Текст книги "Враг народа. Академия красных магов (СИ)"

Автор книги: Мэри Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Глава 25. Стратегия превосходства

На пару мгновений взгляд Рогозина замер на мне, но не зло или угрожающе, а как-то ехидно.

– Опоздал, – раскатисто выдал он, – двадцать отжиманий в углу!

Татуированная ручища показала на пустой от матов угол, будто специально подготовленный для подобных развлечений. Я молча свернул туда.

– Да иди, сдавай нормы ГТО! – подал голос Голицын.

– Судя по всему, – ехидный взгляд Рогозина мигом переключился на него, – тебе тоже не повредит их сдать. Двадцать отжиманий там же.

– Но, Федор Юрьевич… – пробормотал тот.

Косматые брови преподавателя насмешливо дернулись вверх. Не закончив, Голицын стиснул зубы и потащился в угол, где я уже устроился на полу. Он плюхнулся рядом, косясь на меня с такой досадой, словно не сам был виноват.

– Что ты все время выделываешься? – бросил я, начав отжиматься.

– Да то, что меня бесят выскочки вроде тебя! – буркнул он, начав следом.

– И еще по десять каждому за болтовню, – сказал Рогозин, наблюдая за нами.

– Доволен? – проворчал с пола Голицын.

– И еще по десять, – сообщил Рогозин. – Обоим.

Вот кто реально был доволен.

– Все из-за тебя! – сквозь зубы процедил Голицын.

– Да замолкни ты уже! – цыкнул я.

– И еще по десять каждому, – добавил Рогозин еще довольнее.

Такими темпами и правда сдам тут нормы ГТО. Тем временем наш похожий на богатыря преподаватель отвернулся к остальным студентам, которые стояли молча и неподвижно, явно не желая начинать занятие с разминки на полу.

– Можете отмереть и сесть, – милостиво разрешил Рогозин.

Воздух тут же наполнился скрипом скамеек, стоявших одним длинным рядом. Вся наша группа послушно села, напоминая из моего угла стаю синиц на ветке.

– Что такое, – обвел студентов глазами Рогозин, – магический бой?

Ответ пришел в голову сам – из учебника, который я читал в поезде и автором которого был он. Собственно, это и была первая фраза его учебника.

– Магический бой, – сказал я, отжимаясь, – это русская рулетка.

Рогозин неторопливо повернул голову ко мне.

– Правильно, – кивнул он. – Еще пять отжиманий.

– Сейчас-то за что? – не понял я.

– Да просто так. Нравишься ты мне, – шрам снова пополз по щеке, словно растягивая его ухмылку до самого уха.

Лучше бы он показывал свою симпатию как-то по-другому. Голицын рядом открыл рот, собираясь что-то злорадно вякнуть, но сразу же его закрыл, видимо, решив не увеличивать время разминки.

– Магический бой, – Рогозин опять отвернулся к ряду скамеек, – как русская рулетка. Точно не знаешь, кто выпадет и что противник может. В любом бою у кого-то есть преимущество в атаке, а у кого-то – в обороне. Преимущество и в том, и в том дает превосходство, а это – залог победы…

Слушая, я чуть не сбился со счета – что-то интересное всегда вытесняет из головы что-то рутинное. Тело продолжало отжиматься само, пока мозг ловил каждое слово.

– Цель наших занятий, – продолжал Рогозин, – чтобы вы добились превосходства над любым противником. А чтобы добиться превосходства, надо знать свои сильные и слабые стороны. И слабости надо уменьшать…

Наконец закончив отжиматься, я поднялся с пола и присоединился к остальным, сев между подвинувшимися Генкой и Розой. Одарив нас парочкой колючих взглядов, Голицын отправился в другой конец скамеек к Еве Островской.

– Все, что вы еще не умеете, – это сила вашего противника, – вещал наш преподаватель. – Проще говоря, ваши слабости – его сила…

– Федор Рогозин – герой германской войны, – зашептал Генка рядом, чуть ли не с восхищением глядя на него. – Говорят, получил там удар сильным проклятьем прямо в лицо. Так шрам и остался…

– Тоже хочешь отжаться? – вдруг повернулся к нему Рогозин.

