Текст книги "Добро пожаловать в ад"

Автор книги: Майкл Корита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

– Помнится, прошлой ночью вы посоветовали мне проверить большой палец мертвого парнишки – поискать на нем отпечаток спускового крючка, верно?

– Ну и как, проверили? – просипел я.

– А то как же. И, между прочим, нашел. Был там отпечаток, как не быть. И тогда я вдруг вспомнил об одном очень неглупом парне, который сидит у нас в тюрьме. И что-то мне как-то стало не по себе, понимаете? А потом я вдруг подумал: а не слишком ли все так хорошо, как мне кажется? Уж чересчур быстро вы соображаете. Черт, сразу же вспомнить, что у парня должен остаться след от спускового крючка на пальце, причем в таких драматических обстоятельствах – это какое ж хладнокровие нужно иметь, а?

– Я ведь детектив, Брюер, надеюсь, вы не забыли об этом? У меня это уже в крови.

– А вот коронер сказал мне, что след на пальце мог остаться и после того, как кто-то очень сообразительный прижал палец жертвы к спусковому крючку, после чего воспользовался этим самым пальцем, чтобы отвести затвор назад. Сообщил, что все это должно было быть проделано очень быстро, сразу же после выстрела, и что тогда отпечаток на пальце остался и сохранился, поскольку циркуляция крови прекратилась почти сразу же, ведь смерть была мгновенной.

Я отодвинулся в сторону, ухватил Брюера за запястье и, отцепив его пальцы от своей руки, высвободился. А потом уперся рукой ему в грудь и резко оттолкнул его от себя. Все это было проделано в его же собственной манере – без намека на агрессивность, мягко, почти лениво, но при этом достаточно жестко. Брюер продолжал буравить меня взглядом, но не пытался сопротивляться. Повернувшись к нему спиной, я переступил порог комнаты для свиданий и, пройдя через небольшой коридор, уткнулся в еще одну запертую дверь. Покрутив ручку, я выжидательно посмотрел на Брюера через плечо. Он немного помедлил, словно раздумывая, потом подошел и отпер и эту дверь.

– Простите, что поддался внезапному порыву, Брюер. Честно говоря, мне будет жаль, если мы больше не встретимся.

– О, что вы, мистер Перри, обязательно встретимся, а то как же! Непременно приеду, когда вас будут судить за убийство.

Я поперхнулся – у Брюера был такой взгляд, по которому сразу и не поймешь, шутит он или нет.

Глава 8

Когда я добрался до Кливленда, солнце казалось сплющенным ярко-алым мячиком, нечаянно угодившим в зеркальце заднего вида моей машины. Поскольку возможность позавтракать в «гостеприимной» тюрьме Индианы меня не слишком привлекала, я решил не задерживаться и сразу же уехал. Остановился я только раз, чтобы наскоро перекусить, но все остальное время жал на газ – на спидометр я не смотрел, честно говоря, мне было глубоко наплевать, что меня могут остановить. Когда вас подозревают в убийстве, штраф за превышение скорости – это, право, такая малость. Линкольн Перри, одинокий мятежник, ужас скоростных шоссе. У такого типа обычно всегда под рукой автомат, из которого он лихо поливает свинцом любого, кто осмелится встать у него на пути, – конечно, если до этого дойдет. А еще он всегда выходит сухим из воды.

Выбравшись на 1-71, я добрался до города, свернул на запад и очень скоро оказался наконец дома. Однако в Брукпарке передумал – свернул на 1-480 и двинулся на восток. На мне была та же измятая одежда, в которой я выехал из дому за день до этого, я был небрит, устал как собака и настроен весьма серьезно, однако понимал, что возвращаться домой пока рано. После того как у меня на глазах парень, которого я искал, сидя на берегу пруда, сунул дуло в рот и вышиб себе мозги, после того как я провел бессонную ночь в тюрьме, дожидаясь, когда за мной придут, после того как один из моих бывших коллег чуть не выломал мне руку и в лицо назвал убийцей, у меня появились кое-какие вопросы, ответы на которые мне очень хотелось бы узнать. И поездка в Пеппер Пайк в нынешних обстоятельствах показалась мне очень своевременной.

