Текст книги "Время скитальцев (СИ)"

Автор книги: Марья Фрода Маррэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

И это было сильнее пощечины.

Они сели в седла и двинулись прочь со двора. Уже у поворота тропы Вейтц оглянулся на домик под апельсиновым деревом и женщину, закрывавшую за ними воротца.

– Доброе вино, тетка! – внезапно во всю глотку заорал он и рассмеялся, посылая коня рысью.

Томмазо не спешил его догонять. Они сделали с милю, прежде чем оруженосец наконец соизволил придержать серого.

– Эй, сморчок! – внезапно прошептал Вейтц, когда они поравнялись. – Не вздумай сказать ван Эйде или Трандуони, что здесь было! Добром прошу – молчи!

Он быстро крутанул лезвие ножа меж пальцами, направив острие на Томмазо. Тот вздрогнул, но Вейтц уже спрятал оружие и улыбнулся своей всегдашней мерзкой улыбочкой.

Деревья устало шелестели листвой. Солнце едва поднялось, но уже ощутимо припекало. День обещал быть еще жарче предыдущего.

Эрме осторожно пробиралась по чащобе, стараясь придерживаться изначально выбранного направления. Она отправилась в путь одна, оставив Крамера на опушке – зевающего и недовольного таким ее безрассудством.

Здесь не было троп, лишь переплетения корней, покрытые бурым лишайником и опадающими ломкими листьями. Лес был так же измучен зноем, как и вся долина. Птицы молчали. Зато дышать стало легче – омерзительный чад костра, устроенного крестьянами, ветер отнес в сторону и вниз.

Как только они вернутся в крепость, она примет ванну, даже если придется собрать всю воду в городе. Сожжет всю одежду. А после найдет колодец поглубже и швырнет туда футляр с инструментами. Если бы только можно было так же выкинуть воспоминания прошедшей ночи, забыть, пустить все на самотек. Но нет, уже не выйдет…

Слева, в гуще терновника показался серый каменный бок. Эрме пошла напрямик, через заросли дикой малины. Она не сомневалась, что если кто-то и прячется в лесу, то именно в таком месте. Не сомневалась с той самой минуты, когда крестьяне сказали, что поблизости есть Стол.

Когда-то здесь, наверно, была расчишенная поляна, но сейчас малина и терн заполонили все вокруг, так что каменные плиты подымались прямо из кустарника. Пять камней стояли вертикально – все разного уровня, самый малый по колено Эрме, самый высокий – на две головы выше ее роста. Шестой камень – гладкая округлая плита – лежал на земле, и плети малины плотно обвивали его серую грудь.

Такие места называют Столами Скитальцев, и они есть везде в Тормаре. Везде, где выращивают виноград и приносят дары Повелителю лоз и его веселой свите. Осенью в последнее полнолуние перед Паучьей полночью сюда являются окрестные виноградари, молча выбивают дно бочонка, заливая камень лучшим молодым вином, и удаляются прежде чем, оно впитается в землю. В другое время сюда по доброй воле и нос не кажут.

В этот год обряд не состоится, с горечью подумала Эрме. Повелитель лоз останется трезвым.

Плита не пустовала. На сером камне вольно расселся человек и самым усердным видом начищал лезвие чикветты. Он, казалось, полностью ушел в свое занятие. Эрме остановилась неподалеку, разглядывая его.

Это был молодой человек лет двадцати пяти – двадцати семи. Высокий, стройный, атлетического сложения, но крайне небрежного вида. Серая рубашка промокла от пота и потемнела под мышками и груди. На левом колене штанина была продрана. Сапоги превратились в совершенные опорки – подметки едва держались, грубо пришитые через край.

Человек тщательно полировал лезвие и время от времени недовольно выдвигал вперед нижнюю челюсть, заросшую рыжей (в цвет волос) щетиной. Лицо его казалось красным от загара, и капли пота бисеринами блестели на высоком лбу. Бродяга бродягой, бандит бандитом. Правда, весьма миловидный бандит.

