Текст книги "Время скитальцев (СИ)"

Автор книги: Марья Фрода Маррэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава четвертая
Старая усадьба

С какого возраста ты себя помнишь?

Отзвук вопроса еще звучал в голове, словно он был задан не в дремоте, а наяву.

Йеспер Ярне Варендаль открыл глаза и улыбнулся, щурясь от лучей низкого еще солнца, что пробивалось сквозь тростники и щекотало лицо. Он лежал на подстилке из травы и высохшей тины на низком берегу Ривары. Верная чикветта валялась рядом, увязанная в мешковину и тем защищенная от грязи.

Тростник высился вокруг сплошной стеной – его метелки издавали заунывный шелест. Где-то в глубине зарослей обеспокоенно крякала утка.

Через час солнце будет уже высоко и примется жечь. Надо было идти. Йеспер потянулся.

С какого возраста ты себя помнишь?

Он не сумел тогда сразу ответить на этот вопрос. И лишь много позже сумел назвать собственное имя. Он знал, что это победа, но не почувствовал ее вкуса – лишь огромную растерянность перед небытием, которое лежало позади него. Небытием, в котором двигались тени людей и чудовищ. Интересно, та женщина, Эмилия… разум ее постоянно погружен в эти тени? Так ведь и в самом деле можно кукушечкой двинуться…

И даже когда тень начинает рассеиваться, это лишь усугубляет мрак вокруг.

Всегда остаются вопросы.

Судьба тащила его по течению. Сначала он захлебывался, после научился бодро шлепать по воде ладонями и, верил, что плывет сам. Но оказалось, что его просто несло в водоворот, куда он едва и не канул бесследно. После он был взят на буксир, словно рыбак на ялике, что тянется на канате за парусником. Так, на канате он пересек моря, претерпев и штиль, и шторма, и счастливо вернулся обратно. Но все эти годы обязательно объявлялся кто-нибудь (за исключением собственно капитана парусника) упрекающий его, за то, что ялик не плывет самостоятельно. Что ж, возможно, сегодня он наконец докажет, что может управлять собственным судном. Или его потопит.

Какая пространная метафора, подумал Йеспер. Наверняка навеяна его сегодняшним предрассветным заплывом. Отчего-то слегка мутило. Надо было поесть получше, но он постеснялся брать добавку за ужином. И так уже вытащил из общего котла на угощение сестрам-целительницам…

Ладно, что я в первый раз, что ли, с утра без завтрака? Живы будем – жрать добудем.

Благие, да я еще и поэт.

Йеспер еще раз сощурился на солнце, что золотило тростник. Наконец, отыскав в себе достаточно решимости для дальнейшего движения, он поднялся на ноги и побрел сквозь плавни, отыскивая путь.

Блуждал он долго, иногда снова проваливаясь по щиколотку в воду, и когда, основательно вымазавшись в гнилой тине и речном иле, все же выбрался на полностью твердый берег, открывшаяся картина его не порадовала. Перед Варендалем лежала унылая равнина, бугристая (ибо назвать щетинистые пригорки холмами было сложно), местами заболоченная и лишенная признаков людской деятельности. Поля были давно заброшены. Забывшая о плуге и бороне земля поросла сорной колючей травой и плакушником – назойливым прибрежным кустарником, который быстро заполоняет пребывающие в небрежении пространства.

Варендаль насторожился. Тот факт, что спустя столько лет после случая в усадьбе Витале поля так и не были вновь засеяны, наводил на неприятные мысли. Реджийцы достаточно практичный народ, чтобы без веского повода отказываться от обработки угодий. Сейчас он жалел, что подробнее не расспросил сестер-целительниц о современном состоянии дел. Побоялся привлечь лишнее внимание, дурень…

Деваться было некуда. Йеспер углядел меж двумя пригорками выцветшую ленту старой дороги и потащился туда.

Первый дорожный камень он увидел спустя милю. Это был обычный для Тормары указатель – высокий столб на три грани с выбитыми надписями. Столб основательно зарос голубовато-серым лишайником. Чистить и подновлять надписи считалось обязанностью владельца земли. Варендаль протянул руку и поскреб пальцем буквы, но не слишком преуспел.