Генка быстро мотнул головой.

– Стратегия – то, что знаешь заранее, – возобновил урок Федор Юрьевич. – А тактика – то, что решаешь по ходу боя. Если хотите победить, нельзя полагаться только на тактику. Вы должны знать заранее, как это сделать. Начали бой – оцените силу и найдите слабости противника, прикройте свои, используйте чужие и никогда не полагайтесь на удачу. Вот и вся стратегия превосходства.

На несколько секунд спортзал погрузился в тишину. Рогозин неспешно прошелся глазами по ряду скамеек, будто постукивая каждого студента по голове, чтобы его слова получше осели.

– Но хватит теории, – татуированная ручища небрежно махнула, словно отбрасывая прочь нечто ненужное, – тут вообще-то практика, вот ей и займемся. По итогам практического экзамена у нас отличились четверо студентов, так что устроим два показательных спарринга. Скворцов, – вызвал он.

Генка, слушавший всю речь с восторгом, выскочил к нему чуть ли не вприпрыжку.

– И, – Рогозин пробежался глазами по скамейкам, – Островская…

Ева вышла следом, чеканя шаг, как солдат на плаце.

– Мне что, бить девушку? – друг заметно растерялся.

– Для тебя я не девушка, а маг! – отрезала она, глядя на него так, словно готовилась растерзать.

– Наденьте защиту, – невозмутимо произнес Рогозин.

Они послушно направились к ящикам в углу, где лежала сверкающая броня. Со стороны похожая на тонкие металлические пластины для спины и груди, она тем не менее была довольно легкая и, в принципе, не сковывала движений – лишь чуть-чуть жала на плечи. Не самая большая цена за возможность обойтись без увечий.

– Защита будет фиксировать урон, – сообщил преподаватель, наблюдая, как они натягивают броню, – и выведет участника из боя, когда посчитает урон смертельным. Очень рекомендую поставить хотя бы покров, чтобы этого не случилось с первого же удара… А теперь прошу, – татуированная рука показала на нарисованный в центре зала круг.

Будущие соперники, закрепив на себе защиту, молча зашагали туда. Генка, так ждавший шанса с кем-нибудь подраться магией, теперь казался чуть-чуть обескураженным. Ева же косилась на него с явным желанием свернуть ему шею.

– Считайте, что это не спарринг, а война, – напутствовал их Рогозин, еще больше сбивая с толку одного и распаляя вторую. – И ваша цель – уничтожить противника…

Студенты на скамейках растерянно переглянулись, явно не ожидая такого от урока. По-моему, вместе с лицом в той войне ему чуток повредили голову.

– Так что не бросайте все ресурсы сразу в атаку, – продолжал наш преподаватель. – Зачем переходить на серьезную магию, которая может вас истощить, если вы способны победить в рукопашную? Начините с нее, чтобы оценить силы противника…

– Я не хочу бить девушку, – подал голос Генка.

– Да я тебя сама побью! – процедила Островская.

Чуть прищурившись, он посмотрел на нее, наконец увидев за девушкой соперника.

– Ну раз так, то ладно, – в его голосе прорезались боевитые нотки.

– Ну раз с галантностью покончили, – насмешливо прокомментировал Рогозин, – начали!

Мгновенно два сжатых кулака налились сверкающие синевой. Как фурия, Островская ринулась в бой, собираясь зарядить Генке этим сиянием прямо в нос. Он ловко уклонился, а в следующий миг знакомое синее свечение густо окутало все его тело – правда, не такое же яркое, как вокруг его кулака: похоже, основная магия сейчас была именно там. Следом сияние обволокло и его соперницу – заметно бледнее и тоньше, чем у него. Хотя заметно это, как я уже понял, было только мне. Видимо, это и есть покров, о котором я читал в учебнике – чистая энергия, идущая на защиту тела.

Генка увернулся от еще одного удара в голову и, изловчившись, нанес свой. Сияющая синева ее покрова смешалась со свечением его кулака – они слились в одно яркое синее пламя, словно выясняя, кто сильнее. А затем ее броня чуть заалела, фиксируя урон. Рыкнув как разъяренная тигрица, Островская таки зарядила Генке в лицо – и его броня тоже слегка покраснела, только подогрев его азарт.