– Попался, Йеспер, – вдоволь налюбовавшись на столь сомнительное зрелище, негромко сказала Эрме.

Он вскинул голову и просиял широченной улыбкой, в белизне которой блеснул металл – нижние резцы были вставные, красного сфарнийского золота. Зубоскал – такое прозвище даром не дается.

– Доброго утра, монерленги! – проговорил Йеспер, спрыгивая со своего сиденья. – Рад видеть вашу светлость в добром здравии! Что ж вы стоите, я сейчас местечко расчищу!

Он принялся обрывать плети малины.

– Спасибо, Йеспер, я лучше здесь.

С этими словами она опустилась на древесный корень в паре шагов от Стола.

– Ну, как знаете, – он снова шлепнулся на камень, глядя на нее лучистым веселым взглядом. Эрме стоило большого труда не улыбнуться в ответ.

Человек, так вольно и удобно рассевшийся на каменном столе, был приговорен к смертной казни по меньшей мере в двух государствах Тормары. Впрочем, такие мелочи не в состоянии были отравить безмятежной жизнерадостности Йеспера Зубоскала. Йеспера Бледного. Йеспера Красавчика. Бездомного авантюриста Йеспера Ярне Варендаля.

– Пять лет тебя не видела, а ты почти не изменился, – заметила она.

– Все такой же дурак? – довольно сказал он. – Это точно, ничего не поменялось.

– Значит, ты назначил себя джиором Кастелло Кобризе? Неосторожно с твоей стороны.

– О, монерленги, это очень долгая история. Если кратко – мне срочно нужно было назвать дыру… подырее. Ляпнул первое, что пришло на ум. Язык мой – враг мой. Каюсь неистово.

В подтверждение своей речи он демонстративно шлепнулся на коленки прямо в малину. Эрме поморщилась. Паяц, как есть паяц.

– Это преступление, если ты забыл. Назови причину, по которой я тебя не повешу сей же час, Йеспер. Или не отрежу твой язык, избавив от врага. Но для начала поднимись на ноги.

– Легко назову пять, монерленги, – с широкой улыбкой согласился он, отряхивая штаны. – По степени возрастания важности. Первая: я благородного рода, меня нельзя казнить смертью простолюдина.

– Эти сказки можешь плести кому угодно, только не мне.

– Я не подданный его светлости герцога Джеза. Вы не вольны в моей жизни…

– Когда и кого это останавливало? Ты отщепенец, бродяга. Уж твой-то бывший сюзерен за тебя точно не вступится.

– Я подгадил банку Фоддеров.

– Мелочь, но так приятно.

– Этой ночью я был храбрым воином.

– Соглашусь, твое появление было своевременным, пусть ты и тянул до последнего и выбрал странное оружие. Принимается к сведению. И пятая?

– Я всей душой верю в милосердие самой доброй из женщин, что когда-либо занимали трон.

– Перестарался, Йеспер. Вряд ли кто-то в этом мире додумался бы назвать меня доброй. И я не занимала трон, слава Благим. Просто сторожила его, как цепная псина. Льстить не умеешь, – вздохнула Эрме. – А пора бы и научиться. Большой мальчик. Пригодилось бы.

– Не умею, – покаянно согласился Варендаль. – Оттого всегда говорю правду. Так я прощен?

– Я подумаю над этим вопросом, пока мы будем добираться до крепости. Идем. Крамер заждался. Заодно расскажешь про свои приключения.

Лицо Варендаля посерьезнело – словно облако набежало на солнце.

– Простите, монерленги, но я не могу сопровождать вашу светлость. Я должен в ближайшие дни попасть в Реджио, а путь еще долог. Я и так задержался.

– В Реджио⁈ – удивилась Эрме. – Ты что, пойдешь напрямик, через Ламейю⁈ Да, и что ты забыл в этой благонравной дыре⁈ Вот где тебя точно повесят!

– Я собирался пройти через земли обители, но эти засранцы в синем появились не к месту. Так что придется напрямик. Простите, монерленги, но дело не терпит.