Тогда он взобрался на ближайший бугор и осмотрелся. Равнина не изменилась, разве что на горизонте появилось невнятное марево. Вдали, по левую руку, тускло блестела на солнце вода – там лежал Десс, граница владений Витале. Идти, как он понял из вчерашнего рассказа, следовало примерно в том направлении.

Блуждая по давно не езженым тропам меж пригорками и купами плакушника, Зубоскал еще дважды натыкался на указательные камни – такие старые, что надписи окончательно сгинули под напором ветра и лишайника. Один покосился, другой и вовсе почти ушел в землю, и Йеспер невольно отметил необычную форму указателя.

Этот камень напоминал обломок древней колонны – цилиндрической формы, с продольными бороздками узора, он торчал из седой травы, словно сломанный палец, тычущий в выжженное небо. Йеспер обошел его кругом, жалея, что не может позвать Рико и предъявить ему сей невзрачный кусок прошлого. Тот бы, без сомнения, вцепился бы в обломок, словно клещ. Для него камни были занимательной книгой, для Йеспера – лишь немыми кусками горной породы.

Если честно, где-то в глубине души он уже чуток жалел, что в одиночку ввязался во все это дело. Фран была права: они могли вернуться позже. Тогда бы решали другие – умные и знающие. Вечно он так – сначала делает и лишь потом думает… Всегда…

Усадьба появилась неожиданно. Йеспер, почесывая потную спину, взобрался на вершину очередного бугра и вздрогнул, завидев поблизости строения под красной черепичной крышей, обнесенные стеной в два человеческих роста.

К затворенным воротам вела дорога, обочины которой густо заросли плакушником. Йеспер спустился и, продравшись сквозь кусты, пошел по ней. На всем пути к усадьбе в дорожной пыли перед собой он не нашел ни одного следа ни человечьего, ни звериного, ни даже черточек птичьей лапки. Пронырливые трясогузки, что пересвистывались по буграм, сюда даже не совались. Йеспер приуныл.

Наконец он приблизился к воротам вплотную. Тяжелые дубовые створы были плотно закрыты, скобы стянуты здоровенной ржавой цепью. Калитки не имелось.

Йеспер помедлил. Вытянув шею, он сначала прислушался, настороженно ловя каждый звук, но кругом стояла тишина. Ни шелеста ветра, ни скрипа ставни, ни иного звука или движения.

Затем он осторожно подобрался к воротам и, с трудом отыскав щелочку, заглянул внутрь, но сумел разглядеть только пару булыжников на сером пространстве двора.

Тогда Йеспер решился. Он обошел стену, тщательно всматриваясь в кладку и отыскав наконец местечко, где ветер и вода уже успели подточить известняк, попытался подняться.

Дважды он срывался, но наконец весь красный и покрытый пылью все-таки взобрался на стену и сел на гребне, осматриваясь.

Двор был бы совершенно обычным, не виси над ним тень заброшенности. Серые плиты были покрыты палой листвой, нанесенной ветрами, и сухой серой грязью. Внимание Йеспера привлекла собачья цепь, валяющаяся в соре, и прикрепленный к ней ошейник, утыканный шипами. Йеспер представил шею какого гигантского пса должен удерживать такой ошейник…

Затем он обратил взгляд к неизбежному.

Дом семьи Витале было сложен из того же серого невзрачного камня, что и дворовые постройки. Взгляд Йеспера уперся в проем главного входа, над которым в обе стороны шла крытая галерея. Все двери были закрыты, ставни завешены, и на миг Йеспер втайне понадеялся, что не сможет проникнуть внутрь.

Но его блудливый разум, готовый на каверзы, уже гнал его дальше. Йеспер встал и, раскинув руки, словно бродячий артист, что танцует на канате, пошел по стене.

Странно, здесь никто не мог его увидеть, но Йеспер отчего-то ощущал себя так, словно на него пялится весь мир.

Он добрался до места, где стена нависала над амбаром и спрыгнул. Крыша, уже изрядно расшевеленная ветрами и дождями, вздрогнула под его ногами, черепица затрещала, и Йеспер едва не слетел вниз. Чудом удержавшись, он быстро, словно кот, пересек крышу и перемахнул на галерею, вцепившись в перила. Те застонали так, что Йеспер приготовился падать, но все же вытерпели его вес.