Когда я припарковался возле подъездной дорожки, и сам дом, и все его многочисленные окна сверкали в лучах закатного солнца, пуская мне в глаза багрово-красные зайчики. Выбравшись из пикапа, я потрогал рукой капот, ощутив исходивший от двигателя жар, потом ласково потрепал своего верного «коняшку», которому сегодня пришлось изрядно побегать. Забавно: чем больше времени вы проводите в машине, тем более живой она вам кажется. Как в старом фильме со Стивом МакКуином, где он играл инженера на морском судне. «Песчаная галька» – так, кажется, он назывался. Классный фильм. Инженер был влюблен в двигатель своего корабля. Правда, в конце герой МакКуина все равно погибал. Пытаясь спасти какую-то женщину, если я ничего не напутал. Возможно, не стоило ему покидать свое машинное отделение, глядишь, и остался бы в живых.

Я двинулся по дорожке к дому. Потом еще довольно долго топтался на крыльце, опустив голову: перед моим мысленным взором все еще стоял блистательный Стив МакКуин, окруженный ревом машинных двигателей. А когда я очнулся и поднял глаза, оказалось, что дверь широко открыта. На пороге стояла Карен и с беспокойством разглядывала меня. Глаза ее покраснели и припухли.

– Я слышала, как ты подъехал.

– Вот как? – Я не стал дожидаться, пока она пригласит меня войти, протиснулся мимо нее и прошел в гостиную. Потом опустился на ту же кушетку, где сидел накануне, и молча ждал, пока она сядет напротив.

Она присоединилась ко мне через минуту, только закрыла за мной входную дверь и заперла ее на все замки. Я слышал, как она это делала – скрежетал поворачиваемый в замке ключ, мелодично позвякивала закинутая на дверь цепочки. Я слушал и вспоминал, как она бросилась к двери, едва заслышав шорох гравия под колесами подъехавшего к дому пикапа. А еще мне невольно вспомнилось, как накануне она вздрогнула и уронила бокал с вином, когда внезапно зазвонил телефон. Тогда она, похоже, чего-то здорово боялась.

– Я уже знаю, что случилось. Мне рассказали, – проговорила Карен. На ней были джинсы и свитер, только за такие джинсы со свитером пришлось бы выложить не меньше трех сотен. А уж искать их следовало исключительно в одном из тех магазинов, где продавщицам положено делать раз в неделю маникюр, причем ни у одной из них вы наверняка не нашли бы дома ни одного диска с записью какой-нибудь рок-звезды.

– Кто рассказал?

– Полицейские из Индианы. Они звонили мне прошлым вечером.

– А они случайно не сказали, что по их милости мне пришлось всю ночь куковать в тюрьме?

Глаза у нее стали круглые.

– Нет. Что?! В тюрьме?! Нет, что ты! Они просто сказали… детектив объяснил, что обязан взять у тебя показания, и хочет, чтобы я подтвердила, правда ли то, что ты им говорил.

– Они явно не спешили проверить, – ухмыльнулся я. – Наверное, решили, что ночка, проведенная в уютной камере с окном, забранным решеткой, мне не повредит – я буду у них под рукой, пока они не спеша все проверят.

Карен зябко поежилась и натянула рукав красивого свитера пониже, как будто ей внезапно стало холодно.

– Прости, Линкольн, мне очень жаль. Я понятия не имела, что такое может случиться. Наверное, мне следовало искать его самой.

– Я тоже решил, что за ту кучу денег, которые ты собиралась выкинуть на его поиски, я вполне могу заняться этим сам.

– Понятно. Просто поверить не могу, что все так обернулось. – Теперь я не видел ее рук, Карен зябко сунула их в рукава, а руки скрестила под грудью. Она старалась не смотреть на меня – ее взгляд лишь украдкой останавливался на мне и, скользнув по моему лицу, тут же, точно обжегшись, торопливо перебегал дальше, чтобы остановиться на чем-то более безопасном, не вызывающим таких опасений, как я. Вероятно, больше всего доверия ей внушал торшер, потому что в конце концов она предпочла уставиться на него.