– Что ж, если так, иди. Постарайся, чтобы тебя не сожрали черные медведи.

– Подавятся, монерленги. Смею я надеяться, что когда моя дорога приведет меня обратно в долину Ривары, меня не вздернут на ближайшей пинии?

– Надейся, – милостиво разрешила Эрме. – Веревки нынче в цене, жаль будет тратиться на твою грязную шею.

– Эта мысль будет греть мое сердце, – Йеспер поднялся на ноги. – Да, чуть не забыл. Я тут у вашего легионера игрушку подзанял, – сказал он, постучав по сверкающему лезвию чикветты. – Она парню все равно пару месяцев без надобности, а мне без оружия, что голышом посередь базарной площади встать… Позор один. Уж не взыщите. Жив буду – верну.

Эрме кивнула. Даже если бы она и была против, как бы она смогла помешать? Прости, Эйрик, но ты вряд ли получишь назад свою чикветту.

Однако она не удержалась от шпильки.

– Так же, как кредит банку?

– Придет время – верну и кредит, – с усмешкой ответил Йеспер. – С пенями и процентами. Доброго пути, монерленги.

Он поклонился и, вскинув чикветту на плечо, вразвалку пошел прочь вглубь чащи. Эрме смотрела на пятно пота, что расплывалось по его рубашке между лопатками.

– Йеспер! – негромко окликнула она.

Он резко остановился, словно уже заранее ожидая вопроса.

– Разве ты теперь путешествуешь в одиночку? – произнесла Эрме как можно небрежнее, уже презирая себя за то, что спрашивает.

Йеспер оглянулся. Лицо его приобрело серьезное, грустное выражение.

– Вы же знаете, монерленги, – проговорил он, – Говорят, что Маравади пьет жизни, словно вино. Уйдут двое – вернется один.

Он умолк с горестным вздохом.

Нет, до боли сжимая пальцы в кулак, подумала Эрме. Неправда! Я же не видела его на Лестнице. Не видела…

– Но мы же непутевые, – с виноватой улыбкой продолжил Йеспер. – Все не по-людски. Ушли двое – вернулось четверо.

Осколок второй. Люди Дороги. Глава первая. Мост Эрколэ Безумного

Солнце садилось в дым. По реке, темной, скованной грубыми булыжниками набережной, шла крупная рябь. Вода врезалась в опоры, прибивая к каменным столбам моста городской сор, и спешила дальше, к Малому порту, что располагался ниже по течению.

Сам мост (самый старый из тройки мостов города Реджио, столицы герцогства Реджийского), был назван в честь Эрколэ Первого, правителя жесткого и своенравного, который поступками своими вполне подтвердил данное молвой прозвище – Безумный. Но то были дела давнего времени. Герцог давно упокоился в замковом склепе, а каменное творение и по сию пору служило людям.

Мост был тяжел, груб, но довольно широк. По краям его громоздились узкие деревянные строения – лавки и мастерские, уныло взирающие своими подслеповатыми окошками на воды Ривары, а в центре, на проезжей части вполне могли разойтись две груженые повозки. Олицетворение голой пользы, напрочь лишенной красоты, он уступал своим собратьям во всем и считался уродливым пережитком прошлого даже в таком не склонном к изящным решениям городе, как Реджио.

Человек, что стоя на набережной Овражной стороны, разглядывал мост, был под стать и сумрачному вечеру, и неуютному месту. Высокий и плечистый, он кутался в длинный темный плащ, но такая одежда только подчеркивала основательность его фигуры. Человек напоминал каменную статую, которая внезапно обрела возможность двигаться, но не спешила этим даром воспользоваться.

Сумерки нависали над водой и городом. На другом берегу, там, где начинался Чистый Реджио, зажигались окна – почтенные горожане закончили дневные дела и вернулись к домашним очагам. Со стороны Малого порта доносились крики и взрывы хохота – там открывали двери таверны, встречая матросов и отребье с Низовий. Но здесь, у старого моста было спокойно и почти безлюдно. Прошлепал сандалиями запоздавший работяга с узелком, да погонщик провел в поводу грустного ушастого мула.

