Текст книги "Русская история XVII-XVIII веков"

Автор книги: Матвей Любавский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

Финансы

Вторым фактором, который направлял политику правительства Елизаветы, была постоянная нужда в деньгах. Нужда вызвана была непомерными расходами двора, и в особенности войнами, которые пришлось вести Елизавете. По наследству от своих предшественников Елизавета получила Шведскую войну и расстроенные финансы. Накопилась огромная сумма недоимок податных денег, более 5 000 000 рублей. Войска, стоявшие в Остзейском крае и в Финляндии, не получали жалованья, Сенат прибег к строгим мерам. На губернаторов и вице-губернаторов, на провинциальных и городских воевод были наложены штрафы; помещикам приказано было заплатить недоимки в течение 4 месяцев, а кто не заплатит, у того вычитать из жалованья или править со штрафом по 10 копеек с рубля, а имение конфисковать. Для пополнения казны правительство прибегло к процентному вычету из жалованья у духовных, военных, статских и придворных чинов – от 5 до 20 %. Для сокращения расходов дворян предписано было, чтобы никто не носил золота, серебра, шелкового платья, носили по классам кружева известной ширины (не свыше 3 платьев)… «Фейерверку» было приказано быть только в день коронации, а в остальные праздники быть одной иллюминации.

Но всех этих мер, конечно, было недостаточно. Тогда Сенат прибег к средству, испытанному Петром, то есть к ревизии. Сенат исходил из верного предположения, что со времени первой ревизии количество ревизских душ значительно увеличилось, и поэтому настала пора вновь привести их в известность ж составить оклады по имениям и по «черным» государственным волостям. Императрица согласилась с Сенатом, и в 1743 году начались приготовления к ревизии. Ревизия производилась около трех лет, с 1745 по 1747 год. Общее количество народонаселения по новой ревизии оказалось больше против прежней переписи, а следовательно, больше должно было собираться и подушных денег. Если принять во внимание результаты новой ревизии, то нельзя не признать ее целесообразность. Постановлено было впредь производить ревизии через 15 лет, и в 1761 году была произведена новая ревизия, но эта ревизия закончилась уже в царствование Екатерины II, так что при Елизавете не пришлось воспользоваться результатами.

Одной переписи податного населения было недостаточно для того, чтобы обеспечить правильное и полное поступление податей, и правительству Елизаветы пришлось вести непрерывную борьбу с уклонением от платежей. Обычным средством уклонения было бегство крестьян. Стародавняя излюбленная сиротская дорога лежала в степь к казакам, у которых беглые крестьяне и устраивались в тамошних городках. Поэтому Сенат в самом начале царствования Елизаветы распорядился послать грамоту на Дон к казакам, чтобы они не принимали беглых крестьян, а известных им беглецов высылали обратно. Казаки в то время уже не были тем, чем они были в царствование Петра Великого и раньше, при Алексее Михайловиче, и это распоряжение в большинстве случаев исполняли. Но крестьяне пробили себе новую дорогу: большое количество крестьян бежало за рубеж, в Польшу, в Молдавию, куда правительству Елизаветы нельзя было послать грамоты, как к казакам. Надо сказать, что в течение всего XVIII века огромное количество крестьян переселилось в пределы Речи Посполитой, и это обстоятельство надо учитывать, когда приходится заниматься вопросом о политике России по отношению к Польше. Не только простая жажда завоевания, не только национальные соображения, но чрезвычайно важный и существенный интерес дворянства заставлял правительство отодвинуть польский рубеж на запад и занять те земли, которые сделались для русских крестьян тем же, чем раньше был Дон. Но правительство Елизаветы не могло еще властно выступать и повелительно распоряжаться в Польше, а потому оно пыталось льготами вернуть крестьян обратно. В 1749 году разрешено было беглым крестьянам вернуться из Польши и Молдавии и поселиться в Белогородской или Воронежской губерниях, причем им предлагалось записаться либо в посадские люди, либо в казацкую службу, то есть беглецам была гарантирована возможность устроиться в положении мещан или государственных крестьян. В Польше до 1763 года продолжал действовать старый порядок: кроме крепостных крестьян, существовал класс крестьян перехожих, которые имели право переходить от одного владельца к другому и снимать земли на известных условиях. Наши беглые крестьяне и мешались в этот слой крестьян.

