Текст книги "Время скитальцев (СИ)"

Автор книги: Марья Фрода Маррэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

Подросток сел и неуклюже, точно мешок муки, спрыгнул вниз. Приземлился, однако, на ноги, отряс узкие черные штаны, повыше закатал рукава белой рубашки и вразвалочку подошел к приятелям:

– Обморок, – заявил он, взглянув на Безмолвную сестру. – Надо капюшон снять.

– Сами видим, – сказал Одо. – Грешно с Молчальницы покровы срывать, не знаешь, что ли.

– А иначе она помрет от недостатка свежего эфира, – заметил парнишка. – Боитесь, руки Эрра отсечет?

Он нагнулся и легким движением отодвинул капюшон Безмолвной сестры, подставив солнцу ее бледное морщинистое лицо со впавшими, словно у мертвой, щеками.

Одо и Рамон переглянулись. Признаться себе, что малолетка оказался смелее, было неприятно.

– Ты куда лезешь? – шикнул Одо. – Сами бы справились. Вали отсюда.

Рамон торопливо дернул его за рукав.

– Ты здесь живешь? – спросил подростка Гвоздь. – Можешь, сказать, какой это дом? Как здесь вообще дома считают?

Парнишка мельком взглянул на бумажку, окинул взором площадь и уверенно указал на тот самый запущенный дом.

– Считают от статуи герцога слева направо, – пояснил он. – Вот этот дом, но там никто не живет.

– Серьезно? – опечалился Одо. – И что делать?

– Правда, там сегодня с утра порог подмели и окна открывали проветривать…О, вон Шеад идет! Сейчас спросим!

– Шеад? – Одо, к изумлению Гвоздя, слегка покраснел и смутился. – Ты ее знаешь?

– Конечно, – беспечно отозвался подросток. – Джиорини Шеад, доброе утро! Идите сюда!

Девушка, что бодрым шагом пересекала площадь с объемной корзиной в руке, остановилась, осматриваясь из-под руки.

Ишь ты какая яркая, оценил Гвоздь. Чернокудрая да чернобровая. Только взор больно дерзкий. Капризная, поди.

– О, привет тебе, Эшайн! – отозвалась она. – Ты что там забыл? Шалфей рвешь?

– Если бы, – ответил подросток. – Спасаю от посягательств. Поможете?

– Эшайн, мне некогда! – однако девица, бойко стуча каблучками, приблизилась и заглянула в проулок. Лицо ее тут же изменилось. Она ойкнула и зажала рот ладонью, словно боясь закричать.

– О, мураровы братья, что же это⁈ Они живы⁈

– Пока живы, – успокоил подросток. – И они, кажется, направлялись в тот дом, за которым присматривает ваша матушка.

– Да что ты такое говоришь⁈ Послушайте, что ж вы все стоите? Нужно же что-то сделать!

– Нужно, – сказал подросток. – И побыстрее. У меня там курица тушится. Я вообще на пять минут вышел – петрушки нарвать…

– Так ты поваренок, что ли? – фыркнул Одо. – Ищешь сердце и печень у курицы? А твой господин – повар, что ли? Может, даже герцогский, раз здесь живет?

Парнишка посмотрел на него, словно на умалишенного. Шеад внезапно хихикнула, словно Комар сказал смешное, и сразу посерьезнела.

– Нет, – решительно сказала она. – Так не пойдет. Надо их перенести в дом. Ты его позовешь? – спросила она подростка.

– Попытаюсь, но сами знаете…

Гвоздь приметил, что Одо не понравился этот обмен репликами. Друг вообще сделался слишком странным, когда появилась эта девица. Как-то задергался, еще сильнее занервничал. Но сейчас было не до подозрений.

– Я пойду отворю двери, – решительно сказала Шеад и, подхватив корзину, направилась на площадь. Через минуту тишину разорвал ее восторженный крик:

– Баштар!

Комар ринулся на крик, словно ему пятки подпалили. Гвоздь замешкался, но все же последовал за другом.

Смуглый парнишка остался на месте и невозмутимо пощупал запястье Безмолвной сестры. Лицо ее уже не казалось столь мертвенно-бледным, на губы возвращалась краска. Парнишка удовлетворенно кивнул и перешел к молодой женщине, осторожно приподняв платок. Скривился, глядя на несвежую, покрытую пятнами крови повязку, видневшуюся за на половину расшнурованным корсажем.

