Текст книги "Время скитальцев (СИ)"

Автор книги: Марья Фрода Маррэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Так они продвигались еще больше часа. Жара накатывала с новой силой. Озерный ветер здесь, в гуще леса почти не чувствовался, и, казалось, мир вокруг плавился, словно смола, стекающая по сосновой коре.

Черныш вновь остановился, посильнее намотав повод на руку. Пес послушно сел наземь. Тадео подошел к проводнику, и Вероника предусмотрительно шмыгнула с правого плеча на левое – подальше от грозного Обжоры. Сметливая все же тварь!

Впереди лежала пологая каменная осыпь. Склон вел к заводи, узкой и длинной, чьи берега и даже водная гладь сплошь заросли какой-то пышной зеленью. Через заводь был переброшен деревянный мостик без перил.

На противоположном берегу стояло приземистое здание с круглым куполом, по краю которого поднимались разросшиеся травы. Стены увивал плющ. У порога были рассыпан тростник и стояли две привратные курильницы, над одной вился дымок.

«Скорлупка», без труда узнала Эрме. Такие приземистые строения, большей частью полуразрушенные, с проваленной купольной крышей и полуразобранными стенами частенько встречались на северо-востоке. Для чего и когда они строились, никто толком не знал. Слишком малы для оборонительной башни, неудобны и лишены окон для жилища. Кое-где «скорлупки», как называли строения крестьяне, приспособили под амбары и склады, но большей частью строения располагались в отдалении от городов и селений, а потому неизбежно были обречены на медленное разрушение. Однако здесь в глуши Ламейи здание волей судьбы было вырвано из лап забвения и обрело новую жизнь.

Картина, достойная кисти Корелли – модного живописца и большого любителя пасторалей. Он добавил бы сюда благородного отшельника, приручающего оленят и ведущего беседы с сойками и синицами, и вышел бы очередной шедевр на продажу. Как бы он назвал свое произведение? «Гимн уединению» или «Приют безмятежности», с легкой усмешкой подумала Эрме. Повесила ли бы она такое полотно у себя в кабинете, дабы помнить, что на земле существуют места, где замирает время? Вряд ли – слишком приторно. Интересно, фратер Бруно приручает местную живность? Или он всецело занят наблюдением за ветрами, облаками и птицами? Кстати, из такого укромного места не очень-то понаблюдаешь. Впадина глубокая. Ветви загораживают небо…

Увлекшись отвлеченными размышлениями, она не сразу поняла, что что-то не так. Прервал ее думы Обжора – он поводил носом и внезапно зарычал, ощерив клыки. Черныш обернулся к Тадео и предупреждающе поднял палец.

– Что такое? –угрюмо спросил Крамер. – Зверье?

Черныш, не отвечая, принялся спускаться по осыпи. Все волей-неволей последовали за проводником, и Эрме внезапно поймала себя на мысли, что посещать сей приют безмятежности отчего-то нет ни малейшего желания.

– Что не так, Тадео? – спросила она. Тот не ответил, лишь крепче сжал ее руку.

Они добрались до заводи. Легкие дощатые мостки прогибались под ногами, и на сапоги плескала влага. Эрме невольно остановилась и нагнулась: в глубине, почти скрытые под широкими, словно круглые плоты, листьями таились крупные бутоны. Местные кувшинки? Пожалуй.

Она выпрямилась и вдруг поняла, что именно насторожило ее еще издали. Дым.

Дым был темным и едким. Обычно в курильницы кладут ароматные смолы, источающие приятный легкий дымок. Но сейчас, когда они приблизились, Эрме явственно чувствовала на языке удушливый привкус, горький и навязчивый.

– Что за дрянь насыпали на угли⁈ Капитан, очисти ее.

Крамер сдернул сосуд с треножника и черпанул воды из заводи. Угли зашипели. Капитан, закашлявшись, поставил курильницу наземь. Закрыл нос перчаткой.