– Да, согласен, сюрприз был еще тот, – проговорил я, безжалостно разглядывая её. – Этот сумасшедший ублюдок, твой пасынок, сунул дуло себе в рот и спустил курок, отправив в пруд добрую половину мозгов вместе с черепом. Кстати, когда он это сделал, то сидел ближе ко мне, чем ты сейчас.

Видимо, столь подробное описание деталей происшедшего удивило ее, потому что она подняла на меня глаза.

– Как это ужасно!

– И как чертовски странно, – поддакнул я, только потом сообразив, что почти слово в слово повторяю то, что не раз слышал от Брюера прошлой ночью, словно какое-то чокнутое эхо. Похоже, я неосознанно взял на себя его роль. Что ж, посмотрим, может, мне повезет больше, чем ему.

Карен ничего не сказала, просто сидела и молча разглядывала стоявший на полу торшер.

– Не представляю, – снова заговорил я, – какого черта убивать себя, да еще когда знаешь, что унаследовал несколько миллионов?! Я хочу сказать, какого черта он это сделал? Ты не догадываешься? Да, ну и времена нынче настали! Какое-то безумие, Карен, верно? Причем заметь, когда я приехал, парень уже знал, что его отец мертв – это было первое, о чем он мне сказал. Когда я его увидел, он сидел там с револьвером в руках. А возле него стояла почти пустая бутылка с виски.

Она дернулась, как от удара, и глаза ее расширились.

– Что?!

– Разве ты этого не знала?

– Нет… конечно нет. Откуда он вообще мог об этом узнать?

Я долго смотрел на нее. Она не сделала попытки отвести глаза в сторону, однако я заметил, что ей неуютно под моим взглядом.

– Ты, должно быть, полная дура, Карен, – медленно, с расстановкой проговорил я, – если надеешься, что я не пойму, когда ты мне лжешь. Если я еще чего-то не забыл, так это какое у тебя делается лицо, когда ты пытаешься вешать мне лапшу на уши. Сказать по правде, это намертво врезалось мне в память.

Она вздрогнула, забилась в самый угол кушетки, и руки ее бессильно упали на колени.

– Не понимаю…

– Не нужно врать. – Мой голос стал таким ледяным, что мне самому казалось, я слышу, как крохотные льдинки противно скрежещут, перекатываясь у меня в горле. – Вспомни, я ведь видел, как у меня на глазах умер человек, который, между прочим, с таким же успехом мог бы продырявить голову не себе, а мне. И очень может быть, что именно так он и собирался поступить. А после я всю ночь провел за решеткой. Да еще какой-то коп из Индианы недвусмысленно намекнул мне, что у него просто руки чешутся упечь меня туда надолго, а лучше всего навсегда. Так что Карен, как ты сама понимаешь, терпение мое на исходе. Так что не испытывай его, хорошо?

Она посмотрела на меня так, словно собиралась заплакать.

– Линкольн, поверь мне, я не…

– Ты ведь знала, что Алекс общался с сыном. Когда я сказал тебе, что парень знал о смерти отца, ты просто сделала вид, что удивилась, верно? И это было чертовски глупо с твоей стороны. В первую очередь, потому, что я всегда чувствую, когда ты врешь. А во-вторых, потому что коп, который звонил тебе сюда проверить мои слова, не мог не сказать об этом тебе. Он очень хороший коп, и его наверняка чертовски заинтересовала эта небольшая деталь. Он не мог не спросить тебя об этом, верно? Думаю, он поинтересовался, откуда парень мог об этом узнать. Тогда для чего ты сейчас пытаешься мне врать? Да все потому, что они общались, отец с сыном, и ты прекрасно знала об этом. И тем не менее по каким-то своим соображениям ты отправила меня на поиски этого парня. И мне еще здорово повезло, что это не я, а он лежит сейчас с развороченным черепом в морге.

Под конец я уже почти кричал. Вот теперь она плакала по-настоящему. Я же просто сидел напротив и смотрел, как она плачет. Потом закрыл глаза и снова оказался в той беседке на берегу пруда – увидел, как медленно двигается в сумраке дуло пистолета, услышал легкий щелчок затвора и почти почувствовал, как пуля впивается в мое собственное тело, одним словом, заново пережил то, что мне случилось пережить за долю секунды до того, как Мэтью Джефферсон отправился на свидание к святому Петру.

