Текст книги "Русская история XVII-XVIII веков"

Автор книги: Матвей Любавский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

Прения по поводу проекта прав благородных

Совершенно неожиданно для консервативной партии пришлось считаться и с предложением об освобождении крестьян. В половине 1768 года частная комиссия «о разборе родов государственных жителей» внесла проект прав благородных, где была помещена такая статья: «благородные могут, если пожелают, право владения крепостных своих деревень переменить на право деревень свободных, но свободных деревень паки на право крепостных переменить уже не можно». Что это значило? Что разумела Комиссия под «свободными деревнями»? Под свободными деревнями подразумевались деревни, существовавшие в Малороссии, Финляндии и на некоторых островах Балтийского моря, крестьяне которых могли переходить с места на место, жаловаться на помещика, имели право собственности на движимое имущество, но земли получали от помещиков в пользование на несколько лет по соглашению, а по истечении срока господин мог согнать их с земли; значит, это были крестьяне-арендаторы. В проекте, таким образом, намечалось освобождение крестьян без земли, с заменой их юридической зависимости от помещиков зависимостью экономической. Превращение крепостных крестьян в арендаторов проект предлагал проводить постепенно, именно – изданием закона, который запрещал бы наследование крепостных деревень и устанавливал бы, что дворяне могут завещать только свободные деревни. Значит, если бы помещик захотел отказать кому-либо свое поместье по своей смерти, он должен был бы освободить своих крестьян. Для поощрения дворян к обращению крепостных деревень в свободные комиссия предлагала издать закон, в силу которого можно было бы покупать и продавать свободные деревни беспошлинно.

При обсуждении этого проекта в Общем собрании произошла целая буря. Особенно горячо возражал идеолог дворянского сословия ярославский депутат М. М. Щербатов. Он утверждал, что такое освобождение крестьян – дело ненужное и вредное. Крестьяне под властью помещиков становятся все богаче, как это и подтверждается жалобами в наказах от городов на то, что крестьяне своей торговлей вредят купеческому сословию. Тут была несомненная подтасовка фактов: были действительно зажиточные крестьяне, как, например, крестьяне графа Шереметева, которым, кстати сказать, принадлежал весь Охотный ряд, но они были исключением. «Освобождение, – говорил – Щербатов, – разорвет цепь, связующую помещиков с их крестьянами»; от этого пострадает нравственность крепостных, начнутся разбег, воровство, недоимки в государственных сборах, ухудшение земледелия, запустение фабрик и заводов. «Еще российский народ, – продолжает Щербатов, – требует во многом просвещения, которого ни от кого иного, как от своих господ, крестьяне получить не могут, и следственно, если бы возможно было без утеснения, надлежало бы стеснить сей союз, их взаимно связующий, а не клониться его прервать». «Единое имя свободы не произведет ли умствование неподданства, до самой крайности доведенного?» Освобожденные крестьяне всегда будут подозревать своих господ, что они меру власти своей превосходят. Щербатов указывал также, что освобождение одной деревни и оставление другой в крепостном праве будет служить причиной возбуждения крестьян и вызовет мятежи. В этом указании нельзя не признать правоты ярославского депутата. С этим мнением согласились 33 депутата и в том числе 3 от черносошных крестьян. Когда Татищев стал говорить, что государыня «разум вольности в нас во всех вселить хочет, за что мы ее должны превозносить и прославлять», что хлебопашеству не повредит, если дворянин будет иметь крестьян подданными, а не рабами, Щербатов, придерживаясь учения о влиянии климата на нравы, говорил, что «при холодном климате России земледельца необходимо понуждать; правительство же за такой пространной монархией усмотреть не может; ныне же дворяне, владея своими деревнями, лучший присмотр делают». Так Щербатов предвосхитил мысль, высказанную потом императором Павлом, указывавшим на то, что в его государстве каждый помещик – полицмейстер. «Если бы государыне, – возражал Щербатов, – угодно было хлебопашцев сделать вольными, то она бы в другой главе Наказа о том написать изволила». Мы знаем, что Екатерина и соизволила написать, но написанное было вычеркнуто цензорами. Обе стороны остались при своем мнении.