Он кое-как переполз на пол галереи и чуток полежал там, надеясь отдышаться. Но успокоения не получилось: напротив, стоило Йесперу попасть в двор, как он ощутил себя точно запертым в клетку. Это ощущение бередило воспоминания о реджийской тюрьме. Йесперу стало очень не по себе.

Каменные стены двора будто отрезали кусок мира напрочь, и у Йеспера возникло ощущение давления в груди и глотке. Странное полузабытое чувство…

Чтобы изгнать тоску, он встал на ноги, размотал мешковину и вытащил чикветту. Вес оружия в руке его всегда успокаивал. Йеспер добрался до двери на галерею, также закрытой изнутри, и попытался осторожно вскрыть ее. Не вышло. Настаивать Йеспер не стал, вместо этого решив попытать счастья с одним из окошек.

Ставни были тоже заперты. Он приложил силу и довольно варварски расправился с запором, едва не сорвав ставню с петель. Когда та, с неприятным скрежетом и скрипом отворилась, сердце Йеспера екнуло, словно из глубин дома могло вырваться что-то жуткое.

Варендаль медленно поднял тяжелую раму и перелез через подоконник, двигаясь осторожно, словно по льду. Он прекрасно знал, что на свете есть места, где надо вести себя не просто тихо и скромно, но бесшумно, словно робкая мышь. Он и так уже достаточно заявил о своем присутствии.

Он оставил окно открытым как можно шире и остановился в полосе дневного света, присматриваясь и прислушиваясь.

Здесь была спальня. Женская – об этом говорили и скромный туалетный столик темного дерева с маленьким круглым зеркальцем, лежавшим стеклом вниз, и открытая шкатулка для безделиц, и брошенная на стул шерстяная дамская накидка.

На полу, в пыли валялись домашние туфли. Сюда явно рассчитывали вернуться – и не вернулись никогда.

Варендаль видел заброшенные места – покинутые сотни лет назад, места, при одном воспоминании о которых мороз шел по коже и по сей день. Но ни одно не навевало столь обыденной и беспросветной тоски.

Йесперу сделалось совсем не по себе – то ли от обреченной заброшенности этой спальни, то ли от того, что здесь все осталось нетронутым. Неужто округе не нашлось безбашенного оторвяги-вора, рискнувшего пошарить в сундуках и закромах?

Либо люди здесь были шибко праведные (а Йеспер в такие сказки не верил!), либо шибко пугливые. А, может, и нашелся кто… но вот был ли он удачлив?

Йеспер чуть ли не на цыпочках подошел к двери и двумя пальцами потянул за ручку, подспудно надеясь, что дверь окажется заперта. Увы, она отворилась.

Йеспер высунул нос за дверь, в темноту коридора. Здесь было не душно, как можно было ожидать, напротив, в воздухе стояла странная прохлада.

Половицы слегка поскрипывали под ногами, и Йеспер морщился каждый раз, когда под башмаком проседала доска.

Так, медленно и осторожно он добрался до лестницы, ведущей вниз, и спустился на один пролет. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Варендаль увидел крытый внутренний дворик дома, правда, без привычного водосборника или статуи. Здесь стояла полутьма, и Йеспер лишь смутно различал дверные арки, гобелены на дальней стене, зев огромного очага и силуэты столов и скамей.

Здесь было… гадко.

Время словно застыло здесь, заблудившись и умерев. Эта странная мысль пришла на ум Варендалю как-то сама, из глубин души, вновь отозвавшись томительным давлением в груди. Йеспер рискнул двинуться вниз по лестнице, но тут же остановился, поняв, что не сможет сделать ни шага дальше.

Страшная тяжесть сдавила все тело. И источник этой тяжести был там, в кармане, где лежала квадратная монетка.

Йеспер сдался, зажмурился и открыл глаза. Этого не стоило делать днем – краткие времена расцвета его неприятного дара давно миновали, и теперь с каждым разом процедура давалась все с большим усилием. Но он не удержался – столь терзало желание проверить свои смутные догадки.

И отчетливо понял, отчего подеста Раньер-старший когда-то предпочел коротать остаток ночи во дворе.

Дом был пуст. Не просто безлюден и заброшен, но пуст. Той особой не поддающейся осмыслению разумом пустотой, которую можно только ощутить. Эта бесцветная гнетущая пустота поглощала все вокруг себя, искажая даже солнечный свет, пытающийся пробиться сквозь щели в крыше.