Кулаки продолжали безудержно летать с двух сторон, время от времени достигая цели. Не будь у них покровов, уверен, урон уже бы был близок к смертельному. Зная, что никто не увидит синеву на моей ладонь, я сжал руку в кулак – и свечение охотно его обняло. Но как распределить это сияние по всему телу, я пока не понимал – оно двигалось с ладони на кулак и обратно, однако не перемещалось дальше. Если все, что я не умею, – сила моего соперника, то я невольно дарил этому гипотетическому сопернику слишком много сил.

– Если посмотреть внимательно, то уже очевидно, – комментировал стоящий около нашей скамейки Рогозин, – чем эта рукопашная закончится…

Все сосредоточенно уставились на участников спарринга, явно пока не понимая. Мне же тоже уже было очевидно, потому что я видел синеву, все еще яркую у Генки и уже изрядно побледневшую у Островской. Она снова набросилась на него, собираясь ударить. Он расторопно перехватил ее кулак и крепко зажал ее саму, блокируя атаку и с другой стороны. Его рука стиснула ее талию, пытаясь максимально обездвижить соперницу. Генка напирал, словно собираясь повалить ее на пол. Ева отчаянно дернулась, пытаясь высвободиться, и его ладонь соскочила вниз и не намеренно, но весьма смачно шлепнула ей по заду. На долю секунды она застыла, следом застыл и он, явно трогая девушку там впервые – а по ряду скамеек пошли смешки, как бы без слов комментируя пикантность позиции.

В следующий миг синее свечение вокруг Островской внезапно заискрило яркими молниями и стремительно исчезло за ними. Сверкающие разряды яростно вонзились в Генкин покров, пронзая его как сотни игл. Со стороны казалось, будто его ударило мощным разрядом электрического тока. Вот почему магический бой как русская рулетка: в любой момент расклад может измениться. Его броня заалела гораздо сильнее. Обалдев, он выпустил Еву из своей хватки, и она резво отскочила в сторону, враждебно сжимая кулаки, однако больше на него не кидаясь.

– И поделом… – проворчала рядом Роза как-то не в меру кровожадно.

– А ты вообще на чьей стороне? – я повернулся к ней.

– А нечего ее лапать!

– Вообще-то он не лапал, это само получилось во время боя.

– Да-да, – цинично протянула подруга, – вы все так говорите…

– Вот и закончилась рукопашная, – прокомментировал Рогозин. – Выносливость вообще очень важное преимущество, и у Скворцова она очевидно выше. Островская наконец поняла, что здесь слабее, и теперь меняет тактику. Признай она это раньше, потратила бы куда меньше сил. Гордость и упрямство в бою – плохие помощники…

Стиснув зубы, явно разозленная сказанным не меньше, чем ходом поединка, Ева резко вскинула руку, и в Генку полетела гигантская искрящая молния, вполне способная убить человека на месте. Он бойко развел руки в стороны – и его тут же с головы до ног охватило пламя, словно превращая в огромный факел. Ярко-красные языки будто родились из синего свечения его покрова, поглотив его, чтобы стать еще мощнее и насыщеннее. Студенты на скамейках аж ахнули.

– Почти полноценный стихийный щит, – похвалил Рогозин.

– А почему почти? – спросил я, наконец поняв разницу между щитом и покровом.

– Потому что я здесь не для того, чтобы вас хвалить, – с усмешкой отозвался он. – Всегда есть, что улучшить.

Молния, искря, врезалась в щит из пламени и словно растворилась в нем, не нанеся Генке не малейшего вреда. Следом он вскинул руку – и мощный огненный поток полетел в ее сторону, чуть не лизнув языком ее броню. Ева в последний миг отскочила назад, а вокруг ее тела стремительно появился щит из ярких сверкающих молний, будто готовых броситься в атаку. Без промедления она пульнула в соперника ответную молнию, которую Генка встретил еще одной волной жара. Две стихии столкнулись в воздухе, сотрясая его аж до треска. Со стороны теперь казалось, что пламя громадного костра сражается с грозовой тучей. Если бы в спортзале висели уловители, они бы уже сошли с ума. Однако, хотя оба соперника были сильны, один все-таки уступал другому, сигнализируя это всем все больше алеющей броней.