Значительная часть беглых крестьян бродила внутри государства, образуя разбойничьи шайки. В течение всего царствования Елизаветы велась беспрерывная борьба с этими разбойничьими шайками. При Петре Великом для скорейшего пополнения нового войска позволено было крепостным крестьянам поступить в солдаты без согласия на это и позволения помещика; это был способ убежать от крепостной неволи. После Петра это было запрещено. В царствование дочери Петра среди крепостных крестьян распространился слух, что им дозволено будет записаться в «вольницу», и одни стали подавать об этом прошения императрице, а другие прямо бежали от помещиков, чтобы поступить в солдаты. Но крестьяне жестоко ошиблись в своих надеждах. Правительству нужны были не солдаты, а исправные плательщики податей; поэтому правительство распорядилось: тех, кто подавал челобитные «немалым собранием», то есть скопом, бить кнутом, а заводчиков сослать в Сибирь в работы на казенные заводы, а тех, кто подавал челобитные поодиночке, – бить батогами и плетьми помещикам.

В результате всех этих мер, направленных к обеспечению наиболее полного сбора казенных податей, было еще большее расширение и утверждение крепостного права над крестьянским населением. Крепостное право все более и более надвигалось на крестьян и все тяжелее и тяжелее начинало давить народную массу. Следствием этого был ряд крестьянских мятежей. Правительству Елизаветы пришлось усмирять их чуть ли не каждый год. В 1744 году взбунтовались крестьяне, приписанные к Никольскому Песношскому монастырю, отказавшись повиноваться монастырскому начальству. Причиной волнения был слух, что крестьяне, приписанные к монастырским землям, объявлены свободными. В Псковской вотчине графини Анны Бестужевой крестьяне самовольно выбрали себе управителя, а прежнего управляющего выгнали; для усмирения их пришлось посылать войсковую команду. Особенно богаты крестьянскими мятежами были 1751 и 1752 годы. В Вятской провинции произошли волнения крестьян архиерейского дома и некоторых монастырей. Эти крестьяне в прежние годы покинули архиерейские и монастырские вотчины, так как в них было слишком мало земли, и разрабатывали самостоятельно пустоши и лесные земли. При второй ревизии они были положены в подушный оклад по месту прежнего жительства, с чем они не могли примириться, так как им приходилось бросать насиженные хозяйства. В том же году происходили волнения заводских крестьян Демидовых, так как для этих крестьян открывалась перспектива увеличения повинностей: крестьянского тягла с них не сняли, а кроме того, на них лежало и тягло фабричное. В конце царствования Елизаветы произошли волнения на Шуваловских заводах Казанского уезда. Больше всего волновались монастырские крестьяне. Интересно отметить этот факт. Априори хотелось бы думать, что в церковных волостях крестьянам жилось лучше: они испытывали меньше угнетения, и у них больше было самостоятельности. И нужно сказать, что крестьянские мятежи стояли в зависимости не от степени угнетения, а от степени самостоятельности. При Анне Иоанновне монастырские крестьяне находились в ведении государственной власти, в ведении Коллегии Экономии, В 1751 году, после упразднения Коллегий Экономии, монастырские земли были отданы в распоряжение Святейшего Синода. Эта перемена и вызвала крайнее недовольство крестьян. В 1754 г. от крестьян стали поступать жалобы на беззаконные поступки и разорение от монастырских властей и служек. Крестьяне писали, что они били челом архиереям, но управы им не дают. Очевидно, что церковные крестьяне, побывав под управлением общей государственной власти, были недовольны, когда их приравняли к владельческим крестьянам. В царствование Елизаветы эти протесты не привели к осязательным результатам, но имели значение для царствования Екатерины; они послужили мотивом для отделения крестьян от монастырей и церквей в 1764 году.

В своих непрерывных заботах о пополнении казны Сенат не мог оставить без внимания и косвенное обложение. В начале 1750 года, по проекту П. И. Шувалова, поднята была цена на вино по 50 копеек с ведра, а соль положено было продавать по 35 копеек за пуд (кроме Астрахани и Черного Яра, где была назначена менее значительная цена, так как здесь требовалось огромное количество соли для рыбных промыслов). Когда кончилась семилетняя война, правительство еще сильнее увеличило цену на водку и на соль; прибавлено было 50 копеек на ведро водки и 15 копеек на пуд соли, так что ведро водки стоило 2 руб. 33,5 копеек, а пуд соли – 50 копеек. В самом конце царствования Елизаветы Сенат для увеличения жалования чиновникам набавил еще по 2 копейки на ведро вина, пива и меда и увеличил крепостные пошлины, то есть пошлины, взимавшиеся при совершении различных актов.

