудом? О чем, зачем, почему?! Неужели... неужели ее интересовала перспектива получения наследства?!
Наверное, Данвуд заметил что-то на его лице и смутился.
– Она просила вам об этом не говорить – но я думал, что теперь, когда вы здоровы... это уже неактуально...
– О чем она с вами консультировалась?
– Ну... о том, могут ли у вас быть дети... – Данвуду явно было неловко. – Я думал, она вам сказала... Простите, если я...
– Нет-нет, все в порядке – я просто не знал об этом! – Сумел улыбнуться Ник. – И что вы ей ответили?
– Ну, что ваша сперма в принципе жизнеспособна... разумеется, естественным путем зачатие невозможно, но с искусственным оплодотворением проблем быть не должно, – воспрянув духом, начал объяснять врач. – Я ей рассказал все в общих чертах и посоветовал проконсультироваться вместе с вами – обычно это делают оба будущих родителя – с одним из моих коллег, специалистом в подобных вопросах. Она так обрадовалась... сказала, что обязательно расскажет вам. Я потому и подумал, что вы в курсе...
– А когда это было?
– Четырнадцатого апреля, – мгновенно вспомнил Данвуд. – Это день рождения моей дочери, и мы с вашей супругой об этом немного поговорили. Помню, я еще жаловался ей, что никогда не знаю, что лучше выбрать в подарок для молодой женщины...
Четырнадцатое апреля... День приезда Алисии...
Ник плохо помнил, о чем дальше шел разговор – кажется, они довольно быстро распрощались. Помнил только ослепительное, бьющее в глаза солнце и внезапно вспыхнувшее желание оказаться за тысячу миль от этой лужайки с ее лопочущей толпой.
Он не любил вспоминать о Нэнси... и не любил, когда ему напоминали о ней. Впрочем, кому было напоминать? Обо всей этой истории с его бессмысленной влюбленностью (да, теперь можно назвать вещи своими именами: он был тогда влюблен... да что там влюблен – одержим ею), скоропалительной женитьбой и внезапным уходом Нэнси знали только Бен и миссис Фоллет.
Но миссис Фоллет давно жила в Бостоне – вела хозяйство в доме дочери и воспитывала парочку внуков-близнецов. Два раза в год, на Рождество и на день рождения, Ник получал от нее поздравительные открытки, отвечал ей тем же (у мисс Эмбер были в компьютере все нужные даты – кого, когда и с чем поздравлять) – вот и все общение.
Бен же с того самого дня, когда они узнали об отъезде Нэнси, о ней больше не упоминал. Однако вспоминал наверняка – хотя бы в те минуты, когда смотрел старые вестерны с цокотом копыт и «подвывающими» выстрелами: он перетащил к себе ее видеокассеты.
А в остальном в комнате Нэнси все осталось без изменений. Ник и сам не знал, почему он до сих пор не распорядился убрать оттуда ненужное барахло – из сентиментальности, что ли? Но пока что все лежало на своих местах: и книги, и одежда в шкафу – и даже забытые (или не влезшие в тот единственный чемодан, который она взяла с собой) тапочки-«собачки»...
О том, что он формально женат, знали немногие. Ник предпочитал не распространяться об этом, хоть и не стремился скрыть.
Порой он спрашивал себя, почему до сих пор не оформил развод, – и сам же отвечал: «А зачем?» Это можно было сделать в любое время, пока же наличие жены, пусть и формальной, ограничивало претензии постоянно трущихся вокруг него девиц. «Извини, милочка, – я тебе с самого начала говорил, что женат...» – и все.
Именно с одной из таких девиц Ник и поругался вечером того дня, когда встретил Данвуда. Она обвинила его в том, что он «думает только о своей дурацкой работе» и совершенно ею не интересуется, по выходе из ресторана капризным тоном потребовала, чтобы он отвез ее домой (а не к нему в пентхаус, как предполагалось), – и была весьма удивлена, когда Ник выполнил требуемое.
Больше они никогда не виделись. На следующий день Ник послал ей обычный прощальный подарок – браслет с бриллиантами – со стандартным прощальным письмом: «Ты права... работа требует от меня всего моего внимания... я не хочу связывать тебе руки... надеюсь, ты будешь счастлива... желаю тебе...» и так даже – текст хранился у мисс Эмбер в компьютере.
А тогда, высадив девушку, он поехал к Бену.