– Считается, что огненный стихийный щит – самый сильный, – не замолкая, комментировал Рогозин. – А вот молнии – это скорее орудие атаки, чем обороны. Так что и здесь Островская выбрала не самую верную стратегию. А с учетом всех сил, что она уже потратила…

– Вы мне мешаете! – рыкнула Ева, посылая в Генку очередной удар.

– А в реальном бою всем на это плевать, – с иронией заметил Рогозин.

Чем дальше, тем быстрее молнии рассыпались на искры, натыкаясь на потоки пламени. Защита на Островской казалась уже совсем алой, подводя к неизбежному концу поединка. Когда очередная молния разлетелась в воздухе, едва ее лизнуло огнем, Ева, уже и сама пошатываясь от усталости, из последних сил рванула на соперника, вновь сокращая дистанцию до рукопашной. Дрожащая молния слетела с ее кулака и врезалась в огненный щит Генки, который тоже заметно ослаб, словно пытаясь пробить его насквозь – так яростно, как смертельно раненый зверь мог бы выбираться из западни, понимая, что уже нечего терять. Генка тут же ответил пылающим огнем кулаком, разрушая уже совсем тонкий щит вокруг ее тела. Прощально сверкнув, все ее молнии разлетелись в стороны и бесследно исчезли. Островская мгновенно покачнулась, броня на ней стала совсем красной, будто густо залилась кровью. А затем ее ноги бессильно подкосились, и как парализованная она рухнула на пол.

– Самоубийственная стратегия, – сразу же прокомментировал Рогозин, – приведшая к окончанию поединка. Ты понимаешь, девочка, – он подал руку Еве, которая, слегка пошатываясь, начала медленно подниматься, – что в реальном мире ты бы умерла? Забудь про эту стратегию… В книге я ее называю, – он повернул голову к остальным студентам, – “таран-баран”. Наверное, и сами поняли почему…

По скамейкам тут же пошли понимающие смешки. Да, вся его книга и была именно такой, да в общем-то он и сам был таким. Ева взглянула на него так, словно не прочь пульнуть молнию уже в него, и, сбросив в ящик броню, покачиваясь от усталости, потопала к Голицыну. Генка, тяжело дыша, тоже стянул с себя изрядно покрасневшую защиту и вернулся к нам с Розой.

– Вот же кошка дикая! – плюхнулся он на скамейку, потирая бок, то ли придавленный пластиной, то ли натертый ею.

– Чтобы закрепить урок, – Рогозин поучительно прошелся глазами по ряду скамеек, – проведем еще один спарринг. С двумя другими студентами, отличившимися на практическом экзамене.

Я вздохнул, уже предчувствуя, кто и с кем. Вот уж отличился, так отличился, что называется.

– Голицын, – вызвал Рогозин.

Стас бодро вскочил и зашагал в нарисованный в центре зала круг, аж приплясывая на ходу от желания подраться.

– И Матвеев, – преподаватель повернулся ко мне.

– Удачи! – хором пожелали Роза и Генка.

– Удачи, – неожиданно кивнул сидящий в сторонке Зорин.

Как там было в начале урока: превосходство – это преимущество и в атаке, и в обороне? Прикидывая, чем располагаю, и жалея, что список такой короткий, я молча поднялся со скамейки. Хищно глядя на меня, Голицын сжал руку в кулак, и он мигом залился сочной синевой – в принципе, такой же густой, какая была и у меня. Я вышел в нарисованный круг и встал напротив.

– Как думаете, – Рогозин обратился к студентам, внимательно наблюдавшим предыдущий поединок, – у кого преимущества?

– У Саши, – сразу же ответила Роза. – Он может делать иллюзии, а его противник не умеет ставить ментальные щиты.

– Нет, неправильно, – усмехнулся преподаватель.

Глава 26. Горячо-холодно

– Почему? – мигом возразила Роза. – Менталистика – очень редкий и очень сильный дар, который куда коварнее любой стихии.