Раз, правда, из-за угла вынырнула парочка парней сомнительного вида. Но и они прогулялись туда-сюда, поглядывая на одиночку, наткнулись на спокойно-равнодушный взгляд из-под капюшона, прикинули вес кулаков да и пошли себе прочь отыскивать другую добычу.

Человек ждал – спокойно и невозмутимо, слегка опираясь локтем на парапет. И дождался.

В окошке на втором этаже унылого деревянного строения затеплился рыжий неяркий свет.

Статуя сдвинулась с места.

Человек взошел на мост. Путь был темен – единственный караульный фонарь мигал вдали, на той стороне, отмечая начало Чистого Реджио. Под ногами хрустела ореховая скорлупа. С неторопливой уверенностью человек прошагал под нависающими над головой балками, держащими верхние этажи, к нужной двери. Постучал – коротко, четко. Прислушался.

Дом молчал. Ставни, смотрящие на мостовую, были плотно прикрыты.

Человек постучал снова – громче и настойчивей.

Тишина. Не скрипели половицы, не звучали шаги. Дом словно затаился.

Человек взялся за ржавое чугунное кольцо и врезал по двери так, что она затряслась.

Ответ пришел без промедления.

– Эй ты! Громила! – послышался надтреснутый женский голос из окошка мансарды. – Еще раз тронешь дверь, и я окачу тебя кипятком!

Человек отступил на шаг, вскинув голову.

– Отворите, – проговорил он низким звучным голосом. – Я пришел по делу.

– Здесь не имеют дел с отребьем! Лавка закрыта! Проваливай!

– Я пришел поговорить с мастером Сансеверо, – настаивал человек.

– Тогда ступай на погост, что за оврагом. Антонио Сансеверо уже три года как обосновался там…

– Мне нужен мастер Сансеверо, – повторил человек. – Мастер Джованна Сансеверо.

Повисла тишина. Потом окошко со стуком закрылось. В глубине дома раздались нетвердые шаги, послышался скрип засова и наконец дверь приотворилась, выплеснув хиленький ручеек света.

– А ну-ка покажись, – потребовал все тот же надтреснутый голос. – И без шуток. Помни о кипятке!

Человек послушно откинул капюшон плаща. Внешность его оставляла довольно противоречивое впечатление. Открытое, с правильными чертами лицо казалось приятным и располагающим к себе, но в то же время словно бы излишне мягким. Круглые тщательно выскобленные щеки выдавали склонность к чревоугодию, как и намечающийся второй подбородок. Слабовольный ленивец – так, казалось, говорили эти округлые черты.

Однако с этой расслабленной мягкостью совершенно не вязался спокойный уверенный взгляд человека, знающего себе цену. Такой взгляд обычно бывает у людей, которые больше делают, чем разглагольствуют, и не боятся вызовов, которые бросает жизнь.

Но больше всего озадачивала прическа. Вопреки всем тормарским обычаям и правилам приличия человек был полностью обрит до колючей невнятного цвета щетины, что не просто изрядно уродовало его облик, демонстрируя оттопыренные уши, но и наводило на подозрения, поскольку делало заметной странного вида витую татуировку, спускающуюся от основания черепа по шее. Обычно таким дикарским делом баловались моряки, солдаты и всяческие отщепенцы, нечистые на руку. Почтенные же люди набиванием узоров на собственной коже брезговали.

Сбитая с толку, женщина пыталась увязать все эти противоречия, но, очевидно, не преуспела.

– Да уж, – проворчала она. – Рожа у тебя гладкая, сытая, а вот стрижка – в самый раз для большой дороги. Учти, если ты все же пришел грабить, то у меня не очень-то поживишься.

– С лица воды не пить, – спокойно отозвался человек. – И я не грабитель. Ну так что, впустите?

– Какое у тебя дело, неграбитель?

– Серьезное. Вдумчивое. Не для улицы.