Значит, Карен захотелось поплакать? Ну и черт с ней, пусть плачет!

Моя грудь тяжело вздымалась и опускалась, как после долгого бега, в крови бурлил адреналин. Глядя, как она плачет, я сидел молча, только несколько раз глубоко втянул в себя воздух, чтобы успокоиться. В конце концов мне это удалось. И тогда я снова заговорил.

– А теперь, Карен, скажи мне что-то, что будет правдой.

Она поспешно вытерла глаза.

– Это и есть правда. Все, что я тебе рассказала.

– Черта с два!

– Нет, Линкольн, правда! Они действительно не общались! Многие годы. Я понятия не имела, где сейчас Мэтью. Честное слово. У меня не было ни адреса его, ни телефона – ничего!

– Но ведь ты знала, что совсем недавно они разговаривали по телефону? Или ты не проверяешь запись звонков, сделанных с вашего телефона?

– Все, о чем мне было известно в то время, что он звонил Алексу. Входящие звонки на наш телефон не регистрируются – если только тебе не нужно за них платить.

Какое-то время мы просто сидели и молча смотрели друг на друга. В комнате понемногу стемнело, но на светлой панели возле того места, где сидела Карен, все еще заметно было красноватое пятно от пролитого вина. На стене чуть слышно тикали часы, легкий ветерок шевелил листья на дереве под окном, но, если не считать этих звуков, вокруг царила полная тишина.

– Теперь, когда твой муж и его единственный наследник мертвы, ты стала очень богатой женщиной, Карен, – проговорил я.

Страх и беспокойство внезапно исчезли из ее глаз, сменившись злостью.

– Что?! Послушай, Линкольн, уж не намекаешь ли ты, что…

– Ни на что я не намекаю, – резко оборвал ее я. – Однако кое-кому в голову может прийти то же самое, и тогда у тебя за спиной неизбежно поползут разговоры. Какие? А те самые, которые начинаются, когда женщине после нескольких таинственных смертей в одной семье внезапно на голову сваливается огромное богатство. Попробуй убедить меня, что эти смерти, вернее, тот факт, что они случились одна за другой, – всего лишь несчастная случайность, что они никак не связаны друг с другом. Если тебе это удастся, тогда я смогу с чистой совестью посоветовать тебе не обращать на эти слухи внимания и жить, как тебе нравится.

– Но ты ведь сам в это не веришь, – едва слышно прошептала она.

Я покачал головой.

– Да, не верю, потому что это неправда.

– Теперь я уже и сама не знаю, Линкольн, что правда, а что нет. Честное слово, не знаю.

– Во всяком случае, тебе известно об этом куда больше, чем мне, – отрезал я.

– А ты, выходит, хочешь об этом послушать?

– Пойми, Карен, я еле-еле избавился от копов, которые старались повесить эти два убийства на меня. Да, черт побери, я действительно хочу об этом услышать!

Она встала и отправилась на кухню. Я остался сидеть, только проводил ее взглядом. Со своего места мне было видно, как она достала из стойки в шкафу бутылку вина, подержала ее в руках, потом вздохнула. В конце концов она поставила вино в шкаф, прошла через кухню к холодильнику и вернулась в гостиную с бутылкой минеральной воды. Я молча ждал, пока она жадно пила из бутылки. Взгляд Карен был по-прежнему прикован к полу.

– Знаешь, по-моему, с этой семьей что-то очень не так… – проговорила она наконец.

Услышав такое, я едва не расхохотался. Да неужели?! Значит, с этой семейкой что-то не так. Чертовски оригинальная мысль, особенно в конце этой богатой событиями недели: сначала зверское убийство, потом это нелепое, не лезущее ни в какие ворота самоубийство!

– Я познакомилась с Алексом на работе.