– Мало иметь редкий дар, надо еще уметь им грамотно пользоваться, – отозвался Рогозин. – Менталист, по сути дела, показывает фокусы. Удачный фокус может дать преимущество, а неудачный – легко обернется катастрофой. А маг в бою должен рассчитывать не на фокусы, а на собственные силы.

– А я твоих фокусов вообще не боюсь, – поигрывая налитым синевой кулаком, заявил Голицын. – Я в них больше не поверю!

– Так что одной менталистики для победы мало, – подытожил наш преподаватель и сложил татуированные ручищи на груди.

– Но Саша уже может бить и на чистой энергии, – возразил Генка со скамейки.

– Ну молодец, – хмыкнул Рогозин, отчего шрам опять расползся по щеке, – ты предупредил соперника…

Генка, судя по лицу, аж язык прикусил.

– Так даже интереснее, – с непривычной невозмутимостью бросил стоящий напротив меня Голицын. – А от всех этих фокусов можно просто закрыться. Взять и ничего не чувствовать.

Уж определился бы для начала: не верить или не чувствовать. Я молча покосился на него. Волн эмоций, которые бы с легкостью просматривались, вокруг его тела сейчас не было – хотя обычно они так и сочились. Его лицо казалось аж до неестественности спокойным, словно нацепил маску – мой будущий соперник явно сдерживался. На ментальный щит это тем не менее не тянуло – скорее, на тоненькую заслонку. Такую толкни – и все полезет само.

– А вот на это, – Рогозин насмешливо его оглядел, будто оценивая то же самое, – я бы на твоем месте не рассчитывал. Но если так уверен в себе, можешь попробовать… Наденьте защиту, – он деловито кивнул на ящики углу.

Под пытливыми взглядами сидящих на скамейках я и мой поразительно бесстрастный соперник направились туда. За нашими спинами тут пошел шепот, весьма слышный, который наш преподаватель не спешил останавливать. Одногруппники увлеченно обсуждали наши шансы на предстоящий поединок – примерно с той же уверенностью, с которой можно рассуждать о победе в лотерею – меняя мнение прямо по ходу его высказывания.

Стараясь не отвлекаться, я достал броню, которая, словно остыв от недавнего боя, вновь сверкала чистотой, и натянул на себя. Голицын закончил облачаться со мной в одно время, и мы вернулись обратно в центр арены. Рогозин тут же махнул ручищей, восстанавливая в спортзале тишину, и шепот мгновенно стих. Студенты замерли на скамейках, с предвкушением уставившись на нас. Соперник же старался на меня вообще не смотреть. Не хмурясь и не скалясь, он стоял напротив как каменный истукан – будто пряча все эмоции глубоко в себе.

– Начинайте так же, – посоветовал Рогозин, – с рукопашного. Цель – уничтожить противника…

Едва он договорил, как Стас сжал руку в кулак, который моментально окружила густая сочная синева, и кинулся в атаку, метя мне в голову. Уклонившись, я стремительно ушел в сторону. Миг – и мой кулак запылал не менее ярко, пытаясь в ответ задеть его. Однако он тоже избежал удара, словно зеркаля мои движения.

– Давай! – азартно крикнул со скамейки Генка. – Он плох в рукопашке!

Тут друг был несколько предвзят: дрался его брат неплохо, но явно не лучше меня. Опережая, не давая ему вновь напасть, я резко развернулся и вновь выкинул руку в него. Налитый свечением кулак полетел прямо в его висок, готовый ударить примерно с такой же силой, с какой я прошлым вечером раскрошил деревяшку. Однако за долю мгновения все тело соперника окутала плотная синева покрова, который я, в отличие от него, пока делать не умел. Вот и преимущество – причем не мое. Мой кулак будто врезался в стену и до упора вжался в нее, пытаясь пробить дыру. Два ярко-синих пламени, его и мое, завертелись, яростно кусая друг друга языками. А затем его броня слегка покраснела, как кожа от ушиба, как бы говоря, что я все-таки сильнее.