Крестьянский вопрос в частных комиссиях

В общих заседаниях дело и ограничилось этими спорами. Никаких постановлений по этому вопросу вынесено не было и голосований не происходило. Общая комиссия дожидалась проектов частной комиссии, которая должна была затронуть крестьянский вопрос о разборе родов государственных жителей. Осенью 1770 года эта комиссия после того, как кончились уже заседания общего собрания, представила проект по крестьянскому вопросу. Мы и рассмотрим содержание этого проекта.

В отделе о личных правах крестьян комиссия пошла на встречу желанию императрицы, выраженному в Большом Наказе, и постановила, что крепостные крестьяне должны судиться в учрежденном помещиком суде из их же собратий. Если разбираемое дело касалось только крестьян одного помещика, то в случае недовольства его постановлением дело должно было решаться помещиком; но если дело касалось крестьян разных владельцев, решение крестьянского суда и суда помещика можно было обжаловать в земском суде. Но уголовным делам крестьяне должны были подлежать ведению правительственных учреждений. Вот одно улучшение в быте крепостных крестьян, которое проектировалось комиссией. Вторая статья касалась вопроса о наказаниях. Проект признает за помещиками право наказывать крестьян за непослушание, но в то же время указывает, что помещики «не имеют права жестоко их наказывать», но должны «наблюдать умеренность, чтобы тем наказанием не повредить членам и не лишить жизни». Третья статья говорит, что помещики при продаже своих крестьян не могут разлучать мужа с женой и родителей с малолетними детьми менее семи лет. Наконец, последняя статья о личных правах крепостных говорит, что «крепостные крестьяне, когда от своих помещиков будут претерпевать тиранство, или помещики будут у крестьян отнимать беззаконно собственное их имение, от чего они совершенно разорены быть могут, имеют право защищены быть в учрежденных местах», то есть комиссия проектировала дать крестьянам право жаловаться на притеснения помещиков. Некоторые, в общем несущественные постановления сделала комиссия и касательно имущественных прав крестьян. Проект этой комиссии, собственно говоря, санкционировал то, что фактически существовало, но его нельзя не признать шагом вперед, так как он хотел законодательным путем ограничить крепостное право.

Кроме комиссии о разборе родов государственные жителей крестьянский вопрос был затронут и в некоторых других частных комиссиях, именно в комиссии об имениях и в комиссии о земледелии.

В комиссии об имениях, по свидетельству ее члена Гадебуша, «много толковали о свободе крестьян и о крепостном праве». Но единственное, что сделала эта комиссия, заключалось в том, что по ее настоянию другая частная комиссия – «о разных постановлениях, касающихся до лиц», внесла статью об опеке над жестокими помещиками. По проекту этой комиссии о личных правах граждан, опека устанавливалась следующим образом – когда судебному учреждению сделается известным, что какой-либо владелец бесчеловечно обращается со своими крестьянами, то оно должно через особых комиссаров собрать о нем сведения и потом потребовать его к суду. Если помещик принесет извинение, то суд не назначает над ним опеки, а, сделав ему увещание, дозволяет самому управлять имением, наблюдая, как он исполняет свое обещание, и только не исправившегося отдает под опеку. Если же помещик в суде во всем запрется, то его имение следует тотчас отдать под опеку. При этом доносы крепостных крестьян на помещиков не принимались; привлечение помещика к суду зависело от человеколюбия соседей. Отданные под опеку имения должны были управляться опекунами, но доход шел сполна помещику. Это был лишний шанс к тому, чтобы из опеки ничего не вышло.