Внезапно Вероника взвизгнула и, спрыгнув с плеча Тадео, умчалась в лес.

– Эй, твоя шебутная зверушка сбежала!

– Вернется, – уверенно ответил Тадео.

Он отодвинул кусок парусины, служивший вместо двери, и шагнул внутрь.

– Иди-ка сюда, Эрме, – позвал он.

Эрме направилась ко входу. Что-то вдавилось в подошву сапога, когда она ступила на порог. Эрме пошаркала сапогом по камню, но понадобились усилия, чтобы отцепить нечто от подметки. Наконец вещица упала на камни. Эрме присмотрелась, и мир внезапно словно приглушил звуки и цвета.

На пороге лежала привядшая веточка с несколькими раздавленными вытянутыми листьями и шипастым темно-синим плодом, напоминающим крошечный орешек каштана.

– Эрме! – снова окликнул ее Тадео.

– Сейчас, Тадди, – прошептала она, от волнения не замечая, что называет родича детским именем, которое не использовала уже невесть сколько. – Сейчас. Курт! – позвала она капитана. – Возьми это. Перчаткой, только перчаткой, не голой рукой. Заверни плотно и спрячь куда-нибудь. Отдашь, когда мы вернемся в замок. Только не потеряй…не потеряй.

Говорить было трудно, словно в горле встал комок.

Крамер повиновался, настороженно поглядывая то на ветку, то на нее. Эрме постаралась взять себя в руки. Она ведь может и ошибаться. Наверняка ошибается.

Она в свою очередь подняла полог и остановилась – так ударил в лицо мощный поток спертого дымного воздуха. Тадео посторонился, давая обзор. В «скорлупке» не было окон, и понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Фратер Бруно жил бедно, что для лесного отшельника не новость. Однако все его жилище отличалось основательностью и прочностью, вполне отвечающей тому впечатлению, которое он когда-то произвел на Эрме. Крепкая сосновая кровать, аккуратно застеленная лоскутным покрывалом, очаг с подвешенным над ним котелком, на одной стене немногочисленные предметы утвари, у другой стол и высокий стул, для большего удобства накрытый вытертой коровьей шкурой. На столе чернильница и раскрытая тетрадь. Веник и плетеный тростниковый коврик у порога.

Все было в полном порядке, за исключением пары вещей. Первая бросалась в глаза сразу.

Очаг был полон слоем пепла и углей, в котором смутно угадывались крышки переплетов и искореженные огнем листы тетрадей. Они еще тлели.

Эрме поспешно рванула полог в сторону, впуская внутрь свет и полуденную жару. И лишь тогда заметила вторую вещь. На стене, напротив двери, распластав прибитые крылья, хватал когтями пустоту мертвый ястреб.

С минуту они молчали, стоя у порога. Затем Тадео, словно очнувшись, направился в центр комнаты к очагу.

– Теперь ты скажешь, что здесь случилось? – спросила Эрме. – И где Николо Барка?

– Черныш пришел вчера вечером, чтобы принести фратеру Бруно пойманного в капкан кролика. Он так часто делает. Он нашел здесь то, что видим мы, но не нашел отшельника. Он обошел окрестности, но ничего и никого не обнаружил. Тогда…

– А его пес? – перебила Эрме.

– Обжора не взял след, – раздался грубый голос. Эрме обернулась: Черныш впервые за все время обратился не к Тадео. – Совсем не взял. Обжора рычит. Он зол.

У него был странный выговор и манера речи, словно у человека, который знает чужой язык, но мало разговаривает сам и оттого вынужден старательно подбирать слова.

– Фратер Бруно часто покидал жилище? Куда он мог направиться?

– На скалы над лесом. Смотрел на небо. Смотрел на озеро. Смотрел на алый дым.

– Алый дым? – не поняла Эрме.

– Здесь неподалеку есть горячий источник, – пояснил Тадео. – На закате он словно курится алым дымом. Красивое место.