Цокнув, Голицын резво выбросил руку в меня, и я едва успел отскочить, понимая, что меня-то ничего не защитит от удара подобной силы. Внезапно он разжал светящийся кулак и дернул ладонью так, словно швырнул в меня ее содержимое. Синее сияние, как стрела, сорвалось в меня, напоминая, как на экзамене били издалека по манекену. Я дернулся в бок, пытаясь увернуться, однако сверкающий поток все же косо задел мое плечо. Боли не было, а вот броня немного заалела, фиксируя урон.

Вскинув руку, я резко распахнул свой сияющий кулак – и свечение мигом перекинулось на ладонь. Я дернул ею, пытаясь повторить движение соперника. Однако моя магия не двинулась с места, будто отказываясь покидать меня – синева щедро разливалась между пальцев, яркая, сильная и одновременно бесполезная, если не бить ею напрямую. Вот еще одно преимущество – и опять не мое. Голицын тем временем снова швырнул в меня сверкающим потоком.

– А как же “так интереснее”! – отскочил в сторону я.

– А мне так еще интереснее, – злорадно отозвался Стас, вновь распахивая ладонь для атаки.

– Очевидно, у кого сейчас преимущество, – прокомментировал Рогозин, пока я уворачивался от очередной сияющей стрелы. – Голицын даже не воплощает стихию, которая дала бы удары помощнее, потому что и таких пока достаточно. Противник плохо управляет чистой энергией. Судя по движениям Матвеева, он еще не умеет ни ставить покров, ни делать непрямые удары…

– А это вообще честно? – спросила со скамейки Роза.

– Забудь это слово в бою, – отрезал преподаватель. – У каждого свои преимущества.

Его комментарии реально мешали, и я очень старался на них не отвлекаться. Раз за разом прицеливаясь и выбрасывая ладонь, Голицын самозабвенно швырялся в меня чистой энергией. Это было все равно что выходить с кулаками против пистолета – мне осталось только уворачиваться и лихорадочно думать. Передышки были короткими – всего пару секунд, пока он восстанавливался между ударами. Очередной синий поток, сорвавшись с его руки, лизнул, как пламя, мое бедро, и броня на мне заалела чуть сильнее. Следом вокруг него вовсю заплясали эмоции – видимо, в пылу поединка забыл, что решил ничего не чувствовать. Широкие фиолетовые волны победно прыгали и сплетались, выпуская наружу и его злорадство, и тщеславие. Превосходство, которое у него пока что было в бою, теперь, очевидно, захватило и его голову.

– Чего ты так смотришь? – фыркнул Голицын, метя мне прямо в лоб. – Не сработают тут твои фокусы! Хоть двадцать себя сделай, меня хватит на всех!..

А вот тут ты не прав: хватит тебя только на тех, кого увидишь – а ты не увидишь ни одного. Уворачиваясь от нового удара, я мысленно перехватил эти волны, сплел их до плотной фиолетовой ткани и накинул ему на голову, как наволочку, чуть искажая его реальность – убирая из нее себя. Сияние на его ладони, готовое вот-вот сорваться новым потоком, растерянно замерло и слегка ослабло. Голицын озадаченно завертел головой по сторонам, ища меня и не находя, хотя я сейчас был прямо перед ним. Наконец-то хоть одно мое преимущество.

Подскочив, я с силой ударил ему по темени. Синева с моего кулака, казалось, пробила до основания синеву его покрова и превратилась в сочную красноту на его броне. Он резко дернулся в мою сторону, сжал кулак, собираясь врезать в ответ – и, уперевшись глазами в мое лицо, не увидел меня. Шустро обогнув, я нанес еще один удар, и его защита заалела еще сильнее.

– А вот пример, – прокомментировал Рогозин, явно понявший, что происходит раньше остальных, – как можно потерять свое преимущество за мгновение, если недооценил силу соперника.

В следующий миг вместо синевы с ладони Голицына сорвалось мощное пламя, будто там зажглась газовая горелка. Он крутанулся, разбрасывая огонь во все стороны, чтобы уж достать меня наверняка. Воздух мгновенно пропитался жаром. Пылающие языки едва не лизнули меня. Я резво отскочил, избежав новой красноты на защите, которая от такого могла бы стать и фатальной. Соперник напряженно свел брови, прислушиваясь к моим шагам и отчаянно вертя головой, пытаясь поймать хотя бы мою тень. Но иллюзия прятала меня надежно. Максимально беззвучно я подобрался к нему с другой стороны, собираясь еще раз пробить кулаком покров, уже изрядно побледневший с начала поединка – словно чем больше сил противник тратил на атаки, тем меньше их оставалось на оборону.