Комиссия о земледелии должна была определить размер крестьянских повинностей. За эту работу взялся член комиссии Титов, который и выработал целый законопроект, чрезвычайно любопытный как попытка разрешения крестьянского вопроса. Титов предлагал дать крестьянам такое количество земли, которое они могут обработать; сам он полагал, что один работник может обработать по 3 десятины в поле и скосить до 500 пудов сена; надел, таким образом, по мнению Титова, должен был равняться 9 десятинам. Такая величина надела объясняется тем, что, по проекту Титова, крестьяне, кроме барщины и поборов, должны были отдавать помещику треть своего урожая. Для барщины он предлагал 1 день в неделю летом и 2 – зимой. Чтобы можно было учесть урожай, крестьяне не делят землю на участки, а должны обрабатывать сообща; весь собираемый хлеб должен складываться в одно место; по выделению третьей части – помещику, пятидесятой – для бесприютных остальное делится по числу работников. Кроме этого, с крестьян собирают на помещика пятую часть от приплода скота, хмеля и сотканного холста. Титов предлагал и целый ряд других повинностей. Крестьяне должны были кормить помещичьих коров; за это они берут себе молоко и приплод, а помещику дают в год 20 фунтов масла с каждой коровы. В случае недостатка земли помещик мог переводить крестьян на оброк, но с тем, чтобы взималось не более 2 руб. 50 коп. с души (это обычный средний оброк того времени). Землю неисправных крестьян проект предлагал отдавать другим крестьянам, а их самих отдавать в работники к ним, чтобы помещик не терпел убытка.

Но все проекты были лишь благими пожеланиями; разрабатывая вопросы теоретически, комиссии не указывали практических мер к осуществлению своих предложений.

Что Екатерина получила в ответ на сбои запросы

Довольно часто в литературе и в учебниках повторялось мнение, что Екатерина не нашла в обществе, а особенно в дворянстве сочувствия своим гуманным стремлениям, что дворянская среда была чересчур враждебна ее начинаниям, а потому она и оставила свою мысль об улучшении быта крепостных крестьян.

Но после того как мы познакомились с проектами и предложениями дворянских депутатов и с работами частных комиссий, приходится сказать, что это ходячее мнение нуждается в больших оговорках и ограничениях. Правда, мысль об уничтожении крепостного права вмешательством государственной власти не встретила сочувствия ни в проектах писателей, ни в речах депутатов, которые раздавались в комиссии; но все же и здесь вышли проекты добровольного освобождения крестьян от помещичьей власти при моральной поддержке государственной власти. Вы помните, как обстоял этот вопрос у Беарде-де-Лабея и что говорилось по этому поводу в комиссии: ведь они допускали постепенное освобождение крестьян; даже сам князь М. М. Щербатов находил возможным освобождать крестьян за деньги в том случае, если они должны были перейти к расточительным и жестоким наследникам.

Еще более сочувствия и поддержки встретили намерения Екатерины ограничить крепостное право и определить законом размеры повинностей крестьян. Почти все лица, обсуждавшие проекты, соглашались на запрещение торговли крестьянами в розницу и на другие ограничения. Все соглашались на принятие мер к обузданию жестоких помещиков, причем представлены были и проекты о необходимых мероприятиях в этом направлении. Затем, большое сочувствие в дворянской среде встретила мысль об обеспечении за крестьянами владения их движимым имуществом. Об этом говорилось во всех сочинениях, одобренных Вольным экономическим обществом, за это ратовали в комиссии Коробьин и его единомышленники, за это высказывалась комиссия по разбору родов государственных жителей. Ведь и консерваторы указывали на то, что у крестьян должно быть движимое имущество, они его признавали, не желали лишь санкционировать его и возражали не по существу, а с точки зрения тактики. Немало голосов раздалось и за земельное обеспечение крестьян. За него высказывались Беарде-де-Лабей, Поленов и Граслен в своих проектах, за него говорил в комиссии Козельский, его предлагал в своем проекте даже Титов.

Идея законодательного определения размеров крестьянских повинностей нашла поборников и вызвала соответствующие детальные предположения в проектах, поданных в Вольное экономическое общество и в комиссии в лице Коробьина, Козельского и Титова. Нашла сочувствие и мысль об ограждении прав крепостных крестьян собственным независимым сословным и коронным судом. Об этом говорил Поленов и проект прав третьего рода людей. Эта мысль была высказана и в Наказе Екатерины.

Правда, в комиссии раздавалось немало голосов и против ограничения крепостного права, но ведь окончательного подсчета голосов в комиссии не производилось. Если бы даже большинство комиссий и оказалось против всяких ограничений, то это не имело бы никакого решающего значения для Екатерины. Важно было то, что Екатерина не оказалась одинокой, что она встретила сочувствие в значительной и притом лучшей части дворянства, а этого, как показывает пример Александра II, достаточно для самодержавного государя, чтобы провести свои реформы. Ясно, что мнение, будто Екатерина не встретила поддержки в обществе, нуждается в сильном ограничении.