– Знаю, – буркнул я, даже не пытаясь как-то смягчить тон, которым это было сказано. Уж кому-кому, а мне было отлично известно, каким образом она познакомилась с Алексом Джефферсоном, и мне совершенно не хотелось слушать эту трогательную историю еще раз. Карен в то время работала в офисе окружного прокурора. А потом вдруг решила переметнуться в коммерческий сектор, получила на редкость заманчивое предложение – и не менее привлекательную зарплату – и стала помощником адвоката в какой-то весьма известной и престижной юридической фирме в Кливленде. Да, я очень хорошо все это помнил. Я даже не забыл, как в тот вечер, когда ей предложили эту работу, разорился на бутылку шампанского, на жалкую зарплату рядового копа купил дорогущий «Дом» и пил за ее будущий успех под началом Алекса Джефферсона.

Она посмотрела на меня. В глазах ее была грусть.

– Если ты хочешь, чтобы я все тебе рассказала, тебе придется терпеть, когда я буду говорить об Алексе. Я не могу вот так взять и сообщить тебе исключительно сухие факты, поскольку сама ни о чем толком не знаю. Все, о чем мне известно, это о тех переменах, которые я увидела в собственном муже.

Я даже не заметил, что сцепил зубы, слушая ее, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы их расцепить, иначе бы я попросту не смог заговорить.

– Ладно, давай рассказывай.

Она снова глотнула минеральной воды, потом завинтила крышку и поставила бутылку на столик возле себя.

– Я познакомилась с Алексом, когда пришла работать в его фирму. Он был очень добр ко мне и почти сразу же начал выделять меня среди других сотрудников, оказывал мне внимание. В первую же неделю работы в этой фирме он пригласил меня на ланч, а со временем это вошло у него в привычку. Я помню, как думала про себя: какой занятой человек! Поэтому мне казалось странным, что он каждую неделю выкраивает время, чтобы сводить меня куда-нибудь пообедать. Он часто расспрашивал о тебе, поначалу я решила, это для того, чтобы у меня не возникло никаких иллюзий насчет него… ну, чтобы мне не взбрело в голову, что он воспылал ко мне романтическими чувствами. Но потом мне в голову стала понемногу закрадываться мысль, что все как раз наоборот, что ему просто хочется выяснить, насколько у нас с тобой все серьезно.

Насколько у нас с тобой все серьезно. Да уж, скорее всего, слово «помолвка» в глазах Джефферсона мало что значила. Возможно, в том мире, в котором жил он сам, помолвка – или даже брачные клятвы – вовсе не означали наличия каких-то серьезных отношений.

– Понимаю, что тебе неприятно это слышать, поэтому постараюсь избавить тебя от некоторых деталей. Знаешь, Линкольн, я ведь до сих пор чувствую себя ужасно. Вероятно, ты этому не веришь и, возможно, не поверишь никогда. Однако я тебе все это сейчас рассказываю для того, чтобы объяснить, как я заметила, что с моим мужем происходит что-то странное.

Я наклонился вперед, облокотился на колени и так сидел, разглядывая пол.

– Ты, да и каждый, кто знал нас с Алексом, скорее всего, ломали себе голову, гадая, почему меня вдруг потянуло к Джефферсону. Держу пари, в первую очередь все говорили о деньгах, верно? Хотя, если честно, мне всегда было противно думать, что окружающие считают меня настолько корыстной. Пусть думают, что хотят. Зато тебе я скажу, что меня привлекало в нем: я была по-настоящему нужна Алексу. Можешь мне не верить, но он по уши влюбился в меня. Он часто шутил, что, мол, просто наслаждается моей юностью, моей неопытностью, сначала я воспринимала это всерьез, но со временем поняла, что не все его слова были шуткой. Видишь ли, в его глазах я была олицетворением того, в чем он действительно отчаянно нуждался. Или думал, что нуждается. Как-то раз он даже сказал, что я, дескать, излечила его, и сказано это было совершенно серьезно. Так серьезно, как никто и никогда до него не говорил. И это подкупало. Это стало той ниточкой, которой он привязал меня к себе. Попробуй представить, как это выглядело в моих глазах: вот перед тобой человек, у которого есть все, о чем только можно мечтать, и внезапно выясняется, что для полного счастья ему нужна только я – двадцатипятилетняя девушка, самая незаметная из всех его служащих, едва успевшая закончить юридическую школу, но еще не успевшая избавиться от тех принципов, которые там вбивали нам в головы.