– Ой, и разозлится же он, – пробормотал подросток. – Просто в ярости будет. Идарак-тааб, полный идаак-тааб.

– Криворукая работа, да, парень?

Эшайн разогнулся. Бальтазаррэ Танреди с сияющей Шеад под руку и слегка смущенными Гвоздем и Комаром за спиной, появился на лужайке, окидывая все вокруг тревожным взглядом, точно полководец, спешащий к полю битвы.

– Не совсем верный перевод, – заметил парнишка. – Рукожо…

– Здесь женщины, – Танкреди подошел ближе. Лицо его потемнело.

– Благие, что стряслось⁈ Они были одни? Без мужчин?

– Да, джиор, – Комар выступил вперед. – Серые ворота… там мы встретились, и сестра-Молчальница…

– После. Все после. Ты, – ткнул он пальцем в Гвоздя, – бери ее на руки и неси в дом. Живо!

Гвоздь, и не думая пререкаться, осторожно поднял молодую женщину и потащил через площадь, про себя ужасаясь тому, как безвольно обмякло ее тело.

– Ты и ты, – указал Танкреди на Шеад и Одо, – проводите Безмолвную сестру. Осилите?

Одо взглянул на Шеад и первым, подавая пример, перекинул руку самозванной жрицы на свое плечо.

– Осторожно. Вот так, встаем все вместе. Вот так… идем… Не тяжело, Шеад?

– А ты…

– А я пойду петрушку рвать, – сказал щекастый подросток, – а то курица сгорит.

Он прошел вдоль каменного забора к маленькой калитке и, достав ключи, открыл дверцу в сад.

– Ты отсюда? – спросил Танкреди, кивая на усадьбу за забором.

– Да, джиор.

– Твой господин дома?

– Да.

– Как его здоровье?

– Как всегда.

– А как настроение?

– Как всегда.

– Значит, паршивое.

– Паршивое, – согласился парнишка. – А если ваша животина сожрет шалфей, а я угроблю курицу, оно станет вообще омерзительным.

Аррэ Танкреди взял под уздцы лошадь, уводя ее от очередного лилового кустика, на который она нацелилась.

– Попроси его зайти. Скажи, в доме Танкреди раненая женщина, и граф Феррато просит его помощи.

Парнишка кивнул и скрылся за калиткой. Щелкнул ключ.

* * *

Дошла. Она дошла, пусть последние шаги и тащилась, едва переставляя ноги и держась за чьи-то плечи. Голоса вокруг доносились, словно сквозь вату. Она слышала, но слов не понимала – смысл ускользал, рассеивался где-то за пределами сознания.

Но она знала, что дошла.

Где-то далеко заскрипела дверь. Кто-то расстегнул плащ Молчальницы и он пополз с плеч, словно змеиная кожа. Чужие руки опустили ее куда-то, и она покорно села, зная, что путь окончен, что не встанет больше даже под угрозой смерти.

Голоса отдалились, и Джованна потеряла счет времени. Полусон. Полуявь. Усталость, что тяжелее могильной плиты. Бесконечность, ценная своим спокойствием. Путь окончен.Все прочее не в ее силе, не в ее власти…

– А здесь что такое?

Резкий, словно карканье ворона, голос вырвал ее из полузабытья. Джованна сделала над собой великое усилие и открыла глаза.

Она сидела на нижней ступеньке лестницы, упираясь головой в перила. Рядом, наклонившись, стоял человекс очень недовольным лицом. Седой ежик волос и властный вид отчего-то напомнили о примо-квесторе, оставшемся в Реджио. Может, это здешний префектор или иной какой чиновник пришел арестовать ее за все преступления?

Джованна попыталась встать, но ноги подкосились, и она шлепнулась назад на ступеньку, решив, что уж если арестовывают, то пусть сами и вытаскивают наружу. Нечего упрощать им работу.

Человек поймал ее за плечо, не давая завалиться набок. Выражение лица его сделалось из просто недовольного недовольно-озабоченным.

А Джованна отрешенно подумала, что вряд ли судейский чиновник станет носить на шее старый вязаный шарф выцветшего бледно-лилового цвета.

Остроносый, с глубоко запавшими блестящими глазами на костистом резком лице, человек напоминал то ли любопытного грача, то ли старого ворона. Впечатление усиливалось из-за длинного плаща-безрукавки, чьи полы напоминали крылья. Сейчас дорогая ткань, украшенная по кромке сложной вышивкой, обметала прямо сказать грязноватые полы, но человеку, казалось, было наплевать.

