Текст книги "Враг народа. Академия красных магов (СИ)"

Автор книги: Мэри Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Глава 11. Боевая мощь

Вид с трибун открывался просто отличный – с преподавательской части так уж точно. Ковалевский, едва скрывая усмешку, наблюдал, как будущий первокурсник бодро вскинул руку, усердно уставился на манекен – и ничего. Стрелка секундомера бежала по кругу, а цифры на табло по-прежнему показывали нули. Матвеев еще целеустремленнее выставил руку, яростно впился глазами в манекен, напряженно свел брови – и снова ничего на табло не поменялось, только секунды безостановочно шли. По зрительским рядам стали постепенно расползаться смешки.

Пожилая женщина рядом с Ковалевским нахмурилась, следя за очередной попыткой на арене.

– Гриш, а это не абсурдно? Знаешь же, что мальчик еще не готов…

– Если он здесь, значит, уже готов, – отозвался Ковалевский, наблюдая, как парень взял со стола пистолет. – К тому же вмешался совет попечителей.

– К тому же, – заметил сидящий рядом Федор Рогозин, с иронией наблюдая за табло, где и после выстрела ничего не поменялось, – ты и сам хотел посмотреть, как малец будет позориться…

Смешки на трибунах становились все громче.

– Рано или поздно он тут станет звездой, – невозмутимо отозвался Ковалевский. – Пусть лучше сейчас поймет, каково это не иметь силы и быть посмешищем. Ему это будет полезно.

– Справедливости ради, – хмыкнул Рогозин, – это много кому тут было бы полезно!

Студент тем временем бросил пистолет на стол и, вновь повернувшись к манекену, плюнул на него – на этот раз попав прямо в закрытую шлемом голову. А потом развернулся и, не дожидаясь, пока истекут последние секунды его минуты, удалился под трибуны, сопровождаемый уже откровенным хохотом.

– Никаких манер, – покачал головой Ковалевский.

– Однако надо отметить, – вновь хмыкнул Рогозин, – плюнул он метко…

Под гогот зрителей я свернул к воротам под трибунами, вконец запутавшись и не понимая, почему не получилось. Синее сияния у меня было каждый раз, когда я поднимал руку – вот только оно так и не слетело с ладони, будто приклеившись к ней. Ни о каком ударе не было и речи. А пистолет вообще оказался бесполезным – просто не в меру тяжелой игрушкой.

Переступив порог, я шагнул во вместительное пространство под трибунами, где толпились недавно сдавшие экзамен, и один гогот тут же сменился другим.

– Ну что, – Голицын с довольной рожей отвернулся от небольшого окошка, – прямо плевок на сто БЭМ!.. Готовься стать мошкой!..

– Стас, заткнись! – бросил Генка, подходя ко мне.

– Что такое мошка? – хмуро спросил я, вдруг вспомнив, что однажды уже это слышал.

– Магобслуживание, – тихо пояснила подошедшая к нам Роза. – Самый низкий ранг. Маги, которые используются для…

– Обслуживания, – мрачно закончил я.

Вот уж точно последняя вещь, которой я собираюсь в этой жизни заниматься.

– Это было нечестно! – внезапно завелась Роза. – Они же знают, что ты еще не научился!..

Заглушая ее голос, с арены донеслась громкая маршевая музыка, а затем мужчина со списком торжественно сообщил, что через четверть часа начнется вторая часть практического экзамена.

– Ноль БЭМ – новый рекорд! – не унимался Голицын неподалеку.

Пожалуй, при случае поставлю ему еще один фингал – ему они идут.

– Я сказал, заткнись! – рявкнул Генка.

– Или что? – прищурился тот.

– Или буду братом называть!

Голицын презрительно фыркнул, но отошел подальше. Кто бы мог подумать, что угроза окажется такой действенной. С досадой проводив его глазами, Генка снова повернулся ко мне.

– Немного практики, – ободряюще заговорил он, – и ты здесь всех переплюнешь!

Я невольно поморщился.