– Он мог отправиться туда?

– Мог, – согласился Черныш. – Но всегда возвращался к ночи. Нельзя ночевать в лесу. Лес смотрит…

– Но он не вернулся. И тогда ты оправился в Тиммори⁈

– Черныш пошел. Черныш знает правила, – согласился мужчина.

– А как же правило не ночевать в лесу⁈ Ты шел всю ночь, не так ли⁈

Проводник посмотрел на нее, как на полную дуру.

– Черныш понимает лес. Знает дороги. Знает камни. Знает слова.

– Да, я смотрю, он все знает, – проворчала Эрме себе под нос. Она подошла к очагу и потрогала пепел. Теплый. Книги тлели долго. Возможно, если бы проводник додумался сразу вытащить тома из очага, еще можно было бы что-то спасти. Но сейчас…

Тадео запустил пальцы в пепел и попытался выдернуть наименее обуглившуюся тетрадь, но она буквально рассыпалась на клочки. Все, что записывал фратер Бруно долгие годы, обратилось в пыль.

– Что ты на это скажешь? Кто, по твоему, мог сотворить такое? – негромко спросил Тадео, дуя на пальцы.

– Если это вор, – ответила Эрме. – То очень странный и глупый вор. Он не перерыл жилище, отыскивая монеты, и не взял самое дорогое, что было здесь: книги. Напротив, он решил уничтожить ценности.

– Возможно, он не понимает, что книги тоже стоят денег и могут быть проданы в городе. Не здесь, так в Таоре.

– Тогда он неграмотный дикарь, – Эрме невольно покосилась на Черныша. – Эй, ты! Зажги-ка факел! Или светильник, коли он здесь отыщется!

– А если он, допустим, не нашел заветной кубышки и в ярости решил насолить фратеру Бруно?

– Возможно, – согласилась Эрме. – Но в ярости бьют горшки и крушат мебель. А здесь… ты заметил, как они сложены?

– А что, как-то особенно? – Тадео близоруко сощурился и присел на корточки перед очагом. – Слушай, и правда ведь…

– Между переплетами слои пепла. Кто-то старательно переложил книги корой или сосновой щепой, чтобы лучше горело. Это дело небыстрое. В сиюминутной ярости такое не сотворишь.

– Как ты углядела?

– Просто ты стесняешься носить очки. А зря…

Черныш наконец-то зажег огарок сальной свечки. Он протянул его Эрме, но вошедший Крамер отобрал у него свечу и озадаченно уставился на мертвую птицу.

– Это что за дичь такая? – угрюмо вопросил он. Эрме невольно хмыкнула.

– Да вы остряк, капитан, – заметил Тадео.

Крамер непонимающе пожал плечами: то ли в шутку, то ли всерьез. Он шагнул вперед, повыше поднимая огарок и давая Эрме возможность как следует рассмотреть убитого ястреба. Она подошла, зажимая нос перчаткой.

Это была крупная птица. Темно-серые, с синеватым отливом перья крыльев были грубо изломаны, на рябой, залитой кровью груди виднелась рана от стрелы. Как видно, ястреба подбили в полете, и он падал с большой высоты. Три колышка пробивали тело ястреба насквозь, вонзаясь в трещины каменной кладки и удерживая птицу на стене, словно пародию на охотничье трофейное чучело.

Приглядевшись, Эрме поморщилась: кто-то затолкал в птичий клюв уголек.

Эрме представила, как роскошно смотрелся бы такой ястреб, взмывая с перчатки в небо. Распластанная красота, уничтоженная и униженная сила.

– Что за гадина так поглумилась над живой тварью? – пророкотал Крамер. – Ты, – обернулся он к Чернышу. – Знаешь, кто мог такое сотворить?

– Убьешь ястреба – позовешь беду, – отозвался Черныш. – Все знают. Лес рассердится. Горы разозлятся. Никто так не сделает – ни мы, ни озерные.