– И с чего ты взял, что надо притащиться со своим делом сюда и тревожить старую немощную женщину?

– Один мой друг посоветовал обратиться сюда.

– И как имя этого друга?

– Бальтазаррэ Танкреди.

Женщина умолкла, словно раздумывая, и наконец резко толкнула дверь ногой, пропуская нежданного визитера в дом.

– Я Джованна Сансеверо. Кипяток наготове, – еще раз предупредила она, когда человек перешагнул порог. – Веди себя прилично, неграбитель.

– Как скажете, джиори, – все так же спокойно ответил гость.

Женщина и в самом деле держала в руке котелок, от которого подымался пар. Сальная свеча, стоявшая на табурете у двери, чадила, и гостю пришлось прищуриться, чтобы как следует рассмотреть собеседницу.

Джованна Сансеверо была немолода и казалась увядшей, как прихваченный осенними заморозками цветок. Она была высокой, пожалуй, слишком высокой для женщины и чрезвычайно костлявой, из-за чего поношенное темное платье выглядело снятым с чужого плеча. Серый платок, завязанный сзади узлом, покрывал волосы, но седые жесткие пряди торчали из-за ушей и свисали до плеч. Пергаментно-желтая кожа, резкие морщины у рта и тусклый взгляд покрасневших воспаленных глаз явно намекали на нелады со здоровьем. Рука, державшая котелок с кипятком, едва заметно подрагивала.

– Значит, Аррэ Танкреди? – проскрипела она, когда гость прикрыл за собой дверь. – Давненько не было от него вестей. Люди судачили, что он обретался при виорентийском дворе, пока Саламандра была регентом, а после исчез, как в воду канул. Я уж и сомневалась, жив ли он.

– Он жив. Не сказать, что в добром здравии, но определенно жив. И поскольку он высоко ценит ваше мастерство, то послал меня сюда.

Женщина прищурилась.

– Что, прямо так и сказал?

Гость улыбнулся.

– Он сказал: «Это старая змеища с языком, едким, как кислота, и лицом жестким, как напильник. Нрав у нее – толченое стекло, но руки – золото».

Женщина расхохоталась так громко и резко, что огонек свечи заколебался, а котелок задрожал.

– А сам-то ты кто?

– Рико, – представился человек. – Рико ду Гральта.

– Имя-то настоящее или сейчас придумал?

– Имя? Настоящее. Я не прячусь за кличками.

– И каким делом ты живешь, Рико ду Гральта?

– Я… купец.

Пауза была едва заметна: человек, словно сам был не до конца уверен в своем жизненном поприще.

– Вот как? И каков твой товар? Пенька, шерсть, вино?

– Кое-что позанятнее, – человек добродушно улыбнулся, отчего его лицо сделалось еще более круглым, а уши еще более оттопыренными. – Тайны.

– Что ж, купец, бери свечу и иди направо по коридору. И помни о кипятке, чтоб тебя!

Изнутри дом выглядел почти столь же заброшенным, как снаружи. Они прошли через лавку – тесную комнатушку с пыльным прилавком и пустыми полками вдоль стен. Свернули в узкий коридорчик. Потолки здесь были низковаты: и Рико, и Джованне пришлось наклонять голову. Гость шел впереди, держа свечу, и то и дело задевал плечом стену. На плаще уже виднелись следы желтой от времени известки.

Коридорчик заканчивался крепкой дверью. На облезлой синей краске был черным намалеван защитный знак.

– Иди-иди, – велела Джованна, и мужчина повернул ручку. В лицо ударили запахи затхлости, свечного сала и какой-то едкой щелочи. Рико поднял свечу чуть выше, пытаясь осмотреть пространство вокруг.

Это, без сомнения, было какое-то подсобное помещение. Вряд ли настоящая мастерская – работать с огнем и стеклом вблизи людского жилья запрещалось. Да и тесно здесь было до крайности. Комнатушка вмещала лишь два стола – один посредине и еще один, узкий и длинный, вдоль стены. Первый стол был чисто выскоблен и совершенно пуст за исключением огарка в подсвечнике, на втором в беспорядке громоздились книги, камни и какие-то непонятные приспособления. Все покрыто слоем пыли и оплетено паутиной.