Но, всячески увеличивая прямые и косвенные налоги, елизаветинский Сенат усвоил и другую точку зрения Петра: он понимал, что нельзя ограничиваться одним обирательством населения, а нужно принимать энергичные меры к развитию промышленности и торговли в стране. В этом отношении Сенат пошел по стопам Петра Великого и держался опеки, которую практиковал и Петр. Сенат начал с того, что выхлопотал у императрицы восстановление тех учреждений, которые были открыты Петром – Берг– и Мануфактур-коллегии. Указом 1742 года восстановлены были то и другое учреждение. Но, восстановив эти учреждения, Сенат не сложил с себя непосредственных забот о промышленности, и от него идет целый ряд указов, регулирующих и опекающих промышленность. Определено было качество сукна, полотна, бумаги (для поставки в канцелярии и синодальную типографию), определены были цены мастеровым на казенных фабриках и т, п. Как и при Петре Великом, Сенат выдавал привилегии на устройство фабрик. Такие привилегии были даны, например, Нерванову на учреждение фабрики в Астрахани. Для поощрения фабрикантов им жалуются чины и шпаги. За тщательное произведение и размножение железных и медных заводов статский советник Акинфий Демидов был пожалован в действительные статские советники, а дворянин Никита Демидов – в статские советники: содержатель шелковой фабрики Яков Евреинов в советники Мануфактур-коллегии, содержатель парусной и бумажной фабрики Афанасий Гончаров произведен был в коллежские асессоры за распространение этих фабрик в пользу государства; шелковый фабрикант С. Мыльников и бумажный фабрикант В, Короткий пожалованы директорами своих фабрик с рангом коллежского секретаря. Чины давались даже мастерам. Получили чин поручиков мастера из дворян Инков и Водилов, которые были отправлены Петром Великим в Италию и во Францию и, вернувшись, работали на Московской шелковой мануфактуре и завели здесь бархатные, грезетные, штофные и тафтяные станы. На заседаниях Сената совершенно серьезно занимались вопросом о рисунках на материях. В 1746 году в Сенат были присланы образцы шелковых материй и бархата. Сенат, рассмотрев их, нашел, что некоторые материи цветами не особенно хороши, и послал указ в Мануфактур-коллегию, в котором ей поручалось «иметь крайнее смотрение», чтобы «шелковые материи делались самым хорошим мастерством по образцу европейских мануфактур, употребляя цвета хорошие, прибирая оные по приличности».

Вмешиваясь в детали производства, Сенат принимал меры к тому, чтобы обеспечить фабричный сбыт, а также заботился и об обеспечении фабрик рабочими руками. По предложению фабрикантов Болтиных Сенат согласился (в 1749 г.) определить к ним на фабрику солдатских и зазорных детей из гарнизонных школ, «которые непонятливы к военной экзерциции и к словесному учению». Таким же духом покровительства и опеки проникнута была и торговая политика правительства. В начале царствования Елизаветы был восстановлен Главный магистрат, который должен был по мысли Петра Великого объединить торгово-промышленный класс, «собрать рассыпавшуюся храмину российского купечества». Он имел целью защищать интересы торгово-промышленного класса и двигать вперед торговлю и промышленность. На деле Главный магистрат сделался исполнительным органом по отношению к торгово-промышленному классу; он не проявлял ни инициативы, ни самостоятельности, а был всего лишь коллегией, а коллегии получали указы от Сената. Таким вышел и елизаветинский Главный Магистрат. Почин и инициатива исходили от правящей бюрократии, от Сената. Из торговых мероприятий Сената необходимо отметить прежде всего запрещение некоторых контрактов между иноземными и русскими купцами, последовавшее в 1755 году. Вследствие недостатка в оборотных капиталах русские купцы обязывались перед иностранцами представить к порту известное количество русских торгов, брали с них вперед деньги и закупали нужные товары. Иногда же русские купцы брали у иностранцев в долг иноземные товары, распродавали их внутри страны и потом расплачивались с кредиторами либо деньгами, либо туземными товарами. Значит, в XVII веке упорно держался порядок, который стремилось искоренить правительство Алексея Михайловича в своем Новоторговом Уставе. Коммерц-коллегия не усматривала ничего дурного в этом порядке и докладывала Сенату, что внешняя торговля развивается, «отчего и пошлины увеличиваются и русскому купечеству польза немалая». Но Сенат обратил внимание на то, что господство торговли по контрактам поднимает цену на привозные товары и понижает цены на вывозные, Коммерц-коллегия просмотрела, что иностранцы диктуют цены на русском рынке. Сенат разрешил русским купцам заключать контракты только с русскими; другими словами, Сенат восстановил действие Новоторгового Устава 1667 года. Для того чтобы дать возможность русским купцам получать кредит, Сенат распорядился учредить государственный заемный банк не только для дворян, но и для купцов. Сенат проводил в жизнь и другие принципы Новоторгового Устава. Новоторговый Устав смотрел на внутренние пошлины, как на препятствия торговле и стремился уменьшить их количество; правительство Елизаветы довершило дело Новоторгового Устава: были отменены внутренние таможенные пошлины. Сенатор П. И. Шувалов вошел в Сенат с предложением отменить внутренние пошлины и увеличить портовые и пограничные сборы. Он мотивировал свое предложение тем, что внутренние сборы разорительны для купечества, малодоходны для казны и обременительны для населения, особенно посадского, которое должно было выставлять для сбора пошлины голов и целовальников, и разорительны для сборщиков, которые должны были пополнять недоимки. Сенат согласился с докладом П. И. Шувалова, и внутренние таможенные пошлины были отменены. Таможенные пошлины стали взиматься только в портовых и пограничных городах по 13 коп. с рубля, вместо прежних 5 коп. Таким образом, Сенат довершил дело, которое начато было в XVII веке. Таковы правительственные мероприятия Елизаветы Петровны. Они проникнуты известным единством, несмотря на то, что государыня представляла собой по своему характеру решительное отрицание всякой системы.