Эрме отметила это «мы». Странно, она всегда думала, что вся жизнь на Тиммерине сосредоточена вдоль береговой линии. Но оказывается, существовали некие лесные обитатели, достаточно многочисленные, чтобы противопоставлять себя «озерным». Надо же, новость. И Тадео явно был в курсе дела. Впрочем, ему по должности положено.

– Что же получается? Некто пробрался в «скорлупку», ничего не взял, но сжег книги и испакостил стену мертвой птицей? Нет, это точно не просто вор.

– Он уничтожил все книги и записи фратера Бруно. Он убил ястреба, а если верить словам отшельника, именно ястребы являлись источником его прозрений. И все это сделано накануне моего приезда сюда…

– То есть ты думаешь, – Тадео умолк, но и так было понятно. – Но кто? И с какой целью?

Эрме не знала, что ответить. Пока не знала. Особенно если она не ошиблась насчет синей шипастой дряни на пороге. Тогда все сильно усложняется.

– Возможно, фратер Бруно что-то… углядел в облачной пелене. – Говорить такое всерьез было странно, но в конце концов, разве не за очередным предсказанием она сюда и явилась? – Что-то важное.

– Он не баловал своими прозрениями с того случая, когда предсказал Джезу бурю. Я, честно говоря, думал уже, что он прекратил свои изыскания. Он ведь уже сильно немолод. Старик, проще говоря.

– Когда ты его видел последний раз?

– Прошлой осенью. Я рыбачил неподалеку от устья ручья, а он бродил вдоль обрыва. Орехи, что ли, собирал. Я велел матросу отнести ему корзину окуней. Отличный был клев.

– Вы не говорили?

– Нет. Просто передал через матроса свою благодарность. Он нелюдим почище меня.

– Ну, а ты, – она обернулась к Чернышу. – Ты часто здесь бываешь?

– Я ношу мясо, – ответил Черныш. – Отец велит, я несу. Кролика, или куропатку, или еще что. Что даст лес.

– Твой дед поручил его семье присматривать за фратером Бруно, – пояснил Тадео.

– Что? Впервые слышу! В каком смысле присматривать?

– Во всех возможных.

– Человек города чужой здесь. Трудно. Голодно. Страшно. Лес смотрит. – встрял Черныш. – Мы помогали. Мы смотрели в оба.

– И все же проморгали, – резко сказала Эрме. – Куда он исчез?

– Мы ищем, – сказал Черныш. – Отец ищет. Братья. Сестры.

– Ищут-то ищут, да только без толку!

Это произнес новый голос – спокойный и слегка презрительный. В «скорлупке» сделалось темнее: кто-то, встав на пороге, загородил свет.

Все обернулись. Крамер, выступив вперед, привычно потянулся к оружию, но Тадео остановил его.

– Не надо, капитан. Это не враг.

Снаружи послышалось запоздалое рычание Обжоры. Как пес пропустил чужака в «скорлупку»?

– Эй, дикарь, – небрежно произнес человек, – твоя псина показывает клыки моим людям. Придержи-ка ее, а то не ровен час у кого-нибудь руки зачешутся.

Черныш рыкнул что-то себе под нос, но повинуясь кивку Тадео, протопал к двери. Пришелец не спеша посторонился, а затем шагнул внутрь комнаты и остановился в потоке света, спокойно заложив руки за спину. Он словно давал возможность себя разглядеть и составить мнение.

На вид мужчине было лет тридцать пять, вряд ли больше. Он был довольно высок и казался узкоплечим и сутуловатым, но держался очень, очень уверенно, даже надменно. Черты лица были неправильны, но не уродливы и не грубы, скорее просто непропорциональны. Чрезмерно выдающиеся скулы, крупные, по-женски чувственные губы, глубоко посаженные глаза. Темные волосы были острижены прямо и коротко, а затылок выбрит. Подбородок и щеки чисто выскоблены. Из Средней Тормары, поняла Эрме, – там почти все следуют этой моде, подражая патрициям Лунного Дола.