– Слева! – вдруг крикнула Островская, явно сообразившая, что тут творится.

Голицын прытко развернулся – и пламя с его руки, хоть и отправленное вслепую, полетело четко в меня. Я молнией отскочил, и оно косо пронеслось над моей головой, чуть не задев. Будь тут уловители, они бы сейчас заверещали как бешеные.

– Сзади! – вновь крикнула Островская, не давая мне сделать и шага.

Стас мигом обернулся и пульнул еще одним огненным потоком в меня. На этот раз я увернулся чудом.

– Нельзя подсказывать! – возмутился на скамейке Генка.

– А почему нельзя? – спокойно отозвался Рогозин. – В реальном мире все можно. Главное – выжить.

– Справа! – внезапно закричала Роза, указывая в противоположную моей сторону.

Голицын, не сообразив в пылу боя, кто и зачем кричит, крутанулся туда и напитал воздух огнем – невольно дав мне немного передохнуть.

– Спереди! – снова крикнула Островская.

– Сзади!.. – тут же завопил Генка.

А следом загалдела и остальная группа, наполняя спортзал хаосом. Одни указывали прямо на меня, другие – в иные стороны. Так что я сразу услышал всех, кому не нравлюсь и кому нравлюсь – но составлять списки сейчас не было времени. Потоки яркого пламени слетали с ладони и щедро раскидывались по всем указанным направлениям.

– Слева!

– Сзади!

– Спереди! – боевито вопили студенты, явно пытаясь сделать поединок еще веселее.

– Справа!..

Даже я бы запутался, если бы это осмыслял, а мой противник все равно что был с завязанными глазами. Слепо швыряясь огнем во все стороны, он вертелся как детский волчок – вынуждая и меня уворачиваться так же быстро.

– Справа! – надрывался Генка.

Пока Голицын сообразил, кто кричит и где находится противоположная сторона, я подскочил к нему и с размаху врезал кулаком по его покрову, который все больше бледнел от каждого выпущенного потока жара. Броня соперника сочно заалела. Тут же жгучие языки понеслись в меня. Я отскочил, сжимая наливающиеся синевой кулаки. Внезапно мой противник весь – от макушки до пяток – окутался ярко-красным пламенем, демонстрируя еще один отличный стихийный щит. Студенты на скамейках ненадолго замолчали, любуясь огнем вокруг него, а я максимально бесшумно шагнул к нему, готовый нанести удар синевой прямо в это дрожащее пламя.

– Не подходи без покрова! – вдруг крикнул со скамеек Генка.

– Сзади! – следом пришла в себя Островская.

Голицын аж со свистом обернулся и послал в указанную сторону огненную волну, от которой я еле отскочил. Следом все опять загалдели, намеренно или невольно сбивая его с толку, на десятки голосов указывая разные направления. Он дико завертелся, посылая повсюду потоки жара, которые вполне могли спалить человека. Я же теперь не мог причинить ему ущерба без еще большего ущерба для себя – ни приблизиться, ни ударить. Выставив этот щит, он стал для меня неприкасаемым, в то время как я неприкасаемым не был. Огонь словно объявил меня персональным врагом, пытаясь покусать любой ценой – всюду, куда бы я ни свернул. Мне же оставалось только отскакивать все дальше к границам нарисованного круга.

– За край арены не выходи, – бросил Рогозин, будто запирая меня в горящей клетке.

Пламенный обстрел продолжался, вынуждая меня беспрерывно уворачиваться и перебегать с места на место, пока охотник перезаряжал свое “ручное” ружье. Очередной выброс огня пронесся совсем близко, едва не задев мою щеку. Чем дальше, тем тяжелее становилось от него спасаться. Дыхание срывалось, ноги уже подрагивали от усталости. Превосходства у меня сейчас не было ни в атаке, ни в обороне. Казалось, еще чуть-чуть и язык пламени поймает меня и окрасит в свой цвет броню.

