Текст книги "Враг народа. Академия красных магов (СИ)"

Автор книги: Мэри Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Я тут же вскинул руку, и он как ни в чем не бывало кивнул.

– А почему в нашем расписании нет менталистики? – повторил я.

– Менталистику, как и артефакторику, изучают только на старших курсах, – ответил он.

– А почему?

– Артефакторика требует прочных базовых знаний, а в менталистике нет особой надобности.

– Как и в менталистах! – вякнул на всю аудиторию Голицын, явно еще не сообразивший, что преподаватель тоже менталист.

Ковалевский неожиданно усмехнулся.

– Так много кто думает, поэтому менталистам крайне важно служить во благо, – его взгляд выразительно проехался по мне. – Ни одно социально значимое действие менталиста не останется незамеченным.

Я снова поднял руку.

– Почему?

– Вы не слышали про международный реестр магов стратегического значения? – Ковалевский на этот раз ответил вопросом на вопрос.

Тишина в аудитории то ли означала, что никто не слышал, то ли намекала, что никому неинтересно. Моя рука опять взлетела в воздух – по ощущениям, ее уже можно было и не опускать.

– Что такое международный реестр? – спросил я.

– Самый актуальный для вас вопрос, – с сарказмом заметил Григорий Николаевич. – Согласно международной конвенции, туда заносятся сильнейшие стихийные маги, все специалисты по высшей магии, а также менталисты в обязательном порядке.

Я тут же вскинул руку.

– Нет, Александр, – опередил он мой новый вопрос, – вас еще там нет. Сперва вы закончите академию и получите ранг, и только после этого вас туда официально внесут. Однако не стоит огорчаться, скорее надо радоваться, потому что находиться в этом реестре – все равно что жить под постоянным наблюдением. Это очень большая ответственность… Еще вопросы у кого-нибудь есть, или я могу продолжить? – он обвел глазами ряды парт.

Тишина сгустилась еще ощутимее. Все молчали, словно им и правда нечего спросить. Меня же просто разрывало от вопросов. Я снова поднял руку.

– А как появилась магия?

– Точно не известно, – ответил Ковалевский, – есть лишь версии.

– А когда?

Его губы тронулись в ухмылке.

– Александр, я настоятельно рекомендую вам посвятить свободное время этой славной книге, – он показал на учебник на своем столе. – Вы удивитесь, сколько можно узнать, если хоть раз ее открыть…

– Открыть книгу не так же легко, как плюнуть! – снова подал голос Голицын, очевидно надеясь всех рассмешить.

Повернув голову, Григорий Николаевич мазнул по нему взглядом, и тот мигом заткнулся.

– Не помню, – сухо произнес Ковалевский, – чтобы давал разрешение хоть кому-то язвить на моих занятиях.

Ага, кроме самого себя.

Остаток урока перья скрипели по листам, фиксируя весьма муторные положения теории магии. Перед самым звонком он дал нам столько домашней работы, что, видимо, придется разом осилить треть учебника. Стоило занятию закончиться, как студенты захлопнули тетради и повскакивали с мест, спеша убраться отсюда как можно скорее и наконец выдохнуть. А вот у меня еще оставались вопросы.

– Я вас догоню, – сказал я друзьям.

Кивнув, Генка и Роза ушли вместе со всеми, а я направился к преподавательскому столу. Ковалевский встретил меня без особого удивления.

– Григорий Николаевич, – начал я, – посоветуйте, пожалуйста, как мне поскорее научиться магии?

Собственно, этот вопрос сейчас был самым актуальным.

– А куда вам спешить? – невозмутимо уточнил он.

– Хочу всех нагнать.

– До поступления в академию никто специально не обучается, – заметил Ковалевский. – Так что вы всех нагоните, если будете стараться.

– Ну хотя бы с чего начать? – не отставал я.

– Для начала советую взять учебник по теории магии, книгу по медитации и что-нибудь по этикету, – хмыкнул он.

Я очень постарался не нахмуриться.

– Еще вопросы? – спросил Ковалевский, видя, что я не ухожу.

– А почему у меня за практический экзамен не сто баллов?

Его брови слегка дернулись вверх.

– Считаете, ваша работа на сто баллов?

– Завод-то спас.

– Снизил, – после паузы ответил он, – за орфографические ошибки. Этот учебник тоже не повредит, – его губы снова растянулись в усмешке.

Ясно. Язвить он, видимо, не закончит и после урока. В аудитории уже было пусто. Развернувшись, я тоже направился к двери.