Одежда человека намекала, что он приготовился к долгой дороге и был явно не беден. Крепкие сапоги, суконные штаны с кожаными заплатами, укрепляющими колени. Из-за жары он отстегнул рукава прочного черного дублета, предъявив льняную сорочку, ворот и манжеты которой были украшены сложной вышивкой. За спиной у человека виднелась кожаная торба, весьма плотно набитая, а тяжелая чикветта у широкого, усеянного заклепками пояса поблескивала черными альмеронами на рукояти. Все в его облике словно утверждало силу, жесткость, уверенность и опасность.

Не опасность грубой силы, как в Черныше, нет, что-то неявное, но гораздо более настораживающее, ощущаемое не разумом, но телом и чувствами.

Эрме не смогла бы объяснить, что ее так встревожило. То, что человек подкрался практически бесшумно, словно зверь? То, что сумел пройти мимо Обжоры? То, что он вроде бы смотрел прямо, но в то же время чуть выше головы, что не позволяло поймать его взгляд?

– Кто ты таков? – нарочито резко спросила она, желая оборвать это неприятное молчание.

Человек слегка улыбнулся – полные губы чуть изогнулись, но мышцы лица остались неподвижными.

– Джиор Тадео, не будете ли вы столь любезны представить меня ее светлости?

Он говорил как человек благородного сословия. Подобный четкий выговор на Тиммерине был редкостью: все местные безбожно грешили против правил высокого тормарского, и даже у Тадео уже время от времени проскакивало какое-нибудь просторечное словцо.

Тадео кивнул.

– Буду любезен, буду. Эрме, перед тобой джиор Массимо Висконти, ловчий Лунного Престола.

Ничего подобного она никак не ожидала. Встретить здесь, в лесной чаще охотника за тварями, само по себе было довольно странно – путь к Обители и дальше к Язве лежал по Ступеням – череде уступов, по которым была проложена узкая тропа и висячие мосты. Но встретить ловчего, подчиняющегося Черному Трилистнику, здесь в жилище Николо Барки да еще после его таинственного исчезновения…

Случайность? Совпадение? В такое верилось с трудом.

Она постаралась принять невозмутимый вид. Будем поддерживать светский разговор, как ни нелепо это выглядит в подобной ситуации.

– Что ж, приветствую вас в тиммеринской глуши, джиор Висконти.

Она протянула руку для поцелуя, и человек слегка коснулся ее губами – ровно так, как того требовала учтивость. Каждое его движение было точно выверено.

Висконти, думала Эрме. Знакомая фамилия. В последние годы она не на слуху, но и не скажешь, что забыта. У этого имени есть вес, влияние и деньги.

Этот человек не подражал патрициям Лунного города. Он сам был плоть от плоти этой изнеженной, жесткой и коварной породы.

– Я собрался на лов, монерленги. Решил, что благословение отшельника не повредит людям, идущим за Занавесь тумана. Обычаи надо блюсти.

Он произнес последние слова без малейшей примеси иронии.

– Отчего ваш путь не лежит на Ступени? – спросила Эрме.

– Обычно мы поднимаемся там, монерленги. Но в этот раз мы выбрали новый маршрут. Двинемся через Убежища, а затем по течению ручья к Пролому. Там и поднимемся.

Эрме смутно помнила, что когда-то существовали еще одни ворота, но не припоминала, чтобы ими пользовались последние лет сто.

– Разве тот путь не закрыт после землетрясения?

– Закрыт. Но Черный Трилистник еще держит там пост. Пришло время осмотреть долину – ловцы делают это раз в пять лет. Думаю, мы в очередной раз полюбуемся на тамошние обрывы и вернемся назад, в Тиммори. Оттуда уже направимся прямиком на Ступени.