– Не в этом смысле, – быстро поправился он. – Ну ты ж понимаешь…

Мой взгляд, раздраженно скакавший по помещению, вдруг выцепил Нину, которая со списком в руке неторопливо перемещалась между группками студентов, спрашивая что-то у всех и делая пометки. Наконец она подошла и к нам.

– Вторая часть экзамена на боевую мощь, – сказала она, – добровольная. Кто будет сдавать?

– Я буду! – мигом отозвался Генка.

Кивнув, Нина отметила его имя в списке. Роза рядом прикусила губу, словно раздумывая.

– Будешь? – спросил я.

Она переступила с ноги на ногу, явно не спеша с ответом, а потом мотнула головой.

– Почему? – не отставал я.

– Ты же видел мой результат, – тихо отозвалась она.

Ну знаешь ли, мой еще хуже.

– Запомни одну вещь, – сказал я, – можно сомневаться в обстоятельствах, времени и месте, но никогда не сомневайся в себе!

– И мы тоже в тебе не сомневаемся, – вклинился Генка.

Роза медленно перевела глаза между нами.

– А если получится плохо?

– Лучше плохо, чем никак, – ответил я. – Из плохо можно сделать хорошо, а никак так и останется никаким. Если не понять, что и почему не получилось, то это никогда и не получится!

– А если все станут смеяться? – после паузы спросила она.

– Мы не станем, – пообещал Генка.

– А значит, уже не все, – добавил я.

Выдохнув, словно решившись, она повернулась к Нине.

– Буду.

Пряча улыбку, та сделала пометку в листке и подняла глаза на меня.

– А ты будешь?

– Конечно, буду, – ответил я. Можно подумать, в этом были какие-то сомнения.

– Правильно, – она сделала еще одну пометку в самом конце списка.

– Надеюсь, там без манекенов? – не удержался я от сарказма.

– Там люди, – Нина снова подняла глаза. – Так что просто вспомни, кто ты, и покажи им всем. Я же знаю, – мягко, почти ласково добавила она, – что ты лучший, – и, внезапно подавшись вперед, прижалась губами к моей щеке.

На пару секунд я просто выпал. В принципе, меня целовали и раньше, причем в более пикантные места, но чтобы взбодрить – впервые. Это оказалось неожиданно и как-то очень тепло, и я незаметно перестал злиться. Нина как ни в чем не бывало пошла со списком дальше. Я же машинально проводил ее глазами, потирая щеку, словно стараясь удержать это тепло.

– Может, и ты меня поцелуешь? – Генка повернулся к Розе. – На удачу.

– Вот еще! – фыркнула она.

– Ну давай тогда я тебя, – галантно предложил он.

Нина, внезапно повернувшись, сверкнула глазами – такими же синими, как и недавнее сияние на моей ладони – и скрылась за спинами других студентов.

– Если так хочется, Сашу целуй, – хмыкнула Роза рядом. – А то он в облаках где-то застрял, – ехидно добавила она, – хоть на землю вернется.

– Между прочим, – вернул я подкол, – могла бы его и поцеловать. Это, если хочешь знать, очень приятно.

– И я о том же, – согласился Генка.

– Вот же нашла друзей на свою голову, – закатила глаза Роза. – Нас сейчас убивать будут, а у вас одно на уме!

– Ну так уж и убивать, – усмехнулся я.

Она внимательно посмотрела на меня.

– А ты знаешь, в чем измеряется боевая мощь?

Я пожал плечами.

– В БЭМах?

– В людях… – со вздохом сказала Роза.

Совсем скоро, едва успев прийти в себя, мы вместе с толпой будущих первокурсников вернулись на зрительские скамейки. На арене теперь было пусто: и стол, и манекен хозяйственники уже уволокли обратно. С каждой секундой трибуны гудели все оживленнее, ожидая второй части экзамена – молча и напряженно сидели лишь те, кому ее сдавать. Наконец в воздухе прогремела бодрая маршевая музыка, под которую на арену снова вышел Федор Рогозин. Он взмахнул татуированной ручищей, и над рядами скамеек повисла тишина.