– Александр, – неожиданно позвал Ковалевский, когда я был уже у порога.

Я молча обернулся.

– У вас сейчас магзаконность по расписанию, – сказал он. – Сделайте себе одолжение, не задавайте там вопросов.

– Каких вопросов? – уточнил я.

– В вашем случае любых…

Глава 17. Магзаконность

Получив наставления от Ковалевского, я наконец покинул аудиторию и вышел в коридор. Генка с Розой ждали неподалеку у окна, затеяв очередной жаркий спор. Сложно сказать даже, на какую тему – казалось, темой у них могло послужить все, включая солнце за окном. Я охотно присоединился, и, препираясь уже втроем, мы зашагали на следующий урок, которым по расписанию была магзаконность. Отведенный для занятий класс обнаружился в самом конце третьего этажа, за глухим лестничным пролетом и целым рядом старых подсобных дверей – его словно намеренно вынесли куда подальше. На потрескавшейся двери без номера, хотя все остальные помещения были пронумерованы, висела лишь одна табличка – “Кабинет Магзаконности”. Так что ошибиться не удалось бы при всем желании.

Переступив порог, мы вошли в небольшой класс с преподавательским столом, широкой доской и рядами парт, рассчитанных на два человека. В отличие от предыдущего урока, на этом присутствовали не все первокурсники, а только наша первая группа, где я без удовольствия заметил Стаса Голицына и Еву Островскую, вновь усевшихся рядом. Отвернувшись, я пробежался глазами по остальным, чьи лица и имена пока что путались в памяти. Кроме этих двух, после экзаменов я запомнил только Зорина, опять устроившегося в одиночестве в самом дальнем углу – будто он всеми силами отгораживался от остальных, которые, видя такое, и сами не стремились с ним общаться.

Но куда больше внимания, чем одногруппники, вызывал кабинет магзаконности. Стены были густо завешаны картинами – очень странного, даже жуткого содержания. На одной людей жгли, щедро подсыпая хворост в огромный костер, на другой четвертовали, привязывая руки и ноги к разным лошадям. Дальше сажали на кол, рубили головы, потрошили – словом, казнили всеми известными способами. Обалдевая, я прошелся вдоль стен. Под одной из картин, на которой бедняг с мешками на головах топили в реке, висела длинная схема, где подробно расписывалось, начиная с десятого века, сколько магов истреблено в каждом столетии и за что. Всплеск приходился на годы инквизиции, большинство из которых, видимо, и иллюстрировали развешенные вокруг картины.

В дальнем конце класса – противоположном доске – я вообще завис, глядя на верхнюю полку небольшого книжного шкафа, где в продолговатом стеклянном коробе лежала засушенная человеческая рука. Кожу, уже похожую на пергамент, густо оплетали татуировки вроде той, что у Генки на животе. На застывших, как камень, пальцах остались следы от крупных колец, которые хозяин руки когда-то носил.

– Явно какой-то мощный маг стихий был, – пробормотал рядом Генка, выпавший не меньше, чем я.

Розу, рассматривавшую все вместе с нами, вообще, казалось, вот-вот стошнит.

– И зачем это здесь? – спросил я.

– Как доказательство того, что его уничтожили, – еле слышно отозвалась она. – Руки просто так не отрезают…

Рядом с коробом стояли стеклянные коробочки поменьше, внутри каждой из которых на мягкой подушечке покоилась пуля, а внизу была прикручена табличка – с фамилией, инициалами и неизменной припиской “расстрелян как враг народа”, а дальше шел год. В основном с восемнадцатого по двадцать первый нашего века.

– Ими пробили черепа виновных магов, – прошептал на удивление осведомленный Генка.

Хорошо хоть, самих черепов тут не было. Да уж, нагляднее примеров магической законности и не придумаешь. Сразу над книжным шкафом висел огромный портрет в позолоченный раме, который на первый взгляд казался здесь неуместным – такими скорее украшают гостиные в богатых домах. Позируя на фоне горящего камина, мужчина в охотничьем наряде гордо держал ружье, а на стенах за его спиной виднелись чучела оленей, лисиц, волков – и внезапно среди них несколько человеческих голов, смотрящих на зрителя остекленевшими глазами. Внизу картины было размашисто выведено “Лорд Хитклиф Раст” и в скобочках годы жизни, сообщавшие, что этот любитель охоты, к счастью, уже помер. Причем в конце восемнадцатого века.

– А это что за тип? – спросил я и отвернулся к окну, зеленый парк за которым сейчас казался особенно прекрасным.