Джованна отодвинула стул и села, откинувшись на высокую резную спинку. Мужчина последовал ее примеру, поставив подсвечник на стол.

– Ну, Рико ду Гральта, выкладывай, что у тебя за дело, – проговорила Джованна, поджигая огарок.

Мужчина кивнул и, откинув полу плаща, снял с пояса сумку. Неторопливо развязал и осторожно потряс над ладонью, поймав выскользнувшую вещицу. Перевернул и поставил на стол.

– Вот оно, мое дело.

Джованна Сансеверо наклонилась, прищурив левый глаз и склонив голову набок, как ворона, что присматривается к добыче.

Это был малый – не больше пяди – сосуд изящной формы. Он напоминал глиняные или оловянные стаканчики для воды или вина, но был чуть более вытянут и изготовлен из черного полупрозрачного материала. Этот-то материал в первую очередь и привлек внимание Джованны – она взяла сосуд в руки и поднесла ближе к огню, разглядывая с выражением озадаченного интереса.

Внутри прозрачного черного цвета таились темно-красные искры. Они словно выплывали из глубины, когда сосуд поворачивали перед огнем, складываясь в причудливый растительный узор. Но стоило отдалить бокал от источника света, как икры таяли, и единство узора исчезало. По кромке шла буквенная вязь, угловатая, тоже, казалось, сложенная из множества искр-черточек. Идеальную гладкость изделия нарушал единственный крошечный скол, прерывающий надпись.

Джованна долго наблюдала, как письмена то пропадают, то появляются вновь.

– Отменная работа, – наконец проговорила она с искренним восхищением. – Интересный стиль. Техника совершенно незнакомая. Наши местные так не делают. И рукастые шельмецы из Валладентэ, насколько, я знаю, тоже. Где ты это взял, неграбитель? Что это за школа?

– Далеко отсюда, – ответил Рико. – Это старая вещь.

– Насколько старая? Как я?

– Думаю, она принадлежит времени, когда в Реджио еще не было гильдии стекла и света. И я не уверен, существовал ли сам город…

– Даже так? – Джованна вновь уставилась на сосуд. – Я как-то видела древнее стеклянное ожерелье – ничего общего. Обычные бусины – любой толковый подмастерье справится.

– А это точно стекло?

Джованна задумалась.

– Не уверена полностью. Я держу его уже долго. И оно ничуть не нагрелось от тепла ладони. Но узор… Я слышала, на севере добывают разновидность агата, на которой проступают сотворенные природой очертания трав, деревьев и облаков, но вот это, – она постучала по кромке, – явно письмена, пусть и непривычные. И они внутри. Значит, материал рукотворный.

– Пожалуй, ты права. Для камня он слишком легок, – сказал Рико. – Чарки из того же нефрита – они куда весомее.

– И это тоже. Правда, в первый момент я решила, что это альмерон, – заметила она.

Вместо ответа Рико взял сосуд и резким движением швырнул его на каменный пол. Джованна вскрикнула, пытаясь остановить его руку и с возмущением уставилась вниз. Сосуд был цел.

Рико нагнулся, поднимая его, обтер полой плаща и снова водрузил на стол.

– Ни царапины, – проговорила Джованна. – Альмерон бы уже пошел трещинами. А стекло бы разлетелось в дым. Так что же это такое?

– Это и есть мой вопрос. Мой заказ. Я желаю, чтобы ты исследовала эту вещь. Определила состав и свойства. Все, что возможно понять с помощью вашей науки.

Джованна снова сощурила глаза и сожалением отодвинула сосуд.

– Боюсь, я не могу принять твой заказ, Рико ду Гральта.

– Ты опасаешься обмана? – проговорил тот. – Думаешь, я не смогу оплатить твои услуги? Вздор! Деньги есть, не сомневайся. Достойные деньги.