– Вторая часть практического экзамена, – заговорил он, – на измерение боевой мощи. Она равна суммарному урону жизненным силам противника, который можно нанести с помощью магической силы. Проще говоря, боевая мощь определяет, сколько противников маг может устранить в одиночку. Обычных солдат, – в загустевшей тишине добавил он, – не одаренных магической силой. Традиционная единица измерения для боевых учений и показательных соревнований – взвод…

Я просто обалдевал от их единиц измерения. Маг – это что, машина для убийств?

– Но разумеется, – продолжил Рогозин, – сейчас этот экзамен пройдет в упрощенном виде. Без оружия у вас и солдат. Так что при всем желании никто никого не убьет, – шрам расплылся по его щеке вслед за ухмылкой.

Определенно, мне не нравилось его чувство юмора.

– Зато на старших курсах мы будем практиковаться по-настоящему, – пообещал он.

– Он что, у нас преподавать будет? – спросил я.

– Будет! – отозвался Генка, не сводя с него восторженных глаз. – Лучше него магическому бою никто не научит!..

– К тому же сейчас, – продолжал на арене Рогозин, – никто не выставит вас против целого взвода…

Роза, сцепившая руки в напряжении, облегченно выдохнула.

– Вам надо справиться с половиной взвода, – снова ухмыльнулся он.

Роза мигом напряглась, а трибуны, наоборот, возбужденно загалдели, глядя на арену. Сквозь открывшиеся ворота туда вышли двадцать солдат в сверкающих похожих на доспехи пластинах на спине и груди – точь-в-точь как у манекена в первой части экзамена. На голове у каждого был такой же шлем.

– Как видите, – Рогозин показал на солдат, – на них специальная защита, которая оградит их от любых ударов, в том числе магических. Однако защита будет подсчитывать урон и сама выведет из строя тех, кто с учетом полученного урона больше не смогут продолжать.

Он коротко кивнул, и один из солдат выступил вперед. Сжав руку в кулак, Рогозин резко ударил его в грудь. Броня мгновенно залилась краснотой, напоминая раскаленное железо – словно по груди треснули не один раз, а пробили насквозь. Миг – и солдат рухнул на землю, целый и невредимый, но при этом будто парализованный.

– И это я еще без магии, – усмехнулся Рогозин.

Следом засмеялись и трибуны – тем громче, чем дальше сидели от студентов, которым сдавать.

– На каждом из вас, – он неспешно обвел глазами наш ряд скамеек, – тоже будет такая же защита, которая выведет из строя вас, когда полученный вами урон окажется слишком большим. Так что не тратьте энергию на покровы и стихийные щиты, – добавил он. – Для успешного прохождения экзамена сосредоточьтесь только на атаках.

Это хорошо: потому что даже при всем желании я бы и не потратил энергию ни на покровы, ни на щиты – сначала стоит узнать, что это вообще такое. Пока он говорил, из открытых ворот вновь появились хозяйственники и деловито вынесли на дальний край арены вместительный ящик со сверкающими пластинами внутри. Последним неспешно вышел мужчина со списком и бородкой, который вызывал студентов в первой части экзамена.

– Зачем я на это подписалась… – пробормотала рядом Роза, теребя пальцами свои колени.

– Не нервничай, – шепнул я.

Она, казалось, даже не услышала. Да и Генка рядом подрагивал одновременно от волнения и нетерпения.

– Скажу честно, – Рогозин приложил огромную ручищу к груди, – за все годы, что проводился этот экзамен, еще никто не справился со всеми противниками. Так что ваша цель – продержаться как можно дольше и вывести из строя как можно больших, пока не выведут вас. Вы в любом случае окажетесь на песке, постарайтесь оказаться там в большой компании, – шрам снова растянулся по всей его щеке. – Ограничений по времени нет, – добавил Рогозин. – Ну, начинаем!

На этот раз он не ушел на преподавательские места, а направился к ящику с броней. Трибуны загудели еще взбудораженнее. Солдаты на арене, напротив, хранили невозмутимость.

– К сдаче экзамена приглашается, – торжественно начал мужчина со списком, – Голицын Станислав.