– А это жуткий мужик, – ответил Генка, отворачиваясь следом. – Им детей пугают…

– Убийца магов, – тихо добавила Роза, отводя от картины глаза. – Больше двух сотен лично истребил…

– Сам из магической семьи, – подхватил друг, – но без магии. В этом, наверное, и причина. Организацию тайную основал, ездил с ней по всей Европе и магов по-одному отлавливал. В основном неродовитых, но всякое бывало… Даже книжку секретную вроде как написал, как человеку убить мага. Будто маг не человек!.. В общем, поймали его потом и казнили. Но, как видишь, дело живет… Говорят, организация эта существует по сей день то ли в Англии, то ли в Америке…

– А экземпляр этой книжки, говорят, в КМБ есть… – пробормотала Роза.

Слушая, я опустился за среднюю парту в ряду у окна. Генка плюхнулся рядом, а наша подруга села перед нами. Обалдевали не одни мы – наши одногруппники пришибленно осматривались по сторонам, включая даже вечно нарывающегося Голицына. Тишина в этом классе воцарилась еще до звонка. Неудивительно: кабинет магзаконности больше напоминал музей победы над магами, со смаком демонстрируя, как и чем их – то есть нас – можно истребить.

– А кто вести-то будет? – вдоволь насмотревшись, спросил я.

– Ну ты же видел расписание, – отозвался друг.

– И что?

– Тихон Раевский, – осторожно произнес он, словно имя могло ужалить.

Оставалось только повторить “и что?”.

– Тот самый Раевский? – тихо уточнила Роза.

– Да он единственный остался, – ответил Генка. – Из семьи героя наполеновских войн, – пояснил он уже мне. – Вот только вся его семья в революцию выступила за царя, а он был на стороне большевиков. Говорят, – друг понизил голос, – он лично поймал и расстрелял брата во время гражданской…

– А я слышал отца, – вдруг вмешался паренек, севший в соседнем ряду. – И не расстрелял, а зарезал.

– Да что там, всю семью, – вклинилась его соседка.

– Это просто слухи, – нахмурилась Роза.

– Обычно в таких случаях меняют фамилию, – добавил Генка, – но этот носит свою с гордостью…

Стоило звонку прозвенеть, как все торопливо расселись по местам, скучившись в середине и конце класса. Первые ряды парт остались пустыми – неудивительно, что в таком кабинете никто не рвался поближе к преподавателю. Тишина в классе повисла образцовая, позволяя услышать все, что происходило снаружи. Меньше чем через минуту в коридоре раздались шаги – размеренные и неспешные, приближающиеся с каждым мгновением. Дверь со скрипом распахнулась, и все студенты замерли так, будто ожидали монстра.

В кабинет неторопливо вошел мужчина в черной форме сотрудника КМБ, которого я уже видел сегодня утром среди других преподавателей, когда директор произносил речь. Закрыв дверь, мужчина повернулся к классу – лет сорока на вид, высокий, бледный, с гордой осанкой, острым подбородком и жестким холодным взглядом, невольно вызывающим мысль, что слухи вполне могут быть правдой.

– Тихон Сергеевич Раевский, – произнес он спокойным, ровным голосом, остановившись перед пустой первой партой в центральном ряду. – Запишите.

После секундной заминки перья дружно нырнули в чернильницы и заскрипели по бумаге.

– Что такое маг? – спросил он, оглядывая класс.

– Маг – это человек, – неожиданно отозвалась Роза, явно задетая этим “что”.

Остальные покосились на нее так, будто ждали, что ее голова вот-вот окажется в одном из коробов на полочке.

– Маг – это, конечно же, человек, – невозмутимо согласился Раевский, – но еще и оружие. А что должно делать хорошее оружие? Хорошее оружие должно хорошо служить…

Маг – это оружие… Одно и тоже повторялось уже второй урок подряд. Да вы сговорились, что ли? Или это такая мантра, которую нам надо повторять? Ну да, пистолет же не должен самостоятельно думать.

– Маг свободен в своих решениях, – продолжал Раевский, – но не до конца. Именно это мы будем изучать на магзаконности. И начнем с того, – его пальцы выразительно стукнули по пустой первой парте, – что я вас пересажу.

– А если нам нравятся наши места? – нахально подал голос Голицын.

Раевский взглянул на него – равнодушно и вместе с тем оценивающе, как маньяк мог бы смотреть на жертву, и Голицын заметно растерялся.