Отношения у них сложились весьма своеобразные. Когда Ник переехал в пентхаус, Бен остался жить в его прежнем доме, но категорически отказался от зарплаты, которую предложил ему Ник за то, что тот будет присматривать за этим самым домом, заявив, что в милостыне не нуждается и еще способен заработать – и, действительно, снова пошел работать в больницу.
Встречались они пару раз в месяц, когда Нику хотелось отдохнуть. Он приезжал, проводил в доме денек-другой – и снова возвращался в свой обычный круговорот. Об этом убежище знали всего несколько человек – да и те не тревожили его по пустякам.
Внезапному визиту хозяина Бен ничуть не удивился. Только усмехнулся:
– Вовремя пришел! Я как раз ужинать собирался... Рагу из кролика будешь?
Ник не стал отказываться – сварливая девица отбила у него в ресторане всякий аппетит.
Они в полном согласии прикончили большую миску рагу, заедая его толстыми ломтями криво нарезанного теплого домашнего хлеба (ну в каком ресторане можно отведать подобное великолепие?!), после чего Бен заявил:
– Знаю я, чего тебе не хватает сейчас! – и принес большую упаковку ванильного мороженого.
На крышке был изображен белый медведь с букетом цветов и нелепой улыбкой во всю морду. И вдруг вспомнилось, словно это было вчера: именно такое мороженое принесла Нэнси в тот день, когда впервые пришла к нему. И на картинке был точно такой же улыбающийся медведь, и подумал Ник тогда то же самое: «Ну при чем тут цветы?..»
И, будто в его голове кто-то дернул за невидимую ниточку, потянулись воспоминания – одно за другим...
Как она побежала к нему по дорожке – замерзшая и мокрая, и стояла потом у камина в длинном, до пят, халате, а Ник с трудом сдерживал смех – и сам не понимал, почему на душе так весело... И как сказала: «Ты ужасно умный!» и засмеялась – или нет, это было уже не тогда, позже!
– Ты чего? – поинтересовался Бен, видя, что Ник молча смотрит на упаковку. – Ты же ванильное любишь вроде?!
– Да, – очнулся Ник. Подумал: «Говорить – не говорить?», и все-таки сказал: – Просто такое же мороженое... Нэнси принесла, когда впервые ко мне в гости пришла. – Пожал плечами, словно извиняясь за слабость.
Если Бен и удивился, что Ник вдруг заговорил об этом сейчас, то ничем не показал удивления, только спросил, медленно и задумчиво – словно бы даже не спрашивая, а просто размышляя вслух:
– Интересно, где она сейчас?
– В Денвере. – Ник взглянул на сидевшего в углу дивана игрушечного черно-белого пса, вздохнул и повторил: – Она – в Денвере. Работает на телестудии.
– Замужем?
Он молча покачал головой.
– А чего ты вдруг вспомнил? Она что, о себе знать как-то дала?
– Да нет. Сегодня Данвуда случайно встретил, и он ей приветы начал передавать – вот и... Ладно, давай мороженое есть.
Больше они о Нэнси не говорили, да и вообще почти ни о чем – так, о мелочах. Через некоторое время Бен, позевывая, сказал:
– Ну ты как хочешь – а я спать пошел...
А Ник остался – с черно-белой игрушкой, со стаканом бурбона – и с воспоминаниями, которые он впервые за эти годы не пытался прогнать. Потом оставил стакан, прошел в комнату Нэнси и лег на ее кровать, уставившись в темноту.
Он никогда раньше не лежал в ее постели – приходила всегда она... Приходила, и ложилась рядом, и прижималась к его безжизненному телу, ни разу не показав, что ей что-то не так или неприятно.
И целовала его, и обводила тонкими пальцами брови, разглаживая их, и говорила: «Ты красиивый...» И смеялась...
И ушла – внезапно, из этой самой комнаты, захватив с собой только один чемодан... «Она так обрадовалась...»
Так почему же она ушла – если хотела ребенка? Почему – если так обрадовалась, что он может ей его дать? Он бы понял, если бы Данвуд сказал, что нет, ребенка быть не может – такое известие действительно могло подтолкнуть женщину к уходу. Но все же было как раз наоборот! Так почему, черт возьми?!
Тогда он принял ее уход как должное, чуть ли не с облегчением, с какой-то подсознательной злорадной мыслью: «Ну вот, я же говорил – все правильно, не может нормальная здоровая женщина хотеть жить с калекой!»