Здесь не было ничего живого – ни пауков, ни мышей, ни улиток. Ни даже моли в гобелене. Неживого пока тоже, но Варендаль знал, что оно – неживое – вполне может обосноваться здесь. Вопрос времени. Неживое любит подобные места. Выморочные. Лишенные судьбы.

И было нечто еще.

Там, внизу, в общем зале. В очаге, под слоем слежавшейся за годы золы, под углями. Глубоко, очень глубоко. Скрытое от любого человеческого взгляда и все эти годы лежавшее ненайденным.

То, что оскверняло этот дом.

Варендалю сделалось жутко. Он поспешно отступил на шаг, и тяжесть в теле уменьшилась. Еще шаг назад, и еще, и еще…

Не рискуя повернуться спиной, он пятился по лестнице, по коридору до той самой спальни, с которой начал путь по дому. Лишь нащупав и повернув ручку, он раскрыл веки, влетел назад в освещенную дневным светом комнату и торопливо дернул дверной засов. Не тратя времени, Йеспер покинул дом, знакомым путем добрался до стены, спрыгнул наземь и чуть ли не бегом бросился прочь.

Когда между усадьбой и ним пролегла широкая луговина, Йеспер шлепнулся на кочку и привычно потер ладонью под носом, проверяя, нет ли крови. Все иные признаки расплаты за проклятое умение уже были налицо: голова кружилась, ум мутился и нарастал мелкий тряский озноб, точно после купания в осенней реке. Появись сейчас бродилец, он бы сожрал Варендаля, словно беспомощного младенца.

– А ведь она не то что смотрит днем, – пробормотал Варендаль, вспомнив безумную Эмилию Витале. – Она ж еще ловит, как паук добычу. Влегкую, о боги… это ж какая силища-то…

Наконец в башке прояснилось. Вернулось ощущение палящего солнца, жажды и крайнего голода – явные признаки возвращения к человечности.

Йеспер поднял голову и, взглянув вперед, вздрогнул.

Там, за зарослями плакушника, в расплывчатом жарком мареве лежали болота.

– Я туда не пойду, – пробормотал Йеспер, – ни за что не пойду. Да и куда идти-то⁈ Здесь дороги не проложены.

Он стоял среди высокой осоки, серой от грязи. Впереди, насколько мог видеть взгляд простиралась низина, затянутая пеленой испарений. Солнце здесь словно выцвело, утратив яркость, но не жар.

Растительность, которая и прежде на этом берегу, красотой не баловала, здесь стала вовсе неприглядной. Плакушник словно выродился, сделавшись ниже. Кое-где над низиной тянулись тонкие стволики, увенчанные кривыми ветвями, лишенными листвы, но что это за деревца Йеспер понятия не имел. Кочки, покрытые осокой, и топкая грязь, подернутая бурым лишайником, тянулись насколько видит взор. Йеспер не помнил карт, но мог предположить, что низина тянется аж до Ребра Ферги, за которым уже побережье.

Здесь не было не то что дороги, но даже намека на самую малую тропу. Ни гати, ни вешек, что отмечали бы верный путь.

Йеспер с досады сплюнул и в раздумье уселся на кочку, достав монетку. Сейчас он смутно соображал, что предпринять дальше. Это мерзкое чувство, которое он испытал в доме Витале, это давление в груди, эта неподъемная тоска – все это он несомненно ощущал и раньше. Когда? На Береге Крови? В Долине Анграт? Или в Бледном Лабиринте? Или еще раньше, в позапрошлой жизни, от которой остались лишь имя да смутные воспоминания, тревожившие его во сне?

Он старался сосредоточиться, но применение дара, вынужденный голод и усталость сделали свое черное дело. С Йеспером случилось то, что не раз бывало и раньше, и порядком осложняло его жизнь. Он, как сам это называл, поплыл. Воспоминания юности начали смешиваться с недавними событиями, мысли ускользали и разбегались, словно испуганные мыши, и Йеспер даже не пытался их ловить, зная, что это бесполезно.

Это было уравнение с неизвестными, как в странной науке алгебре, которой его безуспешно пытались обучить. Ответ был где-то там в глубине этой заболоченной низины. Но как найти ответ, Варендаль не понимал.