Пока все его доводы звучали обоснованно – не придерешься. Эрме решила зайти с другого края.

– Так вы знали фратера Бруно?

– Разумеется. Я встретился с ним пять лет назад, когда шел этой же дорогой. В моем отряде есть человек, который может это подтвердить. Симоне Глашатай.

– Всего один?

– Люди – хрупкие существа, – ответил Массимо Висконти. – Считай, хрусталь. А Язва способна сокрушить крепчайший булыжник.

В голосе его не было заметно сожаления, только констатация факта. Ремесло ловчего и в самом деле считалось донельзя опасным, пожалуй, даже опаснее плавания на Берег Крови. Однако прибыль была настолько велика, что поток отчаянных голов, желающих рискнуть шкурой и заработать состояние, не иссякал. Слуги Черного Трилистника могли выбирать людей на свой вкус и знать, что на место выбывшего всегда придет новичок.

За одну удачную «прогулку», как цинично называли Ловцы свои экспедиции, можно было озолотиться, ведь ловчие не шли наугад. Каждая вылазка осуществлялась по заказу того или иного тормарского правителя или самого Лунного престола, и разрешение утверждалось Черным Трилистником (за что взималась отдельная и весьма немалая плата).

– Сколько раз вы бывали за Занавесью? – спросила Эрме.

– Восемь раз, монерленги, – ничуть не удивившись вопросу, ответил Висконти. – Дважды капитаном у Великого мастера Джованни да Брейо, а после его гибели стал ловчим его отряда.

Эрме краем глаза заметила, как Крамер невольно сделал шаг в сторону. Для греардца человек, столько раз оказавшийся лицом к лицу с порождением Язвы, воспринимался как существо, от которого следует держаться на расстоянии. Она не сомневалась, что Висконти тоже это заметил. Капитан, знал бы ты, насколько часто ты, бывало, встречал подобного человека…

– Восемь и идете в девятый?

– Именно так, монерленги. Я намерен превзойти Великого мастера Роберто Манчиа. Он побывал в Язве четырнадцать раз.

– Насколько я помню, это закончилось довольно дурно. И не только для него.

– Все когда-то заканчивается. Какая разница, как, если заканчивается.

Эрме почувствовала, что разговор явно сворачивает в сторону. Странное дело: бесстрастный тон и четкие короткие ответы Массимо Висконти не вызывали желания прервать беседу, напротив словно побуждали задавать новые вопросы. Словно в воронку затягивает, подумала Эрме. Чувство опасности не притуплялось, но теперь к нему прибавился интерес. К самому человеку или к его роду занятий? Или одно неотделимо от другого?

– Итак, вы пришли за благословением и…

– Застал это непотребство. Я послал людей осмотреть окрестности, и они наткнулись на брата или кузена вашего дикаря, шарящего по кустам. Как я понял, поиски зашли в тупик.

– Точно мы этого не знаем, – заметила Эрме.

Массимо Висконти коротко кивнул и заметил, без интереса взглянув на очаг:

– Вот что значит посвящать время отвлеченным умствованиям. Раз – и вся твоя философия превращается в пепел.

– Не вся, – неожиданно сказал Тадео.

Во время разговора он тоже отошел в сторону, к столу и занялся перелистыванием тетради. Эрме мысленно выругалась. Они так старательно пялились на сгоревшие бумаги, что едва не пропустили уцелевшие. Те еще дознатчики.

– Как я вижу, страницы пусты, – Висконти с высоты своего роста без труда заглянул через плечо Тадео.

– Не совсем, – Тадео протянул ей тетрадь. – Вот здесь, посмотри.

Листы желтоватой дешевой бумаги и впрямь избежали карандаша или пера. Все, кроме одного. Внизу самой последней страницы, где по традиции автор должен поставить знак Трилистника, дабы подтвердить, что все должное – сказано, и иного не последует, были четким почерком выведены два слова на квеарне.

Они молчат.