– Я же говорил, – прокомментировал Рогозин поверх вопящих голосов, которые истинно или ложно указывали, где я, – фокусы сами по себе не дают преимущества. Важно их правильно разыграть…

– Справа!

– Слева!

– Сзади! – азартно вопили студенты.

Отчаянно щурясь в тщетной попытке меня разглядеть, Голицын бешено вертелся во все стороны и щедро швырялся огнем – будто противников у него было не один, а сотни и окружали они его со всех сторон. Вот только пламя, срывавшееся с его ладоней, пылало уже не так ярко, как в начале. Устал он, очевидно, не меньше меня, а то и больше, и передышки между атаками становились все длиннее.

– Слева! – надрывались на скамейках.

– Спереди!..

В крики студентов Голицын больше не вслушивался, явно уже не различия помощников и противников. Перегревали мозг они изрядно.

– Да заткнитесь все! – не выдержал он, пытаясь уловить мои шаги за этим орущим хаосом. – Я его не слышу!

Первыми замолкли его помощники, чтобы не мешать ему, а следом и мои, видимо, решив не мешать мне. Спортзал окутала тишина, в которой самым громким звуком казалось его тяжелое, срывающееся дыхание. Как там говорил Рогозин, выносливость – очень важное преимущество? Вот и проверим, у кого она выше. В конце концов, я не трачу энергию так же бешено, как он. Раз хочет меня слышать – пусть слушает.

– Холодно, – подал голос я.

По-прежнему не видя меня, Голицын порывисто обернулся на мой голос – и с напряженной выставленной в мою сторону руки тут же слетел поток огня, куда ярче и мощнее, чем несколько предыдущих. Казалось, соперник вложил в него всю злость за эту нелепую ситуацию. Ловко увернувшись, я отпрыгнул в сторону.

– Горячо!

Еще одна огненная волна понеслась в меня, словно надеясь сжечь на месте. Вот только сначала меня надо было найти.

– Холодно!

– Горячее!

– Опять холодно!..

Выкрикивая, я шустро двигался по арене, не останавливаясь ни на мгновение. На мой голос со всех сторон сердито мчались потоки пламени. Это тянуло на детскую игру вроде пряток или салок, где окаравший будет сожжен.

– Уже потеплее! – не унимался я, уворачиваясь от очередной пылающей атаки.

Совсем скоро на скамейках вместо криков раздались смешки, помогая мне лучше любых слов. Голицын завертелся еще злее, разбрасываясь жаром еще яростнее, а вот щит вокруг него, наоборот, становился все слабее, напоминая остывающий костер, в который больше не подбрасывают дров.

– И снова холодно!

Весь взмокший, соперник резко крутанулся и напряженно выставил руку, будто собирая силы на новый удар. Волна огня вслепую сорвалась на мой голос и пролетела мимо, опять не задев.

– Если противник заведомо сильнее тебя, – прокомментировал Рогозин, – то лучшая выигрышная, а то и единственная стратегия – его истощить, чтобы он стал равным по силам тебе, а то и слабее…

– Не помогайте ему! – возмутился Голицын.

– Да ты ему сам помогаешь, – хмыкнул преподаватель.

– Горячее! – продолжал подначивать я, видя, что соперник не собирается останавливаться.

Летящие в меня потоки огня с каждым разом становились все слабее и тусклее и срывались с его пылающих ладоней все менее охотно, а передышки между ними уже были такими, что я успевал пробежать пол-арены.

– Горячее! – я подходил все ближе, провоцируя его все больше.

– Еще горячее!..

Голицын уже еле дышал, но тем не менее неугомонно вскидывал руку и вертелся, как заведенный, во все стороны, не видя, но слыша и отчаянно надеясь меня зацепить. Вот только пламя, раньше походившее на огромный пожар, теперь напоминало легкий огонек. Плюнув на щит, Стас наконец сбросил его. Все пылающие языки, которые окружали его тело, казалось, разом ушли в его ладонь – и в мою сторону опять помчалось мощное пламя. Я стремительно отскочил, глядя на вновь появившийся покров вокруг него – уже совсем тонкий и не синий, а бледно-голубой, как бы намекающий, что сил на оборону у него почти не осталось.