Он уныло посмотрел через отверстие монеты на белый свет, не узрел ничего нового и забросил монету обратно в карман.

Единственное, что он понимал, это то, что соваться в топи в одиночку, без цели, смысла и направления – было великой дурью даже для него. По всему, надо было возвращаться и догонять барку.

– Вот ведь засада, – пробормотал он, снова обращаясь лицом к болотам. – Что-то там есть, но как до этого добраться… а ведь точно есть…

Договорить он не успел. Сбоку затрещали кусты плакушника, метнулась тень. Йеспер дернулся, вскакивая на ноги, пропустил удар и растянулся, упав носом в траву.

– Ты ему башку разбил, дурень!

– Да и пусть! Жалко, что ли…

Йеспер лежал на боку. В правую щеку врезалась жесткая грязь. Башка зверски болела, и Йеспер чувствовал, как по шее стекает теплая струйка крови. Руки были заломлены назад и крепко скручены веревкой. Ноги тоже связали.

Йеспер приоткрыл левый глаз. Мать моя женщина, какие омерзительно знакомые морды!

– Что, гаденыш, опомнился? – Ланцо наклонился ниже, и Йеспер со смутным удовлетворением отметил, что щеки, лоб и переносица у бандита украшены ссадинами, несомненно, оставленными его, Йеспера, кулаком. Красиво.

– И тебе добрый день, козел, – пробормотал Йеспер. – И тебе, недоумок. Что, болит головка-то после булыжника? Крепкий у бабки удар?

– Поговори еще! – крикнул Угорь и нервным движением ударил Йеспера под ребра, целясь тупым носком сапога в печенки.

– Видать, болит, – морщась от боли, резюмировал Варендаль. – Совсем ослаб, бедолага. Даже лежачего пнуть как следует не можешь…

– Счас узнаешь, что я могу! – рявкнул Угорь, занося ногу для нового удара, направленного прямо в лицо.

– А ну, стой! – прикрикнул на него Ланцо. – Он живой нужен. Отойди, я сказал!

Угорь, ругаясь, повиновался. Йеспер потихоньку выдохнул: дерганый и злой Угорь бил сильно. Как бы и впрямь снова не провалиться в беспамятство. Нельзя, никак нельзя.

Кровь все еще стекала по шее. Заметив это, Ланцо полез в дорожную суму, что валялась на земле, извлек из нее сомнительного вида тряпку и, порвав ее на полосы, направился к Варендалю.

Дернув Йеспера за ворот, он усадил его, привалив спиной к кочке, и быстрыми движениями обмотал его голову тряпкой.

– Вот так. А то еще спечешься, прежде чем до господина доберемся. Тебя наш Бычок велел живьем доставить. Радуйся, подышишь еще денек-другой. Ну, и молитвы вспомни.

– Упокойные, – с мерзким смешком вставил Угорь.

Оба бандита заржали. Йеспер, пользуясь передышкой, кинул взгляд вокруг и понял, что они обретаются не слишком далеко от того места, где он обозревал болота. Видать, Ланцо и Угрю было лень и в тягость тащить его бесчувственного. Значит, заставят идти самого, по крайней мере, до лошадей. Уже радость.

– Шустрые вы ребята, – пробормотал Йеспер, пытаясь принять как можно более удобное положение. Не вышло: веревка впилась в запястья еще туже. Сидеть было неудобно: ноги стягивал кожаный ремень.

– Да уж не как твой дружок-тюфяк. Жаль, что берег топкий, лошади через речушку эту не переправились. Ну да, ничего, зато мы тебя поймали, золотая ты наша рыбка!

По положению солнца Йеспер понял, что близится вечер. Как видно, он порядком провалялся без памяти. Бандиты уселись наземь и принялись перекусывать извлеченными из дорожной сумы лепешками с сыром. У Йеспера аж голова закружилась. Вид еды, пусть даже столь незамысловатой, казался притягательным до дрожи.

Угорь заметил его голодный взгляд.

– Что, бедолага, жрать хочешь? – с наигранной жалостью осведомился он. – Ну, ничего потерпи, травку покусай… телок безрогий…

Йеспер промолчал. Говорить сил особо не было: горло спекла жажда.

– Ладно уж, – Угорь отломил кусок лепешки. – Лови!