– Оценка по этой дисциплине, – ровным голосом произнес Тихон Сергеевич, имя ему, к слову, очень подходило, – пойдет не только в академию, а еще и напрямую в КМБ. Хотите ли вы, чтобы там у вас были плохие отметки, решайте сами…

В его тоне не было явной угрозы, но большинство студентов опустили головы и слегка поежились.

– Вообще эту парту, – он показал на пустую первую парту у окна, стоявшую прямо перед преподавательским столом, – я планировал отдать другим людям, но, товарищ Голицын, идите-ка вы сюда…

Нехотя поднявшись, тот потащился на указанное место, а я выдохнул, подозревая, что это парта была как раз для меня, и надеясь, что меня посадят не с ним. Следом, лишь мельком взглянув на список студентов, Раевский вызвал Зорина на первую парту в центральном ряду, около которой сейчас стоял сам. Дальше несколько минут длилась пересадка, принцип которой легко просматривался. Рядом с наследниками трудовых династий Раевский неизменно сажал кого-то неродовитого, словно показывая на примере, что такое классовое равенство в стране победившего социализма.

По его указанию Генка без особой охоты прошагал на вторую парту в ряду у двери и сел вместе с Евой Островской, а Роза оказалась на третьей в ряду у окна вместе с миленькой пухлой блондинкой, которую Ковалевский не пустил за опоздание – Беллой Розановой-Риполи, уже самое имя которой намекало на белую кость. Меня же рассадили в числе последних – на первую парту центрального ряда вместе с Зориным, который молча посмотрел на меня, коротко кивнул и сосредоточился на своей тетради.

– Запомните ваши места, – Раевский уселся за свой стол, – на них вы будете возвращаться каждое занятие здесь.

Вполне довольный собой, хотя по его спокойному, похожему на маску лицу и не скажешь, он продолжил урок.

– Кто знает, – холодный безжалостный взгляд обвел вконец притихший класс, – когда была основана эта академия?

В ответ повисла такая тишина, словно каждый из студентов сейчас сидел в глухом стеклянном ящике вроде того, в котором в конце кабинета покоилась отрезанная рука.

– Эта академия, – невозмутимо продолжил Раевский, – была основана в начале восемнадцатого года и называлась тогда Академией красных магов РСФСР. Затем после образования СССР ее переименовали в Союзную академия красных магов. И наконец в тридцатом году она стала Высшей академией магии СССР имени товарища Сталина… Кто знает, почему академия носит имя товарища Сталина?

Ни одна рука не взлетела в воздух. Высохшая конечность, пули в коробочках и картинки с пытками на стенах как-то не стимулировали словоохотливость. Некоторое время холодный взгляд медленно скользил по классу, заставляя студентов отводить глаза, а затем неожиданно остановился на мне.

– Товарищ Матвеев, как вы думаете почему?

– У нас много чего носит имя товарища Сталина, – уклончиво ответил я.

Пару мгновений, будто давя на нервы, холодный взгляд гулял по моему лицу – так обычно смотрят не на уроках, а во время допросов. Уж я-то знаю.

– Академия носит это имя, – Раевский отвернулся, вновь терроризируя глазами остальной класс, – чтобы вы не забывали, кому и для чего будете служить. И чтобы не думали, что ваша магия нужна только вам, и не обольщались этим. Запишите.

Перья тут же заскрипели по бумаге.

– Кто хочет, – когда тишина восстановилась, спросил Раевский, – послужить сейчас на благо остальным? Нужны два добровольца.

Подобных, разумеется, не обнаружилось.

– Товарищ Голицын и товарищ Зорин, – он выбрал сам, – идите в конец кабинета, откройте книжный шкаф и раздайте то, что лежит на нижней полке остальным. По одному экземпляру на человека.

От мысли, что он будет служить остальным, Голицына аж перекосило. Тем не менее, натянув лицо обратно, он молча поднялся с места и в компании Зорина прошествовал к книжному шкафу. Любопытство незаметно охватило класс, и студенты начали осторожно оборачиваться, стараясь лишний раз не смотреть на стоящие сверху стеклянные коробки. Деревянные створки со скрипом распахнулись, открывая стопки тонких книжек в мягком переплете на нижней полке. Взяв их, парни молча пошли по рядам парт. Зорин аккуратно положил одну передо мной, и я с интересом уставился на обложку, где было напечатано “Трудовой Магический Кодекс СССР”.

– Это подарок каждому из вас к началу учебного года, – сообщил Раевский.

Так и подмывало спросить от кого. От КМБ?