Что сделала Екатерина в действительности для улучшения быта крестьян

Все освободительные мечты Екатерины свелись к изданию законов, которые полагали предел дальнейшему закрепощению свободных людей. В 1775 году 17 марта был издан манифест, который дозволял всем крестьянам, отпущенным от помещиков на волю, как ныне, так и впредь не записываться в оклад, а при ревизии заявлять, поступят ли они на службу, или запишутся в мещане или в купцы. Сенатским указом б апреля того же года правительство в виде общей меры прямо запретило вольноотпущенным записываться в подушный оклад. Затем манифестом 28 июня 1777 года Екатерина уничтожила сбор с явки отпускных людей, которых освобождали помещики от крепостной зависимости. Наконец, указом 1783 года Екатерина вообще запретила впредь закрепощаться всем свободным людям.

Положив предел дальнейшему закрепощению, Екатерина не сделала ничего для того, чтобы содействовать освобождению закрепощенных людей. Правда, к мерам, освобождающим крестьян, можно отнести манифест 1777 года о не взимании явочных денег, но эта ничтожная мера не могла дать никаких ощутительных результатов.

Очень мало или почти ничего Екатерина не сделала и для ограничения торговли людьми, возмутительность которой осознана была самим дворянством. В 1766 году состоялось запрещение совершать купчие на крепостных за 3 месяца до рекрутского набора; этим запрещением имелось в виду ограничить продажу крепостных в рекруты; но этот закон легко можно было обойти; можно было покупать и продавать крестьян в рекруты ранее, чем за три месяца до набора; наконец, в законе не запрещалось брать крестьян в рекруты за долги, как обыкновенно и поступали. Указ 5 августа 1771 года запрещал продавать крестьян с молотка на аукционах. Смысл закона был ясен, но в 1792 году было разъяснено, что указ запрещает продавать крестьян с молотка, но ничего не говорилось о продаже с аукциона.

Никаких других ограничений, хотя бы тех, которых желала комиссия по разбору родов государственных жителей, Екатериной сделано не было, и торговля людьми продолжала развиваться; крепостных продавали на рынках; нередки были и такие объявления в газетах: «продаются портной, башмачник, повар, венской прочной работы коляска и выездная лошадь», или «продается девка и молодая лошадь, видеть можно их там-то», или «продаются 4 пары гончих кобелей, 1–5 щенков и две девки, цена такая-то». Цена крепостного равнялась в то время 70-100 руб. за душу при продаже имения, а в одиночку увеличивалась или уменьшалась, смотря по его личным качествам. В 1766 году за рекрута платили 120 руб., а через 20 лет цена доходила до 300 руб. Ремесленники и артисты стоили от 300 руб., а актрисы – несколько тысяч, прислуга 50–80 руб. и дороже; дети – от 3 до 20.руб.

Екатерина не только не ограничивала торговлю людьми, но даже содействовала ее развитию. Указом 1779 года она предписала Сенату принимать рекрутов рт помещиков во всякое время для зачета их за будущих. То есть Екатерина в 1779 году фактически разрешила то, что запрещала в 1766 году.

Мы видели, что все дворяне соглашались на учреждение опеки над помещиками, мучающими своих крестьян. В 1767 году Екатерина запретила крестьянам подавать жалобы на помещиков, а по Учреждениям 1775 года возложила на наместников обязанность пресекать мотовство, тиранство и жестокость помещиков. Но наместники, в сущности, не имели никаких средств следить за жестокими проявлениями помещичьей власти.

Затем были попытки смягчить наказания, налагаемые помещиками на крестьян. В 1773 году, после доклада Сената о частой ссылке помещиками крестьян в Сибирь, Екатерина велела ее приостановить, но через полтора года вновь разрешила ее. В 1772 году был издан указ о недопущении крепостных к прошению милостыни и в 1782 году – о запрещении помещикам отпускать на свободу таких крепостных, которые не могли прокормить себя по болезни или старости.