Культурные перемены в жизни русского общества после Петра Великого и до Екатерины II

РАССМОТРЕВ историю четырех царствований, которые протекли после смерти Петра Великого, мы имели случай наблюдать две перемены, которые произошли в жизни русского общества. С одной стороны, это возвышение дворянского сословия, рост его различных льгот и преимуществ, с другой – параллельное понижение прав крестьянского сословия; другими словами, мы наблюдали, как развивалась социальная пропасть между землевладельцами и земледельцами. Теперь я остановлю ваше внимание на другой стороне того же самого процесса.

Пропасть между дворянством и народными массами все более и более увеличивалась и вследствие тех культурных перемен, которые произошли в быту высших классов русского общества. Вы помните, что Петр нарядил русских людей в немецкие кафтаны, остриг их, обрил, надел парики, заставил устраивать ассамблеи, танцевальные вечера, познакомил с элементами западноевропейских теоретических и практических наук и с началами политической философии по Пуффендорфу и Гуго Гроцию. Высшее русское общество оказалось особенно восприимчивым к усвоению внешности западно-европейской культуры, к усвоению житейского лоска. Показателем восприимчивости в этом направлении служит одно руководство, которое появилось в 1717 году под названием: «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению». Надо сказать, что это руководство расходилось очень быстро; в 1767 году вышло пятое издание «Зерцала»; в 50-летие потребовалось 5 изданий, то есть каждое издание средним числом расходилось в 10 лет. Главная задача этого руководства – научить молодого дворянина «не быть подобным деревенскому мужику» и приблизить его к идеалу придворного человека. В нем содержатся самые подробные наставления в том, как вести себя в обществе. Рекомендовалось, например, в обществе в круг не плевать, а на сторону; в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не болтать и т. п. Это все чисто внешние правила, но наряду с ними были и более глубокие. Благовоспитанный молодой человек, предписывало руководство, «говоря о печальных вещах, должен иметь вид печальный и иметь сожаление; в радостном случае быть радостно и являть себя веселым с веселыми»; собеседнику не противоречить резко, по возможности соглашаться, свое мнение высказывать осторожно, правду говорить не всегда. При дворе руководство рекомендует быть смелым, самому объявлять о своих заслугах и искать награды. «Кто при дворе стыдлив бывает, с порожними руками от двора отходит». Между тем даром служат только Богу. Государю же надо служить ради чести и прибыли. При этом никому не следует раскрывать своих целей, чтобы ими не воспользовались другие. Для полного успеха при дворе и хорошем обществе необходимы и некоторые познания. «Прямым придворным человеком» может быть лишь тот «младший шляхтич или дворянин», который «в экзерциции своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, в танцевании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому же красноглаголив и в книге научен». Особенно важно знание иностранных языков, «чтобы можно было порядочного человека от других незнающих болванов распознать»; для того чтобы не забывать языки, надо говорить на них «между собой» и поддерживать знание «чтением полезных книг».

Так со времен Петра Великого стал формироваться у нас тип благовоспитанного дворянина, который известен по историческим свидетельствам, по художественно-литературным воспроизведениям, и едва ли можно ошибиться, сказав – и по личным наблюдениям.