Видимо, пошли в той же последовательности, что и раньше. Голицын, заметно нервничая, спустился на песок и быстрым шагом направился к Рогозину, который без лишних слова достал из ящика сверкающую броню и ловко закрепил ее вокруг спины и груди студента. Закончив, он протянул Голицыну шлем, и уже в полном облачении тот прошествовал к центру арены. Солдаты неподвижно стояли в десятке метров от него, как вражеская армия с превосходящей численностью, и ждали команды атаковать.

В воздухе вдруг раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Стрелка секундомера тут же побежала, и солдаты кинулись к Голицыну, нападая все разом, словно пытаясь взять массой. Он мигом выставил руки им навстречу и полыхнул мощным потоком огня. Уловители вокруг арены яростно загудели, где-то на трибунах захлопали, а солдаты отшатнулись. У четверых, самых близких к нему, мгновенно покраснела броня – двое из них стали двигаться совсем медленно, будто безумно устали, а двое и вовсе свалились на песок как парализованные. С механическим треском на табло прокрутился последний ноль и остановился на цифре “2”, ведя теперь учет не БЭМов, а вынесенных противников.

– Валет, – довольно прокомментировал голос за спиной, – а то и выше…

– Ну Голицын же, сразу видно! – подхватил другой.

Один из голосов показался знакомым, и я покосился туда. На соседнем ряду, чуть правее и выше нашего, сидели два метателя ножей из столовой и увлеченно наблюдали за ареной.

Тем временам, разделившись на группы, солдаты атаковали Голицына сразу со всех сторон, заставляя его вертеться, как волчок, и пускать повсюду волны огня, от которых они как могли уворачивались. Уловители гудели все слабее, намекая, что его силы заканчиваются, а кольцо окружавших противников сжималось все теснее. Наконец, пока Голицын отбивался с одной стороны, к нему прорвались с другой. Он резко развернулся, однако, опережая его магию, подскочивший опасно близко солдат с силой саданул его в грудь. Броня заметно заалела. Слегка качнувшись, Голицын вызвал пламя и ответил огненным ударом ему в шлем. Противник упал на арену, невредимый, но неподвижный. В следующее мгновение к Голицыну подскочил другой солдат и энергично пробил ему по ребрам. Броня щедро залилась краснотой, будто ее раскрасили кровью, и Стас, как подрубленный, рухнул на песок, завершая свой экзамен. Остановившийся следом секундомер показывал две минуты двенадцать секунд, а табло сообщало о восьми поверженных противниках из двадцати.

– Неплохо, – нехотя признал Генка.

– А почему он упал после всего двух ударов? – спросил я. – Они же даже без магии.

– Потратил на вызов стихии слишком много сил, – пробормотала чуть успокоившаяся Роза.

На арене Голицын, отряхиваясь, поднялся с песка, абсолютно не поврежденный и крайне довольный. Сдав Рогозину защиту, он важно удалился под трибуны. Солдаты тоже поднялись, готовясь встретить следующего студента. На табло с треском обнулились цифры, и мужчина со списком зачитал новое имя. Участвующих в этой части оказалось немного – больше половины первокурсников отказались. Да и сам экзамен шел очень быстро. Время, конечно, было неограничено, но большинство сдающих продержались от силы с минуту. Трибуны гудели куда громче, чем до этого, отмечая оживленными воплями каждое упавшее на песок тело – будь то солдат или студент – казалось, им без разницы, лишь бы кто-то падал. Подозреваю, в этом и смысл подобных зрелищ.

– Это десятка…

– А это не больше, чем семерка, – не умолкали комментаторы за спиной.

– А она, может, и дама…

Под гудение уловителей Ева Островская щедро осыпала противников молниями.

– Что будешь делать? – Генка внезапно повернулся ко мне.

– Это живые люди, – ответил я, следя, как сразу двое солдат рухнули на песок, – а не бездушный манекен. Даже у самых чурбанов есть эмоции.

– Но их же двадцать, – заметила Роза, чьи пальцы нервно подрагивали. – А я читала, что менталист может работать только с одним потоком эмоций…

Надо потом взять у нее эту книжку – вдруг там найдется то, до чего я еще не дошел сам.