А теперь, спустя три с лишним года, Ник словно со стороны смотрел на угрюмого, нетерпимого и вспыльчивого, отгородившегося от всего мира стеной жалости к самому себе и самоуничижения человека – ведь, чего греха таить, он был именно таким!
И спрашивал у себя самого: «Как вообще вышло, что они оказались вместе – такие разные и, казалось бы, совершенно не подходившие друг другу?»
Какой была та женщина, которая, когда Ник меньше всего этого ожидал, согласилась стать его женой?
Он помнил, как ловко лежала в ладони ее грудь и как напрягался сосок, стоило провести по нему пальцем. И ощущение нежной кожи под рукой, и как Нэнси любила, когда он целовал ее за ухом или ласкал языком эту маленькую теплую раковинку, и как от нее пахло свежескошенной травой – он помнил это все. И голос, высокий и звонкий, похожий на голос мальчишки-подростка, он тоже помнил...
Но какой она была? Что видела во сне, чего боялась, что читала по вечерам, о чем мечтала?.. Хотя, о чем мечтала, он знал – стать режиссером... А какой цвет любила? Кажется, зеленый...
И наконец – почему вышла за него замуж?! Почему?! Потому что он пообещал решить ее проблемы? Из-за денег? А потом ушла, прихватив с собой только один чемодан... Ушла в тот самый день, когда узнала, что у них может быть ребенок... Почему?
«Она так обрадовалась...»
Вспомнилась сказанная Нэнси фраза: «Мне всегда казалось, что если любишь – значит, хочешь родить от этого человека детей и прожить вместе с ним всю жизнь...» Но она никогда не говорила, что любит его, – а у женщин обычно подобные признания срываются с губ чуть ли не каждый день, сами собой...
Так что же произошло в тот день? Она ушла – потому что хотела уйти? Потому что тот парень, тот «друг» из Калифорнии, звал ее к себе и достаточно было ничтожного толчка, чтобы она нашла оправдание своему давно предрешенному поступку? Или в тот день еще ничего решено не было? И все решилось позже – тогда, когда она сидела и смотрела на так и не зазвонивший телефон?
И эта их высосанная из пальца ссора... Не столкнулись ли в тот вечер, с одной стороны, его вспыльчивость, упрямство и больное самолюбие, а с другой – копившаяся годами ненависть к разрушившей ее жизнь матери и болезненная, застилающая глаза ревность, заставившая Нэнси сразу, безоговорочно, поверить в худшее?
Так кто же был тогда виноват и кто прав? Не вышло ли так, что он сам, не удержав Нэнси и не позвонив ей потом, спровоцировал ее отъезд, а потом, без долгих раздумий, взвалил вину на нее?
Как бы он теперь повел себя в подобной ситуации? Так же?
Наутро Ник уехал и погрузился в свою обычную рутину, забыв о мучивших его вопросах. Почти забыв... Как значилось в «стандартном прощальном письме», работа и правда «требовала всего его внимания».
Но порой они снова всплывали в памяти – а вместе с ними и то неприятное, тревожное чувство, которое зачастую возникало у него, когда какая-то проблема оставалась нерешенной.
Желание увидеться с Нэнси возникло не сразу и в первый момент показалось ему нелепым бредом. Но постепенно идея стала представляться все более привлекательной.
Встретиться – и убедиться, что он был прав. Или узнать, что был неправ. Что ж – пусть даже так... Тогда можно попытаться как-то загладить свою вину. И переступить наконец через всю эту историю, и жить дальше, уже не мучаясь вопросами.
Он приехал в Денвер всего на неделю, собрав «до кучи» все имевшиеся в этом регионе дела. Можно было, конечно, решить все и из Нью-Йорка, или кого-то послать, но Ник подумал, что это хорошая возможность наконец встретиться и поговорить с Нэнси. Может быть, даже поужинать вместе...
А потом они встретились – и все пошло не так, как было задумано.
Он и не предполагал, что эта женщина – холодная и чужая, надменная и отстранившаяся от него; женщина, в которой не осталось ничего от прежней Нэнси; женщина, которая хотела только одного – с приветливо-официальной улыбкой побыстрее развязаться с ним и идти дальше, – что она так подействует на него. Что кровь будет пульсировать в висках, сердце колотиться, и лишь усилием воли, сжав кулаки, он сможет продолжать спокойно говорить.