«Людность» уже при Петре сделала крупные успехи. Голштинский камер-юнкер Берхгольц, бывавший в Париже и Берлине, находил, что петербургские придворные дамы 1720-х годов не уступают ни немкам, ни француженкам ни в светских манерах, ни в уменье одеваться, краситься и причесываться. С этого времени, по выражению князя Щербатова, «страсть любовная, до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать». Уже при Петре начала распространяться роскошь в костюмах, в домашней обстановке, в угощениях. Петр требовал, чтобы все это соответствовало социальному положению человека, «понеже знатность и достоинство чина какой особы часто тем умаляются, когда убор и прочий поступок тем не сходствует». Надо сказать, что Петр делал исключение только для самого себя: он ходил обтрепанным, в стоптанных башмаках, угощал своих гостей гвардейской сивухой, хотя сам на стороне не прочь был выпить «гданской», «бургундского» и «шампанского».

В течение 50 лет, протекших со смерти Петра, «людкость» сделала огромные успехи. Если Петр предписывал культурную внешность соответственно рангу, то его преемникам пришлось перейти к обратному – к ограничению роскоши. В 1742 году было определено, в какую цену материи имеют права носить лица различных рангов: первых пяти рангов – не дороже 4 руб. за аршин, следующие три – не дороже 3 руб., остальные – не дороже 2 руб. Это распоряжение было вызвано развитием роскоши, стремлением жить не по средствам, в результате чего разорялись фамильные имения. С течением времени одежды высшего класса русского общества становились все более и более дорогими. Простая обшивка галунами стала казаться чересчур бедной; явилось золотое и серебряное шитье, которое все более и более заполняло костюм. Сукно было заменено шелком, бархатом и даже парчой; для манжет стали употреблять дорогие кружева, для отделки платья – жемчуг, для пуговиц – бриллианты. Являться часто ко двору в одном и том же костюме стало считаться неловким. Не удивительно, что уже в середине XVIII века, как свидетельствует князь Щербатов, «часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком придворных людей».

Указ предписывал дворянам обязательно брить бороды: «А ежели где в деревнях, гласил указ, таких людей, кто брить умеет, не случится, то подстригать ножницами до плоти каждую неделю по дважды». В образе жизни провинциального дворянства, разбросанного по глухим деревням, наблюдалось мало перемен. По рассказу Болотова, ходили они в старинном платье, долгополых кафтанах, с «ужасной величины обшлагами», сидели по своим углам и почти не бывали друг у друга, а если собирались, то пили и вели бесконечные разговоры про местные тяжбы. 12-летний Болотов был в этой компании и казался ей чудом учености. И самое житье оставалось здесь таким же, каким оно было до реформы. Обыкновенно дворянская семья ютилась в двух теплых комнатах огромного дома. Большой холодный зал с почерневшими деревянными стенами, потолками и корявым дубовым полом, открывался только для молебнов и по большим праздникам. Но тот же Болотов рисует и другую картину, которая свидетельствует об успехах новой культуры. В псковской деревне своего зятя Неклюдова, Опанкине, Болотов нашел общество, «которому светское обращение не менее знакомо, как и петербургским жителям». Сестра гордится его светскими талантами, его костюмами и разговорами, когда он приезжает к ней из Петербурга, и приходит в ужас, когда он, растерявши все свои «поступки, поведение и обхождение, в смешном, неловком и непристойном платье», является к ней из своего Каширского захолустья. Она не хочет показывать соседям «деревенского пентюха». Соседи эти весь деревенский досуг убивают на то, что поочередно ездят компанией друг к другу в гости. Один из соседей возит с собой и музыку, две-три скрипки, на которых его лакеи изображают польские менуэты и «контрадансы». После обеда, продолжающегося несколько часов, с обильными возлияниями, барыни засаживаются играть в карты, в модную игру «памфель», барышни и кавалеры весь вечер танцуют, а отцы семейств, «держа в руках то и дело подносимые рюмки», упражняются в разговорах. Заканчивается вечер чисто по-русски. Подгулявшие господа хотят плясать сами, менуэты и «контрадансы» сменяются русской пляской, в которой принимают участие и дамы, оставив свой «памфель».

Затем зовут девок и лакеев и начинают забавляться русскими песнями, к великому негодованию молодежи, у которой были свои модные песенки. В комнатах псковского зятя Болотова мебель на европейский образец, а стены покрыты холстом, разрисованным масляными красками. Так изменялся быт высших классов русского общества. Дворяне все более и более переставали походить на мужиков.