– Значит, – подытожил я, – поймаю общую эмоцию. С толпой только так…

Так даже и проще: в толпе будто стирается индивидуальность, все заряжаются общим настроем, эмоции захлестывают, а разум отключается. Из множества людей там словно рождается один новый человек – усредненный, упрощенный, впечатлительный, взбудораженный и уж точно не самый умный. Теоретически можно повести за собой целое войско, если их всех зацепить на один крючок. Главное – найти общую и притом достаточно сильную эмоцию, чтобы она могла их объединить. Размышляя, я уставился на бегающих по арене солдат – одни двигались раздраженно, уже порядком устав уворачиваться от магических ударов, другие нападали основательно, пытаясь справиться с целью как можно скорее, а третьи боевито наскакивали, словно и сами были не прочь наподдать. Вот только общего у них пока не находилось.

Тем временем Островская вынесла семерых из двадцати – меньше, чем предыдущий лидер экзамена. Однако продержалась она чуть дольше Голицына – две минуты двадцать секунд. Дерзко вскинув подбородок, она сдала шлем и броню и скрылась под трибунами. Совсем скоро подошла очередь Розы. Мы с Генкой пожелали ей удачи, и, судорожно стискивая пальцы, она спустилась на арену. Рогозин помог ей надеть защиту, стрелка секундомера побежала, и солдаты уже привычно стали наступать, жертвуя парой человек, чтобы определить силу студента. Напряженно сведя брови, Роза выставила руки им навстречу, и из ее ладоней вырвался густой сияющий синевой поток. Броня одного из солдат еле заметно покраснела, и он пошатнулся. Остальных же даже не задело, и после паузы они ринулись к ней всей гурьбой, сообразив, что у нее не так много сил. Роза лихорадочно завертелась по сторонам, швыряя в наступающих синим свечением.

– И куда полезла, – раздался смешок за спиной, – от силы ж пятерка!

– Да какая пятерка, – небрежно бросил второй метателей ножей, – на троечку еле тянет. С такой магией только сортиры драить!

Следом оба заржали. Не выдержав, я повернул голову.

– Делитесь своим ценным мнением потише.

– А то что, – ухмыльнулся первый, – плюнешь?

– А что, – бросил я, – есть какие-то сомнения?

– А я, – Генка резко повернулся, – могу и огнем вдогонку полыхнуть!

– А мы думаешь, – недобро прищурился второй, – ничего не можем?

Тут на нас зашикали остальные, требуя не мешать. Мы с Генкой повернулась обратно как раз в тот момент, когда Розу повалили на землю, и ее броня стала кроваво-красной. Стрелка секундомера замерла на сорока секундах, а табло над ним сообщало о двух поверженных противниках. В принципе, не так и плохо – с учетом, что у некоторых из первокурсников не было вообще ни одного.

Солдаты на арене в очередной раз сменились, чтобы гоняться за студентами с новыми силами, и вместо одной половины взвода вышла другая, на вид абсолютно идентичная. Мужчина со списком зачитал новое имя, и экзамен сразу же продолжился.

– Визирь, что ли? – невнятные разговоры сзади стали гораздо громче, когда Генка на арене выпустил мощное пламя, сразив им сразу троих. – Что-то слишком хорошо для безродного…

– Так он же тоже Голицын. Не знал?..

Под победное гудение уловителей Генка вынес своим огнем больше всех противников – девять из двадцати. Но не дотянул всего пары секунд до двух минут, когда его завалили метким ударом в голову. Таким образом, у него, его брата и сестры Нины были лучшие результаты – как и в первой части практического экзамена. Бодро вскочив с песка, он отдал Рогозину защиту и, ободряюще помахав мне, скрылся под трибунами.

Через пару студентов подошла и моя очередь – последнего сдающего экзамен.

– Матвеев Александр, – громко зачитал мужчина со списком.

Встав с места, я направился к спуску на арену.

– Даю десять секунд, и его раскатают, – ударил в спину голос одного из метателей ножей.