Намеренно мимо брошенный ломоть упал в грязь в шаге от Йеспера. Тот вздрогнул и отвернулся.

– Значит, не голоден, – фыркнул Угорь. – Жри, че дали, пока зубы твои красные не выбили!

– Заткнись, Угорь, – шикнул на напарника Ланцо. – Даже не зарься. Он Бычку весь нужен. С зубами.

– Да я так, – сразу увял Угорь. – Просто к слову.

– Воды хоть дайте! – проговорил Йеспер, глядя прямо на Ланцо. – Я ж сейчас копыта откину от жажды. Ответ перед Бычком вам держать…

Ланцо ругнулся и, встав с места, приложил к губам Йеспера фляжку. Тот поспешно сделал несколько глотков, но Ланцо засмеялся и отнял флягу.

– А ну, телок, выпусти вымя! Самим мало!

Варендаль промолчал, вяло опустив голову на грудь. Вода слегка приободрила его, но недостаточно, чтобы предпринять попытку освобождения. Оставалось ждать и надеяться на удачу.

– Ты чего здесь забыл, дурень? – сквозь набитый рот спросил Ланцо. – Ты на кой сюда поперся? Мы аж глазам своим не поверили, когда тебя на стене увидели. Вот послали боги кретина…

– Я, – Йеспер помялся, словно не не решаясь отвечать. – Я… Да так. Господин послал.

– Это тот мордастый, что ли? – спросил Угорь. – Баба у него красивая. На что такому увальню такая баба⁈

– Не, – пробормотал Йеспер. – Мордастый он так, для отвода глаз. Я, чтоб ты знал, большому человеку служу, так что ты со мной повежливее тут, а не то пожалеешь.

– Это мы большим людям служим, щенок. Самим Торо. Наипервейшим в Реджио господам.

– Да твои Торо перед моим господином, что комар перед осой, – проворчал Йеспер.

– И как же зовут твоего господина?

– Господарь Тевкары. Слышали о таком?

Ланцо и Угорь переглянулись и насмешливо покачали головами.

– Темный вы народ, – сочувственно сказал Йеспер. – А еще вроде в столице живете… Но что с вас взять… Вы вон что от своего господина имеете? Тычки да приказы? Да у вас даже оружие дрянь дрянью. Кузнец еле на переплавку купил. А у меня такая красотка чикветта, и деньги часто водятся, и сам я не последним нищим по земле брожу. Те же зубы – сам видишь…

– То-то ты сейчас с разбитой башкой по этой самой земле елозишь. И красотка чикветта сейчас при мне.

– Ой, с кем не бывает. Вчера ты в пыли валялся, сегодня я. А что завтра будет – то лишь Благие да Непреклонные ведают. Я не в обиде. Такова доля наемного клинка… ты бьешь, тебя бьют… Равновесие жизненное.

– Ты не заговаривайся, – оборвал его Ланцо. – Так, говоришь, богат твой господин?

– Еще бы, – не моргнув глазом, ляпнул Йеспер. – Из грязи деньги добывает.

– Это как?

– А так. Ищет древности всякие древние, что стоят на вес золота, да продает королям да герцогам. А мордастый, как ты его зовешь, первейший по этому ремеслу человек. За йернскую милю чует, где искать надобно. Да и дела обстряпывает любо-дорого взглянуть. Сам понимаешь, моему господину не к лицу самому торги-то устраивать. Посредник надобен. Купец.

Угорь недоверчиво фыркнул, но осекся под внимательным взглядом Ланцо.

– Слышал я про такие дела, – произнес бандит. – Говорят, коли сноровку имеешь, прибыльно.

– Да не то слово, – подтвердил Йеспер. – Живем – не тужим. Вот и подумай, а так ли выгодны ли тебе твои Торо-Быки.

Ланцо промолчал, а Угорь внезапно разразился мелким злым смешком.

– Да ты знаешь, кого Торо-Бык за твоим мордастым купцом послал? Самого Йоганна Бреду!

Йеспера затошнило. Йоганн Бреда, Крошка-Йоганн, самый отчаянный и самый безумный брави Реджио, на счету которого был не один десяток смертей. Мать моя женщина, за что⁈

– Испужался⁈ – рассмеялся Угорь. – А нечего было Пепе Косаря гробить. Торо такую обиду не прощают. Понял? Это тебе не в грязи ковыряться!