Вот и все, что сделала Екатерина для осуществления своих гуманных стремлений: сделала она меньше по сравнению даже с тем, что указало ей общество в лице депутатов комиссии 1767 года. Екатерина не издала никаких законов, которые облегчали бы положение крепостных крестьян, не выработала никаких серьезных гарантий личных и имущественных прав крепостных, не определила отношений между владельцами и их крестьянами. Разрешение всех этих задач она оставила в наследство своему сыну Павлу I и внукам – Александру I и Николаю I. Павел I и его сыновья как бы выполняли то, что предстояло сделать Екатерине, и чего она не сделала. Правда, меры, принимаемые этими государями относительно крестьян, не были разрешением крестьянского вопроса, так как его могло разрешить только полное уничтожение его; но попытки этих государей были исторически необходимы, так как прежде чем дойти до 19 февраля 1861 года, надо было убедиться на деле в бесполезности одних улучшений. Екатерина, не сделав этих попыток, отодвинула на полвека упразднение крепостного права.

Причины неудач Екатерины в крестьянском вопросе

Обыкновенно указывают на пугачевский бунт как на первую и начальную причину охлаждения Екатерины к крестьянскому вопросу.

Известно, что пугачевский бунт, в котором большое участие принимали крепостные крестьяне, был, прежде всего, движением антидворянским. Главной его целью было «истребление проклятого рода дворянского, который не насытился крестьянами в России, но природные казачьи войска подчинить себе желает, и истребить казачий род». «Всему миру известно, – писалось в одной прокламации, – сколь российские дворяне обладают крестьянами и, хотя в Законе Божием сказано, что с крестьянами надо обходиться как с детьми, они обращаются с ними хуже, чем с собаками своими». В Саратове Пугачев сказал толпе: «Я вам законный император. Жена моя увлеклась на сторону дворян, и я поклялся перед Богом истребить всех их до единого. Они склонили ее, чтобы всех вас отдать им в рабство, но я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог спас меня». Движение, таким образом, направлялось против правительства и Екатерины. В своем манифесте от 31 июля 1774 года Пугачев жаловал «всех находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков вольностью и свободой вечно казаками», не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, жаловал им помещичьи «земли, луга, леса, выгоны, сенные покосы, соленые озера, без покупки и без оброку». В конце концов, движение приняло антигосударственный характер, грозило всему установившемуся общественному порядку. Общая опасность сблизила Екатерину с дворянством, и Екатерина торжественно манифестировала этот факт. Когда, по вызову Бибикова, казанское дворянство решило выставить корпус для борьбы с мятежниками, Екатерина велела передать им, что она чрезвычайно довольна их пожертвованием, и «яко помещица той губернии», то приказала поставить в дворянский корпус рекрутов с дворцовых волостей.

Но из этого сближения нельзя заключить, что Екатерина охладела к крестьянскому вопросу, что она подпала под ту реакцию, которая распространилась среди дворян после пугачевского бунта. Не надо забывать, что мы имеем дело с человеком, который был на голову выше окружающих современников, У нас есть доказательства, что Екатерина не поддалась естественной реакции, что пугачевский бунт не отвлек ее от мысли об улучшении быта крепостных крестьян.

После усмирения бунта Сенат предлагал жестоко расправиться с его участниками, одинаково наказывая смертью как активных участников мятежа, так и тех крестьян, которые не защищали своих помещиков. Екатерина, возражая Сенату, доказывала, что если за жизнь одного помещика истреблять целую деревню, то возникнет новый и еще более ужасный бунт; она предлагала гуманное отношение к крестьянам, говоря, что, если не уменьшить жестокостей, то они против нашей воли восстанут и рано или поздно возьмут себе свободу.

На этом настаивали и некоторые сановники; к числу их принадлежал и новгородский губернатор Сивере. В 1775 году он напомнил императрице, что весьма значительная часть ее подданных, именно крепостные крестьяне, «лишены ее мил остей». – «Я позволю себе сказать, – писал он, – что неограниченное рабство погубит государство, и, мне кажется, я не ошибаюсь, считая невыносимое рабское иго главной причиной волнений от Оренбурга до Казани и на нижнем течении Волги. Я знаю, что это щекотливый вопрос; мы недавно видели это в Богемии; но пусть Ваше Величество ограничит чрезмерную власть помещика, пусть, по крайней мере, господин не будет иметь права без судебного разбирательства наказывать людей своих кнутом (что почти равносильно смертной казни), установите, чтобы крепостной, семья которого состоит из двух или трех душ мужского пола, мог выкупиться за 500 руб.» и т. д.