– Ну не знаю, – ехидно протянул второй, – я бы дал пять…

Они дружно заржали. Следом раздался и хохот остальных на их скамейке, явно наблюдавших мои недавние попытки с манекеном. Стараясь не отвлекаться, я спустился на песок и подошел к Рогозину, который вытащил из ящика очередную сверкающую броню – их здесь меняли в перерывах между студентами.

– Нокаут будет считаться за урон? – спросил я, пока он крепил мне на грудь эту защиту.

– Какие слова ты знаешь, – хмыкнул Рогозин. – Думаешь, они будут стоять и ждать, пока ты их кулаками уложишь?

Нет, ждать они не будут. Я найду им занятие повеселее.

Глава 12. Двадцать к одному

Я чеканил шаг к центру арены, чувствуя, как броня давит на грудь и плечи, а шлем – на голову. Однако думать он, к счастью, не мешал. На трибунах повисло молчание. Солдаты на песке снова сгрудились, сопровождая меня глазами. Один я и двадцать их – экзамен явно демонстрировал превосходство мага над обычными людьми. Легко быть сильным, когда другие заведомо слабее тебя. Вот только если противники объединятся в систему, которая мощнее тебя, они тебя вынесут – что этот экзамен тоже отлично демонстрировал. Так что сила не главное. Главное – уметь пользоваться своими преимуществами.

Чтобы победить, мне не нужно атаковать – руками, по крайней мере. Я атакую иллюзией их мозги, а дальше они все сделают сами. Нужно лишь подцепить их всех – всех двадцать разом превратить в подвластных мне кукол. Однако, сколько я ни всматривался, общей эмоции у солдат по-прежнему не наблюдалось – одни были раздражены, другие сосредоточены, третьи попросту хотели подраться. Похоже, придется вызвать общую эмоцию самому – с помощью старой доброй провокации.

– Ну что, – бросил я, приближаясь к центру арены, – думаете, вы меня завалите?

Двадцать пар глаза пристально впились в меня, а мои слова потекли в двадцать пар ушей, проникая в головы – делая противников уязвимыми. Хочешь остаться непобедимым – учись не слушать. Однако они слушали, тем самым открывая свой мозг для меня. Итак, опыт показывал, что самые сильные эмоции для управления другими – это страх и гнев. Мне надо лишь разжечь одну из них.

– Думаете, – с вызовом продолжил я, – двадцати вас хватит против одного меня?

Часть глаз, следящих за мной, с досадой прищурилась. Бросаясь словами, я усердно пытался до них донести, что они для меня такие же незначительные противники, как пищащие над ухом комары. Вот только никто не дрогнул: одни смотрели на меня недовольно, другие недоверчиво, а третьи чуть презрительно, как на не в меру наглого мальчишку. Страха у них явно не наблюдалось. Если подумать, вполне естественно: им этот экзамен ничем не грозил, а после целой толпы студентов бояться еще одного и вовсе глупо. Так что я подналег на гнев, усиленно пытаясь их взбесить – обычно у меня такое неплохо получалось. Порой достаточно открыть рот, и люди сами готовы меня прибить.

– Да я рукой взмахну, – нахально бросил я, – и вы все по арене распластаетесь! Как дохлые мухи!..

В толпе солдат замелькали яркие, но при этом видимые только мне всполохи – эмоции, достаточно сильные, чтобы их сдержать, прорвались наружу. Широкие волны начали сплетаться вокруг тел – зеленые у одних, выдавая зависть к студентам этой академии, бурые как запекшаяся кровь у других, которых я все-таки сумел разозлить, и даже несколько черных волн ненависти к магам и магии, которую они не пытались скрывать, думая, что никто не видит. Вот только цветов было слишком много, чтобы управиться со всеми разом. Пока отвлеку иллюзией одних, меня вынесут остальные. Нет, мне нужно поймать их всех.

Хлопок, похожий на выстрел, прогремел над ареной. Стрелка секундомер начала свой забег.

– Ну что, – выдал я еще наглее, всем видом показывая, что с ними не считаюсь, – кто первым хочет отведать силы моего удара?