Она уже успокоилась. Мне не хотелось поднимать голову и смотреть на нее, это вышло как-то само собой. Вот так и получилось, что я сидел, подперев голову руками и сцепив пальцы и смотрел на нее, когда она вдруг неожиданно для меня проговорила:

– Я знаю, что ты любил меня, Линкольн. Но я никогда не чувствовала, что нужна тебе.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Стало вновь слышно, как тикают часы. Судя по выражению ее лица, Карен стало неловко. Не могу сказать, что я чувствовал себя уютно.

– Ты очень сильный человек, – продолжала она. – Ты был всегда так уверен в себе… в своих способностях, в том, что для тебя нет ничего невозможного. Ты вполне самодостаточный человек. Да, именно так – самодостаточный. И независимый – причем до такой степени, о которой многие могут только мечтать. Это, конечно, замечательные качества, Линкольн, так оно и есть, но… может, благодаря им ты как будто всегда смотрел на меня сверху вниз. Я знаю, что была тебе небезразлична, верю, что ты любил меня, однако у меня никогда – слышишь? – никогда не возникало чувства, что я тебе по-настоящему необходима. Я никогда…

– Мне казалось, ты собиралась рассказать о своем муже.

Не договорив, Карен застыла с полуоткрытым ртом, с видом человека, захваченного врасплох на середине какой-то мысли. Потом неохотно кивнула.

– Ладно. Что ж, по крайней мере, это честно. Извини, Линкольн. – Она откинулась на спинку кушетки и подобрала под себя ноги, устраиваясь поудобнее. – Так вот, мне всегда казалось, что в Алексе было нечто такое, чего я не знала, что-то, что было скрыто от посторонних глаз. И это «что-то» странным образом подогревало его чувства ко мне, однако сама я этого никогда до конца не понимала. Я думала, что, может, все это как-то связано с его семьей, с его сыном. Но сам он сказал мне только, что он и его сын Мэтью давно не общаются и ни о какой близости между ними речь не идет. Я заметила, что Алексу неприятно говорить на эту тему, и не стала настаивать. И не упоминала об этом до того дня, когда мы уже стали строить свадебные планы. Вот тогда-то я сказала ему, что хотела бы, чтобы в этот день его сын тоже был с нами, сказала, что для меня это важно. Он тогда заявил, что Мэтью ни за что не придет на свадьбу, и наотрез отказался объяснить мне почему. Никогда в жизни я на него так не наседала, но все мои расспросы так ни к чему и не привели.

А потом, когда мы с Алексом уже были женаты, это вообще никогда не обсуждалось. Я догадывалась, что Алексу это неприятно, и… да что там, если честно, я тогда почти не думала о Мэтью. Я ведь в глаза его никогда не видела, и он никогда не играл никакой роли в наших с Алексом отношениях. Конечно, время от времени что-нибудь напоминало мне о его существовании, и я вдруг вспоминала о нем, но и только. Я была счастлива – мы были счастливы, и Алекс, казалось, наконец успокоился.

– И так было вплоть до недавнего времени?

Карен с несчастным видом кивнула.

– А потом вдруг, пару недель назад, что-то произошло. Перемена, которая произошла в Алексе, была внезапной и оттого еще более ужасной. Знаешь, Линкольн, он до смерти чего-то боялся. Я спрашивала, но он мне не говорил. Он перестал спать по ночам; много раз я заставала его сидящим за столом или даже снаружи, возле дома, на лодочной пристани – и это в два часа ночи! – когда он просто стоял и смотрел куда-то невидящим взглядом. У него появились какие-то тайны, он все время был настороже. Знаю, тебе нужны подробности, но больше я ничего не знаю. Все, что я заметила, это его страх. Он чего-то боялся, Линкольн.

– А как он отреагировал, когда ты стала его расспрашивать?