– И ваша новая настольная книга, – добавил он, – на всю оставшуюся жизнь. Чем лучше вы усвоите положения ТМК, тем длиннее она будет.

Сказано это было без малейшей угрозы – спокойным, ровным голосом, каким обычно детям вбивают в голову очевидные вещи. Например, земля круглая, а дважды два – четыре. И если не будешь соблюдать положения ТМК – умрешь.

– Кто знает, когда приняли ТМК? – тем же тоном продолжил он.

Я скосил глаза на Розу, сидевшую в другом ряду у окна. Она точно знала, так как этот вопрос был на экзамене. Однако, как и все, сейчас молчала, вероятно, все еще осмысляя последнюю фразу.

– В двадцать четвертом году вместе с конституцией, – ответил Раевский сам, не смущаясь, что студенты будто проглотили языки, наоборот, казалось, его это полностью устраивало. – И это не случайно. Советская власть дает лучшие возможности и обычному человеку, и магу. Запишите.

Перья торопливо зачиркали по бумаге.

– А теперь, – довольно произнес он, – откройте кодекс и ознакомьтесь с основными положениями.

Страницы послушно зашелестели на каждой парте. Вместе со всеми я распахнул переплет, слегка скрипящий, пахнущий типографической краской – подарок оказался абсолютно новым. На белоснежных свеженапечатанных листах были расписаны задачи и структура сначала наркомата магии, затем КМБ. После шли два раздела: первый с правами магов, а второй с обязанностями, которых, судя по размеру, было раз в пять больше.

– ТМК определяет, – под шелест страниц говорил Раевский, – что магу можно и что ему нельзя…

По правде сказать, нельзя тут было гораздо больше. Нельзя использовать магию во вред советскому народу, нельзя использовать магию во вред государству, нельзя препятствовать КМБ в выполнении их обязанностей, нельзя отказаться от заданий наркомата магии без объяснения причин, нельзя незаконно приобретать артефакты, нельзя утаивать магические разработки… От всех “нельзя” у меня под конец зарябило в глазах.

– Каждое написанное здесь слово должно прочно осесть в ваших головах, – Раевский постучал по своему столу, словно показывая, насколько прочно. – Для вашей же безопасности. Каждый, кто решит переступить закон, – в спокойном голосе неожиданно прорезалась сталь, – станет мишенью. КМБ уничтожит любого врага, вне зависимости от его достижений и родословной…

Его взгляд на миг замер на Голицыне, и тот сразу же уткнулся в раскрытый кодекс.

– Если маг нарушает закон, маг будет наказан, – подытожил Тихон Сергеевич. – Любой маг без исключений, каким бы ценным он себя ни считал. Ценность врага равна нулю.

Пожалуй, мне больше нравилось, когда сотрудники КМБ молчали как тени. Еще некоторое время его холодные жесткие глаза рыскали по классу – скользя как дуло пистолета по толпе, пока его хозяин решает, кого пристрелить. До конца урока в кабинете не раздавалось ни звука, кроме монотонного шелеста страниц. Все молча читали кодекс, не отрываясь, будто книг увлекательнее в мире не было.

– На следующем занятии, – перед самым звонком сообщил Раевский, – мы поговорим о способах, которыми общество издавна избавлялось от бесполезных и вредных ему магов. Так что возьмите в библиотеке учебник по магзаконности и прочитайте главу про инквизицию. Запишите.

Казалось, вместе с трелью звонка по рядам парт пронесся дружный облегченный выдох. Стараясь не встречаться глазами с преподавателем, студенты похватали свои кодексы и вещи и рванули к двери.

– Товарищ Матвеев, задержитесь, – неожиданно сказал Раевский, когда я поднялся вместе со всеми.

Без особой охоты я сел обратно. Уходя, Генка и Роза жестами показали мне, что подождут снаружи. Вскоре в кабинете остались только преподаватель и я. Встав из-за стола, он неспешно прошелся до двери и плотно ее притворил, а потом медленно повернулся ко мне.

– Товарищ Матвеев, каким вы видите свое будущее?

– Счастливым, – ответил я, – и долгим…

В свете последнего урока это дополнение казалось важным.

Его глаза неторопливо прошлись по моей груди, изучая каждый висящий там значок.

– Полагаю, так и будет, – сказал Раевский. – У вас правильные ценности. Можете идти. Только помните, что с любыми проблемами можете обращаться ко мне. Я ваш друг.

Я молча кивнул и поспешил убраться подальше от этого друга с тихим спокойным голосом и глазами маньяка.