Солдаты расходились по сторонам, окружая меня, ожидая первого проявления моей магии, чтобы оценить правдивость моих заявлений – двигаясь куда медленнее, чем с другими студентами до этого. Что означало, что мои слова их хоть немного проняли. Однако не настолько, чтобы я мог ими управлять – общей эмоции по-прежнему не было.

– Мужики! – вдруг раздался с трибун крик одного из метателей столовых ножей. – Можете отделать его, как хотите! Он полный ноль в магии!..

Словно подтверждая, с зрительских рядов донесся сплоченный гогот. На лицах всех солдат мгновенно появился хищный азарт – желание оторваться на мне за каждый полученный сегодня магический удар, за причиненный урон, пусть и не ощутимый, но весьма бьющий по самолюбию. Все-таки двадцать их раз за разом выставляли против одного. С каждой долей секунды желание раскатать меня по пыли арены становилось все более жгучим, мощным и что главное – дружным.

– Ату!.. – крикнул метатель ножей с трибун.

Оставалось только ухмыльнуться. Этот дурачок сам не понял, как мне помог. Прежде разноцветные волны вокруг их тел вмиг стали одинаково фиолетовыми – цвета синяков, которые в таком состоянии обычно и ставят, – и теперь нетерпеливо подергивались, как огромные щупальца, готовясь схватить все, до чего только смогут дотянуться. Я много раз видел эту эмоцию: злорадство, чувство превосходство себя над противником – в моем случае мнимое, а потому им можно отлично воспользоваться.

В следующее мгновение все солдаты разом сорвались с мест и кинулись в центр арены, где стоял я, глядя на меня, как гончие на зайца. Что делать против двадцати несущихся на тебя противников? То же что и заяц: затеряться. Всего миг – и я перехватил эту сочную эмоцию общей травли. Как толстые нити, мысленно связал двадцать волн в один гигантский фиолетовый узел и бросил его на арену. Все солдаты теперь были как перепутанные марионетки в одном огромном ящике владельца театра – моего театра, хоть еще и не понимали этого.

Первый подскочивший ко мне, готовый ударить, резко пробежал мимо и с размаху треснул кулаком в голову своего противника, сбивая его с ног и заставляя броню на теле краснеть. Тот в ответ ударил его по ногам, повалив следом за собой в песок. Охваченные, сплетенные общим азартом, остальные тут же повернулись друг к другу и начали наносить быстрые мощные удары, а я спокойно покинул этот замес.

Для двадцати противников одного меня было явно маловато – так что я решил дать каждому шанс вынести “меня” лично, что только усиливало витающую над ареной эмоцию, а значит, делало мою иллюзию еще устойчивее. Фиолетовые волны густо и беспорядочно сплетали их друг с другом, запутывая еще больше, заставляя всех разом видеть то, что нужно мне. И, глядя на того, кто рядом, каждый видел в нем “меня”. Можно сказать, ненадолго они все стали мной и все дружно пытались “меня” победить, мутузя друг друга. В мою сторону они даже не поворачивались, а если бы и повернулись, увидели бы кого-то из своих.

Солдаты рьяно дрались, нанося урон не магией, а обычными кулаками – значительный, но неощутимый для здоровья, потому что он уходил в стремительно краснеющую броню. То тут, то там, как парализованные, они падали в песок и больше не поднимались. Я же расхаживал неподалеку прогулочным шагом, ожидая конца сражения и контролируя сплетенный фиолетовый клубок из их эмоций. На мой вкус, это был самый лучший бой, где можно победить, не сражаясь.

Поначалу зрители ошалевши молчал. В принципе, их можно понять: со стороны это выглядело странно – солдаты кинулись на меня и неожиданно начали колотить друг друга. Никто ведь на трибунах не видел в них “меня”. Да и уловители гудели совсем слабо – в разы тише, чем дрались люди на песке.

– Он слева! На краю арены! – опомнившись, начали вопить метатели ножей.

– Вы слепые?!..