Екатерина охотно слушала подобные предложения, до конца 1770-х годов не оставляла намерения ограничить крепостное право и беседовала об этом со своими приближенными. Так как намерения императрицы были известны, то и в это время продолжали составляться проекты, которые бы облегчили осуществление этих намерений.

От 1778–1780 годов до нас дошел проект, который прямо указывает, что «Высочайшее Ее Императорского Величества соизволение состоит в том: найти средства к уравнению владельцев и крестьян, к пресечению налагаемые одними излишних податей и работ и происходящих через то от других непослушаний». Таким образом, самый проект указывает, что благие намерения Екатерины к тому времени еще не иссякли. Автор проекта предлагает, чтобы крестьянин 3 дня в неделю работал на себя, 3 дня на помещика, а по воскресеньям и праздникам был бы свободен. В воскресные и праздничные дни крестьяне должны работать только на легких работах. Настоящими работниками должны считаться люди от 15 до 60 лет, но стариков, по мнению автора проекта, можно заставить сторожить огороды и сады, пасти птиц, а детей – собирать ягоды, грибы и т. п. Касаясь вопроса о земельном обеспечении крестьян, автор полагает, что на тягло нужно дать 2 десятины в поле пахотной земли и некоторое количество на сенокос. Там, где не хватит такого количества земли, автор предлагает делить землю пополам между помещиком и крестьянами, но во всяком случае на одно тягло давать не меньше 1 десятины в поле. Автор проекта, бывший, очевидно, землевладельцем в местности, близкой к Петербургу, предлагал, сверх барщинных работ, собирать с крестьян пятую часть хлеба и других продуктов, «по введенному издавна в Новгородской и Псковской губерниях обыкновению». Радикальных перемен проект не предлагал, но он важен как показатель, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не угасла, она, так сказать, все еще тлела.

Расположением Екатерины к улучшению быта крепостных крестьян объясняются и некоторые попытки практического характера, предпринятые дворянством по собственной инициативе. В 1780 году ораниенбаумские и ямбургские дворяне выработали особое «мнение» по части точного определения повинностей крестьян, которое и было представлено императрице. Дворяне предлагали следующий размер барщины: с 1 апреля по 1 октября с каждого тягла работает на господ по 3 дня в неделю конный или пеший работник, смотря по тому, что будет нужно. Баба ходит на барщину в апреле и мае по 2 дня в неделю, а с июня по октябрь – по 3 дня. Осенью и зимой как крестьяне, так и их жены работают на господина по 2 дня в неделю; у кого есть дочери, то с тех пор, как им минет 18 лет, начинают ходить на барщину по 2 дня в неделю круглый год. Дворяне решили накладывать тягла на холостых с 17 лет, а на женатых – с момента женитьбы: снимать тягла в 60 лет, а также с неизлечимо больных и изувечивших себя. Кроме барщины, дворяне постановили брать пятую часть хлеба, хмеля, конопли и капусты, что было обычным в этой местности.

Хотя, таким образом, несомненно, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не умирала, но время шло, а никаких мер в пользу крепостных не предпринималось. Еще в половине 1780-х годов Екатерина задавалась крестьянским вопросом. Граф Блудов предлагал ей издать закон, по которому бы дети крепостных крестьян, родившихся после 1785 года, становились свободными. Но проект этот так и остался проектом.