– Не в этом дело. Я знаю: Танкреди не пошлет сюда мошенника. Ну, разве что своего рыжего юного плута.

– Быть может, это слишком сложная задача? Бальтазаррэ уверил меня, что мастерская Сансеверо выполняет самые трудные заказы. Да, он говорил, что выдувом занимался твой муж, но…

Лицо Джованны омрачилось.

– Мастерской Сансеверо больше нет! – почти выкрикнула она со злостью в голосе. – После смерти Антонио старшины гильдии отобрали нашу лицензию. Я теперь не могу сделать самой завалящей бусины на продажу, чтобы не нарушить закон нашего благочестивого и добродетельного города! А если я возьму с тебя деньги за исследование, и кто-то прознает, то я окажусь в тюремном замке. А я еще не совсем спятила, чтобы туда стремиться…

Она откинулась на спинку стула, поджав губы и скрестив руки на груди. Глаза ее смотрели мимо собеседника во тьму мастерской.

– Вот, значит, как, – помолчав, отозвался Рико. – Что ж, но ведь возможны и другие пути. Допустим, я вернулся из долгого путешествия и решил проведать родственницу… троюродную тетушку по материнской линии, например. И меж делом показал сей почтенной особе диковинку из дальнего края? Что здесь такого? И если, прощаясь, заботливый племянник оставит родне некоторую сумму на житье, то кто посмеет осудить сей поступок?

Джованна дернула углом рта.

– Пожалуй, никто. Почтение к старшим родственникам благочестиво и угодно богам. Что ж, племянничек, я, пожалуй, взгляну одним глазком на эту вещичку: исключительно из любопытства и любви к искусству.

– Соблаговолите, тетушка, – со смешком отозвался Рико и придвинул сосуд к женщине. – С нетерпением буду ожидать вашего мнения.

Джованна постучала пальцем по столу.

– Только вот что, племянничек. Насчет… некоторой суммы на житье… не мог бы ты оставить что-то уже сейчас…

– О, конечно, – Рико полез за кошельком.

– Я не клянчу, – пояснила Джованна, глядя, как он высыпает на ладонь серебряные фортьезские декейты. – Но нужно будет прикупить кое-что для работы. Реактивы дороги и не по карману старой одинокой женщине, живущей на вдовье вспомоществование, которое платит гильдия.

– Здесь семь монет. Достаточно на первое время?

– Накинь еще парочку. Мне придется договариваться в темную. Никто не продаст порошки мастеру без лицензии просто так. Запрещено законами гильдейскими и герцогскими.

Рико без возражений добавил требуемое.

– Почему вы закрыли лавку? – спросил он, убирая кошелек. – Ведь вести торговлю никто бы не запретил.

Джованна поморщилась.

– Ну да, – скрипуче проговорила она. – Вдова мастера имеет право договориться с другими мастерами, войти в долю и продавать их изделия в своей лавке. Обычное дело. Вот только лавка Сансеверо никогда не продавала чужое. Не продавала и не будет. Так я решила.

Она вновь взяла сосуд в руки.

– У тебя есть женщина? – внезапно спросила она, устремляя на Рико острый взгляд.

Рико молча кивнул.

– Ты ею дорожишь?

Еще один кивок.

– Тогда дам тебе совет: не будь бессердечным безответственным остолопом и не загоняй себя работой до срока. И не вкладывай деньги в идиотские авантюры, чтобы после не остаться без штанов на старости лет.

– У каждого своя судьба, джиори, – негромко ответил Рико. – Кто скажет, что случится поутру. Но вы правы: за день сегодняшний мы в ответе.

– Возвращайся послезавтра. Да смотри – не ломись напролом, неграбитель. Стучись бережно, как почтительный родственник, а не как отпетый головорез. А сейчас будь добр – найти дверь сам. Свечу оставь на табурете, где она стояла.

Рико ду Гральта поднялся и с коротким поклоном пошел прочь. На пороге мастерской он оглянулся. Джованна Сансеверо сидела, откинувшись на спинку стула, и держала сосуд на ладони перед собой.