Никто из дерущихся даже не отвлекся. Да и зачем? Если “я” был рядом с каждым из них – прямо перед глазами, только кулаком заедь. С приятным механическим треском цифры на табло росли, отмечая очередного поверженного противника. Стоило солдату уложить “меня”, как он тут же, едва повернув голову, замечал еще одного “меня”, тоже тяжелого дышащего над еще одним “мной”. А затем они боевито кидались друг на друга. Чем сильнее я контролировал эмоции, тем быстрее обычно у людей отказывали мозги. Вот и сейчас в этом нездоровом диком азарте никто даже не успевал задаться вопросом: почему “меня” так много? Вероятно, где-то на задворках разума они догадались, что это магия, но не представляли, что с ней делать.

Наконец девятнадцатое тело неподвижно свалилось на арену. Оставшийся в одиночестве солдат, весь взмокший от драки, растерянно осмотрелся по сторонам, заметил меня и подскочил.

– Что? Мы его сделали? – тяжело выдохнул он. – Сделали?..

Он лихорадочно завертел головой, до сих пор не узнавая во мне меня.

– Да, – сказал я, – теперь сделали.

И нанес ему резкий удар. Его броня стремительно заалела, словно ее густо залили кровью. Последнее тело бессильно рухнуло в песок, чтобы больше не подняться. Тут же на табло с треском прокрутились цифры, показывая “20”. Итого, на арене лежали двадцать противников из двадцати, а на трибунах обалдевши молчали. Они тут что, никогда не видели менталистов? Я повернулся к навесу со студентами. Встав с места, Нина хлопала – единственная, кто сейчас не впала в ступор. Отсалютовав ей, я вернулся к Рогозину.

– Хороший удар, – заметил он, снимая с меня сверкающую броню, не получившую никакого урона. – Занимался чем-то?

Я кивнул, отдал ему шлем и под обалдевшее молчание зрителей и не менее ошарашенные взгляды поднимающихся солдат, чья иллюзия уже закончилась, зашагал к воротам под трибунами.

Просторное помещение казалось еще просторнее, потому что все ранее сдавшие экзамен толпились у небольших окошек с видом на арену. Я переступил порог, и в воздухе повисла такая же густая тишина, какой меня проводили трибуны. Все ошеломленно уставились на меня – даже у Голицына не нашлось ни слова. Однако уже через мгновение в тишине прозвучали шаги, и ко мне подбежали друзья.

– Что?.. – нетерпеливо выдохнул Генка. – Что там произошло?

– Что ты заставил их увидеть? – сверкнула глазами Роза.

Все остальные с любопытством прислушивались.

– Меня, – ответил я.

– Чего? – не понял Генка.

Роза, догадавшись чуть раньше, расхохоталась.

– Каждый из них увидел в другом меня, – пояснил я.

Следом заржал и Генка, а потом и вовсе смех разнесся по помещению, внезапно дополнившись аплодисментами от большинства студентов, вероятно, увидевших, что такое менталистика впервые в жизни – я уже понял, насколько редким был этот дар. Голицын поморщился и, чуть ли не сплюнув на пол, отошел в сторону – в его случае это тоже можно было считать за аплодисменты.

В другом конце помещения скрипнула дверь, и порог переступил Ковалевский. Вокруг моментально воцарилась тишина, все студенты напряженно уставились на него, словно ожидая новых испытаний.

– Экзамен официально закончен, – объявил он. – С чем вас и поздравляю. Итоги будут в понедельник, в первый учебный день. А завтра день свободный. Можете покидать академию, отметившись на выходе, но к шести вечера все должны вернуться…

Я уже даже знал, чем он закончит.

– Опоздавшие, – добавил Ковалевский, – будут наказаны.

Договорив, он покинул помещение, а следом за ним к двери потянулись и студенты, заметно расслабившиеся от осознания, что все закончилось.

– Какие планы на завтра? – я повернулся к друзьям. – Может, в Москву?

– Не, с такой красотой, – Генка показал на свой фингал, – меня там за зэка примут…

– Можно взять у Лёни чудо-мазь, – предложил я.

– Я ж говорил: Ковалевский пообещал, что если мой синяк пройдет чудо-способом, то я весь месяц буду драить полы в общаге способом вполне традиционным. Да и тут тоже есть что посмотреть…