– Руку, – сказал он, и когда Джованна непонимающе уставилась на него, нетерпеливо повторил: – Руку, руку.

Он сцапал ее запястье.

Джованна впервые в жизни видела, чтобы у мужчины были такие изящные ладони. Узкие, с длинными цепкими пальцами, что быстро и уверенно нащупали ее пульс. Человек молчал, как видно считая в уме, и тонкие бледные губы его недовольно кривились.

Джованне внезапно стало стыдно за свои руки: грязные, шершавые, с пятнами ожогов и темными ободками под ногтями. Руки, по которым сразу видно, кто она такая.

– Да уж, – пробормотал человек, выпуская запястье, и тут же без церемоний протянул руку к ее лицу. Джованна не нашла в себе сил отшатнуться, и два пальца подняли ее подбородок, разворачивая к свету, затем мягко коснулись кожи, оттягивая нижнее веко.

– Вы когда последний раз спали, джиори?

Дельный вопрос. Вот только ответа на него она не помнила и честно в том призналась.

– Что значит, не помните? А ели когда?

Благие, что за вопросы? Какая кому разница?

Звук шагов, полузабытый, но вполне приметный.

– Джиор Танкреди, у вас есть совесть?

– Спорный вопрос, маэстро. Насколько я знаю, когда-то имелась. Я правда давно не вытаскивал ее из сундука. А что?

– Я никогда бы не подумал, что вы способны морить своих подручных голодом.

– Что⁈

– Что слышали! У этой женщины явное истощение. Она даже на ноги встать толком не может. А также проблемы с сердцем и, возможно, иные недуги, которые сейчас я не могу оценить должным образом. Проводить осмотр, сидя на лестнице, не слишком-то удобно.

– Это скверное стечение обстоятельств, маэстро. Я уже послал Шеад домой за провизией, и скоро здесь будет горячий завтрак. Нет, скорее все же обед… А когда все комнаты будут готовы, то вы сможете работать в более удобной обстановке.

Человек пренебрежительно поморщился.

– Стечение обстоятельств? Надеюсь. Но никакой тяжелой пищи, поняли? Но совесть вашу и впрямь пожрала моль. Вы присылаете за мной, требуете явиться к раненому. Я являюсь, и что вижу? Три пациента вместо одного! Предупреждать надо! Если вы не цените свое время, не думайте, что другие не могут рассчитывать свое…

– Поверьте, маэстро, я научился чрезвычайно ценить время…

– Оно и заметно, – проворчал лекарь.

– Но я не вижу третьего пациента…

– Серьезно? А вы сами? И только не лгите, что помощь не нужна. Не поверю. Что молчите? Или желаете лечиться у ксеосского попугайчика?

– Ну, костоправ он отменный.

– Я знаю, – с ядовитой усмешкой ответил лекарь.

– Но лечиться я все же предпочту у вас, маэстро.

– Разумное решение.

– С вашего позволения, обсудим это чуть позже.

– Разумеется позже, потому что я уже опаздываю на лекции. Значит так, лечение раненой мы обговорили. Накормите свою служанку и отправьте ее спать. Мой помощник принесет лекарства. Завтра я приду снова, и горе вам, джиор, если я увижу, что мои предписания не выполнялись.

– Вы взяли себе нового ученика? Того беррирского юношу?

– Я не сказал ученик, я сказал помощник. Он не лекарь. Я больше не беру учеников. Устал возиться с бестолковыми молокососами. Вкладываешь время и силы, словно воду в решето льешь. В лучшем случае получается добросовестный исполнитель. Но такого можно подготовить и в Школе, к чему тогда лишние усилия?

– Но были же исключения, – голос Аррэ звучал странно мягко.

– Три, – согласился человек. – И что толку? Один погиб, другой бросил занятия и сбежал, а третья никогда не сможет использовать свой талант в полную силу. И так и будет метаться между долгом и призванием, пытаясь сесть на два стула. Так что я покончил с частным преподаванием раз и навсегда. С публичным, кстати, скоро покончу тоже.

– Что⁈

– Что слышали. Пусть ксеосский попугайчик ликует.

Открылась дверь, по плитам внутреннего дворика простучали шаги, и в поле зрения Джованны возникла девушка, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы.

– Сейчас слуга все принесет, Баштар, – издалека начала она и, увидев лекаря, резко остановилась, потупив глаза.