– Сначала все отрицал, – вздохнула Карен. – Сказал, мол, я просто сошла с ума. Что у него все отлично, просто он немного устал. И так продолжалось какое-то время… пока не позвонил Мэтью.

– Когда это случилось?

Она нахмурилась, вспоминая.

– Первый раз это было две недели назад… да, точно. Телефонный звонок раздался очень поздно, около полуночи. Алекс был внизу, а я на втором этаже. Я спустилась вниз, спросила, кто звонил, и он ответил, что его сын. Знаешь, Линкольн, я готова поклясться, что выглядел он еще более испуганным, чем до сих пор. Я спросила его, что случилось, а он только покачал головой, мол, ничего. Сказал, что это, дескать, меня не касается и что для него важнее всего, чтобы все оставалось, как есть. Естественно, я жутко разозлилась, потому что все это стало действовать мне на нервы, тем более что я понятия не имела, что происходит, а при виде Алекса мне становилось страшно. Я начала кричать на него, потребовала, чтобы он объяснил мне, что, черт возьми, происходит, а он просто взял и ушел. Нет, не выбежал из дома в ярости, а… просто повернулся и вышел. Он даже двигался, как робот. Вот так взял и вышел – молча.

Карен уставилась на входную дверь, как будто снова увидела, как Джефферсон встает и выходит из дома и молча закрывает дверь за собой.

Потом продолжила:

– Он ушел. Его не было несколько часов. Было уже около четырех утра, когда он наконец вернулся. Я все еще не спала. Он вошел в спальню, разделся и лег в кровать – я ничего не сказала, но он догадался, что я не сплю. Несколько минут он тоже лежал молча, а потом извинился, сказал, что ему очень жаль, что он, мол, не хотел меня расстраивать и что он думает только обо мне и о том, что было бы лучше для меня. А потом признался, что кто-то хочет заставить его заплатить за то, что он сделал много лет назад. «Расплатиться за старые грехи» – так он сказал.

– Больше он ничего не объяснил? Может, хоть намекнул на что-то, чего ты тогда не поняла?

Она помолчала.

– Да… кажется, был один намек. Она тогда сказал что-то вроде «Когда телефон звонит в два часа ночи, это либо кто-то ошибся номером, либо это чья-то глупая шутка, либо знак, что твоя жизнь отныне изменится. Со мной случилось последнее».

– И, похоже, не ошибся.

– Так в том-то и проблема – он ведь просто не мог иметь в виду тот звонок от Мэтью! Когда Мэтью позвонил, было около полуночи. Я была дома тогда и слышала, как звонил телефон.

– Может, он ошибся или просто оговорился. В конце концов сколько было времени, когда вы разговаривали, четыре утра?

– Да, около четырех.

– Похоже, звонок был все-таки позже, чем предполагалось. Но мне кажется, мы ничего не теряем, если лишний раз проверим входящие звонки, может, был еще один звонок, не в этот вечер, о котором ты не знала, ведь такое возможно.

– Я уже проверила, и полиция тоже. Не было ни одного звонка в такое позднее время, ни домой, ни на его сотовый, ни даже в офис Алекса.

– Получается, это был первый их разговор… за сколько лет?

– За пять лет. Алекс сам упомянул об этом в ту ночь, когда разговаривал с Мэтью. Мы поговорили, потом попытались уснуть, и вдруг он пробормотал… знаешь, как будто разговаривая сам с собой: «Впервые за пять лет я услышал его голос…»

– А как насчет этих самых старых грехов? Об этом он ничего не говорил?

– Нет, ничего. Бросил только, что постарается как-то это уладить.

– Выходит, уладить не получилось, – пробормотал я, невольно припомнив, что рассказал мне Тарджент о многочисленных рваных ранах и ожогах, оставшихся на теле Джефферсона.

– Да, – кивнула Карен, и голос ее задрожал. – Не похоже, что получилось.

– А полиции ты об этом рассказывала?

– Да, конечно. Обо всем – кроме одного. Я не сказала им, что Мэтью звонил.

Я нахмурился.

– А почему? Почему ты решила не говорить об этом? Наверное, ему что-то было известно. Что-то такое, что могло бы пролить свет на это дело.