В половине 1780-х годов замерли последние мечты Екатерины об облегчении участи крепостных крестьян, и она окончательно примирилась с существовавшим порядком и даже сделалась его охранительницей. Объяснение этому нужно искать не в отдельных событиях, а в общем стечении всех событий и обстоятельств царствования Екатерины и в личных свойствах этой замечательной женщины. Энергичная, самоуверенная по природе, вдохновляемая в том же направлении западными авторами, твердившими, что мудрый законодатель все может сделать, Екатерина, вступив на престол, принялась за переустройство русской жизни во всех отношениях и притом сразу. Сначала она взяла на себя только одно общее руководство, принципиальное направление реформ, а разработку реформ поручила самому обществу в лице его выборных. Мы видели, что это ее намерение не удалось отчасти по ее вине, а отчасти по неподготовленности общества. Но неудача не остановила Екатерину: убедившись, что люди проникнуты духом партий (то есть защищают только классовые интересы), что только она одна стремится к общему благу, Екатерина лично принялась за дело реформ, за выработку законов. Эта работа, как мы видели, у нее не спорилась. В 1775 году вышло из-под ее пера «Учреждение о губерниях», и только через 10 лет Екатерина была в состоянии выпустить жалованные грамоты дворянству и городам. Эти грамоты написаны были самой Екатериной. Я обращаю ваше внимание на факт личного авторства императрицы, чтобы показать, что Екатерина слишком много взяла на себя и, благодаря этому, не достигла того, к чему стремилась.

Но, кроме личного участия в законодательстве, Екатерине мешали и другие события и занятия. С 1768 года она вступила в войны с Турцией, Польшей и Швецией, повела сложную в тонкую дипломатическую игру с Австрией, Пруссией и Англией, отстаивая интересы России. Внешняя политика часто всецело поглощала внимание Екатерины. В 1794 году Екатерина писала, что раньше случалось, что в несколько дней к ней приходило столько почты, и курьеры натаскивали столько бумаг, что они едва умещались на 10 столах. С течением времени Екатерина увлеклась внешней политикой гораздо более, чем внутренним благоустройством государства. В области внешней политики, естественно, она получала более видимые и осязательные результаты: ведь результаты внутренней политики сказываются только впоследствии. Правда, Екатерина проповедовала, что дела нужно совершать не из-за благодарности, а по внутреннему убеждению в их благе и с расчетом, что их оценят потомки; но это были только красивые и благородные слова. Екатерина была живым человеком, падким на всякие соблазны, и ее честолюбие, переходившее сплошь и рядом в тщеславие, не могло довольствоваться только одним одобрением философов и надеждой на признание потомков. Екатерине нужны были похвалы, рукоплескания толпы, и ими она упивалась не меньше, чем лестью философов и писателей. Победы и завоевания давали Екатерине большую честь и славу у современников, и не удивительно, если она пристрастилась к ним, стала строить всевозможные планы возвышения России на степень первостепенной державы, мечтала об окончательном истреблении внешних врагов. Справедливость требует, однако, добавить, что наряду с честолюбивыми мотивами действовали в Екатерине и ясное сознание народных интересов, и патриотическое чувство государыни, вполне сроднившейся со своей страной. Но как бы то ни было, внешняя политика поглотила внимание и время Екатерины, ей мало приходилось думать об улучшении быта крепостных крестьян.

Огромное количество времени у Екатерины уходило на чтение, которым она занималась по выработавшейся привычке, по потребности управительницы и законодательницы и по тщеславному желанию не отставать от века, а быть в курсе современной мысли и науки. Екатерина читала сказки, романы, драмы и серьезные книги. Она читала и Блексона, и Ричардсона, и Сервантеса, а особенно любила исторические сочинения: она штудировала «Историю Австрийского Дома» Жиркура, мемуары о Карле XII, посмертные сочинения Фридриха II, секретную историю Берлинского двора и т. д. С большим удовольствием Екатерина читала «Эпохи природы» Бюффона; она сравнивала его с Ньютоном и красноречиво описывала, какое освежающее впечатление производила на нее эта книга. С Бюффоном Екатерина была в переписке, спрашивала его по разным интересовавшим ее вопросам, послала ему целую шкатулку с медалями, меха и собрание древностей, привезенных из Сибири.

Это чтение не было пассивным: Екатерина перерабатывала читаемое, делала из него извлечения, иногда дополняла автора, так что ее чтение часто переходило в литературную работу. Так, например, читая «Дон-Кихота» Сервантеса, Екатерина отметила все поговорки и пословицы, встречающиеся в нем, и выписала их; читая жизнеописания Плутарха, она составила примечания к биографии Кориолана. В оставшейся после Екатерины библиотеке можно найти самые разнообразные сочинения. Но Екатерина осталась глуха к романтической литературе: она не читала ни Лессинга, ни Шиллера, ни Гете: очевидно, она по складу своего ума была дочерью XVIII века, и не могла интересоваться этими произведениями.