– А ну заткнись, – внезапно рявкнул Ланцо. – Потрепались и ладно. А ты, рыжий, сиди смирно и молчи в тряпочку. А не то, не дай Благие, без языка останешься. Чисто случайно.

Вечерело. От долгого пребывания в неудобной позе у Йеспера затекло все тело. Руки и ноги словно одеревенели. Боль все так же расплывалась по затылку, но кровь уже не шла. Этак они мне последние мозги растрясут, подумал Йеспер. Совсем дурнем останусь.

Он сидел, вяло уронив голову на грудь, и пытался думать. Нужно было бежать. Торопиться назад, к реке, вдогонку за «Болотной тварью», пока не случилось беды.

Эти два хмыря были обычной швалью с городского дна, не слишком смышлеными и не слишком умелыми во владении оружием. Тот, кто заправлял погоней, был не дураком, послав парочку по левому берегу. А вот Йоганн Бреда – это уже всерьез. Это страшно.

Так, ворочая в больной голове тягостные свои мысли, Йеспер не сразу и сообразил, что день начинает меркнуть. И лишь когда Ланцо принялся рубить плакушник и кидать ветви в кучу, Зубоскал опомнился.

– Э, ребят, – удивленно спросил он. – Вы чего, ночевать здесь собрались?

– А тебе что? Не терпится вернуться в Реджио? По джиору Джанни стосковался? – глумливо отозвался Угорь. – Радуйся, что еще вечерок поживешь. Здесь поспим, а завтра поедешь на свиданьице. Правда, сначала пешочком потопать изрядно придется.

Йеспер, которого сама мысль о ночевке рядом с болотом, привела в замешательство, округлил глаза. Даже притворяться не пришлось.

– Ребят, вы спятили? Нельзя здесь ночевать. Никак нельзя.

– А что? Никак запретит кто? – съязвил Угорь. – Здесь вроде как и не живут. Дом вон вроде и пустой словно бы. Ворота заперты.

– То-то и оно. Не селятся здесь люди. Неужто не слышали?

– Что мы, должны про всякое захолустье знать? – проворчал Ланцо. – Какое дело нам до здешней деревенщины?

Йеспер вгляделся в лица бандитов и, уверившись, что они нечего или почти ничего не слышали о трагедии Торнаторе и Витале, внезапно осознал, что вот он, шанс! Правда, он еще не знал, как его использовать, но вот же…вот же…само в руки плывет…

– Не селятся здесь, – повторил он, – потому как здесь эти… эти… как их… шмыгари!

– Кто⁈ – в один голос спросили изумленные Ланцо и Угорь.

– Шмыгари, – медленно повторил новоизобретенное словцо Йеспер, пытаясь понять, какой смысл можно вложить в подобное сочетание звуков.

– Что врешь, болтун? – рявкнул Ланцо. – Какие такие шмыгари⁈ В жизни не слышал про такую нечисть…

В этот момент над темнеющими болотами пронесся странный громкий звук. Гулкий, он напоминал отчасти мычание огромной коровы, отчасти вой голодной нечистой твари, выбравшейся наружу из подземного убежища. Он доносился, казалось, из самой глубины пустынного пространства, оттуда, где земля уже сливалась с небом в сером вечернем сумраке.

Окажись здесь Рико ду Гральта, он безошибочно бы признал в этом вопле крик водяного быка – самца болотной выпи, в весенней любовной тоске призывающего подругу. Йеспер, опомнившись от мгновенного ступора, тут же припомнил, что именно такие звуки слышал вчера на рассвете, когда они только приближались к городку Читта-Менья.

Оба бандита, потомственные реджийцы, с естественным боязливым трепетом относившиеся к миру за крепкими городскими стенами, дружно побледнели и переглянулись. Ланцо взялся за рукоять чикветты.

– Вот, – понизив голос до страшного шепота, сказал Йеспер. – Шмыгари. Проснулись. Валить надо, парни, правду говорю.

– Да что ж они такое? – сникшим голосом спросил Угорь, боязливо всматриваясь в осоку.