– Маэстро Фернан.

Джованна присмотрелась. Что-то смутно знакомое было в лице девушки. Тонкие, но не вялые черты, вьющиеся густые волосы, упрямое выражение.

– Как дела, Шеад? – спросил лекарь. – Повитуха, что я прислал, справилась?

– Было сложно, но все обошлось. Матушка весьма вам благодарна.

Лекарь невесело усмехнулся.

– Шеад, ты ничего не желаешь мне сказать?

– Я не знаю, где она, – быстро ответила девушка, вскинув и тут же снова опустив большие зеленые глаза.

– Юным девушкам не пристало лгать, Шеад. Не учись у своей матушки… и ее подруг…

Зеленоглазая зарделась, словно утренняя заря. Даже уши покраснели.

– Что-то не так? – спросил Аррэ Танкреди.

– Ничего, что требовало бы вашего внимания, граф, – резко ответил врач. – До завтра!

Он вскинул на плечо кожаную сумку, что все это время стояла у лестницы, и пошел прочь, не оглядываясь.

Зеленоглазая внезапно сорвалась с места и бросилась за ним.

– Маэстро Фернан, – крикнула она, – я правда не знаю! Она не появлялась с прошлой недели! Честное слово!

Ответом, как смутно увидела Джованна, был резкий жест узкой ладони – человек то ли прощался то ли посылал, куда подальше. Джованне стало жаль, что он ушел так быстро – в лекаре было что-то, придававшее сил и уверенности. Рядом с ним нельзя было оставаться безвольной размазней. Та еще язва. Джованне всегда такие нравились. Она сама когда-то была такой…

Но он ушел. А она осталась и даже поднялась на ноги. Прежде чем Танкреди протянул руку, чтобы помочь.

– Он не меняется, – пробормотал Танкреди, обращаясь к Шеад. – Не постарел ни на миг. По-прежнему брюзжит. И шарф тот же самый.

– Ты не прав, Баштар. Очень, очень многое изменилось, – ответила девушка.

– Про кого он спрашивал?

– Позже. Это долгая история.

– Позже так позже. Есть дела поважнее. Ну, здравствуй, Джованна. Рад тебя видеть. А где Тони? Что случилось?

Джованна молчала. Смотрела. Собиралась с мыслями и силами, стараясь покрепче вцепиться левой рукой в перила.

Исполни свой безрассудный зарок, Джованна. За свою разрушенную жизнь, за Тони, за Франческу, что лежит в беспамятстве где-то здесь, и за ее мужа, у которого не будет даже могилы.

– Джованна, ты меня слышишь? Джованна?

Джованна Сансеверо, вдова стекольного мастера, лавочница с моста Эрколэ Безумного, беглая преступница и бездомная нищенка примерилась, сжала пальцы в кулак и съездила восьмому брату герцога Ферратского по физиономии.

Свинцовая оправа

Сумерки бредут по земле, приглушив безжалостный свет солнца. Луна – повелительница тьмы и снов, уже смотрит на свои земные угодья, но свет ее еще тонок и нежен, ибо сумерки – время полутонов и недосказанности.

Сумерки летят над просторами озера, туда, где крупный мужчина, бросив на песке рыболовные снасти, стоит у кромки воды и с напряжением смотрит в прибрежную пену, в которой, распластав гигантские коричнево-ржавые крылья, качается мертвый ястреб.

Сумерки скользят по террасам, меж рядами иссушенной лозы, к маленькому домику под апельсиновым деревом. На плоской крыше домика, поджав ноги, сидит девочка и, закрыв глаза, слушает ветер и ту потаенную мелодию, что скрыта в его голосе. Мелодия манит, и окрик бабушки, зовущей семью к ужину, не сразу достигает цели.

Но время кратко, и сумерки неотвратимо становятся ночью, так что, когда подвыпивший капитан эклейдской барки тяжелым шагом выбирается из недр портовой таверны, лишь луна освещает его путь по переулкам. И одна луна видит, как из тени навстречу капитану выступает высокая фигура с топором, преграждая путь.

Та же луна, словно утратив свой блеск, висит над миссией сестер-целительниц, где две пожилые женщины, закончив будничный труд и погасив огни, стоят у окошка и смотрят, как вдали, за широкой лентой реки, по пологому берегу растекается молочная полоса тумана.

И дружно вздрагивают, когда покой дома разрывает резкий стук в дверь.