– Знаю. Поэтому-то мне и хотелось поговорить с ним первой – до того, как это сделает полиция.

Услышав это, я буквально онемел. Я уставился на нее, даже не зная, что сказать. И тут до меня вдруг дошло. Она боялась – боялась, что ее муж мог сделать что-то ужасное. Скорее всего, опасалась за его репутацию. А может, и за свою тоже.

– Ты решила воспользоваться шансом и поговорить с ним – до того, как до него доберутся копы. И газетчики. До того, как они вытряхнут это из него, да? Хотела убедиться, что все ваши семейные скелеты в шкафу так в шкафу и останутся. Я угадал?

Ее глаза сверкнули.

– Ничего подобного! Я просто хотела выяснить, что произошло. Просто хотела поговорить с ним первой.

Я покачал головой.

– Это была идиотская затея, Карен. Можешь сама убедиться, что из этого вышло: Мэтью Джефферсон мертв, и теперь он никому уже больше ничего не расскажет. Если бы ты не затеяла эту игру, если бы честно рассказала обо всем полиции, они бы сразу же отправились туда и взяли бы его – до того, как у него появился шанс вышибить себе мозги. И – да, я уверен, – они бы справились с этим намного лучше меня. Конечно, я бы тоже взялся бы за это по-другому, если бы ты была честна со мной, если бы с самого начала сказала мне все.

– Ты думаешь, я уже об этом не пожалела, Линкольн? Думаешь, я не чувствую себя виноватой?

Я молчал.

Карен покачала головой. На глаза ее вновь навернулись слезы, и она заморгала, пытаясь их сдержать. Справившись с собой, она снова повернулась ко мне.

– Я хочу выяснить, что же все-таки произошло с их семьей, Линкольн. И ты должен мне помочь. Ты должен узнать, что у них произошло.

– Я не тот, кто тебе нужен, Карен. И никогда им не был. Какого черта ты вообще обратилась ко мне, скажи на милость?!

– Полицейские сообщили мне, что уже разговаривали с тобой, и я… – Она не договорила. Фраза так и повисла в воздухе, а Карен, осекшись на полуслове, уставилась в пространство невидящим взглядом. Потом вдруг снова повернулась ко мне. – Помнишь те качества, которые я тебе перечислила? Уверенность в себе, независимость…

– Да-да, конечно, те самые, из-за которых ты ушла от меня.

Она как будто споткнулась, но довольно быстро взяла себя в руки и кивнула.

– Да. Что ж, конечно, благодаря им ты так и не стал мне по-настоящему близок, Линкольн, однако именно благодаря им ты внушаешь доверие. Прости, но тут уж ничего не поделаешь. – Она печально посмотрела на меня. – Неужели ты не понимаешь, о чем я говорю? Или все это кажется тебе чепухой?

– Такой же чепухой, как все остальное, что ты наговорила обо мне.

– Неужели ты не понимаешь, что я хочу выяснить, что произошло с их семьей?

– Это я как раз понимаю. И от всей души желаю тебе удачи. Но помочь тебе в этом не могу. И не собираюсь это делать. Мне вообще не следовало ввязываться в это дело, с самого начала не следовало. Если хочешь знать, всю дорогу сюда я только и делал, что проклинал себя за глупость. Это была моя ошибка.

Карен долго молчала.

– Мне очень жаль, что ты так считаешь, Линкольн. Прости. Мне действительно не следовало втягивать тебя в это дело.

Я поднялся.

– Думаю, тебе следует позвонить в полицию и на этот раз рассказать им все.

Карен проводила меня до дверей.

– Я пошлю тебе чек. На ту сумму, о которой шла речь.

Я покачал головой.

– Нет. Не вздумай этого делать. Я пришлю тебе счет в соответствии с нашими обычными расценками. Оплатишь его, и мы в расчете.

Она стояла в дверях, глядя, как я толкнул тяжелую дверь и вышел из дома. Солнце к этому времени уже почти скрылось за горизонтом, и на пороге меня встретили промозглые сумерки. Я повернулся к ней – но вместо Карен увидел силуэт, ярко выделявшийся на фоне освещенного проема.