– Они навроде здоровенной ящерицы, – ответил Йеспер, которому воспрявшее воображение подсказало образ, когда-то виденный в опасной густой зелени долины Анграт. – С пьеду длиной, а то и с две. Хвост шипастый по земле волочится. Вдоль хребта по спине гребень костяной ядовитый. Зубы с мой мизинец. А уж прыткие, заразы, до крайности. И голодные, если б вы знали, парни, какие они голодные! Все, что движется, жрут. Что плоть, что кости – все перегрызают. Здесь потому и безлюдно – они на скотину нападают, в дома по стенам залезают, когда люди спят. Никакого житья. И извести невозможно – они где-то в трясине гнездятся.

Любовный призыв болотного быка раздался снова, произведя не меньшее впечатление, чем в первый раз. Йеспер вздрогнул. Ланцо и Угорь снова переглянулись.

– Ладно, – принял решение Ланцо. – Пойдем отсюда. Слышь, рыжий, я сейчас ногам твоим чуток послабление сделаю, чтоб ты сам шел. Но если ты какой фортель выкинешь, я тебе живо башку снесу. Твоей же чикветтой.

Послабление оказалось совсем слабым. Йеспер еле плелся. Руки его были по-прежнему связаны. Угорь забавы ради время от времени тыкал его в спину и с гоготом наблюдал, как пленник пытается удержаться на ногах и не шлепнуться в грязь.

Йеспер шипел сквозь зубы, но терпел, запретив себе ввязываться в перепалку. Они двигались, уже радость.

Когда они черепашьим шагом дотащились до усадьбы, почти совсем стемнело. Йеспер, стараясь не смотреть по сторонам, протопал было мимо ворот, но не тут-то было. Ланцо натянул веревку, обвитую вокруг шеи пленника.

– А ну стой, – скомандовал он.

Йеспер покорно остановился.

Ланцо вытащил из своего мешка маленький фонарик и принялся зажигать фитилек при помощи огненного камня. Йеспер с непонятной еще тревогой следил, как разгорается крошечный огонек.

– Так что же ты там делал? – недобро сощурившись, спросил Ланцо.

– Где? – непонимающе пробормотал Йеспер.

– Дурачком не прикидывайся. Ты говорил, господин послал тебя в этот дом. За какой надобностью?

– Да так, просто проверить, нет ли чего ценного, – торопливо ответил Йеспер. – Темный люд часто в дома всякое тащит. Стоит в углу дрянь закопченная, а приглядишься – а она времен Полнолуния.

– И что, нашел ты чего?

– Нет, – твердо ответил Йеспер. – Пойдемте уже, а?

Но Ланцо в ответ лишь поднес фонарь к лицу Йеспера.

– Что скажешь Угорь? – спросил он товарища.

– Как по мне: врет он. Смотри, как глаза бегают. Явно в доме что-то есть.

– Вот сейчас и проверим.

Ланцо бросил Угрю веревку, извлек из своей бездонной сумы маленький увесистый ломик и направился к воротам. Раздался скрежет металла о металл, и противный звук выдираемого из дерева гвоздя.

Йеспер, внезапно осознав, что его неудачный маневр вышел боком, заметался, не зная, что предпринять.

– Парни, не надо в тот дом! – взмолился он. – Нет там ничего! Пойдемте к реке, а? Шмыгари же проснулись…

Металл царапал металл. Затем раздался лязг упавшей наземь цепи.

– Привяжи его, – велел Ланцо, возвращаясь. Ломик он держал в руке, словно оружие. – Чтоб под ногами не путался.

– Куда? – непонимающе спросил Угорь.

– Да вон к воротам.

Дубовые створы, годами стоявшие запертыми, впитавшие в себя не один гнилой дождь, тяжело подались, но все же приоткрылись. Угорь, толкая пленника в спину, подвел его к воротам и ударом по ногам поставил на колени спиной к доскам. Связанные руки Йеспера были подняты над головой и крепко-накрепко привязаны веревкой к тяжеленному железному кольцу, вбитому с внутренней стороны створы.

– Коли твои шмыгари явятся, – насмешливо сказал Ланцо. – Так ты громче ори.

Он поднял фонарь повыше и первым пошел через двор к дверям. Угорь, на прощание пнув Йеспера ногой, нерешительно помедлил – темный пустой двор как видно наводил на него тоску, но все же последовал за компаньоном.

Ломик с треском расправился с дверью. Бандиты скрылись внутри.